Вступительные экзамены (1890)

Вот и семинария — двухэтажный белый дом с голубой вывеской: «Женская Учитель­ская Семинария В.И. Чепелевской». Ворота открыты, вошли во двор, там еще два больших деревянных дома, на одном вывеска «Образцовая школа», другой дом без вывески. Вошли в парадное крыльцо семинарии, встретил швейцар, раздел, и мы поднялись наверх. В зале бы­ло уже множество народа, были и девочки и их сопровождающие. Здесь мы встретили наше­го дмитровца, члена Земской Управы Филиппа Тимофеевича Тимофеева с дочерью Анночкой, и она приехала держать экзамен. Я была несказанно рада. Анночку я знала еще по про­гимназии, она была одноклассницей с моей сестрой Лидой.

Собрались учительницы. Пришла сама начальница Чепелевская, пожилая, среднего роста, в черном шелковом платье с большим шлейфом, который очень шуршал по паркету. По списку проверили нас, оказалось, нас так много, что один класс не вмещал нас, и нас рассадили в два класса. Мы с Анночкой оказались вместе, вместе и сели за парту.

Сначала был диктант, после которого нас выслали во двор погулять, пока проверялись наши работы. По звонку мы собрались в зале, нам прочитали, кто остается на экзамен ариф­метики. Больше половины отсеялось после диктанта, и нас посадили в один класс. Была дана задача и пример. С задачей я скоро управилась, подала и вышла во двор. Там уже гуляли две девочки, справились ответами, оказались одинаковые. Постепенно стали выходить осталь­ные, вышла и Анночка, ответ был такой же, как и у нас. Гуляли долго, на задачу дали два часа.

По звонку опять все собрались в зале. Прочитали, кто остается на устные экзамены, опять мы с Анночкой попали. Оставлено было очень мало — последний этап. Сердце и сту­чит, и замирает. Вот расселись экзаменаторы около стола, многих начали вызывать. Слышу: «Полянинова». Иду, сначала закон божий, отвечаю на все вопросы, перехожу к следующему, как будто идет все хорошо.

Кончился экзамен, опять гулянье во дворе, а за столом идет совещание, кого принять. Опять звонок, последний. Каков будет приговор — учиться, или кресты? Входим в зал, в класс уже нас не направляли, посреди зала стоит начальница со списком в руках. Читает: «Гвоздева, Полянинова, Пылова, Тимофеева». Хотелось радоваться, хотелось и плакать от избытка радости. Начальница что-то говорит, говорит, а мысли мои в Дмитрове: чуют ли родные мои, что их Саша так счастлива? Радость моя удвоилась: Анночка тоже при­нята, я не одна.

Тут пошли поздравления. Александра Евстафьевна подошла к начальнице, что-то по­говорила с ней по-французски, и мы вышли из семинарии, взяли извозчика и поехали в «Лоскутную». Трамваев тогда не было, вместо трамваев ходили конки, вагон на рельсах дви­гался лошадьми, причем сидели и в вагоне, сидели сверху, на крыше его, а вниз спускались по лестнице. Сиденье в вагоне ценилось дороже верхнего сиденья, внизу — пятачок, а вверху — 3 копейки. Ни автобусов, ни троллейбусов не было, а извозчиков было тьма, у каждого во­кзала, на каждом перекрестке, куда ни пойди — везде извозчики.

Москва (1890)

Приехали мы в «Лоскутную». Федор Михайлович уже ждет нас с обедом. Опять по­шли поздравления. Пообедали, приехал к нам Филипп Тимофеевич с Анночкой, привез всем билеты в какой-то театр, пошли пешком, где-то недалеко. Первый раз я увидала театр, куда-то повели нас высоко, сказали нам, что это «ложа», глядим вниз, даже страшно, везде бархат, золото, глаза разбежались, а народу, народу что, во всем Дмитрове, вероятно, меньше, чем здесь!

Началось действие, что шло, ничего я не поняла, как будто и слушала, а понять ничего не поняла, а сидела прилично, не дремала, а Анночка лучше устроилась: положила руки на бархатный барьер и заснула крепким сном. Так побывали мы в театре. На следующий день опять соединились с Тимофеевыми, повели нас Москву смотреть, были в Кремле, глядели царь-колокол, царь-пушку, в булочной Филиппова ели горячие пирожки, были в цирке, здесь нам лучше понравилось, чем в театре, здесь мы все поняли. На следующий день повезли нас в семинарию, сдали с рук на руки, простились, взгрустнулись — и остались в чужих стенах в Белокаменной.

В школе живущих было немного, все более приходящие. Дежурная учительница при­няла нас, выдали нам белье, велели положить меты: Анночке на каждой вещи 28, а мне 29. Занялись мы работой. Выдали нам пока старые форменные платья, а с нас сняли мерку на новые. Облачились мы в зеленые формы и носили их 8 лет, пока не покинули стен семина­рии. Собрались еще далеко не все. Режим еще не был установлен, ученье начиналось с 1 сен­тября, а было ведь 27 августа. Долго, скучно тянулись эти дни, хотя работа была у нас: под руководством учительницы рукоделия шили себе новые форменные платья; белье, пальто, обувь — все получили. Написали мы с Анночкой по письму домой, ждали ответов, еще и уче­нье не начиналось, а я уже получила письмо. Писали все — и бабушка, и мама, Лидочка и Ми­тя, все радовались за меня, писали о своих домашних делах. Лида уже начала учиться, в про­гимназии ученье начиналось с 16 августа.