I . Философские и социологические проблемы

                                    

                                                                                            А.О. БОРОНОЕВ

                                                                                      Санкт-Петербургский

                                                                        государственный университет

                                                                                                              

                             Свободно ли российское общество?

 

Понятие свободы чрезвычайно многообразно, поэтому определяется весьма разнообразно. Если идти по пути схоластических определений, трудно придти к некоему единству. Свобода в реальной жизни простое понятие, которое подчеркивает свободу индивида от окружающей среды, в первую очередь от институтов власти (управления). Она проявляется как защита фундаментальных ценностей индивида: вероисповедания, развития и самовыражения, политических и культурных предпочтений (выбора) и защиту его жизненных прав со стороны закона. Свобода имеет двоякий характер: с одной стороны, как абсолютная ценность; с другой – она имеет конкретно-исторический характер, регулируема той же средой и законами. Например, законы пока никто не отменял и не собирается этого делать из-за боязни анархии. Свобода, как видно из сказанного, цель-миф, ценность и конкретность взаимодействия индивидов и с институтами общества. Поэтому не может быть ее однозначной трактовки.

Функционирование постулатов свободы существенно меняет формы взаимодействия людей со средой, формирует их сожитие в условиях законов, что создает определенный стиль жизни, настрой. Так, в период господства политического и идеологического давления существовали свои формы проявления индивидуальности, взаимодействия индивида и власти, возможности выбора, которые существенно отличны от сегодняшних. Господствовали другие мифо- иллюзорные элементы идеологии.

В течение последних 20 лет происходят существенные изменения, особенно в Восточно-Европейских странах, включая Россию. Утверждаются новые идеологические предпочтения (либерализм) и в связи с этим критерии понимания свободы жителями этих территорий. Формируются демократические принципы взаимодействия с властью, наблюдается разнообразие политических, конфессиональных и культурных ориентаций (многообразие выбора), развивается законодательная власть и возможность жить индивидам под защитой законов справедливости. Все это можно характеризовать как прогресс, но пока как частично реализуемый, декларируемый. Свобода в нашем обществе установилась как ценность, как идеология, но не как практика жизни. Поэтому мы наблюдаем повседневные нарушения прав человека, оторванность власти от интересов индивида и его существования. Сформировавшаяся социально-экономическая среда и законы не дают право выбора (свободы).

Около 40 млн. человек (бюджетники, безработные, пенсионеры) находятся на грани нищеты, у них нет прожиточного минимума. Они не могут выбрать свой стиль жизни, кроме мысли о добывании средств для существования. Это ограничивает их свободу, т.к. бедный человек несвободен во всем. Он не имеет защиты, окружающая среда враждебна и ущемлен в фундаментальных правах. Российский гражданин в этом плане оказался в худшем положении, чем прежде (советские времена).

Рыночная экономика не только питает дух индивида творчеством, инициативой, новыми идеями, но и ущемляет его свободу на удовлетворение простейших потребностей, рождая неравенство. Можно говорить об особенностях страны, о менталитете населения (они существуют), но все это определено базовыми ценностями нового строя, строя индивидуализма и потребительства при отсутствии сдерживающих факторов гражданского общества.

Возможности проявления черт свободного гражданина сдерживаются также тем, что основные ресурсы оказались в руках небольшой части населения, которое отчуждает большую часть населения от активности, чувства свободы, деятельности. Бывший аляскинский губернатор Уолтер Дж. Хикл, автор теории общественной собственности в книге "Проблемы общественной собственности. Модель Аляски – возможности для России?" (М. 2004) пишет, что "в России по мере развития ее рыночной экономики должен открыться доступ к значительной части земель ее граждан, чтобы они могли строить свои дома, заниматься предпринимательством и обрабатывать собственную землю". Этого у нас пока не служилось. Но интересно его предупреждение. Оно звучит так "Однако русским надо задаться вопросом, кто должен владеть нефтью и другими полезными ископаемыми, залегающими в недрах на их земле, у них под ногами? Кому должна принадлежать рыба в российских морях? В чьей собственности должны находиться великие российские озера и реки….?" (с. 30).

