Александр II, Возничихины и Аграфена Гребнева (1858)

Но были плетеи, которые плели тонкие, изящные кружева, которые шли уже не по церквам, а на богатые женские платья. Я знала одну такую плетею уже старушкой, в моло­дости она была, как говорили о ней, «первейшая плетея». Это была Аграфена Ивановна Гребнева. Не знаю, в каком году это было, к нам в Дмитров приезжал император Александр II-й с женой Марией Александровной. Зачем приезжал государь, мне тоже неизвестно. Ос­тановился царь в доме Возничихиных, что и поныне стоит на углу справа при въезде на Рогачевскую улицу. Дом этот принадлежал купцам Возничихиным — братьям Дмитрию и Афиногену Владимировичам. Они приходились дальними родственниками нам, Поляниновым: их отец, Владимир Васильевич, был родным братом моей бабки по отцу Марии Васильевны Поляниновой, так что мой отец был двоюродным братом Дмитрию и Афиногену Возничихиным.

Братья имели продуктовый магазин и, кроме того, во дворе у них была небольшая кондитерская, где вручную два пекаря готовили пряники. Пряники эти расходились по лав­кам и палаткам Дмитрова. Отец их, Владимир Васильевич, стоял крепко, людям не доверял, везде и всюду поспевал сам, а сыновья пошли не в папашу, жить любили хорошо и умели проживать тоже хорошо и, в конечном счете, прожились в пух и прах.

Так проживались и прожились многие дмитровские купеческие семьи: Рахманины, Кафтанниковы, Елизаровы-Коршуновы, Жеребины и многие другие. У нас в Дмитрове большинство коренных дмитровских семей носят две фамилии, кто по дедушке, кто по ба­бушке, а кто и по земле, кому она прежде принадлежала. Я, например, по отцу Полянинова, а никто меня не называет так, я всегда была Сашей Филатовой — по бабушке; купцы Елиза­ровы-Коршуновы, Новоселовы-Валандины, Павловы-Опаринские (приехали в Дмитров из села Опарино). Даже улицы назывались по фамилии тех лиц, которые жили на них, так: на­чало улицы Семенюка называлось Медведевой, так как начиналась эта улица с дома Медве­девых (бывшая булочная и лавка мучных изделий), а вторая половина этой улицы до самой больницы называлась Зайцевой, так как были два дома Зайцевых. Нынешняя Кропоткинская улица тоже носила два названия, даже три: та нижняя часть ее, что идет от речки Березовки кверху, называлась Миллионной, или Цыганской, а дальше кверху Дворянской; там жили действительно дворяне — исправник, помощник, при­став, лесничий и др. Переулки у нас назывались «закоулками» и тоже носили названия по лицам, живущих в них, так: Возничихин закоулок, Училищный, который начинался с учи­лища, когда-то сгоревшего, теперь на этом месте стоит кинотеатр, Спичный заулок, где жила когда-то Прасковья-спичница, и т.д.

Улицы назывались и по церквам, стоящим на них, так: Пятницкая, теперь Почтовая, Ильинка, теперь Старо-Яхромская, Васильевская-Введенская — Рогачевская и т.д.

Итак, император Александр II-й остановился в доме Возничихиных, что на Рогачевке (был еще дом у Возничихина, он и сейчас существует, стоит на Профессиональной улице, только хозяева все перемерли, и кому принадлежит этот дом, я не знаю); жили в нем родст­венники тех Возничихиных, что на Рогачевке. И в том, и в другом доме Возничихиных я бы­вала и помню, что в доме, где останавливался царь, стоял диван, на котором он сидел, а над диваном на стене висела серебряная доска, где было вычеканено: год, число посещения им­ператорской четы. Теперь я в этом доме не была, хотя живет в нем сын Афиногена Вла­димировича — Сергей Афиногенович, мой троюродный брат, со своей семьей, а кто еще жи­вет в этом большом доме, я не знаю.

Встреча царя, говорят, была торжественная. Весь Дмитров пестрел флагами, тогда флаги были не одни красные, а полосатые: белая, синяя и красная полосы. Где и как проис­ходила встреча — я этого не знаю, но знаю, что моя любимая старушка Аграфена Ивановна Гребнева тогда еще была молодой девицей, подносила государыне на блюдце золотую сумочку своего изделия (она была первой плетеей по Дмитрову). Государыня, приняв подарок, возвратила ей блюдце с 300 рублями. Куда пошло блюдце — не знаю, а на 300 рублей Аграфена Ивановна выстроила домик на Профессиональной улице на месте своего старого, развалившегося дома и с гордо­стью говорила: «Это царский дом» и, будучи дряхлой старухой, ни за что не хотела уходить из него, терпела и голод и холод, жила с кошками, которых ей подкидывали с разных сторон, а ломать дома не давала, тогда как ее богатая внучка — купчиха Векшина — предлагала ей на этом месте поставить хороший дом и покоить ее до самой смерти. И уже после ее смерти Вера Николаевна Векшина выстроила большой, хороший дом. Теперь этот дом принадлежит связи, в нем помещаются работники связи, а старушку Аграфену Ивановну схоронили в 1894 году, мне не пришлось быть на похоронах. У меня и сейчас есть ее память: шкаф, она мне подарила его, когда я получила должность учительницы, и я с собой увезла его в Подчерково. Теперь этот шкаф, отделанный, выкрашенный, стоит у меня в доме.

