Я, вместо снежной повинности Москвы

Года несла – нежную.

 

1. “Я помню ночь на склоне ноября…”

 

Я помню ночь на склоне ноября.

Туман и дождь. При свете фонаря

Ваш нежный лик – сомнительный и странный,

По‑диккенсовски – тусклый и туманный,

Знобящий грудь, как зимние моря...

– Ваш нежный лик при свете фонаря.

 

И ветер дул, и лестница вилась...

От Ваших губ не отрывая глаз,

Полусмеясь, свивая пальцы в узел,

Стояла я, как маленькая Муза,

Невинная – как самый поздний час...

И ветер дул и лестница вилась.

 

А на меня из‑под усталых вежд

Струился сонм сомнительных надежд.

– Затронув губы, взор змеился мимо... –

Так серафим, томимый и хранимый

Таинственною святостью одежд,

Прельщает Мир – из‑под усталых вежд.

 

Сегодня снова диккенсова ночь.

И тоже дождь, и так же не помочь

Ни мне, ни Вам, – и так же хлещут трубы,

И лестница летит... И те же губы...

И тот же шаг, уже спешащий прочь –

Туда – куда‑то – в диккенсову ночь.

 

Ноября 1918

 

2. “Мало ли запястий…”

 

Мало ли запястий

Плелось, вилось?

Что тебе запястье

Мое – далось?

 

Всё кругом да около –

Что кот с мышом!

Нет, – очами, сокол мой,

Глядят – не ртом!

 

Ноября 1918

 

3. “Не любовь, а лихорадка…”

 

Не любовь, а лихорадка!

Легкий бой лукав и лжив.

Нынче тошно, завтра сладко,

Нынче помер, завтра жив.

 

Бой кипит. Смешно обоим:

Как умен – и как умна!

Героиней и героем

Я равно обольщена.

 

Жезл пастуший – или шпага?

Зритель, бой – или гавот?

Шаг вперед – назад три шага,

Шаг назад – и три вперед.

 

Рот как мед, в очах доверье,

Но уже взлетает бровь.

Не любовь, а лицемерье,

Лицедейство – не любовь!

 

И итогом этих (в скобках –

Несодеянных!) грехов –

Будет легонькая стопка

Восхитительных стихов.

 

Ноября 1918

 

4. “Концами шали…”

 

Концами шали

Вяжу печаль твою.

И вот – без шали –

На площадях пою.

 

Снят о проклятие!

Я госпожа тебе!

 

Ноября 1918

 

5. “Дружить со мной нельзя, любить меня – не можно…”

 

Дружить со мной нельзя, любить меня – не можно!

Прекрасные глаза, глядите осторожно!

 

Баркасу должно плыть, а мельнице – вертеться.

Тебе ль остановить круж а щееся сердце?

 

Порукою тетрадь – не выйдешь господином!

Пристало ли вздыхать над действом комедийным?

 

Любовный крест тяжел – и мы его не тронем.

Вчерашний день прошел – и мы его схороним.

 

Ноября 1918

 

6. “Волосы я – или воздух целую…”

 

Волосы я – или воздух целую?

Веки – иль веянье ветра над ними?

Губы – иль вздох под губами моими?

Не распознаю и не расколдую.

 

Знаю лишь: целой блаженной эпохой,

Царственным эпосом – струнным и странным –

Приостановится...

Это короткое облачко вздоха.

 

Друг! Все пройдет на земле, – аллилуйя!

Вы и любовь, – и ничто не воскреснет.

Но сохранит моя темная песня –

Голос и волосы: струны и струи.

 

Ноября 1918

 

7. “Не успокоюсь, пока не увижу…”

 

Не успокоюсь, пока не увижу.

Не успокоюсь, пока не услышу.

Вашего взора пока не увижу,

Вашего слова пока не услышу.

 

Что‑то не сходится – самая малость!

Кто мне в задаче исправит ошибку?

Солоно‑солоно сердцу досталась

Сладкая‑сладкая Ваша улыбка!

 

– Баба! – мне внуки на урне напишут.

И повторяю – упрямо и слабо:

Не успокоюсь, пока не увижу,

Не успокоюсь, пока не услышу.

 

Ноября 1918

 

8. “Вы столь забывчивы, сколь незабвенны…”

 

Вы столь забывчивы, сколь незабвенны.

– Ах, Вы похожи на улыбку Вашу! –

Сказать еще? – Златого утра краше!

Сказать еще? – Один во всей вселенной!

Самой Любви младой военнопленный,

Рукой Челлини ваянная чаша.

 

Друг, разрешите мне на лад старинный

Сказать любовь, нежнейшую на свете.

Я Вас люблю. – В камине воет ветер.