Эти суждения весьма актуальны для нас, неравенство и отчужденность не формируют свободного индивида, и обществу надо искать пути.

Очень важный критерий свободы индивида – это политический и культурный выбор и реализация его прав. Если говорить о политической и культурной реализации индивида, то здесь мы видим отсутствие выбора. Политические партии аморфны и носят бюрократический или криминальный характер, культура "задавлена" штампами массовой и постмодернистской идеологий, в рамках которых трудно быть свободному индивиду. О реализации прав индивида, о функционировании в этом плане законов говорить не приходится. Сплошь и рядом мы видим неуважение к достоинству, собственности и жизни людей.

Сказанное говорит о том, что российское общество, несмотря на либеральные устои, демократические выборы властных структур, не стало свободным. Странно, что демократически сформированные институты не работают на утверждение свободы граждан. В этом, наверное, вина не только российского менталитета, но и той системы, которая у нас установилась. Надо искать выходы, помня, что свобода реализуется в первую очередь в реальной, повседневной жизни.

 

 

                                                                                              В. А. КОЛОСОВ

                                                                    Архангельский государственный

                                                                    технический университет.

 

                   Предмет и основные категории философии свободы.

 

В настоящее время существуют различные подходы в понимании свободы, но нет общей теории свободы. В тезисной форме мы попытаемся сформулировать основные положения общей теории свободы как специфической философской науки - философии свободы, не претендуя на их абсолютизацию, хотя и опираясь на уже известные знания по этой проблеме.

Каждую науку характеризуют ее специфические предмет и понятийный аппарат. И речь у нас пойдет прежде всего об этом.

Предметом изучения философии свободы, с нашей точки зрения, является сущность свободы, возможности и формы ее реализации. А в чем же заключается сущность свободы? По этому вопросу существуют разные точки зрения. С позиции марксизма, например, свобода – это познанная необходимость. Но такое понимание, как уже отмечалось в литературе, больше подходит по отношению к действиям больших групп людей, прежде всего классов, народных масс, общества в целом. Действительно, передовые классы, общество в целом, государство тем свободнее, чем они глубже и всесторонне познали необходимость, то есть объективные законы природы и общества. В этом случае у них есть возможность действовать в соответствии с требованиями этих законов, а не вопреки им, и, как следствие, принимать наиболее оптимальные практические решения.

 Понимание свободы, как познанной необходимости, относится тем не менее и к действиям отдельных личностей и небольших социальных групп, например, таких как семья, производственные, научные коллективы, коллективы работников образования и культуры и многие другие. Но здесь исключительно важна уже свобода, как это верно отмечается некоторыми исследователями, для деятельности именно отдельных личностей, для реализации их интересов, потребностей, творческих возможностей, целей, например, - отдельных писателей, художников, ученых и различных социальных групп, объединений, союзов и пр.

Поэтому представляется наиболее оптимальным объединение этих двух подходов в понимании сущности свободы. Исходя из этого, можно дать следующее определение сущности свободы. Свобода – это возможность субъекта (индивидуального и группового, включая общество) действовать в соответствии со своими интересами и целями и на основе познанных законов природы и общества.

«Сущность свободы» - это основная категория философии свободы как философской науки.

Наряду с ней, категориями философии свободы, по нашему мнению, следует считать: «цель свободы», «смысл свободы», «гуманизм свободы», «цена свободы», «масштаб (объем) свободы», «мера свободы», «вид свободы», «форма свободы», «условия свободы» и некоторые другие.

Цель свободы – это то, во имя чего ее добиваются. Сами цели могут быть разными: экономическими, социальными, политическими, духовными, цели по самореализации субъекта (индивидуального и группового) и т. д.

