Н. П. Г. – в память наших лесов

 

Лес: сплошная маслобойня

Света: быстрое, рябое,

Бьющееся, как Ваграм.

Погляди, как в час прибоя

Лес играет сам с собою!

 

Так и ты со мной играл.

 

1928

 

Наяда

 

Проходи стороной,

Тело вольное, рыбье!

Между мной и волной,

Между грудью и зыбью –

 

Третье, злостная грань

Дружбе гордой и голой:

Стопудовая дань

Пустяковине: полу.

 

Узнаю тебя, клин,

Как тебя ни зови:

В море – ткань, в поле – тын,

Вечный третий в любви!

 

Мало – злобе людской

Права каменных камер?

Мало – деве морской

Моря трепетной ткани?

 

Океана‑Отца

Неизбывных достатков –

Пены – чудо‑чепца?

Вала – чудо‑палатки?

 

Узнаю тебя, гад,

Как тебя ни зови:

В море – ткань, в горе – взгляд, –

Вечный третий в любви!

 

Как приму тебя, бой,

Мне даваемый глубью,

Раз меж мной – и волной,

Между грудью – и грудью...

 

– Нереида! – Волна!

Ничего нам не надо,

Что не я, не она,

Не волна, не наяда!

 

Узнаю тебя, гроб,

Как тебя ни зови:

В вере – храм, в храме – поп, –

Вечный третий в любви!

 

Хлебопек, кочегар, –

Брак без третьего м е жду!

Прячут жир (горе бар!)

Чистым – нету одежды!

 

Черноморских чуб о в:

– Братцы, голые топай! –

Голым в хлябь и в любовь,

Как бойцы Перекопа –

 

В бой...

Матросских сосков

Рябь. – “Товарищ, живи!”

...В пулю – шлем, в бурю – кров:

Вечный третий в любви!

 

Побережья бродяг,

Клятвы без аналоев!

Как вступлю в тебя, брак,

Раз меж мною – и мною ж –

 

Чт о? Да нос на тени,

Соглядатай извечный –

(Свой же). Всё, что бы ни –

Что? Да всё, если нечто!

 

Узнаю тебя, бic,

Как тебя ни зови:

Нынче – нос, завтра – мыс, –

Вечный третий в любви!

 

Горделивая мать

Над цветущим отростком,

Торопись умирать!

Завтра – третий вотрется!

 

Узнаю тебя, смерть,

Как тебя ни зови:

В сыне – рост, в сливе – червь:

Вечный третий в любви.

 

Понтайяк, 1 августа 1928

 

Плач матери по новобранцу

 

Уж вы, батальоны –

Эскадроны!

Сынок порожённый,

Бе – ре – женый!

 

Уж ты по младенцу –

Новобранцу –

Слеза деревенска,

Океанска!

 

В который раз всп о рот

Живот – мало!

Сколько б вас, Егорок,

Ни рожала –

 

Мало! Мои сучья!

Кр о вь чья? С о ль чья?

Мало! Мала куча:

Больше! Больше!

 

Хоша б целый город

Склала – живы!

Сколько б вас, Егорок,

Ни ложила –

 

В землю. Большеротый,

Башка – вербой

Вьется. Людям – сотый,

А мне – первый!

 

Теки, мои соки,

Брег а – через!

Сосцы пересохли –

Очам – ч е ред!

 

Реви, долговласа,

По армейцу!

Млецом отлилася –

Слезой лейся!

 

1928

 

Маяковскому

 

1. “Чтобы край земной не вымер…”

 

Чтобы край земной не вымер

Без отчаянных дяд е й,

Будь, младенец, Володимир:

Целым миром володей!

 

2. “Литературная – не в ней…”

 

Литературная – не в ней

Суть, а вот – кровь пролейте!

Выходит каждые семь дней.

Ушедший – раз в столетье

 

Приходит. Сбит передовой

Боец. Каких, столица,

Еще тебе вестей, какой

Еще – передовицы?

 

Ведь это, милые, у нас,

Черновец – милюковцу:

“Владимир Маяковский? Да‑с.

Бас, говорят, и в кофте

 

Ходил”...

