Жан де Лабрюйер, «Характеры, или Нравы нашего века»

 

1

 

Между нами говоря, все делается для того, чтобы получить одобрение со стороны окружающих тебя людей. Можно истошно дискутировать на эту тему, ведь утверждение, право, небесспорно, однако трудно его и убедительно опровергнуть.

– Мне не нужен никто для того, чтобы самосовершенствоваться, – скажут меланхоличные сторонники одиночества.

И позабудут разве что об одном факторе: что человек-то, по метким словам Аристотеля, существо социальное. А как сказал не менее известный мыслитель, – пусть и считают его в определенных кругах мерзавцем и мошенником, – Владимир Ильич Ленин, живя в обществе, нельзя быть от него свободным. Золотые слова, хоть и с социалистическим душком. С другой стороны, истина, проговоренная пусть и коммунистом, пусть и фашистом, пусть и маньяком, пусть и извращенцем, оттого истиной перестать быть не может. В конечном счете, придется отказываться от употребления большинства слов на том основании, что их когда-то произносил и Гитлер.

Итак, мы живем в обществе… А если бы жили в пустой квартире, в гордом одиночестве, и неустанно творили, то, пожалуй, об этом бы просто никто не узнал. А стало быть, и результаты творения – как, впрочем, и любой работы, – канули в небытие.

Мы настолько привыкли иметь дело с людьми, вступать в социальные связи, или, как сказали бы ученые люди, коммуницировать, что просто этого не замечаем. Мы рождаемся в мире, в котором прочно распределены роли. То есть человек не был бы человеком – с его бурной природой, его эгоистической душой, – если бы он не стремился свою роль изменить.

Так впервые появились люди, которых принято с пренебрежением называть тщеславными. Они стремятся наверх, они ищут признания людей, они питаются похвалой и уважением. Вампиры наших дней, и при этом совершенно реальные.

Должно быть, найдется такой философ, который заявит, что все люди от природы тщеславные. Намекая в религиозном духе на то, что в человеческой натуре есть врожденные пороки, они совсем забудут о главном: о зыбкой природе самого порока. Тщеславие зиждется на песке.

Представьте, что вы от рождения обладаете каким-нибудь талантом! Скажем, виртуозно владеете мастерством заплетать косички. Хотя нет, что это еще за талант? Возьмем уровень выше – умеете вышивать крестиком. Этому многих учат, но не многие научаются. Опять же, тут талант нужен.

Время от времени вы приходите в гости к друзьям, где они в паузах между вакхическими удовольствиями и интеллектуальными беседами, вперив в ваше искусство взгляд, наслаждаются умением вышивать. Делают это без зависти, запальчиво, рукоплеская. В этот момент к вам приходит мысль: «Я добился своего».

С этого момента вы – в центре внимания. Вас обсуждают, вас боготворят, а когда вы не приходите, начинают скучать. Это ли не признание вашего веса в обществе?

Что и говорить, многие мечтают добиться подобных высот. И не обязательно для этого вышивать крестиком. Но, забравшись высоко, мало кто резонно опасается упасть, ведь жизнь не стоит на месте: она, собственно, состоит из триумфальных подъемов и болезненных падений.

Человек – не только существо двуногое и без перьев (по утверждению Аристотеля), но еще и очень непостоянное. Сегодня он хочет пиццу в итальянском кафе, а завтра становится идейным вегетарианцем. Как бы то ни было, но симпатии весьма переменчивы. А если это касается общества, то эффект вдвойне сильнее. Хорошо, когда ты на вершине славы, но как быть, когда твой, простите за ругательство, рейтинг фатально падает?

Правители это хорошо знают, ибо в политике без тщеславия нечего делать. Политика – это концентрация тщеславия. И именно политикам небезызвестно, что народ сегодня с такой же силой боготворит тебя, с какой завтра отправит на гильотину. Миленькое дело – расстаться со светлой головой, которая привела тебя к власти. История не любит слишком умных и слишком выделяющихся – подобно Джордано Бруно, они в скорости отправляются на костер. «И все-таки она вертится», – в гордости произнес Галилей, обвиненный инквизицией в ереси. «И все-таки она вертится» – фраза всех тех, кого отправил на смерть невежественный народ, живущий предрассудками и суевериями. Хочешь настоящей славы? Потворствуй этим животным инстинктам. Гадай, пророчествуй, исцеляй. Так и рождается громкая репутация магов и гадалок.