Смысл свободы – это ее высшее предназначение. Можно добиться конкретных целей в реализации свободы, но в конечном счете прийти к выводу о никчемности, мизерности достигнутых результатов, что «не стоила овчинка выделки».

Категория «смысл свободы» соприкасается с категорией «гуманизм свободы».

Гуманизм свободы в том, когда свобода направлена во имя человека, когда человек рассматривается как высшая ценность. С этим в свою очередь связана другая категория философии свободы – «цена свободы».

Цена свободы – это то, с помощью каких средств, методов, каким путем достигается свобода. Если свобода достигается за счет других людей, социальных групп, государств и т. д., то никакого гуманизма в такой свободе нет. О гуманистической направленности цены свободы можно говорить лишь тогда, когда свобода субъекта (индивидуального и группового) не приносит вреда другим индивидам и группам, обществу в целом. Общество же в свою очередь дает реальные гарантии свобод и прав своим гражданам. От этого зависит и масштаб (объем) свободы.

Масштаб (объем) свободы – это степень свободы, которую имеют люди. Можно, например, ее определить по шкале от 0 до 100 %, где 0 – это полная несвобода, а 100% - абсолютная свобода. Каждый может высказать мнение, насколько в процентном отношении он считает себя свободным, хотя это будет лишь субъективное мнение, реальность же может быть и иной. К тому же абсолютной несвободы не существует, даже в тюрьмах есть какие-то элементы свободы у людей. Абсолютной свободы в свою очередь  нет и никогда не будет, ибо человек зависит от природных условий, в которых он находится и от общества, в котором живет. «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя, - писал В.И. Ленин (П.С.С. Т.12.С.104). Масштаб же (объем) свободы зависит в каждый конкретный период от уровня развития общества, прежде всего развития способа производства, а также социально – политического строя и степени и глубины познания объективных законов природы и общества. От этого же зависит и мера свободы.

Мера свободы – это те возможности, которые имеют люди в реализации свободы. В классовом обществе, например, эти возможности связаны с положением того или иного класса в обществе и прежде всего с его отношением к средствам производства.

Вид свободы – это особенности, специфика той или иной свободы. Вид свободы характеризует специфика свободы в различных сферах жизни общества: экономической, политической, социальной, духовной, а также – профессиональной деятельности. Можно выделить внутреннюю и внешнюю свободу. Внутренняя свобода – это возможность для реализации субъекта в рамках группы, коллектива, общества, для ведения свободной деятельности. Внешняя свобода – это свобода по отношению ко своему организму (здоров человек или нездоров). Внешняя свобода – это также свобода по отношению к природе (насколько природные условия способствуют для ведения свободной деятельности).  Выделяют также «свободу от чего», от чего необходимо освободиться (например, эксплуатации, нищеты, различных форм гнета, войн и т.д.) и «свободу для чего» (например, для творчества, реализации своих возможностей, призвания, способностей и т. д.). Первую часто называют отрицательной свободой, а вторую – положительной. Полагаю, что эти определения неточны. «Свобода от чего» как и «свобода для чего» может быть и положительной и отрицательной. Точнее отрицательную свободу следует связывать с негативными, отрицательными действиями, а положительную с позитивными. И та и другая свобода может реализовываться в разных формах.

Форма свободы – это и есть форма ее реализации. Отрицательные формы – это грабежи, насилия, убийства, терроризм, войны. Положительные формы – это высокопроизводительный труд во имя людей, общества, деятельность, направленная на развитие и процветание своего отечества, гуманистическое творчество во всех его проявлениях.

Для реализации свободы необходимы соответствующие условия. Условия свободы и есть то, что нужно для ее реализации. Например, для победы социальной революции, которая характеризует возрастание свободы, необходимы объективные условия – конфликт между производительными силами и производственными отношениями и наличие революционной ситуации. Представитель любой профессии не может свободно творить, если нет соответствующих материалов, инструментов; металлург – без металла, художник – без красок, музыкант - без музыкальных инструментов. В то же время свобода может проявляться и в стремлении игнорировать те или иные условия. Вопрос состоит лишь в том, к чему приведет такая свобода?

