У Гераклита и Николая Кузанского

На первый взгляд между Гераклитом и Кузанским мало общего. Они принадлежат к разным традициям и с формальной стороны их сочинения, несомненно, очень несходны: Гераклит изрекает лаконичные, имеющие форму афоризмов сентенции, носящие провокативный характер и исполненные трагического пафоса. Кузанский же пишет философско-богословские трактаты. В них только иногда проскальзывают возвышенные интонации. Но если приглядеться внимательнее, то можно увидеть ряд параллелей. Например, для обоих мыслителей типична критическая установка по отношению к признанным авторитетам. Презрительный тон Гераклита общеизвестен: "Гомер стоил того, чтобы его выгнали с состязаний и высекли, да и Архелох тоже" (B 42 DK). "Многознание уму не научает, а то научило бы Гесиода и Пифагора, равно как и Ксенофана с Гекатеем" (B 40 DK).[148]

Кузанский не высказывается так резко как Гераклит, его даже называют апологетом толерантности, но тон его сочинений часто полемичен.[149] И своё смиренное постигание Бога с помощью непостигания он противопоставляет другим путям познания с не меньшим пафосом, чем Гераклит свой один истинный Логос многознанию предшественников. В обоих случаях поиски нового знания связаны с парадоксом. Гераклит говорит о всем доступном и в то же время скрытом Логосе: люди находятсяся "в непрестанном общении" с ним и всё же не знают его.[150] От Кузанского мы слышим о парадоксе познания абсолюта: чем больше мы знаем, тем яснее осознаем, что наше незнание гораздо обширнее знания. У Гераклита находим замечание о трудоёмкости процесса познания: "Ищущие золото много земли перекапывают, а находят – мало" (B 22 DK).

Кузанский говорит о принципиальной невозможности адекватного познания Абсолюта. Поскольку в мире всё конечно, а Абсолют бесконечен, то они несоизмеримы. С помощью данных нам в мире средств мы можем только приближаться к его познанию, т.е. словами Гераклита "перекапывать землю".

Кузанского и Гераклита сближает то, что применение образов и сравнений играет в их философских концепциях не вспомогательную, а принципиальную роль. У Кузанского мир вещей в целом – это только подобие, символ, инаковость абсолютного начала, потому что вся полнота бесконечного принципиально не вмещаема в рамки мира. В сочинении «Об учёном незнании» он применяет математические символы, чтобы продемонстрировать «совпадение противоположностей» в абсолютном максимуме.[151] У Гераклита есть ряд образов, которые рассматриваются как символическое изображение мира – лук, река, огонь – и все они служат одновременно как наглядные примеры парадоксального единства противоположных сил.[152] О Кузанском говорят, что он хотел своими математическими символами поколебать привычное мышление, перевернуть его.[153] То же говорят и о сравнениях и образах Гераклита.

Но наибольшее родство между мыслителями состоит в их обращении к идее противоположности. Гераклит трактует её многократно наряду с учениями о Логосе, об огне, о душе. В философском учении Кузанского совпадение противоположностей занимает центральное место. Известная формула Кузанского coincidentia oppositorum применяется часто для толкования фрагментов Гераклита.[154] Кузанский не упоминает в своих сочинениях Гераклита. Вероятно поэтому, несмотря на общую тематику, нет фундаментальных исследований, рассматривающих связь их идей.

Если мы попытаемся при этих условиях сопоставить учения, то сравнение будет не генетическое (Кузанский не развивает идеи Гераклита), а типологическое: в обоих случаях учение о противоположностях является частью мыслительной конструкции, служащей объяснению строения мира и нахождению правильного пути его познания. Чтобы определить, в чём состоят сходство и различие между учениями о противоположностях у этих двух мыслителей, можно воспользоваться введенной Аристотелем классификацией видов противоположения.

Во-первых, мы увидим, что и Гераклит, и Кузанский, с одной стороны, используют принцип противоположения для описания феноменов мира, то есть оперируют противоположностями как полярными состояниями одного и того же субстрата; а, с другой стороны, они, преодолевая каждый по-своему аристотелевский закон противоречия, применяют этот принцип в качестве парадоксального метода познания.

Во-вторых, мы увидим также, что их концепции сходны и кардинально отличаются друг от друга благодаря одному и тому же обстоятельству: в обоих концепциях идея пропорции, меры играет важную роль, а также противоположные величины сливаются и становятся неразличимы. Но принцип пропорции они трактуют по-разному, а в результате, и характер неразличимости противоположного у каждого из них иной.

