Медон, 26 августа 1931 – Кламар, 30 марта 1933

 

 

“Тише, тише, тише, век мой громкий…”

 

Тише, тише, тише, век мой громкий!

За меня потоки – и потомки.

 

1931

 

Дом

 

Из‑под нахмуренных бровей

Дом – будто юности моей

День, будто молодость моя

Меня встречает: – Здравствуй, я!

 

Так самочувственно‑знаком

Лоб, прячущийся под плащом

Плюща, срастающийся с ним,

Смущающийся быть большим.

 

Недаром я – грузи! вези! –

В непросыхающей грязи

Мне предоставленных трущоб

Фронтоном чувствовала лоб.

Аполлонический подъем

Музейного фронтона – лбом

 

Своим. От улицы вдали

Я за стихами кончу дни –

Как за ветвями бузины.

 

Глаза – без всякого тепла:

То зелень старого стекла,

Сто лет глядящегося в сад,

Пустующий – сто пятьдесят.

 

Стекла, дремучего, как сон,

Окна, единственный закон

Которого: гостей не ждать,

Прохожего не отражать.

 

Не сдавшиеся злобе дня

Глаза, оставшиеся – да! –

Зерц а лами самих себя.

 

Из‑под нахмуренных бровей –

О, зелень юности моей!

Та – риз моих, та – бус моих,

Та – глаз моих, та – слез моих...

 

Меж обступающих громад –

Дом – пережиток, дом – магнат,

Скрывающийся между лип.

Девический дагерротип

 

Души моей...

 

Сентября 1931

 

Бузина

 

Бузина цельный сад залила!

Бузина зелена, зелена,

Зеленее, чем плесень на чане!

Зелена, значит, лето в начале!

Синева – до скончания дней!

Бузина моих глаз зеленей!

 

А потом – через ночь – костром

Ростопчинским! – в очах красн о

От бузинной пузырчатой трели.

Красней кори на собственном теле

По всем порам твоим, лазорь,

Рассыпающаяся корь

 

Бузины – до зимы, до зимы!

Что за краски разведены

В мелкой ягоде слаще яда!

Кумача, сургуча и ада –

Смесь, коралловых мелких бус

Блеск, запекшейся крови вкус.

 

Бузина казнена, казнена!

Бузина – целый сад залила

Кровью юных и кровью чистых,

 

Кровью веточек огнекистых –

Веселейшей из всех кровей:

Кровью сердца – твоей, моей...

 

А потом – водопад зерна,

А потом – бузина черна:

С чем‑то сливовым, с чем‑то липким.

Над калиткой, стонавшей скрипкой,

Возле дома, который пуст,

Одинокий бузинный куст.

 

Бузина, без ума, без ума

Я от бус твоих, бузина!

Степь – хунхузу, Кавказ – грузину,

Мне – мой куст под окном бузинный

Дайте. Вместо Дворцов Искусств

Только этот бузинный куст...

 

Новосёлы моей страны!

Из‑за ягоды – бузины,

Детской жажды моей багровой,

Из‑за древа и из‑за слова:

Бузина (по сей день – ночьми...),

Яда – всосанного очьми...

 

Бузина багрова, багрова!

Бузина – целый край забрала

В лапы. Детство мое у власти.

Нечто вроде преступной страсти,

Бузина, меж тобой и мной.

Я бы века болезнь – бузиной

 

Назвала...

 

Сентября 1931, Медон – 21 мая 1935, Ванв

 

“Не нужен твой стих…”

 

– Не нужен твой стих –

Как бабушкин сон.

– А мы для иных

Сновидим времен.

 

– Докучен твой стих –

Как дедушкин вздох.

– А мы для иных

Доз о рим эпох.

 

– В пять лет – целый свет –

Вот сон наш каков!

– Ваш – н а пять лишь лет.

Мой – н а пять веков.

 

– Иди, куда дни!

– Дни мимо идут...

– Иди, куда мы.

– Слепые ведут.

 

А быть или нет

Стихам на Руси –

Потоки спроси,

Потомков спроси.

 

Сентября 1931

 

“Насмарку твой стих…”

 

– Насмарку твой стих!

На стройку твой лес

Столетний!

– Не верь, сын!

 

И вместо земных

Насильных небес –

Небесных земель

Синь.