Эх кровь‑твоя‑кровца!

Как с новью примириться,

Раз первого ее бойца

Кровь – на второй странице

(Известий.)

 

3. “В сапогах, подкованных железом…”

 

“В гробу, в обыкновенном тeмном костюме, в устойчивых, гpyбых ботинках, подбитых железом, лежит величайший поэт революции”.

(“Однодневная газета”, 24 апреля 1920 г.)

 

 

В сапогах, подкованных железом,

В сапогах, в которых гору брал –

Никаким обходом ни объездом

Не доставшийся бы перевал –

 

Израсходованных до сиянья

За двадцатилетний перегон.

Гору пролетарского Синая,

На котором праводатель – он.

 

В сапогах – двустопная жилплощадь,

Чтоб не вмешивался жилотдел –

В сапогах, в которых, понаморщась,

Гору нес – и брал – и клял – и пел –

 

В сапогах и до и без отказу

По невспаханностям Октября,

В сапогах – почти что водолаза:

Пехотинца, чище ж говоря:

 

В сапогах великого похода,

На донбассовских, небось, гвоздях.

Гору горя своего народа

Стапятидесяти (Госиздат)

 

Миллионного... – В котором роде

Своего, когда который год:

“Ничего‑де своего в заводе!”

Всех народов горя гору – вот.

 

Так вот в этих – про его Рольс‑Ройсы

Говорок еще не приутих –

Мертвый пионерам крикнул: Стройся!

В сапогах – свидетельствующих.

 

4. “И полушки не поставишь…”

 

Любовная лодка разбилась о быт.

 

И полушки не поставишь

На такого главаря.

Лодка‑то твоя, товарищ,

Из какого словаря?

 

В лодке, да еще в любовной

Запрокинуться – скандал!

Разин – чем тебе не ровня? –

Лучше с бытом совладал.

 

Эко новшество – лекарство

Хлещущее, что твой кран!

Парень, не по‑пролетарски

Действуешь – а что твой пан!

 

Стоило ж в богов и в матку

Нас, чтоб – кровь, а не рассвет! –

Класса белую подкладку

Выворотить напослед.

 

Вроде юнкера, на Т о ске

Выстрелившего – с тоски!

Парень! не по‑маяковски

Действуешь: по‑шаховски.

 

Фуражечку б на бровишки

И – прощай, моя джаным!

Правнуком своим проживши,

Кончил – прадедом своим.

 

То‑то же, как на поверку

Выйдем – стыд тебя заест:

Совето‑российский Вертер.

Дворяно‑российский жест.

 

Только раньше – в околодок,

Нынче ж...

– Враг ты мой родной!

Никаких любовных лодок

Новых – нету под луной.

 

5. “Выстрел – в самую душу…”

 

Выстрел – в самую душу,

Как только что по врагам.

Богоборцем разрушен

Сегодня последний храм.

 

Еще раз не осекся,

И, в точку попав – усоп.

Было стало быть сердце,

Коль выстрелу следом – стоп.

 

(Зарубежье, встречаясь:

“Ну, казус! Каков фугас!

Значит – тоже сердца есть?

И с той же, что и у нас?”)

 

Выстрел – в самую точку,

Как в ярмарочную цель.

(Часто – левую мочку

Отбривши – с женой в постель.)

 

Молодец! Не прошибся!

А женщины ради – что ж!

И Елену паршивкой

– Подумавши – назовешь.

 

Лишь одним, зато знатно,

Нас лефовец удивил:

Только вправо и знавший

Палить‑то, а тут – слевил.

 

Кабы в правую – свёрк бы

Ланцетик – и здрав ваш шеф.

Выстрел в левую створку:

Ну в самый‑те Центропев!

 

6. “Советским вельможей…”

 

Зерна огненного цвета

Брошу на ладонь,

Чтоб предстал он в бездне света

Красный как огонь.

 

Советским вельможей,

При полном Синоде...

– Здорово, Сережа!

– Здорово, Володя!

 

Умаялся? – Малость.

– По общим? – По личным.

– Стрелялось? – Привычно.

– Горелось? – Отлично.