 

 

                                                                                       Г.М. НАЖМУДИНОВ

                                                                        Ярославский государственный

                                                                       университет им. Демидова                                                                                                       

                                                                                                              

                          Свобода и отчуждение в современном мире.

Феномен отчуждения постепенно становится атрибутом человеческого бытия в современном обществе. Не реализуются прогнозы К. Маркса, Э. Фромма, П. Тиллиха и множества других мыслителей по поводу возможностей преодоления отчуждения и через это – расширения пределов свободы человека. Скорее наоборот, имеет место углубление и расширение сфер отчуждения, а, следовательно, сужение границ его свободы.

Почему подобное стало возможным? Как могли так сильно ошибиться в своих прогнозах столь незаурядные мыслители?

Человек живет в природе, в том числе второй, искусственной. Ее компоненты – техника, технология, производство, - эти рукотворные феномены, помимо их назначения – служить людям, удовлетворять потребности, негативно влияют на человеческое бытие. Эти плюсы и минусы так переплетены, что поставить итоговую оценку научно-техническим достижениям оказывается делом весьма сложным.

  Бурное развитие науки, техники как овеществленной силы знания, производства не могло не вызвать эволюцию отношений между человеком, обществом, с одной стороны, и наукой, техникой, промышленным производством – с другой. Поначалу НТР, ее итоги воспринимались как исключительно благотворные, гуманные, ибо умножали силу человека, мощь его разума, власть над природой, социальными связями и взаимодействиями, превращая человека якобы во всемогущее существо, поднимая его авторитет до предела. Возникла своего рода эйфория, в условиях которой осознать и адекватно оценить происходящее было весьма проблематично. Между тем все явственнее стал давать о себе знать своего рода порочный круг, названный на Западе «фаустовской сделкой»: издержки технологии парируются еще большей технологией, которая рано или поздно ведет к еще большим издержкам.

Научно-технический прогресс обернулся регрессом для природной, социальной и культурной сред обитания человека, ухудшением жизненно важных параметров, в конечном счете снижением уровня жизни людей и человеческих качеств.

Технократизм первоначально понимался как концепция, согласно которой не политики, а только «техники» и бизнесмены могут успешно управлять экономикой и государством. В человеческом измерении, данный феномен являет собой условие, образ и стиль жизни, ее социальную «начинку», способ мышления. Он вырос в могучую и тотально действующую силу социума, которая как неумолимый рок превращает человека – потенциального творца – в пожизненного исполнителя чужой воли, лишает его возможности самосозидания, строительства своей жизнедеятельности в соответствии со свободой воли, а поэтому как бы освобождает от ответственности за ее итоги. Технократизм не требует высокой профессиональной компетентности, творчества, гражданской активности: отлучая от достижений культуры, намеренно тормозит интеллектуальный и духовный рост человека.

Он проявляется в отчуждении человека от результатов его же труда, как следствия отчуждения от владения средствами производства; в отчуждении от прав и свобод, хотя, возможно, и формально провозглашенных, от общечеловеческих идеалов, ценностей культуры, а в конечном счете – от возможности человека самореализоваться. Технократизм коренным образом снижает социальный статус человека. Не понимая сущности и предназначения последнего, технократы, в особенности власть предержащие, превращают своих сограждан всего лишь в послушное существо, исполнителя, в средство реализации программ, часто неразумных, иррациональных и прозрачно антигуманных.

