Жан де Лабрюйер. «Характеры, или Нравы нынешнего века»

 

1

 

Лесть – качество, без которого трудно представить себе хорошего оратора. И великие риторы прошлого – Горгий, Демосфен, Цицерон – прекрасно осознавали сей факт. Тот же Горгий в своей школе учил тому, что самое важное качество оратора – это умение воздействовать на публику. «Риторика способна убеждением творить», – говорил он.

Публика бывает разная, и достучаться до ее разума или сердца очень сложно. Порой приходится идти на уступки, жертвуя своими убеждениями ради того, чтобы польстить слушателям.

Нет ничего дурного в том, чтобы прибегать к лести. Льстить – значит тонко чувствовать чужие желания. Ведь нужно еще угадать, в чем бы хотел возвыситься человек, чтобы попасть своим комплиментом в самую цель. Это только кажется со стороны, что все так просто. Но на самом деле необходимы годы риторических тренировок, чтобы стать сладкоречивым Цицероном.

Странно, однако, что ни в одном учебнике по риторике сегодня не найдешь упоминаний о лести. Видимо, авторам просто кажется постыдным упоминать об этом пороке. Но что же тут постыдного, если умение применять этот порок себе на пользу делает твои уста медовыми.

Покуда ни в одном учебнике риторики невозможно встретить инструкцию по тому, как мастерски использовать лесть в качестве украшения речи, постараемся заполнить эти пробелы своим легковесным пером.

Вот несколько правил, соответствуя которым вы научитесь быть отменным льстецом!

1. Ни на минуту не сомневайтесь в правильности своих слов. Они должны звучать уверенно, но вместе с тем очень мягко, с угадываемой симпатией. Знайте, что ваши предки упорно трудились, чтобы вам только и оставалось что пробивать себе дорогу в жизнь языком.

Главное говорить, долго не думая. Во-первых, речевые паузы могут вызвать подозрение в вашей искренности, а во-вторых, думают над своими словами лишь люди, обладающие в обществе прозвищем «умники». Они, эти умники, если и льстят, то исключительно самим себе, считая свои занятия науками и искусствами самыми значительными для общества. А льстить другим – это не из их оперы. Поэтому не старайтесь надеть на себя парик философа – философы так же далеки от лести, как и от абсолютной истины.

3. Авторитетные суждения непременно подтвердят вашу точку зрения. Мало сказать человеку: «Вы великолепны». Нужно еще быстро доказать почему. И легче всего в таком деле обратиться к словам того или иного мыслителя или поэта. Заготовить красивую строчку или патетическое суждение. «Вы, сударь, великолепны, как великолепен Париж, когда его изображали импрессионисты» – это, знаете ли, звучит многозначительно. Даже если ваша метафора хромает на обе ноги.

4. Отбрось скромность, она – враг профессионального льстеца. Скромные люди, по обыкновению, завистливы и ревнивы. Вероятно, потому-то они и сидят молча в сторонке – хвастаться же нечем. И их льстивая речь, хотим мы того или нет, ассоциируется со злым умыслом. «Нет, этот человек едва ли говорит правду», – скажут про него. Пусть скромными остаются обманутые мужи, вы же не должны отпускать поводья своей судьбы.

Невозможно оставаться изобретательным льстецом, не будучи при этом человеком с хорошим чувством юмора. Ну, или вообще чувством юмора. Определить, хороший он или нет, можно только по типу людей, которые будут вас в этот момент окружать. Впрочем, будь ты горделивым интеллигентом, будь снобом, эстетом, потребителем интеллектуальной продукции, но при слове «задница» у любого человека невольно нарисуется на лице улыбка.

6. Юмор бывает разным – профессиональным, узкоспециализированным, – но есть вещи, объединяющие всех. И все они нам прекрасно известны, пусть и заслонены одеждой от срамных глаз.

7. В обществе ценятся те добродетели, о которых говорят во всеуслышание, а не замалчивают их. По этой причине, если вы занимаетесь благотворительностью, об этом нужно рассказать всему миру. А поскольку иной раз как-то неловко это делать самому, то легче всего прийти на помощь в нужный момент и снискать славу порядочного человека. «Друзья, позвольте мне сказать пару важных слов, пока это не сделали за меня», – начнете вы, разумеется манерно иронизируя.