 

– Так стало быть пожил?

– Пасс в нек’тором роде.

...Негоже, Сережа!

...Негоже, Володя!

 

А помнишь, как матом

Во весь свой эстрадный

Басище – меня‑то

Обкладывал? – Ладно

 

Уж... – Вот‑те и шлюпка

Любовная лодка!

Ужель из‑за юбки?

– Хужей из‑за водки.

 

Опухшая рожа.

С тех пор и на взводе?

Негоже, Сережа.

– Негоже, Володя.

 

А впрочем – не бритва –

Сработано чисто.

Так стало быть бита

Картишка? – Сочится.

 

– Приложь подорожник.

– Хорош и коллодий.

Приложим, Сережа?

– Приложим, Володя.

 

А что на Paccee –

На матушке? – То есть

Где? – В Эсэсэсере

Что нового? – Строят.

 

Родители – р о дят,

Вредители – точут,

Издатели – водят,

Писатели – строчут.

 

Мост новый заложен,

Да смыт половодьем.

Все то же, Сережа!

– Все то же, Володя.

 

А певчая стая?

– Народ, знаешь, тертый!

Нам лавры сплетая,

У нас как у мертвых

 

Прут. Старую Росту

Да завтрашним лаком.

Да не обойдешься

С одним Пастернаком.

 

Хошь, руку приложим

На ихнем безводье?

Приложим, Сережа?

– Приложим, Володя!

 

Еще тебе кланяется...

– А что добрый

Наш Льсан Алексаныч?

– Вон – ангелом! – Федор

 

Кузьмич? – На канале:

По красные щеки

Пошел. – Гумилев Николай?

– На Востоке.

 

(В кровавой рогоже,

На полной подводе...)

– Все то же, Сережа.

– Все то же, Володя.

 

А коли все то же,

Володя, мил‑друг мой –

Вновь руки наложим,

Володя, хоть рук – и –

 

Нет.

– Хотя и нету,

Сережа, мил‑брат мой,

Под царство и это

Подложим гранату!

 

И на раствороженном

Нами Восходе –

Заложим, Сережа!

– Заложим, Володя!

 

7. “Много храмов разрушил…”

 

Много храмов разрушил,

А этот – ценней всего.

Упокой, Господи, душу усопшего врага твоего.

 

Савойя, август 1930

 

 

Лучина

 

До Эйфелевой – рукою

Подать! Подавай и лезь.

Но каждый из нас – такое

Зрел, зрит, говорю, и днесь,

 

Что скушным и некрасивым

Нам кажется <ваш> Париж.

“Россия моя, Россия,

Зачем так ярко горишь?”

 

Июнь 1931

 

Стихи к Пушкину

 

1. “Бич жандармов, бог студентов…”

 

Бич жандармов, бог студентов,

Желчь мужей, услада жен,

Пушкин – в роли монумента?

Гостя каменного? – он,

 

Скалозубый, нагловзорый

Пушкин – в роли Командора?

 

Критик – н о я, нытик – вторя:

“Где же пушкинское (взрыд)

Чувство меры?” Чувство – моря

Позабыли – о гранит

 

Бьющегося? Тот, солёный

Пушкин – в роли лексикона?

 

Две ноги свои – погреться –

Вытянувший, и на стол

Вспрыгнувший при Самодержце

Африканский самовол –

 

Наших прадедов умора –

Пушкин – в роли гувернера?

 

Черного не перекрасить

В белого – неисправим!

Недурен российский классик,

Небо Африки – своим

 

Звавший, невское – проклятым!

– Пушкин – в роли русопята?

 

Ох, брадатые авгуры!

Задал, задал бы вам бал

Тот, кто царскую цензуру

Только с дурой рифмовал,

 

А “Европы Вестник” – с...

Пушкин – в роли гробокопа?

 

К пушкинскому юбилею

Тоже речь произнесем:

Всех румяней и смуглее

До сих пор на свете всем,

 

Всех живучей и живее!

Пушкин – в роли мавзолея?

 

То‑то к пушкинским избушкам

Лепитесь, что сами – хлам!

