Алексею Александровичу Чаброву

 

Не ревновать и не клясть,

В грудь призывая – все стрелы!

Дружба! – Последняя страсть

Недосожженного тела.

 

В сердце, где белая даль,

Гладь – равноденствие – ближний,

Смертолюбивую сталь

Переворачивать трижды.

 

Знать: не бывать и не быть!

В зоркости самоуправной

Как черепицами крыть

Молниеокую правду.

 

Рук непреложную рознь

Блюсть, костенея от гнева.

– Дружба! – Последняя кознь

Недоказненного чрева.

 

Января 1922

 

“По нагориям…”

 

По нагориям,

По восхолмиям,

Вместе с зорями,

С колокольнями,

 

Конь без удержу,

– Полным парусом! –

В завтра путь держу,

В край без праотцев.

 

Не орлицей звать

И не ласточкой.

Не крестите, –

Не родилась еще!

 

Суть двужильная.

Чужедальняя.

Вместе с пильнями,

С наковальнями,

 

Вздох – без одыши,

Лоб – без огляди,

В завтра речь держу

П о том огненным.

 

Пни да рытвины, –

Не взялась еще!

Не судите!

Не родилась еще!

 

Тень – вожатаем,

Тело – з а версту!

Поверх закисей,

Поверх ржавостей,

 

Поверх старых вер,

Новых навыков,

В завтра, Русь, – поверх

Внуков – к правнукам!

 

(Мертвых Китежей

Что нам – пастбища?)

Возлюбите!

Не родилась еще!

 

Серпы убраны,

Столы с яствами.

Вместе с судьбами,

Вместе с царствами.

 

Полукружием,

– Солнцем за море! –

В завтра взор межу:

– Есмь! – Адамово.

 

Дыхом‑пыхом – дух!

Одни – п о ножи.

– Догоняй, лопух!

На седьмом уже!

 

Января 1922

 

“Не похорошела за годы разлуки…”

 

С. Э.

 

Не похорошела за годы разлуки!

Не будешь сердиться на грубые руки,

Хватающиеся за хлеб и за соль?

– Товарищества трудовая мозоль!

 

О, не прихорашивается для встречи

Любовь. – Не прогневайся на просторечье

Речей, – не советовала б пренебречь:

То летописи огнестрельная речь.

 

Разочаровался? Скажи без боязни!

То – выкорчеванный от дружб и приязней

Дух. – В путаницу якорей и надежд

Прозрения непоправимая брешь!

 

Января 1922

 

“Верстами – врозь – разлетаются брови…”

 

Верстами – врозь – разлетаются брови.

Две достоверности розной любови,

Черные возжи‑мои‑колеи –

Дальнодорожные брови твои!

 

Ветлами – вслед – подымаются руки.

Две достоверности верной разлуки,

Кровь без слезы пр о литая!

По ветру жизнь! – Брови твои!

 

Летописи лебединые стрелы,

Две достоверности белого дела,

Радугою – в Божьи бои

Вброшенные – брови твои!

 

Января 1922

 

Посмертный марш

 

Добровольчество – это добрая воля к смерти...

(Попытка толкования)

 

И марш вперед уже,

Трубят в поход.

О, как встает она,

О как встает...

 

Уронив лобяной облом

В руку, судорогой сведенную,

– Громче, громче! – Под плеск знамен

Не взойдет уже в залу тронную!

 

И марш вперед уже,

Трубят в поход.

О, как встает она,

О как встает...

 

Не она ль это в зеркалах

Расписалась ударом сабельным?

В едком верезге хрусталя

Не ее ль это смех предсвадебный?

 

И марш вперед уже,

Трубят в поход.

О, как встает она,

О как –

 

Не она ли из впалых щек

Продразнилась крутыми скулами?

Не она ли под локоток:

– Третьим, третьим вчерась прикуривал!

 

И марш вперед уже,

Трубят в поход.

О как –

 

А – в просторах – Норд‑Ост и шквал.

– Громче, громче промежду ребрами! –

Добровольчество! Кончен бал!

Послужила вам воля добрая!

 

И марш вперед уже,

Трубят –

 

Не чужая! Твоя! Моя!

Всех как есть обнесла за ужином!

– Долгой жизни, Любовь моя!

Изменяю для новой суженой...

 

И марш –

 

Января 1922

 

“Завораживающая! Крест…”

 

Завораживающая! Крест

Н а крест складывающая руки!

Разочарование! Не крест

Ты – а страсть, как смерть и как разлука.

 

Развораживающий настой,

Сладость обморочного оплыва...