Когда дело касается проблемных личных отношений, то лишь секс, смех и лесть являются залогом успеха в деле примирения. Видимо, поэтому идеальным мужем, с которым никогда не будет ссор, является бесконечно льстящий сексуальный извращенец с чувством юмора.

2

 

«В наши дни, – писал философ Эразм Роттердамский в своем труде „Похвала глупости“, – лесть почитается чем-то постыдным, но так судят лишь те, для которых названия вещей имеют больше значения, нежели самые вещи. Они полагают, что лесть несовместима с верностью; но они заблуждаются – даже животные служат примером обратного. Кто льстивее пса? И кто его вернее? Найдется ли животное ласковее белки, и кто так легко, как она, становится другом человека? Или, быть может, для совместной жизни с людьми более пригодны суровые львы, свирепые тигры, неистовые леопарды? Есть, правда, и пагубный вид лести, при помощи которого иные коварные насмешники доводят несчастных до гибели».

Действительно, не так уж плох льстец, покуда он ведет себя как верный пес! Примеры подобных отношений нам известны из мировой литературы: таковым был Санчо Панса при Дон Кихоте, таковым же был Сганарель при Дон Жуане в комедии Мольера. Роль шутливого слуги в классических пьесах, когда двумя главными героями становятся хозяин и его помощник, нельзя недооценивать. У Мольера, например, Сганарель появляется в разных пьесах, но каждый раз в роли озорного весельчака. По большому счету в пьесу «Дон Жуан» его добавили лишь для того, чтобы слуга как-то снижал пафос слов своего хозяина, подтрунивал над его серьезностью и тем самым создавал комический эффект в пьесе. Ведь сам Дон Жуан, известный севильский распутник, конечно, не образец добродетели. Он признается, что «лицемерие – модный порок, а все модные пороки сходят за добродетели. Роль человека добрых правил – лучшая из всех ролей, какие только можно сыграть. В наше время лицемерие имеет громадные преимущества. Благодаря этому искусству обман всегда в почете: даже если его раскроют, все равно никто не посмеет сказать против него ни единого слова. Все другие человеческие пороки подлежат критике, каждый волен открыто нападать на них, но лицемерие – это порок, пользующийся особыми льготами, оно собственной рукой всем затыкает рот и преспокойно пользуется полнейшей безнаказанностью».

Но интересно в этой пьесе вот что: лицемерен не только хозяин, но и сам слуга. Сганарель вынужден подчиняться своему нерадивому господину, выслушивать его оригинальные представления о вере («Я верю, Сганарель, что дважды два – четыре») и, разумеется, льстить. За спиной он признается: «Мой господин – просто отчаянная голова: сам ищет опасности» или «Мой господин Дон Жуан – это величайший из всех злодеев, каких когда-либо носила земля, чудовище, собака, дьявол, турок, еретик, который не верит ни в небо, ни в святых, ни в бога, ни в черта, который живет как гнусный скот, как эпикурейская свинья, как настоящий Сарданапал, не желающий слушать христианские поучения и считающий вздором все то, во что верим мы».

Но как только он оказывается тет-а-тет с Дон Жуаном, он моментально прибегает к искусству притворства.

«Дон Жуан. Слушай! Если ты и дальше будешь мне докучать глупыми нравоучениями, если ты мне скажешь еще хоть слово на этот счет, я позову кого-нибудь, прикажу принести воловьи жилы, велю трем или четырем человекам тебя держать и нещадно тебя изобью. Понял?

Сганарель. Как не понять, сударь, прекрасно понял! Вы говорите прямо, в вас то и хорошо, что вы не любите обиняков, а всегда объясняетесь начистоту».

Чего только не сделаешь ради своего жалования? И пусть тот, кто осудит поведение мольеровского героя, вспомнит прежде всего о том, как на работе он смеялся над несмешными шутками своего начальника!

Неправильно полагать, что льстец – это эгоистичный карьерист. Льстец лишь тот, кто знаком с правилами человеческого общежития, в котором при помощи лести выстраивается грамотная коммуникация между людьми.

3

 

Однако избавиться от мысли, что лесть – это порок, крайне затруднительно. Ну, не любят льстецов у нас, не доверяют им. Предубеждение строится на том, что льстецы уж больно несносны. Ладно бы они тихо отмалчивались в стороне, так они еще довольно часто оказываются на виду! Умеют добиваться своих целей, стало быть.