Как из душа! Как из пушки –

Пушкиным – по соловьям

 

Сл о ва, сокол а м полета!

– Пушкин – в роли пулемета!

 

Уши лопнули от вопля:

“Перед Пушкиным во фрунт!”

А куда девали пёкло

Губ, куда девали – бунт

 

Пушкинский? уст окаянство?

Пушкин – в меру пушкиньянца!

 

Томики поставив в шкафчик –

Посмешаете ж его,

Беженство свое смешавши

С белым бешенством его!

 

Белокровье мозга, морга

Синь – с оскалом негра, горло

Кажущим...

 

Поскакал бы, Всадник Медный,

Он со всех копыт – назад.

Трусоват был Ваня бедный,

Ну, а он – не трусоват.

 

Сей, глядевший во все страны –

В роли собственной Татьяны?

 

Чт о вы делаете, карлы,

Этот – голубей олив –

Самый вольный, самый крайний

Лоб – навеки заклеймив

 

Низостию двуединой

Золота и середины?

 

“Пушкин – тога, Пушкин – схима,

Пушкин – мера, Пушкин – грань...”

Пушкин, Пушкин, Пушкин – имя

Благородное – как брань

 

Площадную – попугаи.

 

– Пушкин? Очень испугали!

 

Июня 1931

 

Петр и Пушкин

 

Не флотом, не п о том, не задом

В заплатах, не Шведом у ног,

Не ростом – из всякого ряду,

Не сносом – всего, чему срок,

 

Не лотом, не б о том, не пивом

Немецким сквозь кнастеров дым,

И даже и не Петро‑дивом

Своим (Петро‑делом своим!).

 

И б о льшего было бы мало

(Бог дал, человек не обузь!) –

Когда б не привез Ганнибала‑

Арапа на белую Русь.

 

Сего афричонка в науку

Взяв, всем россиянам носы

Утер и наставил, – от внука –

то негрского – свет на Руси!

 

Уж он бы вертлявого – в струнку

Не стал бы! – “На волю? Изволь!

Такой же ты камерный юнкер,

Как я – машкерадный король!”

 

Поняв, что ни пеной, ни пемзой –

Той Африки, – царь‑грамотей

Решил бы: “Отныне я – цензор

Твоих африканских страстей”.

 

И дав бы ему по загривку

Курчавому (стричь‑не остричь!):

“Иди‑ка, сынок, на побывку

В свою африканскую дичь!

 

Плыви – ни об чем не печалься!

Чай есть в паруса кому дуть!

Соскучишься – так ворочайся,

А нет – хошь и дверь позабудь!

 

Приказ: ледяные туманы

Покинув – за пядию пядь

Обследовать жаркие страны

И – виршами нам описать”.

 

И мимо наставленной свиты,

Отставленной – прямо на склад,

Гигант, отпустивши пииту,

Помчал – по земле или над?

 

Сей не по снегам смуглолицый

Российским – снегов Измаил!

Уж он бы заморскую птицу

Архивами не заморил!

 

Сей, не по кровям торопливый

Славянским, сей тоже – метис!

Уж ты б у него по архивам

Отечественным не закис!

 

Уж он бы с тобою – поладил!

За непринужденный поклон

Разжалованный – Николаем,

Пожалованный бы – Петром!

 

Уж он бы жандармского сыска

Не крыл бы “отечеством чувств”!

Уж он бы тебе – василиска

Взгляд! – не замораживал уст.

 

Уж он бы полтавских не комкал

Концов, не тупил бы пера.

За что недостойным потомком –

Подонком – опенком Петра

 

Был сослан в румынскую область,

Да ею б – пожалован был

Сим – так ненавидевшим робость

Мужскую, – что сына убил

 

Сробевшего. – “Эта мякина –

Я? – Вот и роди! и расти!”

Был негр ему истинным сыном,

Так истинным правнуком – ты

 

Останешься. Заговор равных.

И вот не спросясь повитух

Гигантова крестника правнук

Петров унаследовал дух.

 

И шаг, и светлейший из светлых

Взгляд, коим поныне светла...

Последний – посмертный – бес смертный

Подарок России – Петра.

