Человек рождается для страдания

Иудаизм превозносит в первую очередь царство Бога и Его божественного закона, а все остальное, включая человеческие страдания, служит неясным и не особо интересным фоном. Отношение к злу и страданию в этой религии двоякое. Что неудивительно: в иудаизме ко всему двоякое отношение, на то он и иудаизм.

С одной стороны, страдание может быть интерпретировано как наказание за человеческие грехи, главный из которых — грех несоблюдения Божественного закона. Судьба не только иудея-грешника, но и иудея-праведника в том, будущем мире всецело зависит от его положительных или отрицательных поступков в мире этом. Все точно так же, как и в других монотеистических религиях: приобретение земных благ наносит ущерб вечному блаженству, а страдания верующего при жизни будут обязательно компенсированы в загробном мире.

Первое упоминание страдания как наказания за грех встречается в самой известной истории книге Бытия: Адам и Ева, ослушавшись Бога, были наказаны изгнанием из рая, болезнями и потерей бессмертия. Но даже если иудей следует Божественному закону и соблюдает все правила ритуала, ему не удастся избежать греха и наказания за него. Можно даже не задаваться вопросом «за что?» Грехов всегда хватает, и человек всегда заслуживает наказания за них.

«Никакое военное поражение не казалось абсурдным, никакое страдание напрасным, ибо за всяким подобным “событием” всегда угадывалась воля Яхве», — писал Мирча Элиаде в «Мифе о вечном возвращении».

Тем немногим праведникам, которые были наказаны исключительно сильными страданиями, хотя вели нечеловечески праведную жизнь и никакого наказания явно не заслуживали, древние израильские пророки и мудрецы объяснили причины их несчастий тем, что, увы, всемогущий Бог не является абсолютно справедливым, а временами предстает даже очень злобным, завистливым и мстительным. При этом Бог часто зловеще молчит и безучастно подвергает свой народ огромным страданиям:

«Боже! <…> Ты отдал нас, как овец, на съедение и среди народов рассеял нас. <…> Ты отдал нас на посрамление соседям, на посмеяние и поругание — окружающим нас. <…> Но мы не забыли Тебя и не изменили завету Твоему. <…> Пробудись, почему спишь Ты, Господи? Пробудись, не оставь навсегда! Почему скрываешь Ты лицо Свое, забываешь, что мы бедны и угнетены?»

(Тегилим, 44:6–25).

Таков наш Бог, и мы обязаны Его безмерно уважать, сильно любить и ждать от Него награды в этой и последующей жизнях. Вот уж не знаю, устроило и успокоило ли несчастных и незаслуженно пострадавших такое объяснение или нет. Меня бы точно не устроило и не успокоило.

С другой стороны, неизбежное страдание иудаизм воспринимает как средство познания жизни, духовного роста, приближения к Богу и возможности «увидеть Его лицо»: «…человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх» (Ив. 5:6–7). На протяжении столетий мудрецы иудаизма говорили, что препятствия необходимы для полноценной религиозной жизни, и рассматривали страдания праведников как испытание, дарованное любящим Богом для получения нравственного урока, укрепления веры и терпения. Страдания возвышают человека, облагораживают его дух и очищают душу от налета высокомерия и грубости: «Не знать страдания значит не быть воистину человеком» (Мидраш).

Муки избавят иудея от нечистоты и побудят его вновь обратиться к Богу: «Когда ты будешь в скорби, и когда все это постигнет тебя в последствие времени, то обратишься к Господу, Богу твоему, и послушаешь гласа Его» (Вт. 4:30).

Иудаизм угрожает человеку несчастьями, они ему нужны, так как без них не удастся вернуть человека к Богу. Без перенесенных страданий награда за праведность в будущем мире полной быть не может. Этим самым первая настоящая монотеистическая религия ясно говорит, что преходящие земные блага и земное счастье являются злейшими врагами вечных благ и счастья загробного.

Добавлю к этому, что когда нормального человека постигают большие несчастья, особенно когда он испытывает страх смерти, то в поиске тщетной надежды готов возвратиться к кому угодно, к любому Богу и даже к дьяволу.