2

 

Снискать одобрение толпы – это своего рода искусство. Нужно много лицемерить и обманывать. Говорить ровно то, что желают от тебя услышать.

Это Калигуле простительно было привести в сенат коня и уронить репутацию демократии у всех на глазах. Он был единовластный правитель! Французский философ Монтескье по такому случаю бросил фразу: «У короля Франции нет золотых рудников, как у его соседа, короля Испании, но он богаче последнего, потому что извлекает золото из тщеславия своих подданных, более неисчерпаемого, чем рудники».

Впрочем, даже у государей временами возникают трудности с уважением со стороны народа. Не случайно знаменитый Николло Макиавелли, автор прославленного философского труда «Государь», в котором, кажется, каждый порок выставлен в виде добродетели, дает свои советы на тот случай, если люди вдруг засомневаются. Нужно вести победоносные войны, быть жестоким и конечно же иногда приносить дары. Ах, как люди падки на подарки – ради них они с радостью готовы обуздать свой гнев.

Верно ведь он заявляет: «о людях в целом можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману, что их отпугивает опасность и влечет нажива – пока ты делаешь им добро, они твои всей душой, обещают ничего для тебя не щадить: ни крови, ни жизни, ни детей, ни имущества, – но когда у тебя явится в них нужда, они тотчас от тебя отвернутся». Поэтому с ними нужно быть поосторожней, отпускать вожжи в таком деле только себе во вред.

А как быть простому человеку? Без голубой крови, дворянского титула, кастового рождения? Как быть, если хочется попасть сразу в короли? А общество так предательски неблагонадежно? Помогают лишь лесть, обман и опять-таки подарки!

К обману прибегают подлинные умельцы. Например, в среде воров обладает авторитетом лишь тот из них, который лучше всех владеет своим воровским ремеслом. Злодей, но каков злодей! Тщеславия ему в таком случае не занимать. Но ежели обман вскроется, пеняй на себя.

Поэтому для гордого подъема по карьерной лестнице нет ничего более эффективного, чем подлая лесть и коррупция.

К коррупции принято относиться плохо, с осуждением. Однако все, что осуждается публично и прилюдно, как правило, пользуется большим употреблением в частном порядке. «Курить – очень вредно, никогда не позволю это делать своим детям», – пророческим голосом скажет девушка с сигаретой во рту. И как бы она ни распиналась, что никогда бы не взялась курить, будь у нее шанс начать все сначала, что она грешна, что ни в одном храме ее не простят, все равно она палец о палец не ударит, дабы изменить что-либо в жизни. Самобичевание – порок с привкусом удовольствия.

И вот, когда политики, общественные деятели, да и простые граждане во всеуслышание бранят коррупцию, это выглядит весьма комично. Ведь что, как не коррупция, является двигателем личностного роста. Заплатил за институт – иди учиться. Дал взятку чиновнику – решил проблему. А как важны подарки!

Трудно завоевать признание среди коллег по работе, будучи скупым. Тебя так и прозовут за спиной – жадиной, что, в общем, поставит крест на репутации. Щедрость – вот путь к успеху. «Какой он вежливый, всегда обходительный, как хорошо воспитан и умен», – будут повторять подкупленные голоса. Удивительно, как легко достигается вес в обществе. И видимо, лишь очень скупые люди совершенно не обладают тщеславием. Быть им поносимыми в обществе!

И разумеется, лесть – куда без нее? Это как в любви: говори красивые слова, и ты добьешься своей цели. Тешить тщеславие ближнего своего едва ли не самый эффективный ход на пути к своей популярности. Законы бизнеса и тут работают: чем больше вложишься, тем больше будет отдача. Главное, вкладываться с умом и не расточать слов понапрасну. Иначе произойдет девальвация, и сказанное быстро упадет в цене. Ведь все же люди желают казаться вежливыми и воспитанными – кроме разве что скупцов, за что мы их по-прежнему порицаем, – так почему не стать хорошим продавцом на этом богатом рынке? Находишь свою аудиторию, определяешь ее вкусовые предпочтения, определяешь бюджет, минимизируя расходы, и вперед – к славе!