Что настаивающий нам твой

Хрип, обезголосившая дива –

 

Жизнь! – Без голосу вступает в дом,

В полной памяти дает обеты,

В нежном голосе полумужском –

Безголосицы благая Лета...

 

Уж немногих я зову на ты,

Уж улыбки забываю важность...

– То вдоль всей голосовой версты

Разочарования протяжность.

 

Января 1922

 

“А и простор у нас татарским стрелам…”

 

А и простор у нас татарским стрелам!

А и трава у нас густа – бурьян!

Не курским соловьем осоловелым,

Что похотью своею пьян,

 

Свищу над реченькою румянистой,

Той реченькою‑не старей.

Покамест в неширокие полсвиста

Свищу – пытать богатырей.

 

Ох и рубцы ж у нас пошли калеки!

– Алешеньки‑то кровь, Ильи! –

Ох и красны ж у нас дымятся реки,

Малиновые полыньи.

 

В осоловелой оторопи банной –

Хрип княжеский да волчья сыть.

Всей соловьиной глоткой разливанной

Той оторопи не покрыть.

 

Вот и молчок‑то мой таков претихий,

Что вывелась моя семья.

Меж соловьев слезистых – соколиха,

А род веду – от Соловья.

 

Февраля 1922

 

“Не приземист – высокоросл…”

 

Не приземист – высокоросл

Стан над выравненностью грядок.

В густоте кормовых ремесл

Хоровых не забыла радуг.

 

Сплю – и с каждым батрацким днем

Тверже в памяти благодарной,

Что когда‑нибудь отдохнем

В верхнем городе Леонардо.

 

Февраля 1922

 

“Слезы – на лисе моей облезлой…”

 

Слезы – на лисе моей облезлой!

Глыбой – чересплечные ремни!

Громче паровозного железа,

Громче левогрудой стукотни –

 

Дребезг подымается над щебнем,

Скрежетом по рощам, по лесам.

Точно кто вгрызающимся гребнем

Разом – по семи моим сердцам!

 

Родины моей широкоскулой

Матерный, бурлацкий перегар,

Или же – вдоль насыпи сутулой

Шепоты и топоты татар.

 

Или мужичонка, н а круг должный,

За косу красу – да о косяк?

(Может, людоедица с Поволжья

Склабом – о ребяческий костяк?)

 

Аль Степан всплясал, Руси кормилец?

Или же за кровь мою, за труд –

Сорок звонарей моих взбесились –

И болярыню свою поют...

 

Сокол – перерезанные путы!

Шибче от кровавой колеи!

– То над родиной моею лютой

Исстрадавшиеся соловьи.

 

Февраля 1922

 

Дочь Иаира

 

1

 

Мимо иди!

Это великая милость.

Дочь Иаира простилась

С куклой (с любовником!) и с красотой

Этот просторный покрой

Юным к лицу.

 

2

 

В просторах покроя –

Потерянность тела,

Посмертная сквозь.

 

Девица, не скроешь,

Что кость захотела

От косточки врозь.

 

Зачем, равнодушный,

Противу закону

Спешащей реки –

 

Слез женских послушал

И о тчего стону –

Душе вопреки!

 

Сказал – и воскресла,

И смутно, по памяти,

В мир хлеба и лжи.

 

Но поступь надтреснута,

Губы подтянуты,

Руки свежи.

 

И всё как спросоньица

Немеют конечности.

И в самый базар

 

С дороги не тронется

Отвесной. – То Вечности

Бессмертный загар.

 

Привыкнет – и свыкнутся.

И в белом, как надобно,

Меж плавных сестер...

 

То юную скрытницу

Лавиною свадебной

Приветствует хор.

 

Рукой его согнута,

Смеется – всё заново!

Всё роза и гроздь!

 

Но между любовником

И ею – как занавес

Посмертная сквозь.

 

Февраля 1922

 

 

“На пушок девичий, нежный…”

 

На пушок девичий, нежный –

Смерть серебряным загаром.

Тайная любовь промежду

Рукописью – и пожаром.

 

Рукопись – пожару хочет,

Девственность – базару хочет,

Мраморность – загару хочет,

Молодость – удару хочет!

 

Смерть, хватай меня за косы!

Подкоси румянец русый!

Татарве моей раскосой

В ножки да не поклонюся!

 

– Русь!!!

 

Февраля 1922

 

“На заре – наимедленнейшая кровь…”

 

На заре – наимедленнейшая кровь,

На заре – наиявственнейшая тишь.

Дух от плоти косной берет развод,

Птица клетке костной дает развод.