Облокотясь – уставясь в жар каминный –

Я Вас люблю. Моя любовь невинна.

Я говорю, как маленькие дети.

 

Друг! Все пройдет! Виски в ладонях сжаты,

Жизнь разожмет! – Младой военнопленный,

Любовь отпустит вас, но – вдохновенный –

Всем пророкочет голос мой крылатый –

О том, что жили на земле когда‑то

Вы – столь забывчивый, сколь незабвенный!

 

Ноября 1918

 

9. “Короткий смешок…”

 

Короткий смешок,

Открывающий зубы,

И легкая наглость прищуренных глаз.

– Люблю Вас! – Люблю Ваши зубы и губы,

(Все это Вам сказано – тысячу раз!)

 

Еще полюбить я успела – постойте! –

Мне помнится: руки у Вас хороши!

В долгу не останусь, за все – успокойтесь –

Воздам неразменной деньгою души.

 

Посмейтесь! Пусть нынешней ночью приснятся

Мне впадины чуть‑улыбнувшихся щек.

Но даром – не надо! Давайте меняться:

Червонец за грошик: смешок – за стишок!

 

Ноября 1918

 

10. “На смех и на зло…”

 

Н а смех и н а зло:

Здравому смыслу,

Ясному солнцу,

Белому снегу –

 

Я полюбила:

Мутную полночь,

Льстивую флейту,

Праздные мысли.

 

Этому сердцу

Родина – Спарта.

Помнишь лисёнка,

Сердце спартанца?

 

– Легче лисёнка

Скрыть под одеждой,

Чем утаить вас,

Ревность и нежность!

 

Декабря 1918

 

11. “Мне тебя уже не надо…”

 

Мне тебя уже не надо,

Милый – и не оттого что

С первой почтой – не писал.

 

И не оттого что эти

Строки, писанные с грустью,

Будешь разбирать – смеясь.

 

(Писанные мной одною –

Одному тебе! – впервые! –

Расколдуешь – не один.)

 

И не оттого что кудри

До щеки коснутся – мастер

Я сама читать вдвоем! –

 

И не оттого что вместе

– Над неясностью заглавных! –

Вы вздохнете, наклонясь.

 

И не оттого что дружно

Веки вдруг смежатся – труден

Почерк, – да к тому – стихи!

 

Нет, дружочек! – Это проще,

Это пуще, чем досада:

 

Мне тебя уже не надо –

Оттого что – оттого что –

Мне тебя уже не надо!

 

Декабря 1918

 

12. “Розовый рот и бобровый ворот…”

 

Розовый рот и бобровый ворот –

Вот лицедеи любовной ночи.

Третьим была – Любовь.

 

Рот улыбался легко и нагло.

Ворот кичился бобровым мехом.

Молча ждала Любовь.

 

13. “Сядешь в кресла, полон лени…”

 

Сядешь в кресла, полон лени.

Встану рядом на колени,

Без дальнейших повелений.

 

С сонных кресел свесишь руку.

Подыму ее без звука,

С перстеньком китайским – руку.

 

Перстенек начищен мелом.

– Счастлив ты? – Мне нету дела!

Так любовь моя велела.

 

Декабря 1918

 

14. “Ваш нежный рот – сплошное целованье...”

 

Ваш нежный рот – сплошное целованье...

– И это все, и я совсем как нищий.

Кто я теперь? – Единая? – Нет, тыща!

Завоеватель? – Нет, завоеванье!

 

Любовь ли это – или любованье,

Пера причуда – иль первопричина,

Томленье ли по ангельскому чину –

Иль чуточку притворства – по призванью...

 

– Души печаль, очей очарованье,

Пера ли росчерк – ах! – не все равно ли,

Как назовут сие уста – доколе

Ваш нежный рот – сплошное целованье!

 

Декабрь 1918

 

15. “Поцелуйте дочку…”

 

“Поцелуйте дочку!”

Вот и все. – Как скупо! –

Быть несчастной – глупо.

Значит, ставим точку.

 

Был у Вас бы малый

Мальчик, сын единый –

Я бы Вам сказала:

“Поцелуйте сына!”

 

16. “Это и много и мало…”

 

Это и много и мало.

Это и просто и тёмно.

Та, что была вероломной,

З а вечер – верная стала.

 

Белой монашкою скромной,

– Парой опущенных глаз. –

Та, что была неуемной,

З а вечер вдруг унялась.

 

Начало января 1919

 

17. “Бренные губы и бренные руки…”

 

Бренные губы и бренные руки

Слепо разрушили вечность мою.

С вечной Душою своею в разлуке –

Бренные губы и руки пою.

 

Рокот божественной вечности – глуше.

Только порою, в предутренний час –

С темного неба – таинственный глас:

– Женщина! – Вспомни бессмертную душу!