3

 

Тщеславные люди обладают еще одним распространенным качеством – ложной скромностью. Трудно, если ты не Александр Македонский, выставлять твои заслуги напоказ. Это как-то пошло, некультурно, да и отдает хвастовством. Можно в глубине души наслаждаться своим могуществом, но прибедняться на людях. Об этом Жан де Лабрюйер, тот еще обличитель общественных пороков XVIII века, проницательно написал: «Ложная скромность – самая утонченная уловка тщеславия. С ее помощью человек тщеславный кажется нетщеславным и завоевывает себе всеобщее уважение, хотя его мнимая добродетель составляет противоположность главному пороку, свойственному его характеру; следовательно, это ложь. Ложное чувство собственного достоинства – вот камень преткновения для тщеславия. Оно побуждает нас добиваться уважения за свойства действительно присущие нам, но неблаговидные и недостойные того, чтобы выставлять их напоказ; следовательно, это ошибка».

Иногда своей скромностью человек просто выпрашивает комплимент, словно говоря: «Я немного сомневаюсь в своей безупречности». Эта позиция вдвойне выигрышна: во-первых, человека никто не посмеет назвать заносчивым бахвалом, во-вторых, тотчас найдутся сожалеющие. А как известно еще с древних времен, слабость сильного – это не слабость слабого. Если угодно, обе слабости приготовлены по разным кулинарным рецептам.

Ну кто из нас, право слово, не прибегал к ложной скромности? Слова о личных недостатках сопровождаются внутренней уверенностью в своем неповторимом совершенстве. Ваше картинное тщедушие так и кричит: «Ты согласен с моим мнением, что я слаб и жалок? Еще скажи мне тут, что согласен! Давай же, смелее, я хочу услышать возражения. Есть возражения? Я не слышу! А, вот у вас нашлись возражения. Как неожиданно, в самом деле!»

Судя по всему, недалек от истины был Гегель со своей диалектикой, когда противоположности не столько разводил в стороны, сколько сводил к единой точке. Вот и филологи пришли к выводу, что слова «начало» и «конец» имеют общий корень. Говоря проще: сколько бы ни пыталась скромность возвыситься среди прочих добродетелей, по сути, она лишь маскирует человеческое тщеславие. И еще не очевидно, какой из этих пороков – открытый или скрываемый, – хуже!

4

 

Есть люди, которых нельзя любить. Ведут они себя дурно, беспардонно, преступно по отношению к общественному мнению. И что им ни говори, они все равно не перестанут этим заниматься. Знаете почему? Потому что им нравится находиться в центре внимания. Быть ненавидимым другими – это тоже вид тщеславия, самый грязный, самый инфернальный. Они наслаждаются ненавистью, поскольку понимают: такие люди в обществе нужны. А кто, если не они? Кто будет умножать эмоциональный фон без их помощи?

Вышеупомянутый Лабрюйер говорил в «Характерах, или Нравах нашего века»: «Человек тщеславный равно получает удовольствие, говоря о себе как хорошее, так и дурное; человек скромный просто не говорит о себе». Скромность после нашего анализа уже не звучит столь благодетельно, однако в данной фразе ее следует воспринимать символически – как все хорошее, что есть в человеке. То есть человек, положительный во всех отношениях, не говорит о себе ничего. Тщеславный – говорит много и желает слышать много.

Быть в тени для тщеславного человека – удел мещанского времяпрепровождения, которое ничем не отличается от хомячкового: спать, есть и временами размножаться. Жизнь без тщеславия – это жизнь без полета фантазии. И слышать про себя гадости – тоже своего рода удовольствие.