 

Сентября 1931

 

Стихи к сыну

 

1. “Ни к городу и ни к селу…”

 

Ни к городу и ни к селу –

Езжай, мой сын, в свою страну, –

В край – всем краям наоборот! –

Куда назад идти – вперед

Идти, – особенно – тебе,

Руси не видывавшее

 

Дитя мое... Мое? Ее –

Дитя! То самое былье,

Которым порастает быль.

Землицу, стершуюся в пыль,

Ужель ребенку в колыбель

Нести в трясущихся горстях:

“Русь – этот прах, чти – этот прах!”

 

От неиспытанных утрат –

Иди – куда глаза глядят!

Всех стран – глаза, со всей земли –

Глаза, и синие твои

Глаза, в которые гляжусь:

В глаза, глядящие на Русь.

 

Да не поклонимся словам!

Русь – прадедам, Россия – нам,

Вам – просветители пещер –

Призывное: СССР, –

Не менее во тьме небес

Призывное, чем: SOS.

 

Нас родина не позовет!

Езжай, мой сын, домой – вперед –

В свой край, в свой век, в свой час, – от нас –

В Россию – вас, в Россию – масс,

В наш ‑час – страну! в сей ‑час – страну!

В на‑Марс – страну! в без‑нас – страну!

 

Январь 1932

 

2. “Наша совесть – не ваша совесть…”

 

Наша совесть – не ваша совесть!

Полно! – Вольно! – О всем забыв,

Дети, сами пишите повесть

Дней своих и страстей своих.

 

Соляное семейство Лота –

Вот семейственный ваш альбом!

Дети! Сами сводите счеты

С выдаваемым за Содом –

 

Градом. С братом своим не дравшись –

Дело чисто твое, кудряш!

Ваш край, ваш век, ваш день, ваш час,

Наш грех, наш крест, наш спор, наш –

 

Гнев. В сиротские пелеринки

Облаченные отродясь –

Перестаньте справлять поминки

По Эдему, в котором вас

 

Не было! по плодам – и видом

Не видали! Поймите: слеп –

Вас ведущий на панихиду

По народу, который хлеб

 

Ест, и вам его даст, – как скоро

Из Медона – да на Кубань.

Наша ссора – не ваша ссора!

Дети! Сами творите брань

 

Дней своих.

 

Январь 1932

 

3. “Не быть тебе нулем…”

 

Не быть тебе нулем

Из молодых – да вредным!

Ни медным королем,

Ни попросту – спортсмедным

 

Лбом, ни слепцом путей,

Коптителем кают,

Ни парой челюстей,

Которые жуют, –

 

В сём полагая цель.

Ибо в любую щель –

Я – с моим ветром буйным!

Не быть тебе буржуем.

 

Ни галльским петухом,

Хвост заложившим в банке,

Ни томным женихом

Седой американки, –

 

Нет, ни одним из тех,

Дописанных, как лист,

Которым – только смех

Остался, только свист

 

Достался от отцов!

С той стороны весов

Я – с черноземным грузом!

Не быть тебе французом.

 

Но также – ни одним

Из нас, досадных внукам!

Кем будешь – Бог один...

Не будешь кем – порукой –

 

Я, что в тебя – всю Русь

Вкачала – как насосом!

Бог видит – побожусь! –

Не будешь ты отбросом

 

Страны своей.

 

Января 1932

 

 

Родина

 

О неподатливый язык!

Чего бы попросту – мужик,

Пойми, певал и до меня:

– Россия, родина моя!

 

Но и с калужского холма

Мне открывалася она –

Даль – тридевятая земля!

Чужбина, родина моя!

 

Даль, прирожденная, как боль,

Настолько родина и столь

Рок, что повсюду, через всю

Даль – всю ее с собой несу!

 

Даль, отдалившая мне близь,

Даль, говорящая: “Вернись

Домой! ”

Со всех – до горних зв е зд –

Меня снимающая мест!

 

Недаром, голубей воды,

Я далью обдавала лбы.

 

Ты! Сей руки своей лишусь, –

Хоть двух! Губами подпишусь

На плахе: распрь моих земля –

Гордыня, родина моя!

 

Мая 1932

 

“Дом, с зеленою гущей…”

 

Дом, с зеленою гущей:

Кущ зеленою кровью...

Где покончила – пуще

Чем с собою: с любовью.

 

Июня 1932

 

“Закрыв глаза – раз иначе нельзя…”

 

Закрыв глаза – раз иначе нельзя –

(А иначе – нельзя!) закрыв глаза

На бывшее (чем топтаннее травка –

Тем гуще лишь!), но ждущее – до завтра ж!

