О снижении роли языка в новой метафизике

В предыдущей заметке вводится понятие полноты – одного из важнейших в т.н. «интегральной теории» (см. на сайте kastalia.narod.ru). Обращение к этому понятию дает общие основания для метафизики и позитивной науки, единя единичное и множественное, абстрактное и конкретное, теорию и практику.

Понятие полноты является предельным в смысле обобщения, является наиболее широким понятием (полнота, по определению, включает в себя всё, в т.ч. и всякую другую полноту).

Заметим, однако, что понятие полноты является не только более широким, чем другие, традиционные понятия, но и более бедным – обобщая, мы теряем некоторые конкретные качества обобщаемого, «прячем» их «внутри». «Потеря» конкретного содержания отвечает принципу неопределенности (см. на сайте kastalia.narod.ru и в ДОПОЛНЕНИИ к настоящим заметкам), применение которого так же, как и понятия полноты, должно быть тотальным.

Обеднение конкретного содержания при переходе к полноте означает своего рода самоотрицание развивающейся сущности. Принципиально новое есть самоотрицание старого. Краевая парадоксальность может пониматься как «столкновение» утверждения и отрицания, «создающее» время.

Полнота самоотрицания современной философии означает отрицание современного способа философствования, сердцевиной которого является отношение к языку как сущности, определяющей саму возможность философии.

Новая, интегральная философия, актуализирующаяся в настоящее историческое время, в своей главной тенденции осуществляется без примата языка, без глубокого семантического анализа. Семантическая бедность, являющаяся результатом тотального обобщения в такой интегральной философии, означает своего рода превращение философии из «сверхнаучной», как бы даже сакральной сущности, во вполне обычную специальную науку.

В «интегральной теории» утверждается, что при определении полных сущностей (здесь будем говорить – при назывании) наиболее важно не то, какие интуиции и какой исторический опыт отражен в конкретных называниях, а структура отношений, характер связей называемой сущности с другими сущностями исследуемого множества. Неопределенность в назывании, ведущая подчас к совершенно разному пониманию одной и той же сущности, не ведет, тем не менее, к утрате этой сущностью самотождественности; в этом заключается один из аспектов т.н. принципа соответствия «интегральной теории».

Когда мы говорим о принципе соответствия, важно, чтобы наши называния входили в общую «зону неопределенности» (ЗН).

Конкретное называние несет на себе исторически установившиеся связи данного называния с другими словами; вокруг каждого называния образуется как бы «облачко слов», имеющее «размер» порядка ЗН.

Этот «размер» является пороговым значением; «внутри» соответствующей области произвольное употребление близких к исходному называний не ведет к каким-либо потерям для нашей практики во времени.

Субъективный выбор из ЗН конкретного называния означает выход в запредельность объективной картины мира, в котором осуществляется наша практика. От объективности мы переходим к субъективности; эта субъективность, однако, при ее открытости на Других объективируется – на другом уровне.

Это означает, что мы соприкасаемся с «тайной конкретности», которая находится за пределами нашего краевого движения во времени.

Ввиду изоморфизма различных уровней бытия, утверждаемого в «интегральной теории», «тайна конкретности» парадоксальным образом рационализируется, «секуляризируется», оставаясь при этом действительной тайной. В итоге мы можем работать с множеством «тайн конкретности», принимая каждую из них за «атом», за некоторую элементарную сущность на том уровне, на котором осуществляется полнота нашей субъективности.

Бесконечное углубление в «тайны» происходит по одним и тем же алгоритмам; «переплетения» наших путей равносильны выявленным нами конкретным, отдельным сущностям («вещам»). При этом мы переходим от общности картины мира к ее конкретности в пространственной множественности (частичности).

Именно в таком обращении к конкретности осуществляется субъективизм мыслителя, определяющий значимость его работы для человеческой общности. Однако в этом же заключается и своего рода «обман» – мыслитель навязывает нам свой выбор, свою частную точку зрения на такие вещи, которые могут быть действительно взяты только в органичной совокупности всех своих частичных проявлений.

Действительное обращение к неопределенности означает особый способ мышления, который нельзя характеризовать как логическое или образное мышление.

Если же в область неопределенности «попадает» наше логическое или образное мышление, то оно «разрушает» ее, вносит в нее определенность. Точное мышление, определенные, конкретные определения (называния, понятия) в области неопределенности оказываются не относящимися к ней. Это как горизонт, который не приближается при движении к нему.

Устойчивость, конкретность определений, стремление к их точности характерно для «мэйнстрима» современной науки, для ее наличных главенствующих тенденций. Однако введение новых понятий, если с помощью их мы пытаемся «ухватить» нечто стабильное, не ведет к открытию принципиально нового.

Нам, в своем стремлении к принципиально новому, остается только возможность легких касаний границы, разделяющей старую и новую философии, возможность движения «внутри» этой границы, ибо она имеет конечную ширину. При этом осуществляются своего рода «мерцания» нашего сознания.

Если найден правильный ритм этих «мерцаний», то это как раз и можно назвать «новым философским мышлением», отвечающим новой, интегральной метафизике.

РЕЗЮМЕ:

Различное называние разными философами одних и тех же сущностей оправдывается разной «историей» конкретных называний, их разным окружением другими словами (придающими конкретному называнию новые оттенки смысла).