 

Око зрит – невидимейшую даль,

Сердце зрит – невидимейшую связь...

Ухо пьет – неслыханнейшую молвь.

Над разбитым Игорем плачет Див...

 

Февраля 1922

 

“Переселенцами…”

 

Переселенцами –

В какой Нью‑Йорк?

Вражду вселенскую

Взвалив на горб –

 

Ведь и медведи мы!

Ведь и татары мы!

Вшами изъедены

Идем – с пожарами!

 

Покамест – в долг еще!

А там, из тьмы –

Сонмы и полчища

Таких, как мы.

 

Полураскосая

Стальная щель.

Дикими космами

От плеч – метель.

 

– Во имя Господа!

Во имя Разума! –

Ведь и короста мы,

Ведь и проказа мы!

 

Волчьими искрами

Сквозь вьюжный мех –

Звезда российская:

Противу всех!

 

Отцеубийцами –

В какую дичь?

Не ошибиться бы,

Вселенский бич!

 

“Люд земледельческий,

Вставай с постелею!”

И вот с расстрельщиком

Бредет расстрелянный,

 

И дружной папертью,

– Рвань к голытьбе:

“Мир белоскатертный!

Ужо тебе!”

 

Февраля 1922

 

Площадь

 

Ока крылатый откос:

Вброд или вдоль стен?

Знаю и пью робость

В чашечках ко – лен.

 

Нет голубям зерен,

Нет площадям трав,

Ибо была – морем

Площадь, кремнем став.

 

Береговой качки

.... злей

В башни не верь: мачты

Гиблых кораб – лей...

 

Грудь, захлебнись камнем...

 

<1922>

 

“Сомкнутым строем…”

 

Сомкнутым строем –

Противу всех.

Дай же спокойно им

Спать во гробех.

 

Ненависть, – чти

Смертную блажь!

Ненависть, спи:

Рядышком ляжь!

 

В бранном их саване –

Сколько прорех!

Дай же им правыми

Быть во гробех.

 

Враг – пока здрав,

Прав – как упал.

Мертвым – устав

Червь да шакал.

 

Вместо глазниц –

Черные рвы.

Ненависть, ниц:

Сын – раз в крови!

 

Собственным телом

Отдал за всех...

Дай же им белыми

Быть во гробех.

 

Февраля 1922

 

Сугробы

 

Эренбургу

 

<1>. “Небо катило сугробы…”

 

Небо катило сугробы

Валом в полночную муть.

Как из единой утробы –

Небо – и глыбы – и грудь.

 

Над пустотой переулка,

По сталактитам пещер

Как раскатилося гулко

Вашего имени Эр!

 

Под занавескою сонной

Не истолкует Вам Брюс:

Женщины – две – и наклонный

Путь в сновиденную Русь.

 

Грому небесному тесно!

– Эр! – леопардова пасть.

(Женщины – две – и отвесный

Путь в сновиденную страсть...)

 

Эр! – необорная крепость!

Эр! – через чрево – вперед!

Эр! – в уплотненную слепость

Недр – осиянный пролет!

 

Так, между небом и нёбом,

– Радуйся же, маловер! –

По сновиденным сугробам

Вашего имени Эр.

 

Февраля 1922

 

<2>. “Не здесь, где связано…”

 

Не здесь, где связано,

А там, где велено.

Не здесь, где Лазари

Бредут с постелею,

 

Горбами вьючными

О щебень дней.

Здесь нету рученьки

Тебе – моей.

 

Не здесь, где скривлено,

А там, где вправлено,

Не здесь, где с крыльями

Решают – саблями,

 

Где плоть горластая

На нас: добей!

Здесь нету дарственной

Тебе – моей.

 

Не здесь, где спрошено,

Там, где отвечено.

Не здесь, где крошева

Промеж – и месива

 

Смерть – червоточиной,

И ревность‑змей.

Здесь нету вотчины

Тебе – моей.

 

И не оглянется

Жизнь крутобровая!

Здесь нет свиданьица!

Здесь только проводы,

 

Здесь слишком спутаны

Концы ремней...

Здесь нету утрени

Тебе – моей.

 

Не двор с очистками –

Райскими кущами!

Не здесь, где взыскано,

Там, где отпущено,

 

Где вся расплёскана

Измена дней.

Где даже слов‑то нет:

– Тебе – моей...

 

Февраля 1922

 

<3>. “Широкое ложе для всех моих рек…”

 

Широкое ложе для всех моих рек –

Чужой человек.

