Сдача Ируна и Талавера-де-ла-Рейны

 

Тем временем Страна Басков — вернее, ее восточная часть, грани­чащая с французскими западными Пиренеями, — стала театром во­енных действий, имевших двойную цель: закрыть французскую грани­цу и завладеть провинцией Гипускоа. Осуществить эти задачи дол­жен был генерал Мола.

Кампания длилась с 5 августа по 4 сентября. У республиканцев и

124

здесь тоже не было единого коман­дования.

Ведение военных операций было возложено на Хунту обороны про­винции Гипускоа. Однако хунта су­ществовала только на бумаге. Каждый город, каждый поселок, каждая деревня выполняли только решения, принятые местной хун­той, что приводило к полной нераз­берихе.

И все же в провинции Гипускоа шли ожесточенные бои, и баски, не­смотря на раздробленность их сил, шаг за шагом сдерживали продви­жение мятежников, наступавших под командованием полковника Беорлеги. Сражение как бы разделилось на два этапа.

Так, с 5 по 15 августа мятежники овладели несколькими укреп­ленными фортами, защищавшими подступы к пограничному городку Ируну. После чего дней десять сол­даты Беорлеги топтались у высот Илайса и Субельсу и перед крепостью Сан-Марсиаль.

Плакат со знаменитым лозунгом «Но пасаран!» («Они не пройдут»)

25 августа снова началось насту­пление.

Взятие крепости Сан-Марсиаль 2 сентября решило участь Ируна. Ве­чером 4 сентября этот маленький пограничный городок, полыхав­ший в огне пожарищ, был захвачен после яростных атак мятежников, поддержанных итальянской авиацией, разбомбившей последние очаги сопротивления.

Затем пришел черед Сан-Се­бастьяна (13 сентября), который подвергли беспощадной бомбарди­ровке военные суда, оставшиеся под контролем мятежников (среди них броненосец «Эспанья» и крей­сер «Альмиранте Сервера»).

Хотя потеря Ируна и Сан-Се­бастьяна и была очень тяжелым ударом для республиканцев, но она дорого обошлась и мятежникам.

Из 45 рот рекете, введенных в бой генералом Молой, добрая треть была выведена из строя бас­ками, хотя вооружения басков бы­ли поистине смехотворны (в Ируне у них была всего-навсего одна ба­тарея 75-мм орудий, и они не име­ли ни авиации, ни пулеметов, а бойцов было не более тысячи).

Падение Ируна, по странному совпадению, произошло в тот же день, когда Ягуэ овладел транс­портным узлом Талавера-де-ла-Рейна, находившимся в 114 кило­метрах от Мадрида и считавшимся первым значительным бастионом на подступах к испанской столице.

Защита Талаверы была доверена кадровому генералу Рикельме, сто­роннику республики, но он оказал­ся абсолютно недееспособным.

Еще немного, и за потерей Талаверы последовал бы полный раз­гром республиканцев в этом райо­не. Положение выправилось толь­ко благодаря энергичным атакам республиканцев и внезапным отхо­дом дрогнувших франкистских войск. Одновременная потеря Иру­на и Талавера-де-ла-Рейны про­извели гнетущее впечатление в ре­спубликанском лагере и во всем мире.

Действительно, картина была мрачная. С одной стороны, север­ные области, обладающие крупны­ми промышленными предприятия­ми и рудниками, находившиеся в руках республиканцев, оказались внезапно отрезанными мятежника­ми и не могли пользоваться ни железнодорожным, ни каким-ли­бо другим транспортом, проходя­щим через французскую границу.

С другой стороны, каждому бы­ло ясно, что теперь колоннам мя­тежников понадобится всего четыре-пять дней похода, чтобы начать осаду Мадрида.

Взятие Ируна, хотя и было крупным поражением, однако не шло ни в какое сравнение с паде­нием Талавера-де-ла-Рейны, про­исшедшим после воздушной бом­бардировки и представлявшим на­стоящий разгром, о чем писал Андре Мальро в своем романе «На­дежда», посвященном Испании. Падение этого города грозило самому существованию Испанской республики и было причиной от­ставки «однопартийного республи­канского» правительства Хосе Хираля и создания коалиционного правительства.

Президентом нового правитель­ства был избран лидер социали­стов Франсиско Ларго Кабальеро. Такое решение, по правде говоря, было принято слишком поздно.