5

 

В мире, где одним волевым решением с помощью пиар-технологий милую мышку можно превратить в безобразную крысу, стать популярным отнюдь не сложно. Ведь черный пиар, как известно, тоже пиар. Распространение слухов о своем непристойном поведении в каком-то смысле обеспечивает тебя репутацией романтического мерзавца. А поскольку романтическими бывают лишь авантюристы (просто невозможно себе представить романтического семьянина!), они быстро наживают себе славу. Как часто можно услышать фразу о Сталине: убийца, но убийца гениальный. И так сразу не поймешь, на чем зиждется популярность Иосифа Виссарионовича: на его благих делах во имя государства или на его злом образе палача?

Так устроена человеческая психология: к критикуемому объекту невольно цепляется внимание. И если еще в недавнем прошлом едва ли не самыми желанными к прочтению книгами становились те, которые шли благодаря не то общественному, не то политическому мнению на костер, то сейчас это явление можно отнести к чему угодно, и к личности в том числе. Она тоже товар на рынке. Хотите создать себе образ? Начните с чего-нибудь нетривиального – ну, скажем, ведите себя нетривиально, одиозно, вызывающе. И вас сразу заметят.

Судя по всему, хорошо работала тактика авангардистских поэтов, своим эксцентрическим поведением привлекавших к себе немалое внимание. Не важно, хороша была их поэзия или нет (впрочем, будем справедливы – в основном хороша), – важно то, каким образом они ее преподносили массам. Поэзия ушла на улицы и превратилась в театральное зрелище. Подходите все, кому скучно этим вечером! Хотите услышать дюжину нетривиальных слов, обогатиться духовно и вместе с тем посмеяться вдоволь? Что же вы стоите? Проходите смелее!

«Пощечина общественному вкусу» – знаковое название манифеста футуристов. Они ж не только жаждали революции в области поэзии, они ж еще и талантливо хамили публике. Высасывали из нее ненависть. Тщеславные поэты – их совесть давно уже не здесь.

Но можем ли мы их осудить, если сама публика выбирала и любила подобные сеансы саморазоблачения? Может, людям нравилось получать серию пощечин и раздражаться? Необходимо ж иногда вымещать злость. Пусть это будет лучше на незнакомом поэте, политике, шоумене, чем на своей жене или детях!

И славно, что практически в каждой стране есть сборная по футболу, на которой можно оттачивать свое злоязычие. «У нас в футболе все специалисты, начиная от домохозяйки и заканчивая сантехником», – с недовольством скажут критики. Однако они не выставляют себя специалистами, они выставляют себя как раз подлинными зрителями. Специалист холоден и непред взят. А зритель (читай – болельщик) просто не может быть не эмоциональным. В противном случае он ошибся дверью!

И как без болельщиков не подогревается тщеславие футболистов, так и футболисты не живут без ежедневной брани в свой адрес. Это норма вещей. В результате все довольны: футболист если и прислушается (что, в общем, случается крайне редко), то только себе на пользу (будет знать, какие умения развивать), болельщик же выпустит пар, а после будет учтив со своей семьей и, возможно, даже устроит романтический ужин.

Тщеславные люди, точно вампиры, высасывают людское внимание. Посмотрите на художников – эту богему, ставящую себя выше всех, называющую себя «не такими, как все». Богема, быть может, и ведет автономное существование, но не может совершенно прожить без одобрения со стороны «тех, кто как все». Иначе кто будет смотреть на их произведения искусства?

Вкуса они, мол, лишены, весьма вульгарны в своих пристрастиях, недалеки в рассуждениях и, вообще говоря, ведомы модой. Но великие мастера кисти вынуждены работать на них, ибо они – единственный потребитель их продукта. Как ни странно, сама богема у богемы картины не покупает – по самым, впрочем, житейским обстоятельствам: отсутствию денег.

Хотя конечно же деньги здесь ни при чем, скажут они. Вечность – вот кто станет им судьей. Но публичный интерес, появляющийся вокруг их произведений, надо признать, очень вдохновляет.

И после этого разве не очевиден ответ на вопрос: какой нахлебник (пардон, художник) лишен тщеславия? Верно. Никакой.

Хвастовство
Глава о том, как почетно притязать на достоинство

«Любой дурак клюет на речь трескучую

И хвастовство».

