Христианское страдание — способ обретения духовности и приближения к Богу

Страдание — необходимый инструмент для достижения духовности, без страданий о духовности и приближении к Богу невозможно даже мечтать. Апостол Павел говорил, что если люди терпят наказание, то это значит, что Бог поступает с ними как с сынами, ибо «разве есть такой сын, которого бы отец не наказывал?»

Святой Амвросий Медиоланский писал:

«Когда в нашей жизни нет скорбей и испытаний, но все идет хорошо, будем скорбеть, ибо это знамение, что Господь гневается на нас!»

Небезызвестный теолог и мистик Майстер Экхарт говорил, что «самое быстрое животное, которое привезет вас к совершенству, — это страдание». Не отстал от своих товарищей и Эразм Роттердамский в «Оружии христианского воина»:

«Если буря испытаний станет поражать тебя чаще и тяжелее, ты не должен сразу же отчаиваться, как если бы твоему Богу не было до тебя дела, потому что ты недостаточно благочестив и совершенен. Напротив, скорее благодари Его за то, что Он наставляет тебя как будущего наследника, бьет как дражайшего сына, испытывает как друга. Когда человека не подвергают никаким испытаниям, это самое большое доказательство тому, что милосердие Божье отвергло его».

Христианская религия на полном серьезе утверждает, что благость страдания неспособен увидеть только слепой. Ведь в каждом человеке высоким потребностям духа противостоит голос низменной плотской природы: человек разделен на две несовместимые половинки и по этой причине глубоко и неизлечимо болен. Исцелить и спасти его может только обращение к религии и к прописанному ею страданию.

Ну что тут можно сказать? Парадокс! Люди тысячелетиями счастливо жили в древних и античных культурах, искали духовный прогресс в науках и удовольствиях, всячески избегали страданий, нищеты и болезней и знать не знали, что с точки зрения христианства все они были неизлечимо больны. Получается, что все наши предки были бездуховными дебилами? Или произошла подмена понятий и больны как раз те, кто утверждает такой бред?

Оказывается, только под ударами судьбы человек теряет веру в свои силы и убеждается в своем ничтожестве (Какое великолепное открытие! Как оно помогает жить!). Только благодаря несчастьям человек приобретает высшие христианские добродетели, а именно осознание своей греховности, терпение и смирение, которые и составляют фундамент христианской морали и считаются лучшим украшением души. А отсюда рукой подать до любви к врагам и благословения проклинающих (правда, в истории это благословение всегда совершалось не крестом, а мечом).

Хотим отметить, что факт любви к причиняющему страдание — явление хорошо известное. Человек на самом деле так странно устроен, что со временем начинает любить того, кто причиняет ему зло. Чем больше зла — тем больше любовь. Женщины-заложницы влюбляются в террористов; заключенные испытывают восхищение по отношению к своим тюремщикам, а верующие готовы вытерпеть от своего Бога любые страдания.

Маттиас Грюневальд. Искушения святого Антония. 1515

Страдание — это особая благодать, счастье и неземная радость

Значит ли это, что победа над страданиями в нашей жизни немедленно приведет к исчезновению духовности? Зачем же тогда мы строим госпитали и хосписы? И на-оборот, значит ли это, что если все мы сделаем все возможное, чтобы заболеть страшными болезнями (страшно даже упоминать, какими!), то сразу станем почти святыми?

Как сказал апостол Павел: «Господь, кого любит, того наказывает».

Страдание — особая благодать, счастье и неземная радость. Уже упомянутый Майстер Экхарт в книге «О вечном рождении» писал: «<…> мы должны питать большую любовь к страданию, ибо Бог ничего иного и не делал, пока был на земле». Это и есть та самая суть христианской доктрины, которую и сегодня ежедневно возглашают с церковных амвонов и с экранов специализированных телеканалов.

Звучит она примерно так: только религиозное добро есть источник счастья, все остальные жизненные блага малы и непостоянны. Такое добро обязательно включает страдания, которые по большей части оправданны, заслуженны, нравственны и поэтому должны (упор на слове «должны») быть верующему не в тягость, а в радость. Для истинно верующего страдание за Христа не просто радость, а большая радость.

Сегодняшний католицизм не сомневается, что страдание способствует прогрессу, так как только страдание открывает человеку «сияющую красоту добра», а англиканский богослов и писатель Клайв Льюис не испытывает никаких сомнений, что «Господь говорит с нами тихо, доставляя нам радость. <…> И кричит, попуская страдания. Страдания — мегафон Божий».