Не ждущее уже: смерть, у меня

Не ждущая до завтрашнего дня...

 

Так, опустив глубокую завесу,

Закрыв глаза, как занавес над пьесой:

Над местом, по которому – метла...

(А голова, как комната – светла!)

На голову свою –

– да п о просту – от света

 

Закрыв глаза, и не закрыв, а сжав –

Всем существом в ребро, в плечо, в рукав

– Как скрипачу вовек не разучиться! –

В знакомую, глубокую ключицу –

В тот жаркий ключ, изустный и живой –

Что нам воды – дороже – ключевой.

 

Сентябрь 1932

 

Ici – Haut

 

1. “Товарищи, как нравится…”

 

Товарищи, как нравится

Вам в проходном дворе

Всеравенства – перст главенства:

– Заройте на горе!

 

В век распевай, как хочется

Нам – либо упраздним,

В век скопищ – одиночества

– Хочу лежать один –

Вздох.

 

Октября 1932

 

2. “Ветхозаветная тишина…”

 

Ветхозаветная тишина,

Сирой полыни крестик.

Похоронили поэта на

Самом высоком месте.

 

Так и во гробе еще – подъем

Он даровал – несущим.

...Стало быть, именно на своем

Месте, ему присущем.

 

Выше которого только вздох,

Мой из моей неволи.

Выше которого – только Бог!

Бог – и ни вещи боле.

 

Всечеловека среди высот

Вечных при каждом строе.

Как подобает поэта – под

Небом и над землею.

 

После России, где меньше он

Был, чем последний смазчик –

Равным в ряду – всех из ряда вон

Равенства – выходящих.

 

В гор ряду, в зорь ряду, в гнезд ряду,

Орльих, по всем утесам.

На пятьдесят, хоть, восьмом году –

Стал рядовым, был способ!

 

Уединенный вошедший в круг –

Горе? – Нет, радость в доме!

Н а сорок верст высоты вокруг –

Солнечного да кроме

 

Лунного – ни одного лица,

Ибо соседей – нету.

Место откуплено до конца

Памяти и планеты.

 

3. “В стране, которая – одна…”

 

В стране, которая – одна

Из всех звалась Господней,

Теперь меняют имена

Всяк, как ему сегодня

 

На ум или не‑ум (потом

Решим!) взбредет. “Леонтьем

Крещеный – просит о таком‑

то прозвище”. – Извольте!

 

А впрочем, чт о ему с холма,

Как звать такую малость?

Я гору знаю, что сама

Переименовалась.

 

Среди казарм, и шахт, и школ:

Чтобы душа не билась! –

Я гору знаю, что в престол

Души преобразилась.

 

В котлов и общего котла,

Всеобщей котловины

Век – гору знаю, что светла

Тем, что на ней единый

 

Спит – на отвесном пустыре

Над уровнем движенья.

Преображенье на горе?

Горы – преображенье.

 

Гора, как все была: стара,

Меж прочих не отметишь.

Днесь Вечной Памяти Гора,

Доколе солнце светит –

 

Вожатому – душ, а не масс!

Не двести лет, не двадцать,

Гора та – как бы ни звалась –

До веку будет зваться

 

Волошинской.

 

Октября 1932

 

4. “Переименовать!” Приказ…”

 

– “Переименовать!” Приказ –

Одно, народный глас – другое.

Так, погребенья через час,

Пошла “Волошинскою горою”

 

Гора, названье Янычар

Носившая – четыре века.

А у почтительных татар:

– Гора Большого Человека.

 

Мая 1935

 

5. “Над вороным утесом…”

 

Над вороным утесом –

Белой зари рукав.

Ногу – уже с заносом

Бега – с трудом вкопав

 

В землю, смеясь, что первой

Встала, в зари венце –

Макс! мне было – так верно

Ждать на твоем крыльце!

 

Позже, отвесным полднем,

Под колокольцы коз,

С всхолмья да на восхолмье,

С глыбы да на утес –

 

По трехсаженным креслам:

– Тронам иных эпох! –

Макс! мне было – так лестно

Лезть за тобою – Бог

 

Знает куда! Да, виды

Видящим – путь скалист.

С глыбы на пирамиду,

С рыбы – на обелиск...

 

Ну, а потом, на плоской

Вышке – орлы вокруг –

Макс! мне было – так просто

Есть у тебя из рук,

 

Божьих или медвежьих,

Опережавших “дай”,

Рук неизменно‑брежных,

За воспаленный край

 

Раны умевших браться

В веры сплошном луче.