Менандр

 

1

 

Чтобы написать безупречную речь в защиту хвастовства, нужно, несомненно, обладать известной степенью скромности. Не будем, впрочем, ей хвастаться, а сразу перейдем к делу. Хвастуну, как кажется, не нужны защитники. Он сам по себе искрометный адвокат, не нуждающийся в посторонних оценках.

Достоинство – понятие не врожденное, а приобретаемое. Некоторые люди идут в неравный бой, чтобы доказать свою храбрость. Некоторые предельно ограничивают жизнь, дабы прослыть праведниками. А некоторым для доказательств своего достоинства служат лишь слова.

У нас принято к словам относиться снисходительно: их можно использовать как средство выражения мысли, можно как определенный коммуникативный аппарат, но почему-то нельзя воспринимать как самоценное явление. А между тем выдающиеся риторические речи не менее ценны, чем хорошая картина художника или отлично написанный текст писателя. С помощью слов мы всегда приписываем тому или иному явлению свойства, которыми, быть может, оно не обладает. Но в том-то и прелесть человеческой речи, что с ее помощью можно безболезненно смыслы приумножать. Возьмем, к примеру, любую книгу. У нее есть смысл, заложенный писателем, и есть смысл, появляющийся при прочтении. Читательское прочтение невозможно предсказать, да и не нужно. Выводы читателя не менее значительны, чем авторские задумки. Более того, читательские смыслы зачастую придают книге содержательности. Как сказал литературный критик Лев Аннинский, если в книге не было этого смысла, то теперь будет. И действительно, он немедленно появляется.

Что было бы с «Черным квадратом» Малевича без всевозможных интерпретаций, верных или неверных, выдуманных или точных? Сейчас можно утонуть в море толкований известнейшей картины, и все эти толкования и есть фон, вокруг которого создается настоящее искусство.

Хвастун сочиняет свое достоинство, он выдумывает его из воздуха. Возможно, он не обладает никаким достоинством. Возможно, его вообще нет в природе. Но одно то, что он дерзко и смело берется это достоинство придумать, заслуживает уважения.

Хвастаться нужно уметь. Не тот хвастун, кто говорит о себе положительно, а тот, кто делает это искусно. Искусство хвастовства сводится к следующим качествам.

1. Умение отрешиться от кичливой застенчивости. Хуже молчать о своих личностных победах, чем громогласно заявлять о них.

2. Презрительное отношение к общественному мнению. Людям вообще свойственно высмеивать чужие дела – из зависти ли или из собственной неуверенности в себе, одним им лишь известно. Это их проблемы, но не проблемы хвастуна.

3. Обладание риторическим талантом. Это важное свойство: если ты не способен в красках рассказать о своих достоинствах, лучше за это не браться вовсе.

Последнее чрезвычайно необходимо для понимания ситуации. Хвастун в некотором роде софист. Тот самый, который жил в Древней Греции и учил людей тому, что в мире нет ни добра, ни зла. Что нет устойчивых понятий. И что, как говорил Гераклит, нельзя войти в одну реку дважды. Причем не только потому, что река неуловимо меняется, но и потому, что меняется сам человек – он уже явно не тот лихой экспериментатор, решившийся это сделать в первый раз. Второй раз – всегда другой.

Софистов принято поносить, так как их поносил Сократ. Но если обратиться к историческому опыту и посмотреть на школу софистов без предвзятости (но при прежнем почтении к Сократу), то в них мы не увидим ничего недостойного. Они были первыми лингвистами, изучающими язык. Ловко придумывая парадоксы, они силились доказать что угодно. Отсюда, собственно, и вышли риторические опыты.

Так, например, древнегреческий сатирик Лукиан написал «Похвалу мухе», в которой доказывал, что муха – совершеннейшее существо. Приведем некоторые из причин:

«1. Полет мухи не похож на быстрые взмахи летучей мыши, не похож на подпрыгивания кузнечиков или кружение осы – плавным поворотом стремится муха к некоей цели, намеченной в воздухе. И к тому же летит она не безмолвно, но с песней, однако не с враждебной песней комаров, не с тяжелым жужжанием пчел или ос, страшным и угрожающим, – нет, песнь мухи настолько звонче и слаще, как против труб и кимвалов медовые флейты.