 

Конец декабря 1918

 

18. “Не поцеловали – приложились…”

 

Не поцеловали – приложились.

Не проговорили – продохнули.

Может быть – Вы на земле не жили,

Может быть – висел лишь плащ на стуле.

 

Может быть – давно под камнем плоским

Успокоился Ваш нежный возраст.

Я себя почувствовала воском:

Маленькой покойницею в розах.

 

Руку на сердце кладу – не бьется.

Так легко без счастья, без страданья!

– Так прошло – что у людей зовется –

На миру – любовное свиданье.

 

Начало января 1919

 

19. “Друзья мои! Родное триединство…”

 

Друзья мои! Родное триединство!

Роднее чем в родстве!

Друзья мои в советской – якобинской –

Маратовой Москве!

 

С вас начинаю, пылкий Антокольский,

Любимец хладных Муз,

Запомнивший лишь то, что – панны польской

Я именем зовусь.

 

И этого – виновен холод братский,

И сеть иных помех! –

И этого не помнящий – Завадский!

Памятнейший из всех!

 

И, наконец – герой меж лицедеев –

От слова бытиё

Все имена забывший – Алексеев!

Забывший и свое!

 

И, упражняясь в старческом искусстве

Скрывать себя, как черный бриллиант,

Я слушаю вас с нежностью и грустью,

Как древняя Сивилла – и Жорж Занд.

 

Января 1919

 

20. “В ушах два свиста: шелка и метели…”

 

В ушах два свиста: шелка и метели!

Бьется душа – и дышит кровь.

Мы получили то, чего хотели:

Вы – мой восторг – до снеговой постели,

Я – Вашу смертную любовь.

 

Января 1919

 

21. “Шампанское вероломно…”

 

Шампанское вероломно,

А все ж наливай и пей!

Без розовых без цепей

Наспишься в могиле темной!

 

Ты мне не жених, не муж,

Твоя голова в тумане...

А вечно одну и ту ж –

Пусть любит герой в романе!

 

22. “Скучают после кутежа…”

 

Скучают после кутежа.

А я как веселюсь – не чаешь!

Ты – господин, я – госпожа,

А главное – как ты, такая ж!

 

Не обманись! Ты знаешь сам

По злому холодку в гортани,

Что я была твоим устам –

Лишь пеною с холмов Шампани!

 

Есть золотые кутежи.

И этот мой кутеж оправдан:

Шампанское любовной лжи –

Без патоки любовной правды!

 

23. “Солнце – одно, а шагает по всем городам…”

 

Солнце – одно, а шагает по всем городам.

Солнце – мое. Я его никому не отдам.

 

Ни на час, ни на луч, ни на взгляд. – Никому. – Никогда.

Пусть погибают в бессменной ночи города!

 

В руки возьму! Чтоб не смело вертеться в кругу!

Пусть себе руки, и губы, и сердце сожгу!

 

В вечную ночь пропадет – погонюсь по следам...

Солнце мое! Я тебя никому не отдам!

 

Февраль 1919

 

24. “Да здравствует черный туз…”

 

Да здравствует черный туз!

Да здравствует сей союз

Тщеславья и вероломства!

На темных мостах знакомства,

Вдоль всех фонарей – любовь!

 

Я лживую кровь свою

Пою – в вероломных жилах.

За всех вероломных милых

Грядущих своих – я пью!

 

Да здравствует комедьянт!

Да здравствует красный бант

В моих волосах веселых!

Да здравствуют дети в школах,

Что вырастут – пуще нас!

 

И, юности на краю,

Под тенью сухих смоковниц –

За всех роковых любовниц

Грядущих твоих – я пью!

 

Москва, март 1919

 

25. “Сам Черт изъявил мне милость…”

 

Сам Черт изъявил мне милость!

Пока я в полночный час

На красные губы льстилась –

Там красная кровь лилась.

 

Пока легион гигантов

Редел на донском песке,

Я с бандой комедиантов

Браталась в чумной Москве.

 

Хребет вероломства – гибок.

О, сколько их шло на зов

...... моих улыбок

...... моих стихов.

 

Чтоб Совесть не жгла под шалью –

Сам Черт мне вставал помочь.

Ни утра, ни дня – сплошная

Шальная, чумная ночь.

 

И только порой, в тумане,

Клонясь, как речной тростник,

Над женщиной плакал – Ангел

О том, что забыла – Лик.

 

Mapт 1919

 

 

“Я Вас люблю всю жизнь и каждый день…”

 

Я Вас люблю всю жизнь и каждый день,

Вы надо мною, как большая тень,

Как древний дым полярных деревень.

 

Я Вас люблю всю жизнь и каждый час.

Но мне не надо Ваших губ и глаз.