Лично я бы предпочел, чтобы Господь кричал, доставляя мне радость, и вообще исчез, если решил обречь меня на страдания. Страдания мне никак не нужны.

Причина страдания — греховность человека. Не удивляйтесь тому, что в предыдущем подразделе страдание было особой благодатью, счастьем и неземной радостью, а в этом — карой за грех, то есть одновременно искуплением и воздаянием. Религии не подчиняются никакой формальной логике, так как основаны не на рациональном мышлении, а на иррациональной вере. Страдание и грех слились друг с другом, как пара сиамских близнецов: страдание — кара за грех, а грех — везде и всюду, как и дьявол. Что по законам все той же формальной логики означает, что и страдание тоже — всюду и везде.

Григорий Чудотворец пишет в книге «Слова»:

«Отчего же неурожаи, губительные ветры и грады, отчего нынешнее наше поражение и научение? Отчего эпидемии, болезни, землетрясения, бури на море и ужасные явления в небе? И почему созданная для пользы людей тварь, этот всеобщий и равный для всех источник наслаждения, превращается в наказание нечестивых?.. В чем смысл этого удара, в чем причина его? Одно из двух: или это испытание добродетели, или наказание за грехи…»

Христианство принципиально не может существовать без грехов: чем больше греха, тем больше страдания. А чем больше страдания, тем больше христианства, которое плохо совместимо с удовольствиями, но прекрасно совместимо со страданиями. Христианская религия, по своей сути, порождает максимально возможное чувство вины, и это чувство вины тянет за собой максимально возможное страдание. Тело человека, как и душа, ему не принадлежит — они Божьи. Тем не менее, хотя ему ничего не принадлежит, человек все равно отвечает за греховные действия тела и души и должен оплачивать эти грехи страданиями. Более того, страдания необязательно являются возмездием за уже совершенное прегрешение. Бог вполне может их послать в качестве подарка.

«Христианам положено страдать более, чем прочим людям; праведникам необходимо страдать еще более; а святым неизбежно переносить великие страдания. И чем ближе человек к Богу, тем большее количество крестов ему посылается», — убеждал нас Блаженный Августин.

По-другому в этой религии никак нельзя, именно грех и страдание, а не декларируемая любовь, лежат в самой ее основе. Представим себе, что страданий у человека нет и никогда не было, или они были и исчезли в один прекрасный момент. Тогда за что страдал Христос и чему служила Его смерть? Какие грехи он искупал и что будем искупать мы? Зачем тогда все молитвы и все лишения?

Верующий человек всегда виноват перед Богом, и по этой причине обязательно должен мучиться, бороться со страстями и похотью, истязать свою собственную плоть. Он никогда не должен быть спокоен, напротив, должен нервничать, сожалеть, мучиться угрызениями совести и думать о своей неполноценности. И не забывать, как путем крайних страданий продемонстрировать Богу покорность, искупить земные грехи и выкупить право на вечную жизнь.

Так что совсем не удивительно, что, по словам Ницше, с формированием самого жесткого ошейника, идеи единого Бога, расцветает ощущение вины за несоответствие идеалу и стремление к погашению этой вины — «покуда наконец с нерасторжимостью вины не зачинается и нерасторжимость искупления»:

«Здесь впервые сцепились жутким образом и, пожалуй, намертво крючки идей “вина” и “страдание” <…> свершилась воля к самоистязанию… зверочеловека… изобретшего нечистую совесть, дабы причинять себе боль… свершился человек нечистой совести, который завладел религиозной предпосылкой, дабы возогнать свое самотерзание до ужасающей выносливости и остроты. Вина перед Богом, эта мысль становится для него орудием пытки».

Я, конечно, не говорю о том, что сегодня большинство христиан только и думают о вине перед Богом и жаждут максимально сильно страдать, чтобы эту вину загладить: современное христианство представляет собой старого льва без зубов, но на протяжении по меньшей мере полутора тысяч лет этот лев очень высоко прыгал и сильно кусался.

Чувство вины настолько въелось в сознание людей, что думы о наказании самого себя стали общераспространенной практикой. Если бы христианство продержалось на пике своей силы и влияния еще хотя бы несколько сотен лет, то можно было бы упразднить все суды — верующие добровольно приходили бы в тюрьмы. А там со страданиями все обстоит очень хорошо.

Некоторые современные католические теологи настолько обнаглели, что даже говорят о наличии в человеке биологического чувства вины. Это они добавляют к другой очевидной бессмыслице, что у человека существует «антропологическая потребность верить».