 

Июля 1931

 

Станок)

 

Вся его наука –

Мощь. Светл о – гляжу:

Пушкинскую руку

Жму, а не лижу.

 

Прадеду – товарка:

В той же мастерской!

Каждая помарка –

Как своей рукой.

 

Вольному – под стопки?

Мне, в котле чудес

Сём – открытой скобки

Ведающей – вес,

 

Мнящейся описки –

Смысл, короче – всё.

Ибо нету сыска

Пуще, чем родство!

 

Пелось как – поется

И поныне – т а к.

Знаем, как “дается”!

Над тобой, “пустяк”,

 

Знаем – как потелось!

От тебя, мазок,

Знаю – как хотелось

В лес – на бал – в возок...

 

И как – спать хотелось!

Над цветком любви –

Знаю, как скрипелось

Негрскими зубьми!

 

Перья на востр о ты –

Знаю, как чинил!

Пальцы не просохли

От его чернил!

 

А зато – меж талых

Свеч, картежных сеч –

Знаю – как стрясалось!

От зеркал, от плеч

 

Голых, от бокалов

Битых на полу –

Знаю, как бежалось

К голому столу!

 

В битву без злодейства:

Самог о – с самим!

– Пушкиным не бейте!

Ибо бью вас – им!

 

1931

 

4. “Преодоленье…”

 

Преодоленье

Косности русской –

Пушкинский гений?

Пушкинский мускул

 

На кашалотьей

Туше судьбы –

Мускул полета,

Бега,

Борьбы.

 

С утренней негой

Бившийся – бодро!

Ровного бега,

Долгого хода –

 

Мускул. Побегов

Мускул степных,

Шлюпки, что к брегу

Тщится сквозь вихрь.

 

Не онед у жен

Русскою кровью –

О, не верблюжья

И не воловья

 

Жила (усердство

Из‑под ремня!) –

Конского сердца

Мышца – моя!

 

Больше балласту –

Краше осанка!

Мускул гимнаста

И арестанта,

 

Что на канате

Собственных жил

Из каземата –

Соколом взмыл!

 

Пушкин – с монаршьих

Рук руководством

Бившийся так же

Н а смерть – как бьется

 

(Мощь – прибывала,

Сила – росла)

С мускулом вала

Мускул весла.

 

Кто‑то, на фуру

Несший: “Атлета

Мускулатура,

А не поэта!”

 

То – серафима

Сила – была:

Несокрушимый

Мускул – крыла.

 

Июля 1931

 

 

Поэт и царь)

 

1. “Потусторонним…”

 

Потусторонним

Залом царей.

– А непреклонный

Мраморный сей?

 

Столь величавый

В золоте барм.

– Пушкинской славы

Жалкий жандарм.

 

Автора – хаял,

Рукопись – стриг.

Польского края –

Зверский мясник.

 

Зорче вглядися!

Не забывай:

Певцоубийца

Царь Николай

Первый.

 

Июля 1931

 

2. “Нет, бил барабан перед смутным полком…”

 

Нет, бил барабан перед смутным полком,

Когда мы вождя хоронили:

То зубы царёвы над мертвым певцом

Почетную дробь выводили.

 

Такой уж почет, что ближайшим друзьям –

Нет места. В изглавьи, в изножьи,

И справа, и слева – ручищи по швам –

Жандармские груди и рожи.

 

Не диво ли – и на тишайшем из лож

Пребыть поднадзорным мальчишкой?

На что‑то, на что‑то, на что‑то похож

Почет сей, почетно – да слишком!

 

Гляди, мол, страна, как, молве вопреки,

Монарх о поэте печется!

Почетно – почетно – почетно – архи‑

Почетно, – почетно – до черту!

 

Кого ж это так – точно воры вор а

Пристреленного – выносили?

Изменника? Нет. С проходного двора –

Умнейшего мужа России.

 

Медон, 19 июля 1931

 

3. “Народоправству, свалившему трон…”

 

Народоправству, свалившему трон,

Не упразднившему – тренья:

Не поручать палачам похорон

Жертв, цензорам – погребенья

 

Пушкиных. В непредуказанный срок,

В предотвращение смуты.