Таким образом, отчуждение и технократизм как теоретические представления и как социальные, точнее антисоциальные явления, и прежде всего как явления, связаны друг с другом причинно-следственным образом. Так, с одной стороны, отчуждение есть результат, следствие технократического, антигуманного отношения к человеку, его интересам, сущности, идеалам, устремлениям, к созданию условий для реализации человеком своих возможностей. С другой стороны, отчуждение, отчужденность человека от возможности реализовать свою сущность выступает в качестве технократических проявлений в экономике, экологии, политике, в форме общественного устройства.

В общей форме отчуждение проявляется в виде конфликта между актуальным человеческим существованием и способностями человека, так как собственная его деятельность становится в условиях, порождающих отчужденность, чуждой для человека, противостоящей ему силой, которая угнетает его, вместо того, чтобы он господствовал над ней. Она воспринимается данным эмпирическим индивидом не как его собственная сила, а как некая чуждая, вне его стоящая власть, о происхождении и тенденциях развития которой индивид ничего не знает.

Личность в такой драматической ситуации не может стать и оставаться целостной. Наконец, частичный индивид и антигуманное общество, взаимно порождая друг друга, помимо вышесказанного, отчуждаются и от природы, бездумно и безоглядно «покоряя» ее, эксплуатируя без всякого прогнозирования и опасения пагубных последствий, доводя ее в конечном счете до состояния, непригодного для жизни в ней в самых элементарных формах. Приведенное развернутое определение сути отчуждения показывает всю его антигуманность, вызывает у человека протест, подлинный бунт, указывая тем самым на необходимость гуманизации жизни людей, что является одним из условий для обретения ими подлинной свободы.

 

 

                                                                                          Н.П.ШАХОВ                     

                                                       Белорусский государственный

                                                            технологический университет

 

О соотношении свободы индивида и свободы социальных отношений

 

В настоящее время правоведы за рубежом не видят юридического различия между двумя понятиями: правом и свободой. Так, если субъективное право (право отдельной личности) определяется как мера возможного поведения лица, то данное определение целиком подходит и к пониманию свободы. Согласно ч.1 II ст. Германского Основного закона (конституции) "все немцы пользуются свободой передвижения в пределах федеральной территории", то ч.2 той же II ст. утверждает, что "это ПРАВО может ограничиваться лишь законом или на основе закона" - (курсив наш, - Ш.Н). Следовательно, в данном случае свободу германский законодатель понимает как право.

О тесной взаимосвязи свободы с законом, правом писал в свое время еще Цицерон: "чтобы пользоваться свободой, мы должны быть рабами законов. Только там где верховодит право, надежно защищено и сохраняется достоинство, личная безопасность, имущество и в целом свобода человека. Каждый чиновник, администратор обязан управлять не по своему усмотрению, а в соответствии с законом. Все в обществе - от слуги и до короля должны подчиняться авторитету закона, права. Только в этом случае будет обеспечена свобода каждого в отдельности и всех вместе" [1].

Вслед за Цицероном, хотя и с определенными нюансами, многие философы и социологи стали рассматривать свободу как деятельность в соответствии с законами. Это например, Т.Гоббс, Вольтер, К.Маркс и другие. Но Цицерон, как видно из его цитаты, четко проводит мысль не только о неразрывной связи свободы с правом, законом, но и о необходимости рассматривать свободу отдельного человека, индивида в тесной связи с обеспечением свободы других людей, свободы "всех вместе" [1].

Идея гармоничного сочетания свободы / прав / индивида со свободой / правами / других людей нашла отражение во французской Декларации прав и свобод человека и гражданина от 1789г., где в четвертой статье свобода определяется как "возможность делать все, что не приносит вреда другому".

В XVII веке основоположник либерализма Д.Локк ставит во главу угла уважение и соблюдение гражданской самостоятельности индивида, абсолютизируя тем самым свободу (права) отдельного индивида по отношению к свободе (правам) социальных общностей – семьи, коллективов, классов, народов. Он же сформулировал и кредо либералов - "все разрешено, что не запрещено законом".