2. Голова мухи наитончайше соединяется с шеей, легко поворачиваясь вокруг, а не сросшись, как у кузнечика; выпуклые глаза с большим количеством роговицы; грудь, прекрасно сложенная, и ноги, прорастающие свободно, без излишней связанности, как у осы. Брюшко – крепкое и похоже на панцирь своими широкими поясками и чешуйками.

3. Свободная, ничем не связанная, пожинает муха труды других, и всегда полны для нее столы. Ибо и козы доятся для нее, и пчелы на нее работают не меньше, чем на человека, и повара для нее услащают приправы. Пробует она их раньше царей: прогуливаясь по столам, муха угощается вместе с ними и наслаждается из всех блюд.

4. Так сильна муха, что, кусая, прокалывает не только кожу человека, но и быка, и лошади, и даже слону она причиняет боль, забираясь в его морщины и беспокоя его своим соразмерным по величине хоботком. В любовных же и брачных сношениях у них большая свобода. Самец, подобно петуху, взойдя, не спрыгивает тотчас же, но мчится вдаль на своей подруге, она же несет возлюбленного. Так летят они вместе, и связь эта, заключенная в воздухе, не нарушается полетом.

Пребывая и питаясь с людьми одними кушаньями, за одним столом, она отведывает все, кроме елея, ибо пить для нее – смерть. И все же она недолговечна, ибо очень скупо отмерены ей пределы жизни. Потому-то больше всего любит она свет и на свету устраивает свои общественные дела. Ночь же муха проводит мирно, не летает и не поет, но притаится и сидит неподвижно».

2

 

Думается, похвалить муху сложнее, чем похвалить себя. Если можно найти достоинства у простой мухи, то отчего же человеку не поискать их в себе? Иные качества, рассмотренные под другим углом зрения, выглядят вполне выигрышно. И хвастун просто не смущается их констатировать.

У хвастуна, разумеется, появляются враги – этакие насмешники. Они подтрунивают над хвастуном: дескать, он плетет какие-то небылицы. Но хорош тот хвастун, который способен смотреть на мир выше этих сентенций, не замечать их, пренебрежительно отвергать.

Вот, например, художники. Те еще хвастуны. Напишут какую-нибудь экспериментальную картину, а ты еще пойми, что на ней написано. Зато как они кичатся своим мастерством, как умеют чинно стоять в стороне, наслаждаясь славой. Причем художники – народ непростой. Говорить о своих картинах они не умеют. А если бы и умели, то, судя по всему, не являлись бы художниками. Их задача – писать картины, а не разглагольствовать о смыслах, заложенных в своих произведениях. Их язык – не слово, а краски. Поэтому они в некотором смысле имеют алиби – любая попытка критика упрекнуть художника за бессодержательность обернется его провалом. Потому что объяснять художник ничего не будет, все написано на холсте. И он может охотно улыбаться, хвастливо показывать на свое творение, не произнося при этом ни единого слова. Смотрите, мол, на мой шедевр! И сами догадывайтесь, почему я его написал. А если ты ничего не видишь там, помимо размазни, то это твои проблемы.

Известный английский художник Джеймс Уистлер, потешаясь над публикой, стремящейся объяснить его картины – а, по сути, раскритиковать их, – написал книгу под названием «Изящное искусство создавать себе врагов» с добавлением «Шутливо показанное на многих примерах, когда чрезмерно серьезных людей, лишенных самообладания, раздражали и весело подзадоривали к непристойной и бестактной болтливости». Человеком он был неординарным – впрочем, как и многие художники, – вырос в Петербурге, постигал таинства творчества в Париже, выставлялся вместе с импрессионистами и обрел славу на суде против популярного художественного критика Джона Рёскина. Последний посмел в своей статье назвать его произведения «преднамеренным плутовством». Он писал: «Я до этого много видел и слышал о нахальстве кокни, но все же я ожидал, что самодовольный скоморох посмеет нагло запросить двести гиней за то, что швырнул горшок красок в лицо публики». Из-за отзыва одного из самых влиятельных критиков картины Уистлера перестали продаваться, вот он и решил судиться, практически безрезультатно.