Только жизнь в страданиях приведет человека в Церковь. Совершенно верное утверждение! Несчастным человеком намного легче манипулировать, чем счастливым. Его можно привести куда угодно: в ряды самоубийц, в секту сатанистов, в политическую партию и даже в ЗАГС. И на самом деле счастливым человеком манипулировать очень сложно. Он самодостаточен, живет, как правило, в своем счастливом коконе, и ему, по большому счету, ничего от вас не нужно. И от Церкви тоже ничего не нужно, и по своей воле он туда не пойдет.

Здесь мы снова возвращаемся к истокам теории заговора и манипуляции, самой обоснованной, пожалуй, из всех социальных теорий. Манипулирование — это основной механизм всех массовых движений, как социальных, так и духовно-религиозных. И не только массовых, но даже кухонных.

Его следы видны повсюду: дети, мечтающие о новых игрушках, манипулируют родителями с помощью капризов, истерик и обещаний; жены, грезящие о дорогих украшениях и шубах, умело манипулируют мужьями, используя в качестве оружия доступ к телу и лесть. Государство, не желающее повышать пенсии, манипулирует своими гражданами путем пропаганды в газетах и на телевидении. Почему бы и Церкви не манипулировать своими верующими, как добрый пастырь манипулирует своими овцами?

По правде говоря, Церковь гениально решила вопрос маркетинга своих услуг. Ра-зумно и выгодно заставить человека страдать дополнительно (болезни и катастрофы никуда не денутся): нагрузить его грехами, включая самый грозный, первородный, поддерживать его в состоянии напряжения и страха; окружить разнообразными ограничениями во всех сферах, начиная едой и заканчивая сексом.

Только тогда у человека появляется желание пойти в церковь для поиска утешения: когда все плохо, идти больше некуда, а у Церкви появляется возможность навязать человеку абсолютно алогичную идею — несчастье в этом мире наверняка предвещает блаженство в том.

Просто удивительно, что рядовые последователи христианского учения первых веков нашей эры всего этого не понимали. Но еще более удивительно, что современные верующие продолжают этого не понимать. В противном случае почему же столь многие из них все еще делают страдание основой своей жизни?

Страдания не напрасны, они будут компенсированы в загробной жизни.

Понятно, что чем хуже живут люди и чем больше страдают, тем легче приживаются мечты о посмертном воздаянии. Хорошо живущим воздано еще при жизни — не о них болит голова у евангелистов и Отцов Церкви. «Блаженны плачущие, ибо они утешатся», — написано в Евангелии от Матфея (Мф. 5:4).

Но что делать с теми, кто не очень верит или даже совсем не хочет верить в загробную жизнь? Для предотвращения появления таких безумцев и исправления уже появившихся Церковь постоянно и настойчиво, с самого раннего детства, внушает пастве страх перед адскими муками, рисуя их очень красочно и во всех мельчайших деталях. Страх вечных и безумно жестоких страданий в аду затмевает страх перед любыми земными страданиями. Если бы христианство само верило в то, что проповедует, — в Бога-любовь, счастье в вере и духовное совершенство, — оно бы верующих так не пугало.

Какой вывод сделает любой истинно верующий из всего этого? Самый простой и логичный: жизнь — это плохо и временно, а смерть — благо, вечность, избавление и надежда. Культ страдания в такой перспективе есть не что иное, как оборотная сторона культа смерти: страдание ассоциируется со смертью, даже сливается с ней.

Апостол Павел воспринимал всякое страдание как маленькую смерть, и идея страдания вместе с Христом постоянно переходила у него в идею соумирания вместе с Ним. Апостол прямо говорил о смерти там, где разумно было бы говорить лишь о страдании: «Если же мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним» (Рм. 6:8).

Григорий Богослов в «Творениях» очень красиво выражал мысль о медленном убийстве себя:

«Иным приходят на мысль пиры, ликованья, смех, обжорство — это забавы цветущего возраста. Иные опять находят себе утешение в супругах, в сыновьях, в непрочной славе обладать огромным богатством. Иных опять увеселяют народные собрания, рощи, бани, городская пышность, похвальные речи, шум сопровождающих, когда сами они быстро несутся на высоких колесницах. Ибо у смертных много утех в многообразной жизни, и к самым бедствиям примешивается веселие. Но я умер для жизни, едва перевожу дыхание на земле, избегаю городов и людей, беседуя со зверями и с утесами, один, вдали от других, обитаю в мрачной и необделанной пещере в одном хитоне, без обуви, без огня, питаюсь только надеждой и обратился в поношение всем земнородным. У меня ложем древесные ветви, постелью надежная власяница и пыль на полу, смоченная слезами».