В течение всего августа и первых дней сентября правительство Хираля, похожее на несущуюся по бурным волнам соломинку, поте­ряло всякое доверие и день за днем показывало свою беспомощность перед лицом все увеличивающейся военной опасности. Оно бездей­ствовало, когда соединились вой­ска мятежников, двигавшиеся с се­вера и юга, и перед ними откры­лась дорога на Мадрид, также и тогда, когда Страна Басков и Асту­рия после падения Ируна внезапно

125

Демаркационная линия фронтов в начале ноября 1936 года.

1-Зона, контролируемая мятежниками к началу ноября 1936 года, перед началом наступления на Мадрид

2-Зона, контролируемая республиканцами

126

оказались в изоляции вследствие закрытия мятежниками француз­ской границы.

Приход к власти правительства Ларго Кабальеро был воспринят республиканцами как мера, необ­ходимая для общественного спасе­ния. Кроме старого лидера социа­листов, в него вошли еще пять социалистов, два коммуниста, два левых республиканца, один член Республиканского союза и один представитель Эскерра де Каталунья. Деятельность правитель­ства началась с преобразования ге­нерального штаба военного мини­стерства, организации, ранее боль­ше похожей на театр теней, чем на главное управление военными опе­рациями на разных фронтах войны.

Одновременно в зоне Центра на­чалось соединение частей народной милиции в смешанные бригады, которые сильно задержали продви­жение франкистских колонн.

Если с 5 августа, начала насту­пления на Мадрид, до 4 сентября, даты падения Талавера-де-ла-Рейны, экспедиционный корпус, пере­брошенный из Африки, продвинул­ся примерно на 500 километров, то теперь ему понадобилось пол­ных два месяца, чтобы пройти рас­стояние 112 километров, отделяю­щее Талаверу от ворот Мадрида.

Франко, конечно, продолжал свое победоносное наступление, но уже ценой больших человеческих потерь, в чем ему и пришлось при­знаться в первые дни ноября.

Республиканские войска, хотя они были еще не в силах остано­вить наступление франкистов, по­немногу набирали силу, особенно батальоны Пятого полка (ставше­го центром формирования частей народной милиции, признающих необходимость дисциплины и ко­ординированных действий воин­ских подразделений), и с середины сентября усилили контратаки про­тив легионеров и марокканцев и снизили темп франкистского на­ступления, которое вообще-то ста­ло возможным только из-за отсут­ствия организованного сопротив­ления.

Однако до того, как положение изменилось и вместо ежедневных отступлений республиканцам уда­лось закрепиться на своих пози­циях, чтобы стоять насмерть, при­шлось все же ждать восемь недель. Восемь недель, в течение которых день за днем печатали коммюнике, в которых сообщалось, что респу­бликанские войска «отошли на за­ранее подготовленные позиции».

Вместо того чтобы прямо за­явить, что опасность, угрожающая Мадриду, усиливается с каждым днем и что никакие отступления, даже оправданные, уже недопу­стимы, в официальных военных коммюнике прибегали к смехо­творной, никого не обманывающей риторике и наоборот, вызывали как бы рикошетом фантастические слухи о ходе операций и положении на фронтах. Слухи, называемые га­зетчиками утками, тем не менее оказывали влияние на умы.

 

Осада Алькасара

 

В конце этого ослепительного и в то же время зловещего лета собы­тия в крепости Алькасар в Толедо привели в замешательство всю ре­спубликанскую Испанию.

Этот эпизод, называемый неко­торыми авторами «эпопеей XX ве­ка», отнюдь не принес славы мя­тежникам. Если события в Алька­Саре — это эпопея, то началась она весьма постыдно.

Толедские отряды милиции, в большинстве своем анархо-синдикалистские, подавили мятеж почти полностью и контролировали этот старинный город, разместившийся на высоком гранитном мысу, на­висшем над излучиной реки Тахо. Полковник Москардо, комендант крепости Алькасар, заперся в ней 21 июля с тысячей офицеров и ниж­них чинов, гражданских и штур­мовых гвардейцев, фалангистов и горсткой кадетов из военного учи­лища. Остальные были горожане, среди них 210 детей, а еще трое ро­дились во время осады. Полковник Москардо, чтобы обеспечить не­прикосновенность своего убежища, укрылся за спинами детей, стари­ков и заложников, взятых из толедских семей, заведомых сторонни­ков Народного фронта.