Его книга пропитана хвастовством: он изящно укладывает на лопатки своих недоброжелателей, превознося себя и свои работы, и высокомерно считает лишь художников способными подлинно судить о живописи. Впрочем, достается там всем. Даже такому самодовольному эстету, как Оскар Уайльд.

«Punch напечатал воображаемый разговор между м-ром Уистлером и Оскаром Уайльдом, что вызвало нижеследующий обмен телеграммами.

Оскар Уайльд – Макнилу Уистлеру. «Punch слишком глуп, когда мы с вами вместе, мы ни о ком не говорим, кроме как о самих себе».

Уистлер – Оскару Уайльду: «Нет, нет, Оскар. Вы забыли, когда мы с вами вместе, мы ни о ком не говорим, кроме как обо мне».

Или еще об Уайльде:

«Как мне выстоять против его справедливого гнева и осуждающих уничтожающих утверждений! Согласно его изящным определениям, я – увы! – всего только „невоспитанная и невежественная личность“, на чьи „вымученные произведения“ для него „крайне неприятно“ обращать внимание.

И все же, сколько ни отчаянно мое положение, я вынужден указать, каким бы „нахальным“, „желчным“ и „вульгарным“ он меня ни называл, все же он признает меня своим „учителем“ и, будучи на скамье подсудимых, основывает свою невинность именно на таких наших взаимоотношениях.

Поэтому, признаюсь со всем смирением, что воплощением моего „глупого тщеславия и несведущего ничтожества“ является – Оскар Уайльд».

3

 

С другой стороны, не всем же быть такими решительными в своем злословии, как Уистлер. Хвастунам приходится туго, когда на них обрушивается шквал насмешек. И это нужно терпеть, как ни крути.

Бахвал, казалось бы, не обладает самоиронией. Чтобы произносить патетические речи, необходимы высокий слог, александрийский стиль, грандиозный размах. Но чтобы разрушить подобную речь, достаточно одного острого слова – и вся конструкция моментально разваливается на части.

Самый уязвимый в этом смысле слой людей – это политики. Уж им-то хвастовства хоть отбавляй. На каждой предвыборной кампании можно услышать сотни положительных слов из их уст в свой адрес. И как они умны, как красивы, как занимательны! Они в точности соблюдают правила бахвальства – говорить о том, чего нет в природе. Более того, их слова зачастую не имеют никаких реальных последствий, оставаясь лишь предвыборными обещаниями. Но разве этим кого-то удивишь? Политика в глазах людей, похоже, окончательно превратилась в спектакль, где хвастливые обманщики играют в игру под названием «демократия». Как точен был знаменитый персонаж комедии Бомарше хитрец Фигаро, доказывая, что политику он знает вдоль и поперек:

«Да, только уж здесь нечем хвастаться. Прикидываться, что не знаешь того, что известно всем, и что тебе известно то, чего никто не знает; прикидываться, что слышишь то, что никому непонятно, и не прислушиваться к тому, что слышно всем; главное, прикидываться, что ты можешь превзойти самого себя; часто делать великую тайну из того, что никакой тайны не составляет; запираться у себя в кабинете только для того, чтобы очинить перья, и казаться глубокомысленным, когда в голове у тебя, что называется, ветер гуляет; худо ли, хорошо ли разыгрывать персону, плодить наушников и прикармливать изменников, растапливать сургучные печати, перехватывать письма и стараться важностью цели оправдать убожество средств. Вот вам и вся политика, не сойти мне с этого места».

Но зрители этого спектакля не остаются безучастны. Они также несерьезно относятся к политикам, подтрунивая над ними, издеваясь и передразнивая.

Хвастуны на телеэкране – лишь объект насмешек. Должно напрочь отсутствовать чувство юмора, чтобы не выставлять их на посмешище. Но видимо, политики согласны играть в эту игру. Вам – смех, а нам – власть. Смех позволяет закрыть глаза на то, что происходит вокруг. А вокруг давным-давно другие реалии и властвуют другие законы. Хвастуны не дремлют. Сегодня вы над ними смеетесь, а завтра вы им подчиняетесь. И кто смеется последний?