Вопрос насчет загробной награды, особенно проблема своевременного ее получения, сложный и подозрительно напоминает знаменитую восточную притчу про Ходжу Насреддина:

«Однажды Ходжа неосторожно похвастался, что сможет научить своего осла говорить. Услышав об этом, эмир повелел заплатить Ходже 1000 таньга с условием, чтобы тот показал ему говорящего осла через некоторое время. Дома жена Ходжи начала плакать и убиваться:

— И зачем ты обманул эмира, зачем взял деньги! Когда он поймет, что ты его обманул, он бросит тебя в темницу!

— Успокойся жена, — ответил Насреддин, — и получше спрячь деньги. Я оговорил себе двадцать лет сроку. За это время либо ишак издохнет, либо эмир».

В данном случае все просто: скорее всего издохнет сам верующий и получить награду будет некому.

Маймонид уверен, что божественный смысл страданий и невзгод заключается в жестком отборе и закалке духовно здорового ядра избранных верующих. Существование мистической божественной силы гарантирует, что тяжелые испытания временны и не приведут к полному истреблению еврейского народа и его веры. Все страдания — всего лишь переходной этап к будущему духовному совершенству. Выходит, что у индивидуальной еврейской жизни нет никакой цены, а ради веры в Бога и будущего духовного совершенства можно пожертвовать большей частью еврейского народа.

Ясно, что Маймонид хотел сказать и сделать как лучше, хотел ободрить страждущих, но получилось, как мне кажется, не совсем так, как было задумано. Вернее, совсем не так. Говоря народным языком, Маймонид, не желая того, накликал большую беду. И не одну беду: увы, бед в последующей истории еврейского народа было очень много. В конце концов, важна ведь не трактовка страданий, а реальные страдания. Важное заключается не в том, как евреи относятся к злу и страданиям, а как зло и страдания относятся к евреям. В этой фразе нет никакой казуистики: евреи, пожалуй, единственный народ в истории, который подвергался жесточайшим преследованиям за все время своего существования как этноса, и с этой точки зрения на самом деле является народом «богоизбранным». Евреев выгоняли из Египта, Палестины, Англии, Испании, Португалии, Франции и Швейцарии, и эти печальные события стоили еврейскому народу сотен тысяч жизней. Тем не менее эти преследования и смерти меркнут в сравнении с тем, что произошло с евреями в середине просвещенного XX века.

Идею, что страдание представляет собой средство духовного роста, позволяющее приблизиться к Богу, иудаизм передал, как передают эстафетную палочку, своему более успешному преемнику — христианству. Эту палочку христианство понесло куда быстрее иудаизма и сумело унести намного дальше.

О страдании — лучшем друге христианской добродетели

И кто не несет креста своего и не идет за Мною,

не может быть Моим учеником.

Лк. 14:27

Если попросить любого истинно верующего христианина описать суть его религии в одном предложении, то он почти наверняка скажет: «Христианство — религия любви». Этот ответ настолько долго вдалбливали ему в голову, начиная с раннего детства, что он выпалит его совершенно не задумываясь.

А зря. Если бы он хотя бы на мгновение задумался и засомневался, то сразу бы увидел, что возможен и значительно более точен другой ответ: христианство — это в самую первую очередь религия страдания и смерти. Именно культ страдания и смерти, а не культ любви лежит в основе христианского учения. Для христианства ценность жизни верующего измеряется исключительно тем, как много он страдал: различные виды страдания пронизывают христианскую доктрину насквозь — сверху донизу и от одного края до другого. Такой вывод абсолютно очевиден даже после поверхностного знакомства с трудами Отцов Церкви и богословов Средних веков, выслушивания речей современных христианских авторитетов и просмотра бесчисленных изображений на религиозную тему в храмах и музеях.

Страдание является в христианстве главной мировоззренческой установкой и ключевой ценностью, что очень хорошо видно в двух основных сюжетах религии — мученической смерти Христа и ужасах Апокалипсиса, — в повседневных религиозных ритуалах и церковных благословениях, в отшельничестве, лишениях и мазохизме религиозных фанатиков.

Иероним Босх. Несение креста. 1516

Представляете, как тяжело было Христу проповедовать такому народу!

