Мария Александровна КРАВЧУНОВСКАЯ

(Егорова, 28.09.1893, Москва — 18.11.1978, там же) — актриса. З. а. РСФСР (1960). В 1918 г. окончила Студию пластики (с правами преподавателя); занималась в Студии М. А. Чехова, как актриса начинала в театре для детей (мальчик Гассан в «1001 ночи», Пиноккио и др.). В МХАТ 2‑м начала работать с 1 сентября 1925 г., сперва во вспомсоставе, с 1 января 1929 г. в труппе.

В перечне работ этой актрисы вводы в «Гибель “Надежды”» (Матильда Босс), в «Сверчка» (мистрис Фильдинг), многочисленные эпизоды (барышня на балу, «Петербург»; гувернантка-француженка, «В 1825 году», 2‑я девка и жена смотрителя в том же спектакле). Она участвовала в хоре Эриний («Орестея»), выходила в ораве скоморохов в финале «Смерти Иоанна Грозного», исполняла номер {421} «Гопак» в «Евграфе, искателе приключений», играла мадам Дюпле («Взятие Бастилии»), Марфу («Митькино царство»). Ее дар крупной, внятной лепки отвечал задачам театра, тяготевшего в «фоновых» фигурах к резкости одной или двух определительных черт. Актрису на сцене всегда было видно, она притягивала к себе внимание; хоть одним словом, но в рецензиях ее выделяют (так, например, она была отмечена в спектакле «Бабы» в роли мальчишки Мерлино).

Подобно многим в труппе, К. могла так же страдать от перегрузки в эпизодах и массовых сценах, как и от отсутствия «полнометражных» ролей. Не примкнув к оппозиции Дикого, К. была близка «Содружеству» — формировавшемуся в 1928 – 1929 гг. внутри МХАТ 2‑го объединению актеров, не удовлетворенных своим положением и задумывавших собственные спектакли. Но эти планы если и бывали осуществлены, то в урезанном виде.

Как острохарактерная актриса К. была занята в спектакле «Двор» (бесстыдно предприимчивая тетка Ермачиха), в «Человеке, который смеется» (одна из фиглярок в балагане Урсуса), в «Нашествии Наполеона» (девица, в музее кружащая у восковой фигуры разрекламированного убийцы), в «Тени освободителя» (городничиха Желвакова, а также 1‑й генерал и Барин из кукольной интермедии), в «Деле чести» (сердитая Гретхен, всякий раз появляющаяся с одним и тем же воплем обиды), в «Земле и небе» (уборщица, преисполненная сознанием своей ответственности). Краткость штриха, резкость краски К. находила равно для Софьи Петровны, роли казалось бы романтической («Часовщик и курица»), и для злобной бабки из нищей избы («В овраге»).

К. оставалась во МХАТ 2‑м до его закрытия. Распоряжением УГАТ от 26 марта 1936 г. направлялась для работы в Малый театр, где служила до 1942 г. Вводилась в здешние постановки Островского: Зыбкина, «Правда — хорошо, а счастье лучше»; тетка Карандышева, «Бесприданница»; играла мамку в «Борисе Годунове», мать Луизы в «Коварстве и любви» Шиллера. С февраля 1942 по 1948 г. — актриса-чтица ГКО, затем — актриса Московского кукольного театра, актриса-чтица студии Союзмультфильм. В 1944 – 1948 гг. работала суфлером в МХАТ. Профессиональную деятельность завершала в Драматическом театре им. Станиславского, играя по преимуществу в пьесах современных советских авторов («Грибоедов», «В {422} Лебяжьем», «Правда об его отце», «Жизнь начинается снова», «Моя фирма». «В одном купе», «Здравствуй, Катя»).

К. Р.