Учения о противоположении Гераклита и Кузанского удобнее сравнивать, если соотнести их с концепцией Аристотеля. В десятой книге «Метафизики» (главы 4-10) Аристотель отделяет бытийную, имеющую материальный субстрат, противоположность (enantiotēs) от формально-логического противоречия (antifasis). Причём исходной точкой и венцом его раскладок является понятие "различия". Среди степеней различия между вещами возможно и крайнее последнее различие в пределах одного и того же рода, например чёрный-белый в пределах родового понятия "цвет". Именно это крайнее состояние в градации какого-либо свойства он и называет противоположностью.[155] При этом свойства разных родов в количественном отношении несравнимы друг с другом. Например "чёрный цвет" и "высокий звук", хотя и являются крайностями, но о них нельзя сказать, что они друг другу противоположны.[156]

В своём сочинении «Об учёном незнании» Кузанский раздвигает пределы аристотелевской дефиниции противоположности как крайнего видового различия в пределах одного и того же рода, утверждая, что достижение такой крайней степени различия в мире вещей невозможно: белое всегда может быть ещё немного белее и т.д. Поэтому на все количественные и качественные различия вещей можно накладывать числовую меру "больше-меньше": Numerus ergo omnia proportionabilia includit. Non est igitur numerus in quantitate tantum qui proportionem efficit sed in omnibus, quae quovismodo substantialiter aut accidentaliter convenire possunt ac differre.[157]

В более позднем трактате «Берилл» Кузанский приводит ещё один аргумент против Аристотеля. Он указывает на ускользнувшее от Стагирита обстоятельство, что минимальные степени противоположного, например, "наименьший жар и наименьший холод, наименьшая медленность и наименьшая быстрота" совпадают, "обнаруживая единое начало раньше раздвоения сторон противоположения".[158] Как мы видим, Кузанский ищет возможность посредством либо максимизации, либо минимизации степени различия вещей модифицировать аристотелевское представление о противоположностях. Здесь важно отметить, что хотя он и видоизменяет модель Аристотеля, но остаётся ей верен. Это проявляется, прежде всего, в том, что он продолжает рассматривать противоположности как некое частное состояние в ряду возможных степеней различия – а именно достижение определённой ступени полярности. При этом сама по себе полярность не существенна, потому что является подвидом более общего понятия "различия".[159]

В отличии и от Аристотеля, и от Кузанского, Гераклит не пользуется идеей градации свойства, а группирует противоположные величины в пары, например день-ночь, болезнь-здоровье, созвучное-несозвучное. При этом в понятии "день" как бы собраны все степени света, в понятии "ночь" все состояния тьмы.[160]

Таким образом, оба толкования противоположности – и Кузанского, и Гераклита – более или менее отклоняются от точки зрения Аристотеля. Что же касается аристотелевского определения противоречия, то здесь Кузанский и Гераклит предлагают свои альтернативные модели. По Аристотелю познающий должен наличие какого-либо свойства у сущности либо утверждать, либо отрицать, иначе он не говорит ничего осмысленного. Поэтому верно, что всё или белое или не белое, ровное или не ровное и третьего не дано. Тот, кто утверждает о чём-либо, что оно и есть, и не есть, пытается избежать определённости: "...он не говорит да или нет, а говорит и да, и нет, и снова отрицает и то, и другое, говоря, что это не так, и не этак, ибо иначе уже имелось бы что-то определённое."[161]

На этом пути познание, согласно Аристотелю, невозможно. Но Гераклит и Кузанский нашли способ высказать нечто осмысленное и приблизиться к истине, говоря одновременно "и да, и нет". Кузанский утверждает, что противоположности совпадают или же, что они свёрнуты, а Гераклит, что они неразрывно соединены друг с другом. В обоих случаях противоположные величины становятся неразличимы, то есть основное правило познания Аристотеля: различать, отграничивать одно от другого, фиксировать разницу – преодолевается.

