Глава двадцать третья. Таинственный старик

 

Когда вечером 19 января Мельников пришел сменять капитана Ракитина, тот сидел на кухне в расстегнутой шинели, а шапка валялась на полу. Ракитин был выпивши.

— Ты чего это, Паша? А если Плетнев заявится? Попрут со службы.

— Не попрут, Петя, я с Плетневым и выпивал. Он ничего мужик, хоть и гэбэшник. Мы с ним сегодня

 

 

вместе стояли, так сказать, грудью против народных масс, — капитан пьяно засмеялся.

— Жарко было? — поинтересовался Мельников, присаживаясь к столу.

— Не то слово. Тут такое творилось, что просто охренеть и не встать. Народ словно с ума сошел. Прут прямо на наших ребят, — а как их остановишь? Хорошо хоть конное подразделение было, а то бы вообще труба. Хотели уже пожарные расчеты вызывать, обошлось, правда. Сейчас Шура закусь принесет, выпьешь с нами?

— Что за Шура?

— Да медичка, дежурит здесь.

— Понятно. Ты же меня знаешь, я не пью.

— Эх, Петя, не пойму я тебя. Парень вроде нормальный, а пить не пьешь.

Я же спортом занимаюсь. Кто на межрайонных соревнованиях будет за вас всех отдуваться?

— Слушай, Петр, а тебе не страшно здесь находиться? — капитан мотнул головой в сторону дверей, ведущих в горницу, где стояла Зоя.

— Да как сказать. Что это, страх или нет, но только мне здесь не по себе.

— А мне страшно. И ведь не трус вроде. Десять лет на оперативной работе. Все приходилось, и под пули. А тут сижу ночью, а в голову разные мысли лезут. Что если она оживет и выйдет ко мне?

В это время пришла медсестра Шура. Положив на стол колбасу с хлебом, она тут же подключилась к разговору.

— Тебе, Павел Афанасьевич, чего? Ты здесь сидишь, а мне каждые два часа осмотр проводить. В морге не так страшно, там все мертвяки, а здесь, почитай, живой мертвец стоит. Я, прежде чем туда заходить, крещусь и молитву читаю.

— Вот, пожалуйста, — усмехнулся капитан, наливая себе в стакан водки, — комсомолка, а крестится и молитвы читает; а я вот, беспартийный, водку пью, потому как молитв не знаю, да и креститься не умею. К чему мы придем? Может, мы, Петя, зря с религией боремся? А может, нам Боженька подсказку дает, что неправильно мы живем, а? — капитан вновь кивнул в сторону двери в горницу.

Мельников в разговор не вступал, зная из опыта, что с пьяным разговор начать легко, а закончить трудно. Ракитин закусил водку бутербродом с колбасой и стал прощаться.

Подошла на смену и другая медсестра. Пришел и сержант Котин.

— Ты вот что, Борис Семенович, — отвел в сторону сержанта Котина Мельников, — после двенадцати

 

 

часов, как народу поубавится, подойдет моя сестра с подругой, я их обещал в дом провести.

— Вы, товарищ лейтенант, начальник, сами и смотрите, кого пускать, кого нет. А мое дело выполнять

ваши приказы и помалкивать, — при этих словах сержант подмигнул Мельникову.

Тот молча пожал руку Котину и пошел делать обход наружного охранения дома.

 

* * *

 

Дуня и Маша пришли на Чкаловскую к половине первого ночи. Народу на улице уже не было. Мельников встретил их возле калитки и провел в дом. Войдя в дом, девушки заробели. Но когда лейтенант прошел мимо кухни к двери горницы, любопытство пересилило страх, и Дуня с Машей последовали за ним. Перед дверью Мельников остановился.

— Сейчас я открою дверь, глядите, но в саму комнату не заходите.

Последнее он мог бы и не говорить. Объятые каким-то непонятным страхом, девушки вообще уже жалели, что пришли сюда. Лейтенант открыл створки дверей. Дуня и Маша увидели посреди комнаты что-то покрытое белой простыней. Под простыней угадывался человеческий силуэт.

— Ну все, — сказал Мельников, закрывая дверь, — посмотрели и будет.

Так, не произнеся ни слова, девушки вышли из дому. До калитки их проводил сержант Котин. Они шли молча по улице Чкалова в сторону улицы Братьев Коростелевых, потрясенные только что увиденным. Маша заговорила первая.