Самый первый и самый главный христианский нарратив — это Страсти Христовы. За две тысячи лет безраздельного господства христианской идеологии он очень прочно укоренился не только в общественной культуре и коллективном сознании, но и глубоко проник в повседневную жизнь христианского обывателя. Эта картина известна всем, даже детям в начальных классах: измученный Христос, подчиняясь железной божественной воле Бога Отца, несет свой крест на Голгофу. Несколько позже Его к этому кресту привязывают, распинают, бичуют и мучают. Он умирает, но не навсегда и не бессмысленно, а для того, чтобы быстро воскреснуть и вознестись для встречи со Святым Духом и своим божественным Папой. Все, можно бежать праздновать Пасху.

Нарратив Страстей Христовых жизненно необходим для христиан по всему миру. Это я, конечно, не про тех верующих, которые ходят в церковь исключительно для того, чтобы продемонстрировать всем новое платье, бриллиантовое колье или часы «бреге» на крокодиловом ремешке. Это я про настоящих, искренне верующих, и особенно про тех наших общих предков, которые жили в те славные времена, когда деревья были маленькими, а луки за спиной воинов большими.

Одну вещь, прежде совершенно немыслимую и невозможную, христианство все же сделало блестяще — сумело развернуть человека от естественной тактики избегания страданий, присущей здоровой человеческой психике, в сторону осознанного и добровольного их поиска. Страдание стало основной жизненной ценностью, культом, навязчивой идеей, наваждением, необходимостью, принципом оценки действительности и источником высшей радости и удовольствия.

Стало приветствоваться изображение мучений всех видов: израненного тела с потоками крови, гниющей плоти, предсмертных судорог и физического уродства. Страдание превратилось в главное кредо христианского искусства. Откройте любую книгу по изобразительному искусству Средних веков — и вы сразу найдете массу уродов, чудищ и реки крови.

Как же мы к этому пришли? Не может же быть, что все европейское население сошло с ума? Как страдание и боль перестали вызывать отвращение, как это было в Античности, и стали Божественными ценностями? Как не только страдание, но и воспоминание о нем превратились в источник неописуемой радости? Какими причинами можно объяснить возникновение в христианстве радикального культа страдания?

Христианское страдание — повторение пути Христа. Христианский культ страдания является не чем иным, как отражением и повторением пути Христа, который страдал, мучился и отдал свою жизнь ради спасения всех нас. Cвоей смертью Он искупил грехи человеческие, включая самый главный из них — первородный. Разве такой дар не достоин ответного страдания со стороны верующего?

Нет ничего более достойного, чем повторить жизненный путь своего любимого Отца, Учителя и Большого брата.

Мартин Лютер видел в страданиях главную цель веры и очень боялся, как бы христиане «не остались без креста». Он пишет в «Проповеди о страданиях и кресте»:

«Для чего Бог Отец все это устроил, а именно — Он тем самым хотел помочь, — помочь не Христу страдать, ибо Христос вовсе не имел нужды в таких страданиях, но в страданиях этих нуждались мы и весь род человеческий <…> Христос Своими страданиями не только избавил нас от дьявола, смерти и грехов, но страдания Его служат еще и примером, которому мы должны следовать во время наших страданий. <…> Нам следует страдать, как Христос, чтобы уподобиться Ему».

Причем это должен быть реальный крест и реальные страдания, доставляющие немало огорчения и боли, например серьезная угроза имуществу и чести, телу и жизни. Такое страдание ощутимо, оно тяжело гнетет, иначе это не страдание.

Однако верующий никогда не достигнет необходимого уровня страданий и всегда останется виноватым перед любящим его Богом. Никодим Святогорец в «Невидимой брани» писал: «<…> держи на уме, что всякая наша печаль, скорбь и страдание ничто в сравнении с болезненными мучениями и ранами, коими поражаемы были душа и тело Господа во время спасительных страстей Его, нашего ради спасения».

Такое объяснение настолько несуразно, что даже не заслуживает никакой критики. Хуже, чем поставить телегу впереди лошади и начать двигаться назад к светлому будущему. Представьте себе, что человек сам выковал меч, потом отрубил себе этим мечом руку, а после стал этому мечу поклоняться и обвинять себя в том, что мало отрубил. Кто-то же выковал себе Христа и придумал Его страдания? Не с Луны же они упали? Совершенно ясно, что сначала возникло страстное желание оправдать уже существующие в мире страдания и только потом на основе этого желания возникла сама религия и культ страдания.