Гераклит и Кузанский развивают сопоставимые концепции противоположения. У каждого из них, с одной стороны, феномен противоположностей рассматривается на разных уровнях, а, с другой, параллельно этому, показано взаимоотношение двух противоположных величин друг с другом. В обеих концепциях противоположности являются феноменами реальности и одновременно носителями парадоксальной логики. Но при этом надо учитывать то различие, что Кузанский развивает концепцию противоположностей эксплицитным понятийным образом, употребляя термины "противоположность", "противоречие", "единство" весьма часто. Понятие противоположности у него видоизменяется и варьируется в различных сочинениях, как, например, в трактатах «Об учёном незнании», «О предположениях», «О видении Бога», «Берилл». Гераклит же оперирует не понятиями, а в основном образами, близкими опыту. Термины "противоположность" и "единство" он не использует ни разу, а когда приводит в своих афоризмах противоположные определения или группирует их в пары, то говорит, что они "одно и то же" – tauto [162], что они "одно" – hen [163], употребляет также термин "общее" – xunon. [164] О противоположении он говорит часто метафорично, например, что война – отец и царь всех вещей (B 53 DK), что война общепринята и вражда – обычный порядок вещей (B 80 DK), или, что тайная гармония лучше явной (B 54 DK).[165]

Несмотря на эти различия в методе изложения (у Кузанского - более понятийный, у Гераклита - более образный), проблема противоположностей рассматривается ими в равной мере дифференцировано и наблюдаются те же уровни её анализа.

Обратимся сначала к сходству и различию в выделении ступеней противоположения. В трактате «О предположениях» Кузанский называет три уровня: чувственно-рассудочный, интеллектуальный и уровень абсолютного единства.[166] Когда интерпретируют фрагменты Гераклита, то выделяют следующие уровни противоположения: феноменальный, понятийный и принципиальный.[167] Попробуем сопоставить их между собой.

Рассудок называет Кузанский корнем чувственного, в нём свёрнуто то, что в чувственном противоположно друг другу, например, чёрное-белое подведено под родовое понятие "цвет"; разные виды чувственного – цвет, звук, вкус – под родовое понятие "чувственное" и т.д. Здесь действует закон противоречия. С этим уровнем можно соотнести такие фрагменты Гераклита, где речь идёт о полярных состояниях одного и того же континуума, как то день-ночь, бодрствующее-спящее, космологический переход от огня к земле.[168]

Сфера интеллекта – это у Кузанского корень рассудка. Понятия разума отличаются друг от друга, но все они совместимы друг с другом и поэтому такие противоречия как движение - покой, острое - тупое могут быть свёрнуты. Этому уровню сопоставимы те фрагменты Гераклита, в которых речь идёт о коррелятивных понятиях. Например: "Болезнь делает приятным и благим здоровье, голод – сытость, усталость – отдых" (B 111 DK). Также и о понятиях острое - тупое, упоминаемых Кузанским, можно сказать, что они обуславливают друг друга, значение одного невозможно понять без другого.

Затем у Кузанского идёт речь о сфере абсолютного единства. Никаких различий больше нет, и всё свёрнуто в простоте единого. Причём Кузанский подчёркивает, что он здесь идёт дальше в понимании единства, чем в своём трактате «Об учёном незнании». Там он соединял противоположности в простом единстве (максимум с минимумом, острое с тупым), а здесь он отрицает противоположности и в их соединении, и в их разъединении.[169] С этим уровнем можно соотнести фрагменты Гераклита, в которых он говорит о принципе соединения и принципе разъединения самих по себе: "Сопряжения: целое и нецелое, сходящееся расходящееся, созвучное несозвучное, из всего одно, из одного всё" (B 10 DK)[170]. Немецкий исследователь Дильхер говорит об этом фрагменте, что здесь собраны все основные понятия учения Гераклита в абстрактно-теоретической форме.[171]

В обеих концепциях противоположности используются для описания мира, рассматриваются как его компоненты, и, исходя из этого феноменального уровня, идея противоположения возносится до уровня стоящего за феноменами принципа. В конечном итоге, у обоих философов противоположности исполняют одну функцию: указывают на их более глубокое единство. Но в отличие от Кузанского, у которого противоположности под конец как бы растворяются в своём собственном единстве, противоположности Гераклита продолжают друг другу противостоять даже на уровне принципа.