В XX в. актуальной становится проблема противоречия между индивидуальным и общим благом. По этому вопросу существуют два подхода: первый предполагает следующее суждение: общее благо есть сумма индивидуальных благ, путь к общему лежит только через индивидуальное.

Второй подход основывается на посылке: путь к индивидуальному благу лежит через общее благо, индивидуального благополучия и счастья можно добиться заботясь главным образом о благе народа и страны в целом.

Абсолютизация первого подхода таит в себе опасность крайнего индивидуализма и эгоизма, которые в конечном счете способны разрушить всякую социальную общность.

Во втором подходе всегда содержится опасность забвения блага отдельно взятого человека, вырождения в тоталитаризм.

В последние годы приобрела большую популярность концепция всеобщего блага как сумма индивидуальных благ, что позволяет говорить о том, что в данный момент либерализм становится более привлекательным, и, как следствие, права отдельного индивида приобретают верховенство над коллективными правами. В то же время общество становится рыхлым, аморфным, приобретает вид некоего "броуновского движения" – каждый за себя, один Бог за всех.

Цицерон, будучи сторонником Аристотелевской концепции всеобщего блага и последовательным государственником, резко осуждал подобное положение вещей в обществе. Он "вполне заслуженно называл глупым того,– утверждал известный общественно-политический деятель Белоруссии XVII-начала XVIII века А.Волан,– кто потеряв общее, думает сохранить свое индивидуальное благополучие. Ведь только целостность государства обеспечивает целостность всего частного имущества. И если ты предал государственное, то ты ничего не сохранишь и своего" [2].

И развивая далее мысль Цицерона в своей работе "О политической или гражданской свободе" (Краков, 1572), А. Волан рассказывает. Когда Константинополь был осажден турками, его знатные и привилегированные граждане вместо того, чтобы совместными усилиями защищать свой город, начали прятать богатство в земле, хотя на те же золото, бриллианты и т.п. можно было пригласить много наемников для защиты города из других стран. После того как турки взяли город и нашли все эти богатства, они много удивлялись дурости, тупости и жадности константинопольской знати.

Возникает законный вопрос: не нужно ли нынешнему руководству России, к тому же взявшему в качестве государственного герба герб бывшей Восточно-Римской империи со столицей Константинополем, извлечь соответствующие уроки и сделать определенные выводы на будущее?

Кстати, поставив в качестве высшей цели государства достижение ВСЕОБЩЕГО БЛАГА, понимаемого сейчас как равенство стартовых возможностей для всех, можно не только избежать противоречия между индивидуальной свободой и свободой коллективной, но и использовать эту цель в качестве той НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕИ, которая сможет КОНСОЛИДИРОВАТЬ ВСЕ РОССИЙСКОЕ ОБЩЕСТВО.

 

 

Литература

1.Цицерон. Диалоги. О государстве. – О законах. М., 1966.С.18.

2.Памятники философской мысли Белоруссии XVII- третьей половины XVIII в. Составитель и подготовка текстов С.А. Подокшина.–Мн.,1991.С.50.

 

 

                                                                                                 А.И. ЕСЮКОВ

                                                            Северодвинский филиал Поморского               

                                                            государственного университета

 

                                        Концептуальные основания

                       консервативной традиции Н. М. Карамзина

Первые попытки концептуального осмысления традиции консерватизма в культурно-историческом опыте России приходятся на конец ХVIII – начало ХIХ вв. Революционные события во Франции на исходе века Просвещения активизировали интерес к историческому прошлому Отечества, способствовали росту национального самосознания и переоценке процесса «европеизации». В центре внимания образованных русских людей оказались история государства, быт, нравы и устои национальной жизни. Старый вопрос о соотношении «древней» и «новой» России вновь наполнился «живым содержанием». В трудах Н.М. Карамзина обнаруживаются основательные поиски «особого пути» России, прежде всего, в статьях «Вестника Европы» за 1802-1803 гг., в записке Александру I «О древней и новой России в её политическом и гражданском отношениях» (1811), в «Предисловии» к «Истории Государства Российского» и в ряде других работ.