Макс, мне было так братски

Спать на твоем плече!

 

(Горы... Себе на горе

Видится мне одно

Место: с него два моря

Были видны по дно

 

Бездны... два моря сразу!

Дщери иной поры,

Кто вам свои два глаза

Преподнесет с горы?)

 

...Только теперь, в подполье,

Вижу, когда потух

Свет – до чего мне вольно

Было в охвате двух

 

Рук твоих... В первых встречных

Царстве – о сам суди,

Макс, до чего мне вечно

Было в твоей груди!

Пусть ни единой травки,

Площе, чем на столе –

Макс! мне будет – так мягко

Спать на твоей скале!

 

Октября 1932

 

 

“Темная сила…”

 

Темная сила!

Мра‑ремесло!

Скольких сгубило,

Как малых – спасло.

 

<1932>

 

“Никуда не уехали – ты да я…”

 

Никуда не уехали – ты да я –

Обернулись прорехами – все моря!

Совладельцам пятерки рваной –

Океаны не по карману!

 

Нищеты вековечная сухомять!

Снова лето, как корку, всухую мять!

Обернулось нам море – мелью:

Наше лето – другие съели!

 

С жиру лопающиеся: жир – их “лоск”,

Что не только что масло едят, а мозг

Наш – в поэмах, в сонатах, в сводах:

Людоеды в парижских модах!

 

Нами – лакомящиеся: франк – за вход.

О, урод, как водой туалетной – рот

Сполоснувший – бессмертной песней!

Будьте прокляты вы – за весь мой

 

Стыд: вам руку жать, когда зуд в горсти, –

Пятью пальцами – да от всех пяти

Чувств – на память о чувствах добрых –

Через все вам лицо – автограф!

 

1932 – 1935

 

Стол

 

1. “Мой письменный верный стол…”

 

Мой письменный верный стол!

Спасибо за то, что шел

Со мною по всем путям.

Меня охранял – как шрам.

 

Мой письменный вьючный мул!

Спасибо, что ног не гнул

Под ношей, поклажу грез –

Спасибо – что нес и нес.

 

Строжайшее из зерцал!

Спасибо за то, что стал

– Соблазнам мирским порог –

Всем радостям поперек,

 

Всем низостям – наотрез!

Дубовый противовес

Льву ненависти, слону

Обиды – всему, всему.

 

Мой з а живо смертный тес!

Спасибо, что рос и рос

Со мною, по мере дел

Настольных – большал, ширел,

 

Так ширился, до широт –

Таких, что, раскрывши рот,

Схватясь за столовый кант...

– Меня заливал, как штранд!

 

К себе пригвоздив чуть свет –

Спасибо за то, что – вслед

Срывался! На всех путях

Меня настигал, как шах –

 

Беглянку.

– Назад, на стул!

Спасибо за то, что блюл

И гнул. У невечных благ

Меня отбивал – как маг –

 

Сомнамбулу.

Битв рубцы,

Стол, выстроивший в столбцы

Горящие: жил багрец!

Деяний моих столбец!

 

Столп столпника, уст затвор –

Ты был мне престол, простор –

Тем был мне, что морю толп

Еврейских – горящий столп!

 

Так будь же благословен –

Лбом, л о ктем, узлом колен

Испытанный, – как пила

В грудь въевшийся – край стола!

 

Июль 1933

 

2. “Тридцатая годовщина…”

 

Тридцатая годовщина

Союза – верней любви.

Я знаю твои морщины,

Как знаешь и ты – мои,

 

Которых – не ты ли – автор?

Съедавший за дестью десть,

Учивший, что нету – завтра,

Что только сегодня – есть.

 

И деньги, и письма с почты –

Стол – сбрасывавший – в поток!

Твердивший, что каждой строчки

Сегодня – последний срок.

 

Грозивший, что счетом ложек

Создателю не воздашь,

Что завтра меня положат –

Дурищу – да на тебя ж!

 

3. “Тридцатая годовщина…”

 

Тридцатая годовщина

Союза – держись, злецы!

Я знаю твои морщины,

Изъяны, рубцы, зубцы –

 

Малейшую из зазубрин!

(Зубами – коль стих не шел!)

Да, был человек возлюблен!

И сей человек был – стол

 

Сосновый. Не мне на всхолмье

Березу берёг карел!