Чтобы уяснить причины этого различия, рассмотрим, как оба философа характеризуют отношение между противоположностями в паре. У них обоих противоположности вплетены в рамки сравнений. Но Кузанский пользуется геометрическими или математическими символами, т.е. величинами, которые имеют чётко очерченный количественный характер. Гераклит же использует для своих образов качественные характеристики мира. Кузанский обосновывает, почему он обращается именно к математическим сравнениям. В главах 11- 12 трактата «Об учёном незнании» он говорит о том, что чувственные вещи слишком текучи и шатки, и что математические предметы – самые постоянные и верные из того, что нам дано в мире. Чтобы приблизиться к познанию бесконечного, мы должны пользоваться самыми надёжными средствами. Он хвалит Пифагора, который "рассудил, что всё и образуется, и постигается благодаря силе числа".[172] Пифагора упоминает и Гераклит, он называет его "предводителем мошенников".[173] Примеры Гераклита трудно превзойти, что касается их "текучести": "На входящих в те же самые реки притекают всё новые и новые потоки..." (B 12 DK)[174] Почему он берёт такие сравнения и отвергает Пифагора? Для начала можно сказать, что высказывание о реке демонстрирует не текучесть, а парадоксальное единство постоянства и изменчивости реки: она всё та же, благодаря тому, что её воды всё время другие. При этом притекающие потоки воды есть одновременно и оттекаюшие. Приток и отток воды неразличимы друг от друга.[175]

Момент неразличимости противоречивого – это центральный момент и в концепции Кузанского: максимум и минимум, прямая и кривая, тупой и прямой угол в Абсолюте совпадают, в нём они неразличимы. То есть и Гераклит, и Кузанский подбирают примеры так, чтобы единство противоречивого предстало как неразличимость двух противоположных величин. Чтобы понять, каким образом в этих двух случаях – у Кузанского, с одной стороны, у Гераклита, с другой – преодолевается аристотелевский закона противоречия, сравним, как оба мыслителя пользуются идеей пропорции.

По Кузанскому всё в мире охвачено числом в том смысле, что все различия между вещами выразимы в форме числовых пропорций. В учении Гераклита идея пропорции, меры тоже играет немаловажную роль. Его прицип – Логос – часто истолковывают как пропорциональное отношение.[176] Один из ведущих толкователей Гераклита Кирк характеризует Логос как formula of things. [177] Космологоческим же эквивалентом Логоса является огонь, который согласно фрагменту B 90 DK является мерой обмена всех вещей.[178] Но при этом мера или пропорция означает у Гераклита симметричность, равнозначность сил. Противоположные величины или свойства, соединившись, взаимодополняют друг друга и образуют одно мировое целое. Поэтому принцип у Гераклита имманентен миру. В отличие от Гераклита у Кузанского имеется иерархия всё большей свёрнутости единства. Восхождение заканчивается снятием числовой меры "больше-меньше". Его, являющийся мерой всех мер, принцип трансцендентен миру. При этом в разрез с восхождением платоно-плотиновского типа Кузанский идёт в обе стороны одновременно: к максимально великому и к максимально малому количеству. Идея иерархии связана у него, таким образом, с моментом симметрии между "велико" и "мало" – оба они несмотря на разнонаправленность ведут в бесконесность. В этом моменте симметрии и разнонаправленности движения противоположностей – его сходство с Гераклитом. То есть для преодоления закона противоречия Кузанский использует, возможно не осознавая этого, модель Гераклита. Однако вследствие различий, имеющихся в толковании принципа пропорции, неразличимость "совпавшего" противоположного у Гераклита и Кузанского кардинально несходны по характеру. Рассмотрим это различие на двух конкретных примерах из их учений.

У Гераклита среди других есть фрагмент о луке и лире: "Они не понимают, как враждебное находится в согласии с собой: противонаправленное соединение (гармония), как лука и лиры" (B 51 DK). [179] Здесь мы видим парадоксальное утверждение "враждебное находится в согласии с собой", которому следует сравнение с луком и лирой. При этом сравнение как бы делает наглядной парадоксальную мысль.[180] Конструкция лука состоит в том, что тетива стягивает оказывающую ей сопротивление деревянную дугу. Оба конца деревянной дуги стремятся прочь друг от друга. Тетива стягивает их назад, она направляет оба конца друг к другу. Концы дуги растягивают опять-таки тетиву в противоположные стороны. Растягивание наполняет стягивание напряжением и увеличивает его силу. Здесь описана одна сущность, которая отличается от себя и созвучна с собой. Движение различия и движение согласия переплетаются, так что их невозможно друг от друга разграничить. Момент отличия мы не можем идентифицировать с множеством, а момент согласия поставить на сторону совпадения и единства. Мы не можем какую-то частичку напряжённости изолировать и обозначить как источник той части движения, которое производит напряжение. В каждой точке и дуги, и тетивы движение соединения это одновременно и движение разъединения.[181] Благодаря Гераклиту противоположности совпадают прямо у нас на глазах, без абсолютного максимума и математических примеров.