Не увозить под (великий!) шумок

По воровскому маршруту –

 

Не обрекать на последний мрак,

Полную глухонемость

Тела, обкарнанного и так

Ножницами – в поэмах.

 

Июля 1933

 

 

Страна

 

С фонарем обшарьте

Весь подлунный свет!

Той страны на карте –

Нет, в пространстве – нет.

 

Выпита как с блюдца, –

Донышко блестит.

Можно ли вернуться

В дом, который – срыт?

 

Заново родися –

В новую страну!

Ну‑ка, воротися

Н а спину коню

 

Сбросившему! Кости

Целы‑то – хотя?

Эдакому гостю

Булочник – ломтя

 

Ломаного, плотник –

Гроба не продаст!

Т о й ее – несчетных

Верст, небесных царств,

 

Той, где на монетах –

Молодость моя,

Той России – нету.

 

– Как и той меня.

 

Конец июня 1931

 

Ода пешему ходу

 

1. “В век сплошных скоропадских…”

 

В век сплошных скоропадских,

Роковых скоростей –

Слава стойкому братству

Пешехожих ступней!

 

Вс е утёсно, вс е рощно,

Прямиком, без дорог,

Обивающих мощно

Лишь природы – порог,

 

Дерзко попранный веком.

(В век турбин и динам

Только жить, что калекам!)

...Но и мстящей же вам

 

За рекламные клейма

На вскормившую грудь.

– Нет, безногое племя,

Даль – ногами добудь!

 

Слава толстым подметкам,

Сапогам на гвоздях,

Ходокам, скороходкам –

Божествам в сапогах!

 

Если есть в мире – ода

Богу сил, богу гор –

Это взгляд пешехода

На застрявший мотор.

 

Сей ухмыл в пол‑аршина,

Просто – шире лица:

Пешехода на шину

Взгляд – что лопается!

 

Поглядите на чванством

Распираемый торс!

Паразиты пространства,

Алкоголики верст –

 

Что сквозь пыльную тучу

Рукоплещущих толп

Расшибаются.

– Случай?

– Дури собственной – столб.

 

2. “Вот он, грузов наспинных…”

 

Вот он, грузов наспинных

Бич, мечтателей меч!

Красоту – как насильник

С ног сшибающий: лечь!

 

Не ответит и ляжет –

Как могила – как пласт, –

Но лица не покажет

И души не отдаст...

 

Ничего не отдаст вам

Ни апрель, ни июль, –

О безглазый, очкастый

Лакированный нуль!

 

Между Зюдом и Нордом –

Поставщик суеты!

Ваши форды (рекорды

Быстроты: пустоты),

 

Ваши Рольсы и Ройсы –

Змея ветхая лесть!

Сыне! Господа бойся,

Ноги давшего – бресть.

 

Драгоценные куклы

С Опер а и Мадлэн,

Вам бы тихие туфли

Мертвецовы – взамен

 

Лакированных лодок.

О, холодная ложь

Манекенных колодок,

Неступивших подошв!

 

Слава Господу в небе –

Богу сил, Богу царств –

За гранит и за щебень,

И за шпат и за кварц,

 

Чистоганную сдачу

Под копытом – кремня...

И за то, что – ходячим

Чудом – создал меня!

 

3. “Дармоедством пресытясь…”

 

Дармоедством пресытясь,

С шины – спешится внук.

Пешеходы! Держитесь –

Ног, как праотцы – рук.

 

Где предел для резины –

Там простор для ноги.

Не хватает бензину?

Вздоху – хватит в груди!

 

Как поток жаждет прага,

Так восторг жаждет – трат.

Ничему, кроме шага,

Не учите ребят!

 

По ручьям, по моррэнам,

Дальше – нет! дальше – стой!

Чтобы Альпы – коленом

Знал, саванны – ступней.

 

Я костьми, други, лягу –

За раскрытие школ!

Чтоб от первого шага

До последнего – шел

 

Внук мой! отпрыск мой! мускул,

Посрамивший Аид!

Чтобы в царстве моллюсков –

На своих‑на двоих!