Порой еще с слезкой смольной,

Но вдруг – через ночь – старел,

 

Разумнел – так школьник дерзость

Сдает под мужской нажим.

Сажусь – еле доску держит,

Побьюсь – точно век дружим!

 

Ты – стоя, в упор, я – спину

Согнувши – пиши! пиши! –

Которую десятину

Вспахали, версту – прошли,

 

Покрыли: письмом – красивей

Не сыщешь в державе всей!

Не меньше, чем пол‑России

Покрыто рукою сей!

 

Сосновый, дубовый, в лаке

Грошовом, с кольцом в ноздрях,

Садовый, столовый – всякий,

Лишь бы не на трех ногах!

 

Как трех Самозванцев в браке

Признавшая тёзка – тот!

Бильярдный, базарный – всякий –

Лишь бы не сдавал высот

 

Заветных. Когда ж подастся

Железный – под локтевым

Напором, столов – богатство!

Вот пень: не обнять двоим!

 

А паперть? А край колодца?

А старой могилы – пласт?

Лишь только б мои два локтя

Всегда утверждали: – даст

 

Бог! Есть Бог! Поэт – устройчив:

Всё – стол ему, всё – престол!

Но лучше всего, всех стойче –

Ты, – мой наколенный стол!

 

Около 15 июля 1933 – 29 ‑ 30 октября 1935

 

4. “Обидел и обошел…”

 

Обидел и обошел?

Спасибо за то, что – стол

Дал, стойкий, врагам на страх

Стол – на четырех ногах

 

Упорства. Скорей – скалу

Своротишь! И лоб – к столу

Подстатный, и локоть под –

Чтоб лоб свой держать, как свод.

 

– А прочего дал в обрез?

А прочный, во весь мой вес,

Просторный, – во весь мой бег,

Стол – вечный – на весь мой век!

 

Спасибо тебе, Столяр,

За доску – во весь мой дар,

За ножки – прочней химер

Парижских, за вещь – в размер.

 

5. “Мой письменный верный стол…”

 

Мой письменный верный стол!

Спасибо за то, что ствол

Отдав мне, чтоб стать – столом,

Остался – живым стволом!

 

С листвы молодой игрой

Над бровью, с живой корой,

С слезами живой смолы,

С корнями до дна земли!

 

Июля 1933

 

6. “Квиты: вами я объедена…”

 

Квиты: вами я объедена,

Мною – живописаны.

Вас положат – на обеденный,

А меня – на письменный.

 

Оттого что, йотой счастлива,

Яств иных не ведала.

Оттого что слишком часто вы,

Долго вы обедали.

 

Всяк на выбранном заранее –

<Много до рождения! – >

Месте своего деяния,

Своего радения:

 

Вы – с отрыжками, я – с книжками,

С трюфелем, я – с грифелем,

Вы – с оливками, я – с рифмами,

С пикулем, я – с дактилем.

 

В головах – свечами смертными

Спаржа толстоногая.

Полосатая десертная

Скатерть вам – дорогою!

 

Табачку пыхнем гаванского

Слева вам – и справа вам.

Полотняная голландская

Скатерть вам – да саваном!

 

А чтоб скатертью не тратиться –

В яму, место низкое,

Вытряхнут <вас всех со скатерти:>

С крошками, с огрызками.

 

Каплуном‑то вместо голубя

– Порох! душа – при вскрытии.

А меня положат – голую:

Два крыла прикрытием.

 

Конец июля 1933

 

 

“Вскрыла жилы: неостановимо…”

 

Вскрыла жилы: неостановимо,

Невосстановимо хлещет жизнь.

Подставляйте миски и тарелки!

Всякая тарелка будет – мелкой,

Миска – плоской,

Через край – и мимо –

В землю черную, питать тростник.

Невозвратно, неостановимо,

Невосстановимо хлещет стих.

 

Января 1934

 

“Тоска по родине! Давно…”

 

Тоска по родине! Давно

Разоблаченная морока!

Мне совершенно все равно –

Где совершенно одинокой

 

Быть, по каким камням домой

Брести с кошелкою базарной

В дом, и не знающий, что – мой,

Как госпиталь или казарма.

 

Мне все равно, каких среди

Лиц ощетиниваться пленным

Львом, из какой людской среды

Быть вытесненной – непременно –

 

В себя, в единоличье чувств.

Камчатским медведём без льдины

Где не ужиться (и не тщусь!),

Где унижаться – мне едино.

 

Не обольщусь и языком

Родным, его призывом млечным.