Но посмотрим всё-таки, как они совпадают в сравнениях Кузанского. Для этого мы воспользуемся одним примером из «Берилла». Возьмём прямую и проведём из её середины линию, так что получится два угла, – командует Кузанский. А теперь будем смотреть через "максимум и вместе минимум" на эти углы. Ни один из них не сможет стать максимально великим или максимально малым, пока есть другой. Но если их двойственность прекратится, то мы не увидим никакого угла. Простейший максимальный угол, являющийся принципом углов – не прямой и не кривой. Он свёртывает все углы в себе.[182]

В трактате «Берилл» Кузанский особенно подчёркивает неделимость абсолютного начала, которое является принципом всего начавшегося, отличающегося своей делимостью на противоположности. В этой связи можно утверждать, что Кузанский понимает "начало" как абсолютное родовое понятие для всех без исключения видовых различий: Habes autem superius principium esse indivisibile omni modo, quo divisio est in principiatis. Principiata igitur, quae contrarie dividuntur, habent principium eo modo indivisibile. Ideo contraria eiusdem sunt generis. Facies tibi scientiam mediante beryllo et aenigmate de principio oppositorum et differentia et omnibus circa illa attingibilibus...[183] Как мы видим, у Кузанского углы становятся неразличимы, благодаря тому, что преодолевается принцип количества, делимости, принцип "больше-меньше", являющийся в конечном итоге принципом различия.

А благодаря чему неразличимость противоположного возможна у Гераклита? Если мы посмотрим внимательнее, то увидим, что в его высказывании "путь вверх-вниз – один и тот же" путь вниз – это не совершенно другой путь по сравнению с путём вверх, а точное его обращение, он тот же путь, но наоборот. О молодом и старом, живом и мёртвом говорит Гераклит, что они опрокидываются, переворачиваются и потому – одно и тоже.[184] Подобный же ритм обращения у "в меру возгорающегося и в меру угасающего огня".[185] Противодействующие силы уравновешены. Их симметрия и обратимость могут быть или абсолютно синхроничными, или диахронными, периодичными. Также и разъединяющая, и соединяющая силы в луке уравновешены. Если тетива попробует подвести концы дуги ещё ближе друг к другу, ещё больше их соединить, то конструкция распадётся.

Гераклит использует метафору борьбы для характеристики своих противоположностей. У Кузанского же прямой и тупой угол, прямая и кривая линии не воюют друг с другом. С помощью идей неразличимости противоположного, симметрии и разнонаправленности противоположных величин Кузанскому удаётся преодолеть закон противоречия, но кардинал применяет высвобожденную из когтей рассудка логику для того, чтобы изобрести всемогущего носителя (характеризуемого, прежде всего, своей сверхлогической интеллектуальной силой) для всех изобретённых Аристотелем различий, включая и contraria, и contradictoria. В его концепции значение противоположностей, какой бы потенциал напряжения они ни излучали, меркнет перед лицом сущности, которая находится за их стеной и может вместить в себя всё без разбора.[186] Гераклит же, сметая пифагорейские пропорции со своего пути, утверждает диалектическую гармонию, в которой вечно живое бытие космоса неразрывно соединено с палящим огнём логики. И для феноменов мира, и для логического мышления характерна способность опрокидываться, резко менять свой ход. А значит и явление, и мысль парадоксальны по своей природе – они несут в себе свою собственную противоположность.

Итак, в учениях о противоположностях Гераклита и Кузанского наблюдается ряд сходств. Оба философа рассматривают феномен противоположения дифференцированно, причём в обоих случаях противоположности являются одновременно и элементом мира, и методом его познания. Гераклит и Кузанский каждый по-своему преодолевают закон противоречия. При этом противоположные одна другой величины вплетены у них в структуры сравнений и исполняют для самих себя парадоксальную роль продемонстровать неразличимость противоположного. И хотя в обоих учениях противоположности "совпадают" или в случае Гераклита лучше сказать "неразрывно соединены", характер неразличимости противоположного в каждом учении иной. Это обуславливается разной трактовкой принципа пропорции.