Сумасбродный бред материализма

Товарищи слушали Колупаева хотя и неспокойно, но с большим интересом, а Шмелькин проникся даже некоторым уважением к нему. "А ведь правду говорит этот отец дьячок, — подумал Шмелькин. — В самом деле, как же тогда мир и вся материя останутся без мыслей и без всяких понятий? Солнце разве начнет думать". Но он вспомнил, что и о солнце наука говорит, что оно сначала погаснет, а потом совсем погибнет. Шмелькин не выдержал и возразил Колупаеву:

— Солнце тоже умрет и уничтожится.

— Тогда, значит, еще хуже будет, — продолжал Колупаев, — материя совсем станет бессмысленной, безмозглой и мертвой. И такое убийство над собой сделает сама материя, другому некому этого сделать: по вашему учению, только одна материя и существует в мире; она, таким образом, совершит самоубийство, превратится в труп, причем сделает это сознательно и осмысленно. Теперь уже она это сознает и возвещает посредством своего мыслительного аппарата — ученых голов современного человечества. Но, спрашивается: зачем же она это будет делать? Зачем ей кончать с собой самолишением разума и самоубийством? Какая в этом цель? Так долго она старалась, чтобы приобрести себе разум и стать мыслящей, сознающей и самосознающей персоной; наконец, она достигла этого счастья: теперь она мыслит и познает. И вдруг — все это разлетится прахом, не останется даже воспоминаний о былом разумном ее существовании, так как и вспоминать-то будет некому. К чему же тогда наше собственное существование? Что толку в нашем развитии, в нашей науке, культуре, цивилизации? Подумайте-ка об этом, товарищи.

Колупаев так увлекся своими рассуждениями, что оставил свое место около книг и почти вплотную подошел к председательскому столу. Шмелькин уже не затыкал своих ушей от громовых звуков колупаевской речи, да и Колупаев снизил теперь свой мощный голос. Он говорил товарищам по-дружески, сердечно, словно уговаривая их в интимной беседе — бросить этот бред материалистический, оставить эту несуразную веру материализма в мыслящую материю и признать, что человек живет и мыслит разумной и свободной душой.

— Ведь вы только поразмыслите серьезно, к чему ведет ваша вера в материю. Если на самом деле мыслит в нашей голове мозг, а не душа, которой, по-вашему, совсем не существует, мыслит и познает эта серая масса вещества, состоящая из элементов, если сознают в нашем мозгу все эти азоты и кислороды, фосфоры и серы, то чего же стоят все наши познания, вся наша наука, весь наш умственный прогресс? Ведь все это оказывается только игрой и пляской элементов, проказами и шуткой фосфора и хлора, азота и углерода. Никаких, в сущности, знаний нет. Даже самая вера во всю эту деятельность материи — не ваша вера, а вера этих же элементов, просто фокусы серы и железа и других их товарищей, забравшихся в ваш череп. Вас же совсем нет…

"Что за чертовщина, в самом деле, этот материализм", — подумал опять Шмелькин и посмотрел на Логинова, молча сидевшего возле стола и тоже о чем-то размышлявшего. "И зачем только этого дурака прислали к нам из Москвы", — с сожалением подумал о Логинове Шмелькин. А Колупаев все продолжал говорить перед ним:

— Неужели вам не смешно думать, что весь этот величественный и непостижимый мир со всеми своими в высочайшей степени разумными законами, со всеми таящимися в нем чудесными силами стал только тогда познавать себя, когда в пустой человеческой голове развилась и сорганизовалась серая масса в несколько фунтов весу. Только с этого момента мир стал разумным и сознательным? Неужели можно без смеха утверждать, что вся мировая материя, так дивно построенная в необъятный мир, т.е. вся Вселенная, узнает о себе кое-что только посредством головы какого-нибудь Аверьяна Васильевича, или Кирилла Парамоновича, открывших какую-нибудь штуку в своей лаборатории. И вы, материалисты, кричите после этого: материя познает себя! Весь мир развивается и совершенствуется! Подумаешь, экая сила эти Парамоны да Андроны, открывшие какую-нибудь козявку! Да они в самой-то этой козявке толком не разберутся.

Да вы подумайте только, товарищи, кто же самую козявку-то создал! Ведь сотворить ее — дело поважнее и позамысловатее, чем уже готовую ее отыскать в каком-нибудь навозе. Да и самих-то этих Парамонов, которыми вы так кичитесь, кто создал? По-вашему, материя. Так, значит, она еще до них была такой разумной и такой гениальной даже, что насоздавала бесчисленные биллионы чудесных и непостижимых нашим умом дел и всяких творений. Как же вы решаетесь после этого утверждать, что только с появлением в мире человеческого мозга весь мир стал разумным и сознательным. Это же курам даже на смех. Так думать, так верить действительно может только какая-нибудь тупая сера или глупый фосфор. Вам, в самом деле, товарищи, не стыдно держаться такой глупой веры?

— Что мы, дураки что ли, что будем держаться такой веры? — огрызнулся один из товарищей.

— Это же вера атеистов-материалистов, — разъяснил ему Колупаев. — Ведь вы же не признаете ни в человеке, ни в самом мире существования какого-нибудь разумного и духовного начала. По-вашему, есть только одна материя — больше ничего. Вы именно утверждаете, что материя, а не кто другой — другого же ничего нет, — именно материя мыслит и сознает. И так как мыслит и сознает во всем мире, по вашему учению, только человек, то, стало быть, только в человеке, только через его мозг материя мыслит, только с момента появления на свет человеческого мозга весь мир стал познавать себя, стал мыслить и кое-чему учиться. Вот ваше учение! Вот ваша вера! А так как мозг состоит из разных элементов: кислорода, азота, фосфора, хлора, серы, то ясно, что это они именно мыслят, они сознают и познают, они чувствуют, радуются или печалятся, они и видят, и слышат, и говорят, они и науку создают, и культуру развивают. Они все делают. Вы верите в разумность и ученость какой-нибудь серы, сидящей в вашем мозгу, или хлора, туда же забравшегося. И, собственно, даже не вы верите, а верят вот эти же самые элементы…

Товарищи были ошеломлены разъяснениями Колупаева. "Вот так штука, — удивлялись они, некоторые даже трясли головой, словно желая убедиться: там ли мыслящие элементы, — значит, если нет души, то и нас нет. Ловко вывел этот дьячок".

Товарищи с удивлением смотрели на Колупаева, не зная, что ему ответить. Но их и на этот раз "выручил" Козырев. Он с волнением и почти с дрожью в голосе крикнул председателю:

— Я прошу слова!