Мне безразлично – на каком

Непонимаемой быть встречным!

 

(Читателем, газетных тонн

Глотателем, доильцем сплетен...)

Двадцатого столетья – он,

А я – до всякого столетья!

 

Остолбеневши, как бревно,

Оставшееся от аллеи,

Мне вс е – равны, мне всё – равно,

И, может быть, всего равнее –

 

Роднее бывшее – всего.

Все признаки с меня, все меты,

Все даты – как рукой сняло:

Душа, родившаяся – где‑то.

 

Т а к край меня не уберег

Мой, что и самый зоркий сыщик

Вдоль всей души, всей – поперек!

Родимого пятна не сыщет!

 

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,

И все – равно, и все – едино.

Но если по дороге – куст

Встает, особенно – рябина...

 

Мая 1934

 

“А Бог с вами…”

 

А Бог с вами!

Будьте овцами!

Ходите стадами, стаями

Без меты, без мысли собственной

Вслед Гитлеру или Сталину

 

Являйте из тел распластанных

Звезду или свасты крюки.

 

Июня l934

 

“Это жизнь моя пропела – провыла…”

 

Это жизнь моя пропела – провыла –

Прогудела – как осенний прибой –

И проплакала сама над собой.

 

Июнь 1934

 

Куст

 

1. “Что нужно кусту от меня…”

 

Чт о нужно кусту от меня?

Не речи ж! Не доли собачьей

Моей человечьей, кляня

Которую – голову прячу

 

В него же (седей – день от дня!).

Сей мощи, и плещи, и гущи –

Что нужно кусту – от меня?

Имущему – от неимущей!

 

А нужно! иначе б не шел

Мне в очи, и в мысли, и в уши.

Не нужно б – тогда бы не цвел

Мне прямо в разверстую душу,

 

Что только кустом не пуста:

Окном моих всех захолустий!

Что, полная чаша куста,

Находишь на сем – месте пусте?

 

Чего не видал (на ветвях

Твоих – хоть бы лист одинаков!)

В моих преткновения пнях,

Сплошных препинания знаках?

 

Чего не слыхал (на ветвях

Молва не рождается в муках!),

В моих преткновения пнях,

Сплошных препинания звуках?

 

Да вот и сейчас, словарю

Придавши бессмертную силу, –

Да разве я то говорю,

Что знала, пока не раскрыла

 

Рта, знала еще на черте

Губ, той – за которой осколки...

И снова, во всей полноте,

Знать буду, как только умолкну.

 

2. “А мне от куста – не шуми…”

 

А мне от куста – не шуми

Минуточку, мир человечий! –

А мне от куста – тишины:

Той, – между молчаньем и речью.

 

Той, – можешь – ничем, можешь – всем

Назвать: глубока, неизбывна.

Невнятности! наших поэм

Посмертных – невнятицы дивной.

 

Невнятицы старых садов,

Невнятицы музыки новой,

Невнятицы первых слогов,

Невнятицы Фауста Второго.

 

Той – до всего, после всего.

Гул множеств, идущих на форум.

Ну – шума ушного того,

Все соединилось в котором.

 

Как будто бы все кувшины

Востока – на лобное всхолмье.

Такой от куста тишины,

Полнее не выразишь: полной.

 

Около 20 августа 1934

 

 

“Уединение: уйди…”

 

Уединение: уйди

В себя, как прадеды в феоды.

Уединение: в груди

Ищи и находи свободу.

 

Чтоб ни души, чтоб ни ноги –

На свете нет такого саду

Уединению. В груди

Ищи и находи прохладу.

 

Кт о победил на площади –

Про то не думай и не ведай.

В уединении груди –

Справляй и погребай победу

 

Уединения в груди.

Уединение: уйди,

 

Жизнь!

 

Сентябрь 1934

 

“О поэте не подумал…”

 

О поэте не подумал

Век – и мне не до него.

Бог с ним, с громом. Бог с ним, с шумом

Времени не моего!

 

Если веку не до предков –

Не до правнуков мне: стад.

Век мой – яд мой, век мой – вред мой,

Век мой – враг мой, век мой – ад.

 

Сентябрь 1934

 

Сад

 

За этот ад,

За этот бред,

Пошли мне сад

На старость лет.

 

На старость лет,

На старость бед:

Рабочих – лет,

Горбатых – лет...

 

На старость лет

Собачьих – клад:

Горячих лет –

Прохладный сад...

 

Для беглеца

Мне сад пошли:

Без ни‑лица,

Без ни‑души!