4

 

Пожалуй, самым ярким персонажем в литературе, притязающим на звание хвастуна (если закрыть глаза на манерные комедии Плавта), остается Фальстаф, герой пьес Шекспира «Виндзорские насмешницы» и «Генрих IV». Толстый и неповоротливый рыцарь, он отнюдь не стеснялся говорить о своих победах на полях сражений. Ах, как не правы те, кто считает, что настоящий актер мечтает сыграть Гамлета! Меланхоличного, задумчивого датского принца сыграть не так уж и проблематично – достаточно приставить руку к виску с задумчивым видом. Кажется, что любая книга о биографии актера сводится к тому, что он – артист – просто обязан умереть на сцене. И роль Гамлета в этом смысле словно придумана самой судьбой. А вот Фальстаф – это совсем другое дело. Это проверка на прочность и подлинную технику. Рассмешить зрителя вообще сложнее, чем заставить плакать. Тут смертью не отделаешься, придется изображать все пороки человеческой души и вместе с тем хвастаться несуществующими добродетелями. Это ли не искусство? Не зря Шекспир придумал этому герою такое имя: Falstaff даже звучит как «false stuff», то есть «ложное, фальшивое вещество». И мало кто из актеров в самом деле способен похвастаться своим умением изобразить на сцене это фальшивое вещество. Мало того что нужно нарядиться в костюм петрушки (этим могут похвастаться комические актеры), так еще нужно беспрестанно лгать. А как известно, только шут способен говорить правду королю – его все равно никто серьезно воспринимать не будет. А как же быть, если он еще и врет? Нет, тут нужен высокий полет мысли. И нужно еще поискать таких людей, в состоянии небеспричинно похвастаться этим талантом!

5

 

А может быть, просто иным людям нечем похвастаться, вот они и набрасываются на хвастунов? Может быть, их добродетельная скромность покоится на отсутствии умения демонстрировать пороки? Представьте только, если бы все лишь принижали свои достоинства. «Вы знаете, моя жизнь настолько пуста и бесцветна, что и рассказать о ней нечего. Даже неприлично заикаться об этом», – говорили бы они, потупив взгляд. Слушайте, но это же не дело. Что ни говори, но хвастовство позволяет нам узнать что-либо о человеке. Если угодно, при помощи хвастовства мы несем информацию о себе, будь она даже самой нелепой и неказистой.

В языке даже существует уместный глагол «похвастал» в значении «рассказал». Действительно, диалог между людьми просто не возможен без взаимного хвастовства. В конечном счете, когда человек разговаривает с другим человеком, он прежде всего настроен поведать о себе и уже в последнюю очередь узнать о другом. Разговор – это встреча двух эгоистов, мечтающих блеснуть фактом из своей насыщенной жизни.

А теперь посмотрите на скромников – этих самоуничижительных молчунов. Во-первых, им нечего было бы рассказать о своей скудной жизни, а во-вторых, они даже не осмелились бы о ней рассказать.

Вот так поинтересуешься, мол, как у кого дела, а они сразу переведут разговор в другую плоскость. Ну, хватит, не стоит говорить о моей скромной натуре. «Я предпочитаю не обсуждать себя, – ответит самый дерзкий из них. – Мои дела показательнее любых слов».

Однако на поверку оказывается, что их дела – это и есть слова. Только слова о своем благочестивом бесславии.

Это ли не хвастовство? Это ли не лицемерие? Ведь хвастаться своим пренебрежением к хвастовству много хуже, чем объективно признавать наличие этого качества.

А оно есть у всех. Его просто не может не быть. Пусть это останется аксиомой. И никаких тому не нужно доказательств. Так сказал хвастливый автор, доказавший всем аксиоматичность его утверждений.

Цинизм
Глава о том, что быть циничным некрасиво

«Данте, сдается мне, жестоко ошибся, когда он с вгоняющей в оторопь откровенностью проставил над вратами своего Ада надпись: „И меня сотворила вечная любовь“, – над вратами христианского Рая с его „вечным блаженством“ могла бы, во всяком случае с большим правом, стоять надпись: „и меня сотворила вечная ненависть“ – допустив, что над вратами, ведущими ко лжи, могла бы стоять истина!»