Валентина Ефимовна КУИНДЖИ

(01.08.1893, СПб — 06.06.1969, Ленинград) — актриса. Воспитанница студии Вахтангова, она была в труппе МХАТ 2‑го с его открытия и играла как в большинстве спектаклей, перешедших в афишу из репертуара Первой студии (дочь судовладельца Клементина в «Гибели “Надежды”», Мей в «Сверчке на печи», Агда и камеристка в «Эрике XIV», Бьянка в «Укрощении строптивой», слободская девушка Саша в «Расточителе»), так и в премьерах (барышня на балу в «Петербурге», Варенька в спектакле «В 1825 году»). В обращениях Вахтангова к его студийцам в 1918 г. имя К. связуется с элементами, которые руководитель находил в известной мере угрожающими правилам и духу дела; подробности, впрочем, ускользают, как ускользают мотивы, по которым К. в 1927 г. покинула МХАТ 2‑й вместе с группой Дикого. Как и они, она в тот же год вступила в Театр революции, но здесь ее актерская жизнь не сложилась, и в 1931 г. К. окончательно перешла на работу в кино, удачно использовавшему ее красоту и женскую привлекательность (снималась с 1924 г., участвовала в фильме «Аэлита»).

Умерла в Ленинградском доме ветеранов сцены, где поселилась с января 1952 г. вместе со своим мужем художником М. В. Либаковым.

К. Р.

Борис Михайлович КУСТОДИЕВ

(23.02.1878, Астрахань — 26.05.1927, Ленинград) — художник. Образование получил в Петербургской Академии художеств. Его живописные полотна отличались лаконизмом и обобщенностью образа, праздничностью колорита, стилизацией — поэтической и юмористической — старорусского быта. К работе в театре был привлечен в 1911 г. В Художественном театре создал декорации «Смерти Пазухина» Салтыкова-Щедрина (1914) и написал чудесные пейзажи провинциального города в «Осенних скрипках» Сургучева (1915). Было выполнено несколько эскизов к «Волкам и овцам», но МХТ не завершил этой работы. После 1917 г. К. работал по преимуществу в театрах Ленинграда {423} (спектакли по пьесам Островского, Гоголя, А. К. Толстого). Приглашение его в МХАТ 2‑й произошло при «форс мажоре»: для спектакля «Блоха» по Лескову работал Н. П. Крымов, прекрасный пейзажист и знаток русской провинции; как вспоминает Дикий, в его эскизах «предстала во вдохновенном изображении реальная уездная среднерусская Тула: серое беспросветное небо, редкие тучки, покосившиеся избы с соломенными крышами, голые деревья, на одном из них — одинокая, тоскующая ворона. Это хватало за душу, но было весьма далеко от того, чего я доискивался в спектакле. То ли мы плохо сговорились, то ли он меня не понял, то ли не понял пьесы…» (Дикий, с. 70). 22 ноября 1924 г. Замятин обратился к К., прося выручить: «Единственный художник, который может дать в пьесе то, что нужно, — это Вы… Работа — срочная: для эскизов недели три». К. откликнулся без промедления; 28 ноября известил: «Пьесу прочел и вчерне эскизы сделал. Пьеса очень занимательная…» В письме — наброски и дворца, и Тулы, и Англии. Вот из другого письма, которое вдвоем писали К. и Замятин: «1 акт. Писаный задник: море, небо, пароходы, солнце. Остальное — пратикабли. Б. М. очень рекомендует поставить будку с колоколом: в будке сидит почетный будошник-генерал… Мелкоскоп лежит на полу (или почти на полу); смотрят с просцениума — тогда публике очень хорошо будет виден экран с блохой. Трон предполагается сделать очень маленький, вроде детского стульчика. Так что когда царь сидит, коленки у него поднимаются вверх…» Дикий отвечал на полученное телеграммой: «Эскизы декораций приняты большим восторгом»; о том же писал в письме: «Дорогой Борис Михайлович! Очень Вы нас порадовали Вашей прекрасной работой… Ваша работа — как раз то, чего мы искали». Принимали ли спектакль радостно и всецело, оспаривали ли его замысел и краски (как оспаривал их Марков), — то и другое равно относилось к режиссуре и к сценографии.

«Блохе» и участию в ней художника посвящена стилизованная книжица с текстом Замятина, в оформлении самого К. Она вышла в свет уже после его кончины.

К. приезжал к выпуску «Блохи» и за несколько дней до ее премьеры видел «Гамлета». Вот из его письма: «Чехов — Гамлет меня совершенно потряс своей гениальной силой и темпераментом… Ни одного понижения или ослабления этого чувства». Как {424} некоторое дополнение, обращаясь к проблеме «Блоха» — «Гамлет», Дикий — Чехов, текст этого письма стоит иметь в виду.

И. Соловьева