Юный праведник преподобный Иоасаф Кубенский, князь Заозерский

(Память 10 сентября)

Князь Заозерский Андрей Дмитриевич родился в 1436 году и приходился родным внуком великому князю Московскому Василию Васильевичу Темному, а по матери своей был потомком знаменитых князей Ярославских.

Благочестие наследовал княжич Андрей от своего отца. Отец его близко знал преподобного Дионисия Глушицкого. По усердию князя к монашеству, преподобный в его области основал обитель Глушицкую и Куштскую.

Князь Андрей был ребенок, вымоленный родителями, и, как многие такие дети, с детства отличался особым благочестивым настроением.

То были тяжелые времена – времена частых голодовок, моровых поветрий, разных набегов, в которых татары разоряли города и села. В один из таких набегов и погиб князь Андрей, вскоре скончалась и княгиня Мария, и княжич Андрей, которому было двенадцать лет, остался сиротой с большим богатством, как единственный сын.

Когда думаешь о той обстановке, в которой прошло детство княжича Андрея, представляешь себе тихий терем, княгиню Марию, сидящую в креслах, а около, на скамеечке, – княжича Андрея, которого она держит за руку… Какой‑нибудь странник или инок мерным голосом рассказывает о подвигах святых, об иноках, которым в северной Руси положил начало преподобный Сергий Радонежский и которые от него стали распространяться по пустыням и дебрям нашего севера.

И те люди, о которых рассказывает инок, больше привлекают, поражают воображение княжича, чем люди его положения, князья в венцах с соболиными опушками, в дорогих парчовых одеждах. Святее кажется ему рубище отшельников, и больше пиров манит его сухой хлеб да студеная вода из ручья, которыми питались они в своей почти бесплотной жизни. Внезапная смерть родителей указала юному княжичу, куда ему идти и к чему ему стремиться.

Прирожденный монах, он теперь более чем когда‑либо чувствовал, что в жизни ему нет иного пути, как монастырь. Он уединился в тихом Спасовом монастыре на острове Каменном, стоявшем посреди громадного озера Кубенского. Когда он стал просить игумена принять его в число братии, игумен страшился исполнить это вследствие его высокого рода. Но князь успокаивал его словами, которые сказал о Себе Христос Спаситель: «Не приидох, да Ми послужат, но да послужу Аз».

Игумен просил только князя, чтобы, приняв на себя иго Христово, он не обертывался вспять. При пострижении князя было наречено ему имя Иоасаф. Иоасаф был индийский царевич, который ради Христа отрекся от царства и был великим подвижником‑иноком.

Двенадцатилетний инок Иоасаф изумлял братию своими подвигами. Он постоянно ходил ко всем службам, тут только и видели его братия, так как все остальное время он проводил один, в глубоком молчании.

Отрезанная волнами озера от мира, обитель действительно была уединеннейшим местом, где забывался мир.

Сколько было чудного в этом отроке, охваченном любовью Божественной! Быстро зрела его душа. В короткое время княжич взошел на такую высоту, что в нем стали действовать благодатные дары.

За вольное отречение от своего удела и от мирской славы княжича Андрея, инока Иоасафа, Господь дал ему обетование населить весь этот удел иноками, которые будут подражать ему.

Однажды в своей келье Иоасаф совершал пение псалмов, как вдруг раздался голос свыше: «Мир тебе, возлюбленный угодник Мой, Иоасаф».

– Я раб Твой, – отвечал трепетно отрок, – что обо мне судила, Владыко, благость Твоя?

– Видишь остров сей пустынный? – отвечал голос Господень. – Вокруг озера, сколько в долготу его и сколько в широту, ради тебя все Я заполню постниками, славящими имя Мое.

– Господи, – воскликнул Иоасаф, падши на землю, – если всесильна крепкая рука Твоя, если сбывается всякий глагол Твой, молю Твою благость, дай мне уразуметь, откуда придет все для подвизающихся в пустыне.

– Если они сохранят Мои заповеди, – отвечал голос, – и не будут думать ни о чем житейском, то Я сам обо всем этом промыслю…

Еще живя в теле, юный инок Иоасаф был как бы вне тела. Однажды благодать Божия вознесла его в райские селения, и он созерцал там дивные откровения, насыщался невещественной пищей, и тогда земная пища стала ему еще несносней. Он только раз в неделю, по воскресеньям, после причащения подкреплял себя пищей, затем всю неделю оставался в посте. Ему было семнадцать лет от роду, когда он почувствовал изнеможение…

Тогда призвал он к себе игумена с братией, заклинал их именем Божиим ничего не нарушать из устава обители. Когда ему становилось немного легче, он шел в церковь. На праздник Рождества Богоматери велел вести себя к алтарю для причащения, вернулся в келью и уже больше не вставал. Мысль о том, что он покинет их, была для братии так тяжела, что они предпочли бы сами умереть вместо него.

Итак, с трепетом смотрели они все, и среди них глубокие старцы, на медленное угасание того юноши, который мальчиком пять лет назад вступил к ним в обитель и за эти пять лет всех их превзошел своими подвигами, так что мог бы быть теперь учителем каждому из них. Все подходили к нему по очереди прощаться, и всех он обнимал и благословлял, как отец своих детей, прося их молиться за него.

Во время чтения молитвы на исход души он внезапно поднялся, подал игумену кадильницу. При том, склонив колени, он стал молиться Пречистой Матери Божией, чтобы Она за него и за братию обители была ходатаица к Своему Сыну. Он поминал всех родственных князей и княгинь, всех православных христиан и потом, возлегши на смертное ложе, просил братию молиться и сам шептал молитву, когда его душа воспарила в горние селения.

Так перешел он к Тому Богу, Которого одного любил от первых сознательных дней своих и к Которому Единому стремился. Лицо его в час кончины просияло светом. Это было десятого сентября 1453 года.

Тело князя‑подвижника было отнесено в церковь, но гроб оставался поверх земли, так как от мощей его текли исцеления.