Да, вот вам и рыцарский жест, нечего сказать!

Напомним, что Толедо в исто­рии великих достижений испанской культуры всегда занимал особо престижное место.

Передовой пост христианских государств в войнах с исламом во времена реконкисты, этот пленяв­ший воображение город со своим кафедральным собором, синагога­ми, картинами Эль Греко стал своего рода городом-музеем и да­же в начале XX века воплощал в сознании испанского народа исто­рическое прошлое королевской и венценосной столицы и был резиденцией кардинала, примаса Испа­нии.

Если говорить о крепости Алька­сар, то она была лишь почтенным военным учебным заведением, где кадеты пехотного училища занима­лись своими науками, а длинная ис­тория крепости имела лишь симво­лическое значение. Построенное в самой высокой части города ста­ринное здание возвышалось над красивым и диким ущельем, в глу­бине которого струились илистые воды Тахо. Замок переходил от одного короля к другому вплоть до правления Карла V, а он превра­тил его в свою уединенную рези­денцию.

Правые консерваторы и фа­шисты сразу сообразили, как мож­но обыграть историю Алькасара.

С первых недель войны в Испа­нии они превратили крепость в живую легенду. С помощью крупных

127

Михаил Кольцов (на переднем плане) и Жорж Сориа (сзади) пробираются по улочке, прилегающей к крепости Алькасар, под обстрелом мятежников.

европейских газет они расцве­тили этот миф всевозможными красками. Они не скупились на эпитеты, описывая, в каком «пы­лающем аду» жили 1350 осажден­ных, как они «умирали с голо­ду», но «сохраняли непоколебимый дух» и т. д.

Что касается «пылающего ада», я должен сказать, что бывал там более десятка раз с середины авгу­ста до середины сентября 1936 года и могу засвидетельствовать, что Толедо напоминал декорацию для киносъемки, где осажденные ско­рее играли в войну, чем воева­ли. Нелепую декорацию, вызываю­щую просто смех.

Чтобы проникнуть в самый го­род, надо было перейти старые мосты через Тахо. Бойцы милиции в соломенных конических шляпах, вооруженные карабинами, укра­шенными красными и черными лентами (цвета НКТ и ФАИ), встре­чали вас с улыбкой; затем долго разглядывали ваш пропуск с пе­чатью военного министерства, к которому они старательно добав­ляли свою печать с надписью «Анархисты из Толедо, НКТ-ФАИ», чтобы показать, что именно они, а не военное министерство осуществляют высшую власть в го­роде. Подозрительные и свое­вольные, они затягивали осмотр документов, насколько им взду­мается, чтобы продлить себе удо­вольствие.

Однажды я приехал в Толедо с Жаном Люрса — талантливым ху­дожником, которого я уговорил сделать (для крупного еженедель­ника того времени «Вандреди» — я был его испанским корреспонден­том) рисунок тушью на целую полосу — иллюстрацию для моего очерка «Осада Алькасара». Нас за­держал отряд охраны, решив, что пропуска, полученные нами в воен­ном министерстве, вызывают по­дозрение. Нас продержали целый день в какой-то школе, пока «наво­дили справки о художнике, ко­торый хочет сделать зарисовки местности и передать их мятежни­кам».

Справившись в Мадриде, нас вы­пустили, принося извинения и дру­жески хлопая по спине, как принято у испанцев. Пройдя контроль, вы полностью принадлежали себе и делали что хотели — могли выйти хоть на передовую линию, и никто бы вас ни о чем не спросил. А даль­ше вы не переставали удивляться на каждом шагу.

Проходя по крутым улочкам ста­ринного города, вы натыкались на толпы ребятишек, игравших во дворах аристократических особня­ков, занятых народной милицией. Вы встречали одетых в черное женщин, степенно занимающихся своими делами, не обращая ни ма­лейшего внимания на непрерыв­ную пальбу, несущуюся с площади Сокодовер, где выстрелы как бы вспарывали сухой и горячий воз­дух. Резкий запах пороха пере­хватывал дыхание.

Подходы к площади Сокодовер, центру Толедо, почти вплотную примыкают к высоким стенам кре­пости. Вокруг расположились ре­спубликанские бойцы: кто бренчит на гитаре, кто валяется на каких-то подстилках, и все это больше напоминает цыганский табор, чем передовые позиции.