Прохожий, в которого руки – как в снег

Всей жаркостью век

 

Виновных, – которому вслед я и вслед,

В гром встречных телег.

Любовник, которого может и нет,

(Вздох прожит – и нет!)

 

Чужой человек,

Дорогой человек,

Ночлег‑человек,

Навек‑человек!

 

– Невемый! – На сале змеином, без свеч,

Хлеб свадебный печь.

В измену! – Руслом расставаний, не встреч

Реке моей бечь.

 

– В свиданье! – А коли темна моя речь –

Дом каменный с плеч!

Над рвом расставаний, над воркотом встреч –

Реки моей речь...

 

Простор‑человек,

Ниотколь‑человек,

Сквозь‑пол – человек,

Прошел‑человек.

 

Февраля 1922

 

<4>. “А уж так: ни о чем…”

 

А уж так: ни о чем!

Не плечом‑не бочком,

Не толчком‑локотком, –

Говорком, говорком.

 

В горле – легкий громок,

Голос встречных дорог,

От судьбы ветерок:

Говорок, говорок.

 

От крутой орлиной страсти –

Перстенек на пальце.

А замешено то счастье

На змеином сальце.

 

А не хошь – не бери!

Может, ветер в двери,

Может, встречные три, –

А и сам разбери!

 

Хошь и крут мой порог –

Потрудись, паренек!

Не с горохом пирог, –

Сахарок‑говорок!

 

Закажи себе на ужин,

Господин хороший,

Закажи себе жемчужин,

Горловых горошин.

 

Голубиных тех стай

Воркот, розовый рай?

Ай река через край?

Две руки подставляй!

 

Может, путь‑мой‑широк

Покатил перстенек

Мимо рук – да в сугроб?

Воркоток‑говорок.

 

Распаял мое запястье

Ветерок февральский.

А замешено то счастье

На змеином сальце...

 

В ожерелье – сто бус.

Сорок ртов, один кус.

Ох сокол‑мой‑безус,

Не божусь, не клянусь!

 

(Может, гость‑хромоног

Костылем о порог?

Вдоль хребта холодок –

Рокоток‑говорок!)

 

Как на красной на слободке

Муж жену зарезал.

А моя добыча в глотке –

Не под грудью левой!

 

От тебя, палача,

Книзу пламем свеча.

Нашей мглы епанча –

Счастье с лева плеча!..

 

От румяных от щек –

Шаг – до черных до дрог!

Шелку ярый шнурок:

Ремешок‑говорок!

 

Марта 1922

 

<5>. “В ворко ‑ клекочущий зоркий круг…”

 

В ворко‑клекочущий зоркий круг –

Голуби встреч и орлы разлук.

 

Ветвь или меч

Примешь из рук?

В щебете встреч –

Дребезг разлук.

 

Марта 1922

 

<6>. “Масляница широка…”

 

Масляница широка!

Масляницу за бака!

 

Масляница!

Увальница!

Провожайте

Масляницу!

 

Масляница‑слобода!

Мочальная борода!

 

Снежок сывороточный,

Бочок вывороченный!

 

В тыщу девятьсот‑от

Семнадцатом – счетом

Забралась, растрепа,

К мужику в окопы.

 

Восставай, Михалыч!

Твое дело – жалость.

Восставай, Егорыч,

Твое дело – горечь.

 

Поел, парень, белены,

Пора, парень, за блины!

 

Масляница!

Бубенница!

Румяная

Труженица!

 

Над ушком‑то гудом:

Пора, брат, за бубен!

А в ладонь‑то – зудом:

С кого брать – зарубим.

 

Товарищество! Товар!

Румяный наш кашевар!

 

Тисканая!

Глаженая!

Румяная!

Ряженая!

 

Ротастая –

Твоя купель.

Одна сестра –

На всю артель!

 

Растерзана,

На круг – рвана!

Кто первый взял –

Тому верна:

 

На века на вечные:

До первого встречного!

 

Масляница!

Вафельница!

Румяная

Висельница!

 

(Блины, вафли,

Сахар, мед!)

Вставай, барин,

Под черед!

 

Ни пекарен

Вам, ни круп!

Ложись, барин,

Под тулуп!

 

За наш за труд,

За наш за пот,

Гуляй, Кузьма!

Гуляй, Федот!

 

Пожрал сенца –

Вались на дичь!

Князьям счета

Строчи, Ильич!

 

Про наш раззор,

Про горести –

Разборчивей,

Забористей –

 

На весь забор

Трезвонь, братва!

Така мол нонь

Гармонь пошла.

 

Висельничек румянист,

Румяный наш гармонист!