Желание вполне понятное. Раз Христос претерпел страдания и воскрес, можно с большой долей вероятности предполагать, что истинно верующий в Него и истинно страдающий, как Он, тоже воскреснет. Повторит крестный путь Христа и воскреснет. Хорошо хоть, что каждому верующему дана большая поблажка и от него не требуется в обязательном порядке самому быть распятым. Получилась безукоризненная логическая цепочка: обменяли страдания одного Бога на страдания сотен миллионов его последователей.

Но даже эта на первый взгляд железная логика, основанная на безоглядной вере, имеет одно очень слабое место: Христос-то прекрасно знал, что Он Бог, и много раз об этом говорил. Это означает, что Его смерть на кресте не была большой жертвой и не имела никакого значения, потому что Он всегда был бессмертен и обречен на Воскресение и Вознесение. В сущности, Он ничем не рисковал, в отличие от всех остальных христиан.

Я очень обрадовался, когда, перечитывая Ницше, нашел подобные мысли. В книгах «К генеалогии морали» и «Антихрист» Ницше обвиняет христианскую религию в засорении человеческого сознания химерами и отмечает, что античные боги существовали для того, чтобы на них можно было водрузить груз ответственности за происходящее зло. Христианство же объявило главным виновником самого человека, внушило ему, что у него нечистая совесть, а поэтому он сам является источником всех своих страданий, и обрекло его на вечное самораспинание и самоосквернение:

«<…> всюду гипнотический взгляд грешника <…> всюду бичевание, власяница, изморенная голодом плоть, самоуничижение; всюду самоколесование грешника в свирепом колесе растревоженной, болезненно похотливой совести; всюду немая мука, безотчетный страх, агония замученного сердца, судороги незнаемого счастья, вопль об “искуплении”».

Несмотря на то что человек сам является источником своих страданий, самостоятельно он от них избавиться не может: без посредника в лице Церкви ему не обойтись: «Человек <…> должен так страдать, чтобы ему всегда был необходим жрец. — Прочь, врачи! Нужен Спаситель».

Ницше суров, но справедлив: внушить человеку, что он сам источник всех своих страданий — на самом деле революционное достижение! Как хорошо было бы делать то же самое в семейных конфликтах, к примеру один супруг не только берет на себя всю ответственность за измену другого, но и добровольно начинает непрестанное самораспинание и самоосквернение, выражая безумную радость даже в том случае, когда изменивший супруг бьет его смертным боем.

Еще одна причина возникновения в христианстве культа страдания: гонения на первых христиан на протяжении почти трех столетий, хотя их масштабы были впоследствии сильно преувеличены. Такие преувеличения всегда происходят после победоносных духовных и социальных революций. Страдания мучеников и святых стали атрибутом новой религии с первых дней ее существования и очень быстро начали расцениваться как единственный путь к Спасению, к Богу.

Где страдания, там и слезы. Статус слез в Новом Завете очень высок. Сам Христос никогда не смеялся, и Его учение быстро превратилось в религию печали и слез — основных друзей истинной добродетели. Земная жизнь была объявлена юдолью скорби и страданий, смысл которых заключался в подготовке человека к желанной смерти и будущей загробной жизни.

Говоря научным языком, возникла системная целостность людей с негативным мироощущением. Окружающий мир стал восприниматься не как благо и естественный источник счастья, а как средоточие зла и страданий. Ради спасения своих душ (в первую очередь от своих же крайне похотливых тел) такой недостойный мир должен быть отвергнут. Подобное видение окружающей действительности помогает любой монотеистической религии: и человека, и Бога необходимо держать в отдалении от мира. Человека — чтобы его не одолевали греховные соблазны, отвращающие его от Бога. Бога — чтобы на него не падал прямой солнечный свет. Иначе Он рискует снова, как и в славные языческие времена, превратиться в крашеный кусок дерева.

Маттиас Грюневальд. Распятие. 1515

Никто не умел изобразить страдание и разрушение плоти лучше христианских художников