Да и как после Данте, который в своей «Божественной комедии» поместил льстецов в восьмой круг ада, можно их защищать? Ни один адвокат дьявола тут не поможет. Все попытки тщетны. Надо сказать, что Данте проявляет неслыханную щедрость, и не только когда придумывает изысканные наказания за означенные пороки, но и когда помещает своего современника Алессио Интерминелли во второй ров Злых Щелей:

… и моим глазам
Предстали толпы влипших в кал зловонный,
Как будто взятый из отхожих ям.


Там был один, так густо отягченный
Дерьмом, что вряд ли кто бы отгадал,
Мирянин это или постриженный.


Он крикнул мне: «Ты что облюбовал
Меня из всех, кто вязнет в этой прели?»
И я в ответ: «Ведь я тебя встречал,


И кудри у тебя тогда блестели;
Я и смотрю, что тут невдалеке
Погряз Алессио Интерминелли».


И он, себя темяша по башке:
«Сюда попал я из-за льстивой речи,
Которую носил на языке».


Потом мой вождь: «Нагни немного плечи, —
Промолвил мне, – и наклонись вперед,
И ты увидишь: тут вот, недалече


Себя ногтями грязными скребет
Косматая и гнусная паскуда
И то присядет, то опять вскокнет».

Если бы знали льстецы, какое посмертное будущее их ожидает, возможно, они отказались бы от своих методов. Но поскольку все они, подобно мольеровскому Дон Жуану, лишь верят в то, что дважды два – четыре, видимо, они никогда не исправятся.

4

 

Впрочем, стать объектом лести весьма приятно. Быть может, поэтому в земной жизни льстецов не считают такими уж большими преступниками. Да, они врунишки, но как без них? Кто еще будет тешить ваше самолюбие? Самому это делать как-то не комильфо, а со стороны слышать только в радость. Более того, случается и так, что мы умышленно напрашиваемся на комплимент со стороны. Как писал Франсуа де Ларошфуко в «Максимах»: «Мы браним себя только для того, чтобы нас похвалили».

Вместе с тем французский писатель не менее точен, когда там же утверждает: «Чистосердечной похвалой мы обычно награждаем лишь тех, кто нами восхищается». Око за око, зуб за зуб, только в плоскости позитивного права. Дескать, ты мне сделай хорошее дело, а я в ответ сделаю хорошее дело тебе. И в этом смысле похвала, как правило, награждается похвалой. Так и рождается настоящая дружба.

– Мне кажется, я толстый.

– О чем ты говоришь? – выражает поддержку друг. – Совсем нет. Вспомни Наташу. Вот она толстая.

И как бы ваш друг был не прав, вы никогда не откажетесь от слов поддержки. Потому что это как-то неправильно. Не по-дружески, что ли. Помните, что в свое время американский президент Франклин Рузвельт сказал по поводу Сомосы, который установил жесткий авторитарный режим в Никарагуа, но при этом оставался ярым противником коммунизма: «Сомоса, может быть, и сукин сын, но это наш сукин сын».

5

 

Похвала – это искусство, которым виртуозно обладает льстец. Это сегодня оно в упадке, а когда-то за плохую «похвалу» можно было лишиться головы. Поэтому нужно было беспрестанно находиться в тонусе. Правители же вечно требуют к себе внимания! Вот поэты и писали им всяческие панегирики, восхваления, оды… Римский поэт Вергилий, дабы прославить власть императора Августа, так вообще решился написать «Энеиду», тщась переплюнуть Гомера, совместив в одной поэме и «Илиаду» и «Одиссею». И все это во славу Великой Римской империи.

Чтобы хорошо польстить, нужно провести серьезный анализ качеств человека: понять, какие стоит отметить и преувеличить, а о каких лучше промолчать. Знаменитый древнегреческий сатирик Лукиан написал риторический труд под названием «Похвала мухе», в котором проявил свою наблюдательность и нашел несколько причин считать муху совершеннейшим существом.

Так, он замечает:

«…еще буду я говорить о большом уме, когда избегает муха злоумышляющего и враждебного к ней паука: она подсматривает севшего в засаду и, смотря прямо на него, вдруг отклоняет полет, чтобы не попасться в расставленные сети, не спутаться сплетениями чудовища. О мужестве и отваге мухи не нам подобает говорить: красноречивейший из поэтов – Гомер – не со львом, не с леопардом и не с вепрем сравнивает отвагу лучшего из героев, желая его похвалить, но с дерзновением мухи, с неустрашимостью и упорством ее натиска. Ведь именно так он говорит: не дерзка она, но дерзновенна».