На площади Сокодовер нам по­казали харчевню, которую посе­щал еще Мигель де Сервантес, а те­перь она была под прицелом мя­тежников, засевших в крепости: они прятались за башенками, зуб­цами на стенах, в амбразурах и ок­нах, заложенных мешками с пе­ском, и тщательно целились в на­меченные мишени.

Им удавалось ранить гораздо больше осаждавших (скрывавших­ся за баррикадами, кое-как соору­женными из разного хлама, изре­шеченных пулями матрацев, ста­рых сундуков и кресел), чем осаж­давшим убить осажденных. Эти баррикады тянулись с трех сторон площади, окаймляя аркады с ма­газинами и кафе, искалеченными стрельбой из крепости.

С середины августа площадь Со­кодовер стала местом встречи всех охотников за военными снимка­ми — киношников и фотографов всего мира. Бойцы милиции пози­ровали им перед своими баррика­дами для кинохроники, репортеры жаждали снимать военные дей­ствия и делать фото для обложек журналов. Незачем говорить, что никаких действий там не было.

Эта площадь, которая цели­ком простреливалась пулеметами и легким оружием из Алькасара, была на деле самым неподходя­щим местом для взятия крепости приступом. Однако именно ее чаще всего показывали в бесконечных иллюстрированных журналах и на экранах Европы и Америки, назы­вая театром жесточайших боев, что укрепляло в мировом обществен­ном мнении миф о героическом Алькасаре. И республиканское

128

правительство до некоторой степени ответственно за то, что этот миф был раздут до таких размеров.

Своими отсрочками и смехо­творными способами ведения осады крепости правительство со­действовало всей этой шумихе, не отдавая себе отчета, что оно по­творствует выдумке боевого шоу для военных корреспондентов, бе­гающих в погоне за сенсацией. По правде сказать, с военной точки зрения осада Алькасара была не­мыслимым маскарадом.

Вместо того чтобы решительно бросить на приступ крепости во­енные силы, снабдив их необхо­димым вооружением (артиллерия, минометы и т. д.), республикан­ское правительство молча взирало на создавшуюся обстановку. Расположившиеся на площади Сокодовер бойцы народной милиции — в большинстве своем анархо-синди­калисты — проводили время, раз­глядывая крепость в бинокли и по­стреливая из карабинов в стены толщиной в несколько метров. Осажденные, получая по радио ободряющие послания из главного штаба Франко и от приближаю­щихся к ним колонн Ягуэ, очень быстро освоились с ролью «ге­роев».

Они отвергали одно за другим предложения сдаться, получаемые из Мадрида. Переговоры тянулись до 24 августа, когда республи­канцы впервые выстрелили по кре­пости из пушки. Но после несколь­ких выстрелов огонь прекратили, и переговоры возобновились.

9 сентября, когда колонны Ягуэ были в нескольких десятках кило­метров от Толедо, новый глава правительства и военный министр Ларго Кабальеро отдал приказ одному из членов своего штаба, подполковнику Рохо, проникнуть в Алькасар и убедить осажденных сдаться.

В этот день я находился в Толе­до. Я видел, как после приказа о прекращении огня республикан­ский парламентер направился к пролому в стене, где осажденный завязал ему глаза и увел внутрь крепости.

Ожидание было очень долгим.

Прошло несколько часов, нако­нец Висенте Рохо проделал тот же путь в обратном направлении и принес отрицательный ответ: пол­ковник Москардо не только отка­зался сдаться, но считал вполне за­конным держать в подземельях замка гражданских лиц, взятых им в заложники, хотя Рохо заявил, что долг воинской чести обязывает его отпустить их.

Два дня спустя мадридский свя­щенник падре Васкес Камараса в свою очередь тщетно пытался убе­дить полковника Москардо выпу­стить на свободу мирных жителей. 13 сентября чилийский посол в Ма­дриде тоже попытался вмешаться. И также безрезультатно.

После этих трех попыток отчаяв­шиеся республиканцы сделали под­коп, заложили в него три мины и взорвали, однако среди осажден­ных никто не пострадал.

С тех пор дни осады были со­чтены.

26 сентября генерал Варела, срочно направленный генералом Франко в Толедо, достиг со своими частями правого берега Тахо.