 

Сад: ни шажка!

Сад: ни глазка!

Сад: ни смешка!

Сад: ни свистка!

 

Без ни‑ушка

Мне сад пошли:

Без ни ‑ душка!

Без ни‑души!

 

Скажи: довольно м у ки – н а

Сад – одинокий, как сама.

(Но около и Сам не стань!)

– Сад, одинокий, как ты Сам.

 

Такой мне сад на старость лет...

– Тот сад? А может быть – тот свет? –

На старость лет моих пошли –

На отпущение души.

 

Октября 1934

 

Челюскинцы

 

Челюскинцы! Звук –

Как сжатые челюсти.

Мороз их них прет,

Медведь из них щерится.

 

И впрямь челюстьми

– На славу всемирную –

Из льдин челюстей

Товарищей вырвали!

 

На льдине (не то

Что – чёрт его – Нобиле!)

Родили – дитё

И псов не угробили –

 

На льдине!

Эол

Доносит по кабелю:

– На льдов произвол

Ни пса не оставили!

 

И спасши – мечта

Для младшего возраста! –

И псов и дитя

Умчали по воздуху.

 

– “Европа, глядишь?

Так льды у нас колются!”

Щекастый малыш,

Спеленатый – полюсом!

 

А рядом – сердит

На гр о мы виктории –

Второй уже Шмидт

В российской истории:

 

Седыми бровьми

Стесненная ласковость...

Сегодня – смеюсь!

Сегодня – да здравствует

 

Советский Союз!

За вас каждым мускулом

Держусь – и горжусь:

Челюскинцы – русские!

 

Октября 1934

 

“Человека защищать не надо…”

 

Человека защищать не надо

Перед Богом, Бога – от него.

Человек заслуживает ада.

Но и сада

Семиверстного – для одного.

 

Человек заслуживает – танка!

Но и замка

Феодального – для одного.

 

Осень 1934

 

“Стройте и пойте стройку…”

 

Стройте и пойте стройку!

....................………………

Столпнику ж дайте стойко

Спать на своем столбу!

 

Стройте и пойте выше

Благополучье толп

Кройте стеклянной крышей

Мой деревянный столп.

 

Октябрь 1934

 

(Отголоски стола)

 

Плоска – доска, а всё впитывает,

Слепа – доска, а всё считывает,

(Пустым – доска: и ящика нет!)

Сухим – доска, а всё взращивает!

Нема – доска, а всё сказывает!

Не было друга,

Кроме доски!

...На сём плоту –

Спасусь, спасусь, спасусь!

...На сей доске –

Спасусь! спасусь! спасусь!

 

1934

 

“Есть счастливцы и счастливицы…”

 

Есть счастливцы и счастливицы,

Петь не могущие. Им –

Слезы лить! Как сладко вылиться

Горю – ливнем проливным!

 

Чтоб под камнем что‑то дрогнуло.

Мне ж – призвание как плеть –

Меж стенания надгробного

Долг повелевает – петь.

 

Пел же над другом своим Давид.

Хоть пополам расколот!

Если б Орфей не сошел в Аид

Сам, а послал бы голос

 

Свой, только голос послал во тьму,

Сам у порога лишним

Встав, – Эвридика бы по нему

Как по канату вышла...

 

Как по канату и как на свет,

Слепо и без возврата.

Ибо раз голос тебе, поэт,

Дан, остальное – взято.

 

Ноябрь – декабрь 1934

 

“Рябину…”

 

Рябину

Рубили

Зорькою.

Рябина –

Судьбина

Горькая.

Рябина –

Седыми

Спусками...

Рябина!

Судьбина

Русская.

 

1934

 

Надгробие

 

1. “Иду на несколько минут...”

 

– “Иду на несколько минут...”

В работе (хаосом зовут

Бездельники) оставив стол,

Отставив стул – куда ушел?

 

Опрашиваю весь Париж.

Ведь в сказках лишь да в красках лишь

Возносятся на небеса!

Твоя душа – куда ушла?

 

В шкафу – двустворчатом, как храм, –

Гляди: все книги по местам.

В строке – все буквы налицо.

Твое лицо – куда ушло?

Твое лицо,

Твое тепло,

Твое плечо –

Куда ушло?

 

Января 1935

 

2. “Напрасно глазом – как гвоздем…”

 

Напрасно глазом – как гвоздем,

Пронизываю чернозем:

В сознании – верней гвоздя:

Здесь нет тебя – и нет тебя.