 

Масляница!

Увальница!

Румяная

Кукольница!

 

Проваливай, прежнее!

Мои дрожжи свежие!

 

Проваливай! Заново!

Мои дрожжи пьяные!

 

Подправа из белены –

Пора, парень, за блины!

 

Зубастые,

Разинские,

Без застав поравенствуем!

 

Поставцы – подковой,

Икра – жемчугова:

С Богородицыных риз.

Садись, парень, не стыдись!

 

Масляница!

Бусельница!

Провожайте

Масляницу!

 

Крути, парень, паклю в жгут!

Нынче масляницу жгут.

 

Гикалу!

Шугалу!

Хапалу!

Чучелу!

 

Марта 1922

 

<7>. “Наворковала…”

 

Наворковала,

Наворожила.

Слева‑направо

В путь проводила.

 

Чтоб уж никем уж,

Чтоб ни о ком уж,

Чтоб и у всенощ –

ной – сверх иконок:

 

Руды‑пожары,

Бури‑ворожбы –

Поверх державна

Воркота Божья.

 

Накуковала,

Натосковала.

Чтоб моей славой –

Все тебе скалы.

 

Чтоб моей силой –

Все тебе реки.

В первый и в третий,

Днесь и навеки...

 

Чтоб моей левой –

Немощь и помощь.

Чтоб уж никем уж,

Чтоб ни о ком уж...

 

Наобмирала,

Насоловьила.

Без переправы

В рай – насулила,

 

(Чтоб моей лестью

Все тебе птицы...)

В рай тот невесть чей.

В рай тот персидский...

 

В сласть и в страданье –

Дай – через руку!

Прощай – в свиданье!

Здравствуй – в разлуку!

 

Марта 1922

 

<8>. “А сугробы подаются…”

 

А сугробы подаются,

Скоро расставаться.

Прощай, вьюг‑твоих‑приютство,

Воркотов приятство.

 

Веретен ворчливых царство,

Волков белых – рьянство.

Сугроб теремной, боярский,

Столбовой, дворянский,

 

Белокаменный, приютский

Для сестры, для братца...

А сугробы подаются,

Скоро расставаться.

 

Ах, в раззор, в раздор, в разводство

Широки – воротцы!

Прощай, снег, зимы сиротской

Даровая роскошь!

 

Прощай, след незнам, непытан,

Орлов белых свита,

Прощай, грех снежком покрытый,

По снегам размытый.

 

Горбуны‑горбы‑верблюдцы –

Прощай, домочадцы!

А сугробы подаются,

Скоро расставаться.

 

Голытьбе с любовью долг

День весенний, звонный.

Где метель: покров‑наш‑полог,

Голова приклонна!

 

Цельный день грызет, докучня,

Леденцовы зерна.

Дребезга, дрызга, разлучня,

Бойня, живодерня.

 

День – с ремень, ноченька куца:

Ни начать, ни взяться...

А сугробы подаются,

Скоро расставаться...

 

В две руки беру – за обе:

Ну – не оторвуся?

В две реки из ям‑колдобин –

Дорогие бусы.

 

Расколдован, разморожен

Путь, ручьям запродан.

Друг! Ушли мои ворожбы

По крутым сугробам...

 

Не гляди, что слезы льются:

Вода – может статься!

Раз сугробы подаются –

Пора расставаться!

 

Марта 1922

 

<9>. “Ранне ‑ утреня …”

 

Ранне‑утреня,

Поздне‑вечерня,

Крепко стукана,

Не приручёна,

 

Жарко сватана,

В жены не взята, –

Я дорога твоя

Невозвратна.

 

Много‑пытанная,

Чутко‑слуханная,

Зорко‑слеженная,

Неудержанная!

 

Уж закачана

Плачем и ливнем!

Даром трачены,

Звонкие гривны!

 

Даром продана,

Мощь черноземна!

Я хвороба твоя

Неудремна.

 

(Твоя тайная грусть,

Твоя тайная грызть,

Бесхозяйная Русь,

Окаянная жизть!)

 

Вечно – из дому,

Век – мимо дому,

От любезного

В лес – к дорогому!

 

Берегись, простота светлоруса!

Из‑под полоза – птицей урвуся!

 

Вон за т у вон за даль,

Вон за т у вон за синь,

Вон за т у вон за сквозь,

Грива вкось, крылья врозь.

 

Эй, хорошие!

Не довелося!

Разворочена,

Простоволоса,

 

– Лжемариною

В сизые гряды! –

Я княгиня твоя

Безоглядна...