Как только это стало известно, бойцы милиции численностью в не­сколько тысяч, два месяца стояв­шие под стенами Алькасара, тот­час же снялись с места и двинулись в сторону Мадрида. Лишь несколь­ко сотен из них, укрепившись на близлежащем кладбище, все утро 27-го оказывали сопротивление.

В этот вечер осажденные вышли из подземелий, а силы генерала Варелы, проникнув в город, «по-рыцарски» расстреляли всех ра­неных, лежащих в военном госпи­тале, а после на крутых улочках старинного города занялись чудовищной охотой на людей.

Осажденные в крепости за десять недель осады потеряли всего 75 че­ловек (убитыми и ранеными), а осаждавшие — несколько сотен. Что касается заложников, то от них не осталось никаких следов.

Сколько человек было уничтоже­но на улицах 27 и 28 сентября, так и осталось неизвестным.

Апогеем этой зловещей истории была судьба полковника Москар­до. Его представляли в печати как человека редкого благородства и духовного величия, подобного ан­тичным героям Плутарха. В газе­тах всего мира миллионными тира­жами воспроизводили его теле­фонный разговор 23 июля из кре­пости Алькасар с начальником на­родной милиции, угрожавшим не­медленно расстрелять сына Мос­кардо Луиса, взятого в плен респу­бликанцами, если полковник не вы­пустит на свободу заложников и не сдаст крепость.

В течение двадцати лет перед ми­ровым общественным мнением в печати утверждали, что после это­го разговора (который Москардо якобы закончил, пожелав сыну «мужественной смерти») его сын был немедленно расстрелян. Робер Бразильяк первый увековечил эту легенду в своей книге «Кадеты Алькасара», вышедшей в 1936 году.

С тех пор многие англосаксон­ские журналисты и историки (среди них Г. Мэтьюз из «Нью-Йорк таймс» и Г. Саусуорт — автор мно­гих работ о франкистских мифах) начисто опровергли утверждения Бразильяка. С документами и сви­детельскими показаниями в руках они доказали, что сын Москардо не был расстрелян 23 июля, его рас­стреляли 23 августа, то есть на ме­сяц позже и при совершенно других обстоятельствах. На другой день после мятежа 19 июля Луис Москардо был заключен в толедскую тюрьму. Он кончил свою жизнь по­сле жестокой бомбардировки

129

фашистской авиации, громившей от­ряды народной милиции перед крепостью Алькасар. После налета несколько бойцов вывели из тюрь­мы арестованных, среди них был и сын полковника. Они отвели их на соседнюю улицу и там расстреля­ли, согласно беспощадным обыча­ям этой братоубийственной войны.

Десятки восторженных статей были посвящены осаде Алькасара как франкистскими, так и западны­ми журналистами. Робер Бразильяк в упомянутой нами книге рас­сказывал о том, что крепость защи­щали юные воспитанники военного училища, хотя там их было всего 7 человек на 1300 осажденных!

Все эти работы отличает одна особенность: лживые утверждения, представляющие рыцарями без страха и упрека кадровых офице­ров и высший командный состав, хладнокровно заперших у себя в крепости мирных жителей, чтобы избежать нападения или хотя бы нейтрализовать его.

Захват Алькасара войсками гене­рала Варелы был тяжелым ударом для республиканцев. Толедо нахо­дился всего в 72 километрах от Ма­дрида, и дорога в столицу казалась широко открытой перед мятежни­ками.

Однако это было пока еще не со­всем так. К тому же крюк, который пришлось сделать генералу Вареле, и время, потраченное на захват крепости, задержали его движение к столице.

Несущественные мелочи, скажут наблюдатели. Отнюдь нет.

Эти дни равнялись промежутку времени между датой, назначенной для взятия Мадрида, и днем, когда в Картахену прибыли военные гру­зы из Советского Союза.

Так как же произошло, что рес­публиканцы, имевшие вначале та­кие явные преимущества во всех отношениях перед мятежниками, оказались в таком положении?

Вот на этот капитальный вопрос нам и предстоит теперь попытать­ся ответить, не переоценивая эле­менты случайности, и вскрыть глу­бокие корни событий, которые этим летом едва не закончились полным военным разгромом июльских победителей. Однако они устояли на самом краю бездны и зимой 1936/37 года снова резко изменили ситуацию, которую мно­гие опытные наблюдатели считали отчаянной. Даже безнадежной.

130

 

Обстановка внутри страны