В 1794 г. мыслитель осознал крушение «утешительной системы» просветительских иллюзий. «Век Просвещения» стал для него неузнаваем «в крови и пламени», «среди убийств и разрушения». Последними скрепами распадающегося личностного и исторического бытия для философа и патриота остались «драгоценная вера» в существование «всетворящего Бога», в «действие Провидения» и историческая память. «Записка» Карамзина стала закономерным результатом его мировоззренческой трансформации, суть которой А. Валицкий удачно определил как «романтический консерватизм». Задача сообщения – выделить философско-мировоззренческие основания «предславянофильского» идейного комплекса, составившего концептуальное ядро российского консерватизма. (Ссылки на «Записку» даются в тексте по изданию: Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. М., 1991).

 

К концептуальным основаниям консервативной парадигмы видения российской социальной реальности можно отнести, на мой взгляд, следующие основополагающие идеи Н.М. Карамзина:

· религиозное понимание мира и человека как главная структурирующая ценность его мировоззрения. Человек рассматривается как продукт «творения», поврежденный грехом и нуждающийся для «спасения» не только в «благодати», но и в прочной государственной власти; выдвигается идея цельной личности, соединяющей разум, чувство, сердце, волю; доминирует недоверие к индивидуальному человеческому разуму; при анализе соотношения «внутренней» и «внешней» свободы человека на первый план выводится «внутренняя свобода»;

· органицизм и идея ранга. Общество понимается как организм, обладающий внутренней способностью к самовоспроизводству на основе традиций. Несовершенство «человеческой природы» обусловливает, по его мнению, необходимость сословного, строго иерархического (пирамидального) построения общества и государства, возглавляемого монархом с неограниченной законом властью. Цель общественной деятельности понимается как служение каждого на своем месте. Отвергается возможность произвольной замены элементов, тем более – механического перенесения из чужых и чуждых культур. Основание гражданских обществ неизменно, отмечал Н.М. Карамзин, «можете низ поставить на верху, но будет всегда низ и верх, воля и неволя, богатство и бедность, удовольствие и страдание». Общество и человек рассматриваются в единстве, но «общее благо» выводится на первый план. На этой основе критикуются индивидуалистические ценности, «дух торговли» и неумеренная «любовь к богатству»;

· просвещенная монархия предстает единственной легитимной властью, выражающей своеобразие исторического процесса в России. Форма правления и жизнеустройство народа признаются порождением «духа народного» и традиций. Карамзин солидарен с М.В. Ломоносовым в том, что Россия «основалась победами и единовластием, гибла от разновластия, а спасалась мудрым самодержавием» («Записка», с. 22). Самодержавие рассматривается как «палладиум (залог общественного благополучия. – А.Е.) России» («Записка», с. 105). Власть государя ставится выше закона, но ограничивается совестью монарха и традициями народа, теория разделения властей критикуется. «Дворянство и духовенство, Сенат и Синод как хранилища законов, над всеми – государь, единственный законодатель, единственный источник властей. Вот основание Российской монархии, – пишет Карамзин, – которое может быть утверждено, или ослаблено правилами царствующих» («Записка», с. 109, 48). Самодержавие обосновывается Карамзиным территориально-географически – «обширностью пространств», расположенностью России между Азией и Европой; исторически – «Самодержавие, – пишет он вслед за Ломоносовым, – основало и воскресило Россию» («Записка», с. 48); политически и религиозно-нравственно («Записка», с. 32). Карамзин противопоставляет монархию республике и «самовластию» – деспотизму. Слово вольность употребляется историком с эпитетом «гибельная». Тирания как «пагуба самовластия» признается «злоупотреблением самодержавия» («Записка», с. 40);