 

(Не гордыня ли

Неодоленна твоя,

Неомоленна твоя?

Проваленна твоя!)

 

По целковому

– Аль? – да на брата!

Колесована –

Не распозната;

 

Не дорога –

Мечта твоя сонна,

Недотрога твоя

Необгонна.

 

Вон т о дерево!

Вон т о зарево!

Вон т о курево!

Вон т о марево!

 

Марта 1922

 

<10>. “Возле любови…”

 

Возле любови –

Темные смуты:

Ровно бы лютню

Кто ненароком

Краем плаща.

 

(Ровно бы руки

К вам на плеча).

 

Как паутиною

Перепутан

Воздух – чуть ступишь...

 

Как паутиною

Перетянут

Голос – чуть вскличешь...

 

Возле любови –

Тихие вихри:

(Наш – или темный?)

 

Возле любови –

Шепот и шелест.

Возле любови –

Шепчут и стелят...

 

Тушат и светят,

Спущены веки,

Спутаны вехи,

Смуты и смехи...

 

Гей, постреленыш!

Плеть моя хлестка!

Вся некрещеность!

На перекресток!

 

Рознь – на порожек!

Гордость – в околыш!

Ревность – под полог!

Щекот и щелок.

 

Но круговая

– Сверху – порука

Крыл.

 

<18 марта 1922>

 

<11>. “От меня – к невемому…”

 

От меня – к невемому

Оскользь, молвь негласная.

Издалёка – дремленный,

Издалёка – ласканный...

 

У фаты завесистой

Лишь концы и затканы!

Отпусти словеснице

Оскользь, слово гладкое!

 

(Смугловистым ящером

Ишь – в меха еловые!)

Без ладони – лащенный,

За глаза – целованный!

 

Даль – большая вольница,

Верстовым – как рученькой!

Велика раскольница

Даль, хужей – прилучница!

 

Сквозь замочну скважину

В грудь – очьми оленьими.

Через версты – глаженный,

Ковыли – лелеянный!

 

За турецким за морем

Дом с цветными стеклами.

От меня – к незнамому

Выскох – ух! – высоконький!

 

Сверх волны обманчивой

В грудь – дугою лютою!

Через хляби – нянчанный,

Берега – баюканный...

 

Таковы известьица

К Вам – с Руси соломенной!

Хороша словесница:

Две руки заломлены!

 

Не клейми невежею

За крыло подрублено!

Через копья – неженный,

Лезвия – голубленный...

 

Mapт 1922

 

 

“Знакомец! Отколева в наши страны…”

 

Знакомец! Отколева в наши страны?

Которого ветра клясть?

Знакомец! С тобою в любовь не встану:

Твоя вороная масть.

 

Покамест костру вороному – пыхать,

Красавице – искра в глаз!

– Знакомец! Твоя дорогая прихоть,

А мой дорогой отказ.

 

Москва, 18 марта 1922

 

“Без повороту и без возврату…”

 

Без повороту и без возврату,

Часом и веком.

Это сестра провожает брата

В темную реку.

 

Без передыху и без пощады

.......................………………

Это сестра оскользнулась взглядом

В братнюю руку.

 

“По Безымянной

В самую низь.

Плиты стеклянны:

Не оскользнись.

 

Синее зелье

Всвищет сквозь щели.

Над колыбелью –

Нищие пели:

 

Первый – о славе,

Средний – о здравье,

Третий – так с краю

оставил:

 

Жемчугом сыпать

Вслед – коли вскличут”...

Братняя притопь.

Сестрина причеть.

 

Марта 1922

 

“Божественно и безоглядно…”

 

Божественно и безоглядно

Растет прибой

Не губы, жмущиеся жадно

К руке чужой –

 

Нет, раковины в час отлива

Тишайший труд.

Божественно и терпеливо:

Так море – пьют.

 

<1922>

 

“Есть час на те слова…”

 

Есть час на те слова.

Из слуховых глушизн

Высокие права

Выстукивает жизнь.

 

Быть может – от плеча,

Протиснутого лбом.

Быть может – от луча,

Невидимого днем.

 

В напрасную струну

Прах – взмах на простыню.

Дань страху своему

И праху своему.

 

Жарких самоуправств

Час – и тишайших просьб.

Час безземельных братств.

Час мировых сиротств.

 

Июня 1922

 

“Лютая юдоль…”

 

Лютая юдоль,

Дольняя любовь.

Руки: свет и соль.

Губы: смоль и кровь.

 

Левогрудый гром

Лбом подслушан был.