Как говорили многие христианские авторитеты, в том числе великий ученый и не менее великий верующий Блез Паскаль, нельзя переставать думать о смерти и отводить от нее взгляд. Самому Паскалю удалось с успехом не отвернуться от смерти: он очень много болел и благополучно умер в возрасте 39 лет.

Вполне возможно, что человек, сумевший ввести себя в такое отрешенное состояние, и на самом деле счастлив, но таких счастливцев, на наше счастье, очень мало.

Лучшие виды страдания — святой мазохизм и предсмертные муки. Священное Писание утверждает, что смерти бояться не надо, и обещает, что после смерти мученики будут обеспечены счастьем невиданной силы. Причем чем больше страданий на земле, тем больше и слаще награда на Небесах. В этой ситуации вполне логичной становится идея, что вместо того, чтобы пассивно дожидаться загробного счастья и смиренно переносить уже имеющиеся несчастья, лучше взять судьбу в свои руки и искать страдания самому.

Для наиболее истово верующих поиск страданий становится главной целью в жизни и единственной ценностью. Теперь на боль уже не жаловались — ее жаждали.

Возникает законный вопрос: разве нельзя ускорить приход долгожданной смерти путем самоубийства? К сожалению, нельзя — жизнь человека не только находится в руках Бога, но и полностью принадлежит Ему, и на этом основании самоубийство строго запрещено. Самоубийство означает самовольное, без разрешения Бога, прекращение земных страданий, что граничит с преступным неповиновением. И вообще не надо искать легких путей!

Но мучить себя не запрещено, и совсем не удивительно, что жертвенно-страдальческая концепция жизни, свойственная христианству, часто приводила к подлинному мазохизму. Только в мучениях человек способен до конца осознать радость молитвы и возлюбить всем сердцем своего Бога. Поэтому чем больше мучений, тем лучше. Вспомним хотя бы отшельников-пустынников в раннем христианстве — разве они себя не мучили? Разве не искали в мучениях и мазохизме христианское совершенство? Разве не это мученичество сделало из них святых?

Идея, скорее всего, была в том, что экстремальные страдания притянут человека к Богу, примерно так же, как пламя свечи притягивает мошек и комаров. Или как лента-липучка притягивает мух на кухне. святой Киприан Карфагенский так выражал эту мысль в трактате «Об одежде девственниц» (название-то какое игривое!):

«Или, если уже и гордиться плотию своею, то разве тогда только, когда она мучима бывает за исповедание имени Христова, когда переносит огни, кресты, железо, терзания зверей, для получения венца. Все это драгоценные ожерелья плоти, вот это наилучшие украшения тела!».

После окончательной победы христианства над язычниками и еретиками и затухания крестовых походов верующим-фанатикам стало не хватать острых ощущений. В Средние века (преимущественно у католиков) развились навязчивые мазохистские устремления к наказаниям, унижениям, подчинению и боли. Появился особый тип христианского мазохизма — мазохизм и садизм одновременно, прямо-таки всем нам известный садомазохим. Это для нормального человека и то и другое — болезни, психические отклонения, а в религии они стали не болезнями, а благодатью, исцелением и искуплением. В исторической литературе огромное количество примеров на эту тему, вот только некоторые из них. Начнем с монастырской жизни: основатель ордена доминиканцев святой Доминик настаивал, чтобы братья избивали друг друга плетьми. Сам он каждую ночь бичевал себя трижды: сначала за свои грехи, потом за грехи своих современников и наконец за души чистилища. Считалось, что бичевание спасет от адских мук в загробной жизни.

В конце XII — начале XIII вв. массовый добровольный психоз самобичевания выплеснулся на дороги и улицы городов, которые заполонили толпы бичующих себя — флагеллянтов. Говорят, что расцвет этого милого занятия совпал по времени с охватившей всю Европу эпидемией чумы, и люди пытались таким образом задобрить Бога — хлестали себя до мяса, часто по половым органам, источникам греха и жизни, и находили в этом блаженство. Не исключено, что калечили они себя только для того, чтобы избавиться от мучившего их полового желания.