— Дуня, ты слышала там какой-то непонятный звук? Что это?

— Слышала вроде словно зудящее гудение какое-то.

— Вот-вот, и я слышала. Многие бы уверовали в Бога, коли такое увидели.

— Я не думаю, что многие, — возразила подруге Дуня. — Христа вон сколько людей видело и чудеса Его, а уверовали немногие. А мы с тобой и в храм ходим, и молимся, и причащаемся, а много ли чудес видели?

— Да какие там чудеса! Я и без чудес себе жизни без храма, без службы не представляю. Даже удивляюсь, как это другие живут без Церкви. Это же так скучно, так неинтересно. Жалко этих людей...

Котин, проводив девушек до калитки, постоял какое-то время на крыльце дома, подышал свежим воздухом, а когда повернулся, чтобы зайти в дом, то вздрогнул от неожиданности. Перед ним стоял статный старик с окладистой седой бородой.

— Дед, да ты как тут оказался? Не положено здесь. Уходи.

Старик улыбнулся какой-то обезоруживающе доброй улыбкой.

— Так то другим не положено, а нам с тобою, Борис, сын Семена, положено.

«Какой странный дед, — подумал Котин. — И имя мое знает, и отца моего, тоже, как видно, знает. Уж не родня ли какая?» Что-то в этом старике Котину было знакомо. Вроде он даже его видел еще в детские годы.

— Ты, дедушка, не из Берестянки?

— Эта та Берестянка, в которой храм в честь Покрова Божией Матери? Бывал и там. Я, Борис, много где бывал. Так впустишь меня в дом?

«Может он странник, ходит по деревням и селам? Хороший дед, почему бы не пустить? Вон товарищ лейтенант свою сестру с подругой провел, и ничего. А я дедка пущу, оно никому не повредит».

— Ладно, заходи, только недолго, а то подведешь меня под служебное несоответствие.

 

 

— Спаси тебя Христос, Борис, сын Семена.

Старик зашел в дом, а следом за ним шел сержант Котин, сам удивляясь на себя, почему он пустил этого старика. А старик между тем уверенной походкой направился прямо к комнате, где стояла с иконой окаменевшая девушка. Сержант шел за ним по пятам. Старик открыл дверь и вошел. Котин хотел было тоже зайти, но старик обернулся к нему и приложил палец к губам:

— Ты, Борис, здесь постой, а я ненадолго.

И опять удивился на себя сержант: почему он послушался этого деда и остался за дверью? Вскоре он услышал ласковый голос старика:

— Ну что, милая, устала стоять? Знаю, устала. Потерпи еще немного. Милостив Господь...

Из кухни вышел, протирая глаза, лейтенант Мельников. Он только что дремал, сидя на стуле.

— Ты чего это, Котин?

— Тихо, товарищ лейтенант, там дед с нею разговаривает.

— Какой еще дед? — удивился Мельников.

Он подошел к двери, открыл ее и заглянул в комнату.

— Никакого деда там нет. Тебе что, уже мерещиться начало?

— Да как же нет? — удивился Котин. —Куда же он мог деться?

— Да ты сам посмотри, — предложил лейтенант.

Когда сержант вышел из комнаты, удивление его

было настолько искренним, что Мельников с подозрением посмотрел на него.

— Так ты что, действительно кого-то сюда впустил?

Все еще пребывающий в растерянности сержант молча кивнул головой.

— А ты можешь его описать?

— А что описывать? Ну, старик, статный такой, борода седая.

— Да, описание хоть куда. А какие-нибудь особенности заметил? Во что он одет, например?

— Постойте, товарищ лейтенант, в этом и особенность. Не пальто на нем и не шуба, а какая-то одежда непонятная, как у попов.

— Так может, это поп был?

— Нет, поповскую одежду я знаю. Может, это странник какой? Говорил мне, что во многих местах бывал.

— Слушай, Котин, тебе отдохнуть надо, а то еще и не то привидеться может.

— Да не привиделось мне это, товарищ лейтенант, вот как вас сейчас вижу, так и старика того. А главное, мне показалось, что я его и раньше видел, а где — хоть убей не припомню.

— Ладно, иди подремли малость, а я подежурю. Еще неизвестно, какой завтра день будет. Хорошего ничего не жду.