Так – о камень лбом –

Кто тебя любил?

 

Бог с замыслами! Бог с вымыслами!

Вот: жаворонком, вот: жимолостью,

Вот: пригоршнями: вся выплеснута

 

С моими дикостями – и тихостями,

С моими радугами заплаканными,

С подкрадываньями, забарматываньями...

 

Милая ты жизнь!

Жадная еще!

Ты запомни вжим

В правое плечо.

 

Щебеты во тьмах...

С птицами встаю!

Мой веселый вмах

В летопись твою.

 

Июня 1922

 

Земные приметы

 

1. “Так, в скудном труженичестве дней…”

 

Так, в скудном труженичестве дней,

Так, в трудной судорожности к ней,

Забудешь дружественный хорей

Подруги мужественной своей.

 

Ее суровости горький дар,

И легкой робостью скрытый жар,

И тот беспроволочный удар,

Которому имя – даль.

 

Все древности, кроме: дай и мой,

Все ревности, кроме той, земной,

Все верности, – но и в смертный бой

Неверующим Фомой.

 

Мой неженка! Сединой отцов:

Сей беженки не бери под кров!

Да здравствует левогрудый ков

Немудрствующих концов!

 

Но может, в щебетах и в счетах

От вечных женственностей устав –

И вспомнишь руку мою без прав

И мужественный рукав.

 

Уста, не требующие смет,

Права, не следующие вслед,

Глаза, не ведающие век,

Исследующие: свет.

 

Июня 1922

 

2. “Ищи себе доверчивых подруг…”

 

Ищи себе доверчивых подруг,

Не выправивших чуда на число.

Я знаю, что Венера – дело рук,

Ремесленник – и знаю ремесло.

 

От высокоторжественных немот

До полного попрания души:

Всю лестницу божественную – от:

Дыхание мое – до: не дыши!

 

Июня 1922

 

Балкон)

 

Ах, с откровенного отвеса –

Вниз – чтобы в прах и в смоль!

Земной любови недовесок

Слезой солить – доколь?

 

Балкон. Сквозь соляные ливни

Смоль поцелуев злых.

И ненависти неизбывной

Вздох: выдышаться в стих!

 

Стиснутое в руке комочком –

Чт о: сердце или рвань

Батистовая? Сим примочкам

Есть имя: – Иордань.

 

Да, ибо этот бой с любовью

Дик и жестокосерд.

Дабы с гранитного надбровья

Взмыв – выдышаться в смерть!

 

Июня 1922

 

4. “Руки – и в круг…”

 

Руки – и в круг

Перепродаж и переуступок!

Только бы губ,

Только бы рук мне не перепутать!

 

Этих вот всех

Суетностей, от которых сна нет.

Руки воздев,

Друг, заклинаю свою же память!

 

Чтобы в стихах

(Свалочной яме моих Высочеств!)

Ты не зачах,

Ты не усох наподобье прочих.

 

Чтобы в груди

(В тысячегрудой моей могиле

Братской!) – дожди

Тысячелетий тебя не мыли...

 

Тело меж тел,

– Ты, что мне пр о падом был двухзвёздным!..

Чтоб не истлел

С надписью: не опознан.

 

Июля 1922

 

5. “Удостоверишься – по времени…”

 

Удостоверишься – по времени! –

Что, выброшенной на солому,

Не надо было ей ни славы, ни

Сокровищницы Соломона.

 

Нет, руки з а голову заломив,

– Глоткою соловьиной! –

Не о сокровищнице – Суламифь:

Горсточке красной глины!

 

Июля 1922

 

6. “Дабы ты меня не видел…”

 

Дабы ты меня не видел –

В жизнь – пронзительной, незримой

Изгородью окружусь.

 

Жимолостью опояшусь,

Изморозью опушусь.

 

Дабы ты меня не слушал

В ночь – в премудрости старушьей:

Скрытничестве – укреплюсь.

 

Шорохами опояшусь,

Шелестами опушусь.

 

Дабы ты во мне не слишком

Цвел – по зарослям: по книжкам

Заживо запропащу:

 

Вымыслами опояшу,

Мнимостями опушу.

 

Июня 1922

 

7. “Вкрадчивостию волос…”

 

Вкрадчивостию волос:

В гладь и в лоск

Оторопию продольной –

 

Синь полунощную, масть

Воронову. – Вгладь и всласть

Оторопи вдоль – ладонью.

 

Неженка! – Не обманись!

Так заглаживают мысль

Злостную: разрыв – разлуку –

 

Лестницы последний скрип...

Так заглаживают шип

Розовый... – Поранишь руку!