 

Напрасно в ока оборот

Обшариваю небосвод:

– Дождь! дождевой воды бадья.

Там нет тебя – и нет тебя.

 

Нет, никоторое из двух:

Кость слишком – кость, дух слишком – дух.

Где – ты? где – тот? где – сам? где – весь?

Там – слишком там, здесь – слишком здесь.

 

Не подменю тебя песком

И п а ром. Взявшего – родством

За труп и призрак не отдам.

Здесь – слишком здесь, там – слишком там.

 

Не ты – не ты – не ты – не ты.

Что бы ни пели нам попы,

Что смерть есть жизнь и жизнь есть смерть, –

Бог – слишком Бог, червь – слишком червь.

 

На труп и призрак – неделим!

Не отдадим тебя за дым

Кадил,

Цветы

Могил.

 

И если где‑нибудь ты есть –

Так – в нас. И лучшая вам честь,

Ушедшие – презреть раскол:

Совсем ушел. Со всем – ушел.

 

Января 1935

 

3. “За то, что некогда, юн и смел…”

 

За то, что некогда, юн и смел,

Не дал мне заживо сгнить меж тел

Бездушных, замертво пасть меж стен –

Не дам тебе – умереть совсем!

 

За то, что за руку, свеж и чист,

На волю вывел, весенний лист –

Вязанками приносил мне в дом! –

Не дам тебе – порасти быльем!

 

За то, что первых моих седин

Сыновней гордостью встретил – чин,

Ребячьей радостью встретил – страх, –

Не дам тебе – поседеть в сердцах!

 

Января 1935

 

4. “Удар, заглушенный годами забвенья…”

 

Удар, заглушенный годами забвенья,

Годами незнанья.

Удар, доходящий – как женское пенье,

Как конское ржанье,

 

Как страстное пенье сквозь <косное> зданье

Удар – доходящий.

Удар, заглушенный забвенья, незнанья

Беззвучною чащей.

 

Грех памяти нашей – безгласой, безгубой,

Безмясой, безносой!

Всех дней друг без друга, ночей друг без друга

Землею наносной

 

Удар – заглушенный, замшенный – как тиной.

Так плющ сердцевину

Съедает и жизнь обращает в руину...

– Как нож сквозь перину!

 

...Оконною ватой, набившейся в уши,

И той, заоконной:

Снегами – годами – <пудами> бездушья

Удар – заглушенный...

 

А что если вдруг

..............………...

А что если вдруг

А что если – вспомню?

 

Начало января 1935

 

<5>. “Оползающая глыба…”

 

Оползающая глыба –

Из последних сил спасибо

– Рвущееся – умолчу –

Дуба юному плечу.

 

Издыхающая рыба,

Из последних сил спасибо

Близящемуся – прости! –

Силящемуся спасти

Валу первому прилива.

 

Иссыхающая нива –

Божескому, нелюдск у.

Бури чудному персту.

 

Как добры – в час без спасенья –

Силы первые – к последним!

Пока рот не пересох –

Спаси – боги! Спаси – Бог!

 

Лето 1928

 

 

“Уж если кораллы на шее…”

 

Уж если кораллы на шее –

Нагрузка, так что же – страна?

Тишаю, дичаю, волчею,

Как мне все – равны, всем – равна.

 

И если в сердечной пустыне,

Пустынной до краю очей,

Чего‑нибудь жалко – так сына, –

Волчонка – еще поволчей!

 

Января 1935

 

“Никому не отмстила и не отмщу…”

 

Никому не отмстила и не отмщу –

Одному не простила и не прощу

С дня как очи раскрыла – по гроб дубов

Ничего не спустила – и видит Бог

Не спущу до великого спуска век...

– Но достоин ли человек?..

– Нет. Впустую дерусь: ни с кем.

Одному не простила: всем.

 

Января 1935

 

“Жизни с краю…”

 

Жизни с краю,

Середкою брезгуя,

Провожаю

Дорогу железную.

 

Века с краю

В запретные зоны

Провожаю

Кверх лбом – авионы.

 

Почему же,

О люди в полете!

Я – “отстала”,

А вы – отстаете,

 

Остаетесь.

Крылом – с ног сбивая,

Вы несетесь,

А опережаю –

Я?

 

Февраль 1935

 

“Черные стены…”

 

Черные стены

С подножием пены

Это – Святая Елена.

 

Maй 1935

 

“Небо – синей зна<