· общественный прогресс понимается, прежде всего, как нравственное совершенствование личности, предполагающее разумное дозирование институциональной свободы. Опора на дворянство и духовенство, защита крепостного права необходимы знатоку отечественной истории «для твердости бытия государственного». «С переменою государственного устава»,- пишет он,- «Россия гибла и должна погибнуть» («Записка», с. 48); Карамзин называл крестьян «братьями по человечеству и христианству», но вместе с тем полагал, что «безопаснее поработить людей, нежели дать им не вовремя свободу, для которой надобно готовить человека исправлением нравственным» («Записка», с. 73-74);

· православие как основа сохранения самобытности России. Карамзин осуждает Петра I за упразднение патриаршества и подчинение духовной власти светской. Он полагает, что «власть духовная должна иметь особенный круг действия вне гражданской власти, но действовать в тесном союзе с нею... Явная, совершенная зависимость духовной власти от гражданской предполагает мнение, что первая бесполезна, или, по крайней мере, не есть необходима для государственной твердости» («Записка», с. 36). «Дух народный и вера, - пишет Карамзин, - спасли Россию во времена самозванцев» («Записка», с. 32). «Дух народный», разъясняет историк, есть «уважение к своему народному достоинству». Идея «объединения церквей» рассматривается как латинское прельщение «шайки иезуитов», «презрение русских обычаев и веры» («Записка», с.26). Перенос столицы, как сакрального центра православного самодержавного государства, из Москвы на «северный край государства» представляется, вслед за М.М. Щербатовым, «ошибкой Петра» («Записка», с. 37);

· патриотизм против космополитизма и национального нигилизма («европейничанья»). «Мы стали гражданами мира, – пишет Н.М. Карамзин, – но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России» («Записка», с. 35). Русская одежда, пища, борода, продолжает он, «не мешали заведению школ», государство «может заимствовать от другого полезные сведения, не следуя ему в обычаях. Пусть сии обычаи естественно изменяются, но предписывать им уставы есть насилие, беззаконие и для монарха самодержавного» («Записка», с. 33). Карамзин отмечал в статье «О любви к Отечеству и народной гордости», что «мы излишне смиренны в мыслях о народном своем достоинстве... Кто самого себя не уважает, того, без сомнения, и другие уважать не будут... русский должен по крайней мере знать цену свою». Карамзину чужд изоляционизм: у Запада «хорошо и должно учиться; но горе и человеку и народу, который будет всегдашним учеником!». Вредным следствием «Петровой системы» признается также то, что «чужеземцы овладели у нас воспитанием» («Записка», с. 43);

· критика реформаторского оптимизма и веры в «закономерно-поступательное» развитие общества как исторической безответственности. Карамзин акцентирует очевидный факт: далеко не всякие изменения являются развитием. Он уверен, что «сильною рукою» Петра «дано новое движение России; мы уже не возвратимся к старине!» («Записка», с. 37). «Благоразумная система государства» продолжает его век и наоборот («Записка», с. 109).

 

 

                                                                             Г. П.  МОНАСТЫРСКИХ

                                                                     «Севмашвтуз» г. Северодвинск

 

                           Русская идея: современное звучание                                        

                                                                                                         

Традиционная для XIX - начала XX веков полемика между «западниками» и «славянофилами» проявилась в 80-е годы XX века как дискуссия между «демократами» и «патриотами», в центре которой - проблема основных путей модернизации российского общества. Исходным пунктом авторских размышлений является понимание темы B.C. Соловьевым: «...ни один народ не может жить в себе, чрез себя и для себя, но жизнь каждого народа представляет лишь определенное участие в общей жизни человечества. Органическая функция, которая возложена на ту или иную нацию в этой вселенской жизни, - вот та истинная национальная идея, предвечно установленная в плане Бога». (В.С.Соловьев. Русская идея./В. С. Соловьев. Соч. в 2-х томах. Т.2.М., 1989. С.220.). По моему мнению, Русская идея не