 

Ведомо мне в жизни рук

Многое. – Из светлых дуг

Присталью неотторжимой

 

Весь противушерстный твой

Строй выслеживаю: смоль,

Стонущую под нажимом.

 

Жалко мне твоей упор‑

ствующей ладони: в лоск

Волосы, – вот‑вот уж через

 

Край – глаза... Загнана внутрь

Мысль навязчивая: утр

Наваждение – под череп!

 

Июля 1922

 

8. “Леты слепотекущий всхлип…”

 

Леты слепотекущий всхлип.

Долг твой тебе отпущен: слит

С Летою, – еле‑еле жив

В лепете сребротекущих ив.

 

Ивовый сребролетейский плеск

Плачущий... В слепотекущий склеп

Памятей – перетомилась – спрячь

В ивовый сребролетейский плач.

 

Н а плечи – сребро‑седым плащом

Старческим, сребро‑сухим плющом

Н а плечи – перетомилась – ляг,

Ладанный слеполетейский мрак

 

Маковый...

– ибо красный цвет

Старится, ибо пурпур – сед

В памяти, ибо выпив всю –

Сухостями теку.

 

Тусклостями: ущербленных жил

Скупостями, молодых сивилл

Слепостями, головных истом

Седостями: свинцом.

 

Берлин, 31 июля 1922

 

 

«Ночные шепота: шелка…»

 

Ночные шепота: шелка

Разбрасывающая рука.

Ночные шепота: шелка

Разглаживающие уста.

Счета

Всех ревностей дневных –

и вспых

Всех древностей – и стиснув челюсти –

И стих

Спор –

В шелесте...

И лист

В стекло...

И первой птицы свист.

– Сколь чист! – И вздох.

Не тот. – Ушло.

Ушла.

И вздрог

Плеча.

Ничто

Тщета.

Конец.

Как нет.

 

И в эту суету сует

Сей меч: рассвет.

 

Июня 1922

 

“Помни закон…”

 

Помни закон:

Здесь не владей!

Чтобы потом –

В Граде Друзей:

 

В этом пустом,

В этом крутом

Небе мужском

– Сплошь золотом –

 

В мире, где реки вспять,

 

На берегу – реки,

В мнимую руку взять

Мнимость другой руки...

 

Легонькой искры хруст,

Взрыв – и ответный взрыв.

(Недостоверность рук

Рукопожатьем скрыв!)

 

О этот дружный всплеск

Плоских как меч одежд –

В небе мужских божеств,

В небе мужских торжеств!

 

Так, между отрочеств:

Между равенств,

В свежих широтах

Зорь, в загараньях

 

Игр – на сухом ветру

Здравствуй, бесстрастье душ!

В небе тарпейских круч,

В небе спартанских дружб!

 

Июня 1922

 

“Когда же, Господин…”

 

Когда же, Господин,

На жизнь мою сойдет

Спокойствие седин,

Спокойствие высот.

 

Когда ж в пратишину

Тех первоголубизн

Высокое плечо,

Всю вынесшее жизнь.

 

Ты, Господи, один,

Один, никто из вас,

Как с пуховых горбин

В синь горнюю рвалась.

 

Как под упорством уст

Сон – слушала – траву...

(Здесь, на земле искусств,

Словесницей слыву!)

 

И как меня томил

Лжи – ломовой оброк,

Как из последних жил

В дерева первый вздрог...

Дерева – первый – вздрог,

Голубя – первый – ворк.

(Это не твой ли вздрог,

Гордость, не твой ли ворк,

Верность?)

 

– Остановись,

Светопись зорких стрел!

В тайнописи любви

Небо – какой пробел!

 

Если бы – не – рассвет:

Дребезг, и свист, и лист,

Если бы не сует

Сих суета – сбылись

 

Жизни б...

Не луч, а бич –

В жимолость нежных тел.

В опромети добыч

Небо – какой предел!

 

День. Ломовых дрог

Ков. – Началась. – Пошла.

Дикий и тихий вздрог

Вспомнившего плеча.

 

Прячет...

Как из ведра –

Утро. Малярный мел.

В летописи ребра

Небо – какой пробел!

 

Июня 1922

 

“По загарам – топор и плуг…”

 

По загарам – топор и плуг.

Хватит – смуглому праху дань!

Для ремесленнических рук

Дорога трудовая рань.

 

Здравствуй – в ветхозаветных тьмах –

Вечной мужественности взмах!

 

Мхом и медом дымящий плод –

Прочь, последнего часа тварь!

В меховых ворох