Огородники

Главным промыслом в Дмитрове было огородничество. Земельные наделы были большие, только огородничай! Сбыт продуктов тоже был хороший, окружное крестьянство огородничеством никогда не занималось, все покупалось у дмитровских огородников — что на базаре, а что и прямо с огородов. Наберут, бывало, мама с бабушкой огурцов, вымоют, положат в мешок, а нас, детей, заставят около дома сидеть на лавочке и предлагать прихо­жим огурцов. Сидим, бывало, и всех останавливаем: «Дяденька, не надо ли огурчиков?» И дяденьки приходили, торговались, пересыпали огурцы в свой мешок и расплачивались копеек по 15-­20-25 за меру, так что мешок огурцов шел от 45 копеек до рубля, а капуста продавалась пря­мо с гряд, покупатели мерили гряды шагами, считали кочни на грядах, стучали по кочнам кулаками, узнавая плотность капусты. Несколько огородов обойдет покупатель прежде, чем остановиться, а остановится, даст задаток, заметит, какие гряды берет, воткнув прут в куп­ленную гряду, а на другой день приедет на лошади, срубит, расплатится и увезет. У нас был огород небольшой, и когда все лишнее распродается, бабушка говорит: «Слава тебе, Госпо­ди, огородец-кормилец, сами зиму сыты будем и десяточку на нужды добыли». А крупные огородники, помимо того, что с огорода и с рынка продавали, вывозили свой товар на лоша­дях преимущественно к Троице — в Загорск, в Рогачево, на Вербилки. Некоторые огородники имели даже по две лошади — это многосемейные, один едет к Троице, другой в Рогачево, а безлошадные торговали у себя в Дмитрове на базаре.

Базары и ярмарки

Три дня в неделю были базарных: это воскресенье, понедельник и четверг. На базаре торговали не одни дмитровские огородники, а съезжались и из окрестных сел и деревень, каждый со своим товаром. Приводили живьем скот, стояли воза с живыми поросятами, тор­говали с возов или просто располагались на земле. Много привозили глиняной посуды, це­лые деревни занимались этим делом, работали вручную, кустарным способом; были деревни, которые гнули и делали сани и санки-салазки. Рогачевский район собирал, скупал рога жи­вотных, из которых делали гребни и гребенки. Тимоновскаялесная округа везла грибы сушеные, соленые, клюкву; из-под Рогачева — щепной товар: кадки, бочки, ушаты, корыта, лохани — все везлось на Дмитровский базар, а больше всего было овощей. Осенью товар на базарах были разнообразнее: яблоки продавались с возов не по­штучно, а мерами, полумерами, навезут столько возов, что на базаре и места не хватало, ста­новились прямо на улицах, развертывали палатки с привозным товаром: арбузы, дыни, вино­град, помидоры. Теперь помидоры имеются у каждого огородника, а прежде это был привоз­ной товар. Осенью скота больше приводилось, приводилось больше поросят. А какие ярмар­ки были в Дмитрове! Ярмарок было две: Борисоглебская ярмарка — 2-го мая старого стиля — и 15 сентября Никитская. Борисоглебская — или, как тогда называли, Борисов день — была многолюднее, богаче, разнообразнее товаром, чем Никитская. Эта ярмарка уже в городе по­меститься не могла, а помещалась за Борисоглебским монастырем. Теперь этот монастырь находится в черте города, вокруг него понастроили домов, а прежде он был за городом, и монастырские постройки — Духовное училище, где сыновей духовенства готовили в ду­ховную семинарию, и другие дома, где жили преподаватели и другие служащие училища — стояли уже в поле. Ярмарка тянулась от монастыря и почти до самого леса — Таборы.