Жили они в жесточайшей аскезе: не имели половых контактов с женщинами (насчет мужчин история умалчивает), ели всякое дерьмо и спали только на соломе. Свое поведение объясняли тем, что ждут скорого конца света и поэтому хотят во всем подражать Христу и порадовать Его своими страданиями. Основателем этого движения считается францисканец святой Антоний Падуанский. Обратите внимание, святой. Сегодня его считали бы параноиком и вряд ли выпустили из психиатрической лечебницы к людям, а в то время зачислили в святые.

Мазохистские покаянные практики, или Безумие креста, достигли своего апогея уже в Новое время, одновременно с расцветом светской культуры. Возможно, как консервативная религиозная реакция на эту культуру (свет и тень всегда идут рука об руку). Ряд современных исследователей даже говорят об особом, христианском типе мазохизма.

Страсти Христовы на Филиппинах. XXI в.

Страсть к страданиям никогда не умирала в лоне христианской церкви

Принадлежавшая к ордену кармелиток Екатерина Кардонская носила на теле железные цепи и регулярно бичевала себя цепями и крюками. При этом она испытывала неземной восторг и божественные видения (для такой очевидной паранойи это совершенно нормально). Элементы подобной практики встречались у францисканцев, доминиканцев и даже иезуитов. Сегодня такое самобичевание сохранилось только у некоторых христиан на Филиппинах и у мусульман-шиитов. Разве можно было бы представить нечто подобное в Античности?

Так что совершенно зря осуждают маркиза де Сада и Захер-Мазоха — они были, пожалуй, самыми правильными христианами, особенно Захер-Мазох, который настойчиво воспитывал в себе христианско-страдальческие ценности и таким образом готовился к загробной жизни.

Еще одно замечание. Страдание — самая трудная часть человеческой жизни. С этой точки зрения оно хуже смерти, так как смерть означает освобождение от страданий. Нормальный человек очень боится смерти и еще больше боится предсмертных мучений. Ведь мучительное страдание часто предшествует смерти и четко ассоциируется с ней. Именно поэтому мученики прошлого (и настоящего тоже) так легко принимали смерть, а неизлечимо больные сегодня настойчиво борются за право добровольного ухода из жизни — эвтаназию.

А вот для христианина смерть в мучениях — самая желанная, ибо она станет финальным аккордом его страдальческой судьбы и позволит достичь небесного блаженства. Верующие молились о том, чтобы умереть днем и в адских муках (а не ночью и во сне), — такая смерть повторяла путь Христа и увеличивала вероятность попадания в рай. О праведности человека судили по тому, как он умирал. Если же человек вовсе не был праведником, то посредством мучительной смерти христианский Бог давал ему последний шанс исправиться и заслужить Спасение.

Для многих верующих смерть становилась долгожданным и радостным событием, предвещающим близкую встречу с Богом. Так, например, описывал смерть одной безвестной монахини XVIII века историк Жан Делюмо:

«Все сильнее трепетала [она] от радости, по мере того как ее страдания возрастали. Ей объявили добрую весть: час кончины, столь долгожданный для нее, приблизился…»

Прямо-таки записки из сумасшедшего дома! И все это происходит в Европе в XVII– XVIII веках. Уже индустриальная революция началась и великие мыслители Просвещения жили! Впрочем, религиозному фанатизму нечего удивляться: сегодня тысячи исламистов-самоубийц проникнуты не меньшей радостью и ожиданием скорой смерти.

Очень хорошо и ярко по поводу мученической смерти высказался православный священник Даниил Сысоев, которому самому суждено было погибнуть за веру. Это уже не XVIII век, а наши дни, всего несколько лет назад:

«Самая лучшая смерть для христианина, конечно, мученическая за Христа Спасителя. <…> В древней Церкви никогда соболезнования не посылали, когда кого-то где-то убили. Все церкви всегда немедленно посылали поздравления. Представляете, поздравить с тем, что у них появился новый защитник на Небесах!»

Полагаю, что достаточно полно представил, почему для христианской Церкви было так важно, чтобы мучения верующего продолжались всю его земную жизнь и обязательно закончились мучительной смертью. Только в этом молитва, Церковь и Бог станут единственной радостью, единственным удовольствием и единственным смыслом жизни.

Нет никакого сомнения, что именно эти соображения лежали в основе того непонятного на первый взгляд феномена, что ведьм и еретиков не вешали, а сжигали на кострах и исключительно на медленном огне. Для христиан того времени это было знаком огромной христианской любви к казненным: ужасные мучения увеличивали их шансы получить от Господа прощение и попасть… если не в рай, то хотя бы не в самое плохое место ада.