Все началось – и кончилось – без Вас.

 

Я что‑то помню: звонкая дуга,

Огромный ворот, чистые снега,

Унизанные звездами рога...

 

И от рогов – в полнебосвода – тень...

И древний дым полярных деревень...

– Я поняла: Вы северный олень.

 

Декабря 1918

 

П. Антокольскому

 

Дарю тебе железное кольцо:

Бессонницу – восторг – и безнадежность.

Чтоб не глядел ты девушкам в лицо,

Чтоб позабыл ты даже слово – нежность.

 

Чтоб голову свою в шальных кудрях

Как пенный кубок возносил в пространство,

Чтоб обратило в угль – и в пепл – и в прах

Тебя – сие железное убранство.

 

Когда ж к твоим пророческим кудрям

Сама Любовь приникнет красным углем,

Тогда молчи и прижимай к губам

Железное кольцо на пальце смуглом.

 

Вот талисман тебе от красных губ,

Вот первое звено в твоей кольчуге, –

Чтоб в буре дней стоял один – как дуб,

Один – как Бог в своем железном круге!

 

Mapт 1919

 

“О нет, не узнает никто из вас…”

 

О нет, не узнает никто из вас

– Не сможет и не захочет! –

Как страстная совесть в бессонный час

Мне жизнь молодую точит!

 

Как душит подушкой, как бьет в набат,

Как шепчет все то же слово...

– В какой обратился треклятый ад

Мой глупый грешок грошовый!

 

Mapт 1919

 

Памяти А. А. Стаховича

 

А Dieu – mon ame,

Mon corps – а u Roy,

M о n сое ur – а u х Dames,

L’honneur – роur moi.

 

1. “Не от запертых на семь замков пекарен…”

 

Не от запертых на семь замков пекарен

И не от заледенелых печек –

Барским шагом – распрямляя плечи –

Ты сошел в могилу, русский барин!

 

Старый мир пылал. Судьба свершалась.

– Дворянин, дорогу – дровосеку!

Чернь цвела... А вблизь тебя дышалось

Воздухом Осьмнадцатого Века.

 

И пока, с дворцов срывая крыши,

Чернь рвалась к добыче вожделенной –

Вы bon ton, maintien, tenue – мальчишек

Обучали – под разгром вселенной!

 

Вы не вышли к черни с хлебом‑солью,

И скрестились – от дворянской скуки! –

В черном царстве трудовых мозолей –

Ваши восхитительные руки.

 

Москва, март 1919

 

(NB! Даже труд может быть – отвратителен: даже – чужой! если он в любовь – навязан и в славословие – вменен. М. Ц. – тогда и всегда.)

 

2. “Высокой горести моей…”

 

Высокой горести моей –

Смиренные следы:

На синей варежке моей –

Две восковых слезы.

 

В продрогшей церковке – мороз,

Пар от дыханья – густ.

И с синим ладаном слилось

Дыханье наших уст.

 

Отметили ли Вы, дружок,

– Смиреннее всего –

Среди других дымков – дымок

Дыханья моего?

 

Безукоризненностью рук

Во всем родном краю

Прославленный – простите, друг,

Что в варежках стою!

 

Март 1919

 

3. “Пустыней Девичьего Поля…”

 

Пустыней Девичьего Поля

Бреду за ныряющим гробом.

Сугробы – ухабы – сугробы.

Москва. – Девятнадцатый год. –

 

В гробу – несравненные руки,

Скрестившиеся самовольно,

И сердце – высокою жизнью

Купившее право – не жить.

 

Какая печальная свита!

Распутицу – холод – и голод

Последним почетным эскортом

Тебе отрядила Москва.

 

Кто помер? – С дороги, товарищ!

Не вашего разума дело:

– Исконный – высокого рода –

Высокой души – дворянин.

 

Пустыней Девичьего Поля

.....................………………

Молюсь за блаженную встречу

В тепле Елисейских Полей!

 

Mapт 1919

 

4. “Елисейские Поля: ты да я…”

 

Елисейские Поля: ты да я.

И под нами – огневая земля.

....... и лужи морские

– И родная, роковая Россия,

Где покоится наш нищенский прах

На кладбищенских Девичьих Полях.

 

Вот и свиделись! – А воздух каков! –

Есть же страны без мешков и штыков!

В мир, где “Равенство!” вопят даже дети,

Опоздавшие на дважды столетье, –

Там маячили – дворянская спесь! –

Мы такими же тенями, как здесь.

 

Что Россия нам? – черны купола!

Так, заложниками бросив тела,

Ненасытному червю – черни черной,

Нежно встретились: Поэт и Придворный. –

Два посмешища в державе снегов,

Боги – в сонме королей и Богов!

 

Mapт 1919