За несколько дней до Борисова дня городскую управу наводняли съемщики — тор­говцы, которые снимали землю под палатки на дни ярмарки. Плата была за наем с квадрат­ного аршина, причем ближе к городу была одна плата, а чем дальше, тем дешевле. Тут были и наши дмитровские торговцы, и приезжие из Загорска — кукольники и другие игрушечники, деревня из Астрецова — вывозили игрушки костяные. Были и татары с кружевами, шарфами, платками, были даже и китайцы с «фанзой» и «че-сун-чей». Много было с разной посудой, торговали и в палатках, и просто на земле. Палатки тянулись в два ряда, причем расстояние между рядами бы­ло большое, чтобы публика могла свободно подходить к палатке. Больше всего было палаток с игрушками и сластями. Целые горы пряников всевозможной формы и достоинства возвышались на прилавках палаток, сколько конфет и в бумажках, и без бумажек тут было, а какие восточные сласти! Какой только халвы не было, а стручки! Как все ребята любили их, и теперь бы попробо­вал, да что-то их теперь нет нигде. Почему-то ярмарка эта называлась у нас «ямки». И вот эти «ямки» начинались еще с половины дня 1-го мая и называлось «подторжье». На «подторжье» гуляли исключительно городские жители. Погуляв по ярмарке, заходили обычно в монастырь ко Всенощной. Это был самый главный праздник монастыря. Память Бориса и Глеба правилась 2 мая. В самый же Борисов день с раннего утра народ со всех концов изо всех окрестных дере­вень, тянулся на «ямки», а ребят больше, чем взрослых. За версту от «ямок» слышны: свистульки, трубы, тещины языки, плач, кто в народе «маму потерял», издали видны в воздухе разноцветные шары. Ко второй половине дня деревенская публика уже тянется в город, бегут ребята, кто с лошадкой, кто с куклой, кто из пистолета на ходу палит, и все со стручками, все орехи грызут. А в городе еще удовольствие ожидает: там на базарной площади карусель вертится, хочешь на ко­ня сядешь, хочешь — в лодочку, а все удовольствие — пятачок. А там балаган стоит, уж давно на подмостках «рыжий» колокольчиком звенит — народ зазывает. На смену деревне тянется к «ямкам» дмитровская публика и тоже с ребятами. Это публика «чистая». Дмитровские девицы, купчихи молодые, и другая публика идут себя показать, показать свой наряд. Если хочешь узнать, как в Дмитрове женщины одеваются — иди на «ямки», там все увидишь. Если 2-го мая холодный день — одежда драповая: драповые ротонды, ватер-пуфы, дипломаты, жакеты, саки; к ротондам и ватер-пуфам надевались шля­пы с перьями, с птичками, а к дипломатам, сакам — шляпки не шли, надевались шарфы, плат­ки, косынки. А уж если Борисов день теплый, то и глаза разбегаются, глядя на наряды дмит­ровских модниц — каких только накидок не увидишь там, каким причудливыми фестонами отделаны воротники и подолы этих накидок: у одних они отделаны шнурами, у других вы­шивкой. Одно время были в моде «мефистофели» — род полудлинного до колен плаща, но плащ этот очень широкий, безрукавный, у ворота собран, и на фигуре лежит глубокими сборками с очень большим и пышным воротником, воротник этот кончался тоже фестонами.

А каких только шляпок не было — у одной модницы целая клумба на голове, каких только цветов на шляпке нет. Вся эта публика чинно гуляет, покупает в палатках, кому что надо.

Иногда среди публики разгуливает пьяненький монашек, грызет орешки, смело по­глядывает кругом. Забыт крепкий монастырский устав, забыта черная ряса. Как хорошо в божьем мире, как светло, как радостно! А сколько красоток кругом! Ну и что же, праздник «вина и елея», нынче погуляет, а завтра … опять все тот же монастырь, каменная белая стена и «Господи, помилуй!»

Долго идет гулянье на ярмарке, и в городе не спят — кто на карусель, кто в балаган. Карусель и балаган обычно оставались в Дмитрове до Николина дня — 9-го мая. Никола — праздник в Рогачеве. Рогачевцы тоже лицом в грязь не ударят, у них ярмарка не хуже дмит­ровской. Рогачево — село богатое. И карусель и балаган из Дмитрова направляются в Рогачево.

Другая ярмарка в Дмитрове — Никитская. Эта уже носит другой характер, Здесь люди собираются не для гулянья, собираются люди деловые: кто товар везет, кому что купить на­до, и вся она умещалась на базарной площади.

Смерть отца (1881)

Продолжаю о себе. Мне было 5 лет, когда умер мой отец. Я не помню его, в моей па­мяти осталось только то, что на нас надели черные платья, обшитые белой тесьмой, и повя­зали нас черными платками, такой же тесьмой обшитые, и мы радовались обновам. Еще помню, как была я на кладбище, видела глубокую яму — могилу, помню, как мама на коленях стояла около ямы и плакала, помню, как снежинки-звездочки падали на ее голову, покрытую черным платком; падали и таяли, и я следила за ними, а мама все плакала. Мне стало жаль ее, и я заплакала, но Александра Евстафьевна запретила мне плакать, и я тихонько утирала платком слезы. Строга была Александра Евстафьевна. Федор Михайлович ласкал меня, ино­гда играл со мной, а Александра Евстафьевна никогда не ласкала. Я не знаю, любила ли она меня, но я ее не любила, никакой привязанности у меня к ней не было. Очень рано я уже уз­навала по лицу ее настроение. Когда она в хорошем расположении духа, я оживаю, хочется и говорить, и смеяться, а уже когда она сердится, я боялась ее как огня и старалась не попа­даться ей на глаза, сижу в уголке с кирпичиками, с кубиками.