Или:

«Кажется, что только об одном забыл упомянуть Платон в слове о душе и ее бессмертии. А именно – умершая муха, посыпанная пеплом, воскресает, как бы снова возрождаясь, и снова сначала начинается новая жизнь. Уж это ли не убедит с несомненностью всех, что душа мух также бессмертна, если, удалившись, вновь возвращается, узнает и воскрешает тело и возвращает мухе полет?»

Впрочем, Лукиан всего лишь упражнялся в красноречии, льстец же за своими словами прячет корыстные интересы. Муха едва ли чем-то способна наградить льстеца, помимо лишних хлопот, а вот человек… Но настоящее искусство – в мелочах. Мастеровитый льстец должен знать, что расточать похвалы в явной форме – это грубо. Существуют и более искусные варианты. Философ Плутарх приводит один из них в своих «Застольных беседах»:

«Дружескую насмешку представляет собой и порицание, за которым скрывается похвала. Так, Диоген говорит об Антисфене:

Одел меня в лохмотья, нищим быть велел,
Без крова побираться и без родины».

И это более убедительно, чем просто сказать: «Он сделал меня мудрецом, самодовлеющим и благополучным». А один лаконец, получив в бане бездымные дрова, под видом упрека сказал: «Тут и слезу пролить не удалось». Другой назвал гостеприимца, который ежедневно угощал его обедами, тираническим поработителем, не позволившим ему в течение стольких лет увидеть собственный стол».

Отрадно, что некоторые мысли не выражаются впрямую. Лесть – одна из форм обмана, то есть нежелания называть вещи своими именами. Но если бы мы не лицемерили… то, наверное, все перессорились. Прав же был Паскаль, когда утверждал:

«Когда бы каждому стало известно все, что о нем говорят ближние, я убежден, на свете не осталось бы и четырех искренних друзей. Подтверждение этому – ссоры, вызванные случайно оброненным, неосторожным словом».

Закончим на этом, дабы своим неосторожным словом еще кого-нибудь не обидеть.

Назойливость
Глава о том, что докучать людям нужно с известной деликатностью

«Сотни верст пустынной, однообразной, выгоревшей степи не могут нагнать такого уныния, как один человек, когда он сидит, говорит и неизвестно, когда он уйдет».

Антон Чехов

 

1

 

И почему все так обрушились на безобидно назойливых людей? Кажется, что даже фильмы Терренса Малика вызывают меньшее раздражение, чем эти простодушные зануды. А ведь у Малика хотя бы есть фанаты и парочка недурных картин, как, например, «Древо жизни» (хотя и она понравилась разве что безумным киноманам). Но нет, с людьми сложнее. Их нельзя не то что полюбить, хотя бы принимать такими, какие они есть, даже если бы их плохое поведение объяснялось уникальным поведенческим почерком. Даже самые поразительные по своей ничтожности произведения искусства растолковать в положительном философском ключе можно, а человека – нет. Видимо, потому, что не писал ничего хорошего о человеке Сартр или Камю. А Ницше вообще человека не любил и желал его переплавить. Вот вам и весь интерпретаторский гуманизм.

Но что плохого сделали обществу люди, обладающие пороком навязчивости? Они не убивают людей, не грабят банки, не снимают плохих фильмов, но одним лишь тем, что бывают рады чрезмерно пообщаться, вызывают отторжение.

Судя по всему, здесь причина в зоне комфорта. Словосочетание «зона комфорта» сравнительно новое, в античные времена не представленное, средневековой схоластикой не обласканное, но получившее распространение во времена, когда частная жизнь стала на вес золота. «Есть мой мир и твой, и лучше бы, чтобы эти миры не пересекались», – сказал бы гордый индивид. Разумеется, все желают жить по собственным правилам и не пускать в свой монастырь посторонних со своим уставом. Назойливый же человек не только нарушает личные границы, так он еще и имеет дерзость учить и наставлять других. И это в эпоху свободы мнений!

Впрочем, и в другие эпохи за излишнее усердие в деле обучения истине прохожих жестко наказывали. Так, афинская демократия распорядилась лишить жизни философа Сократа за то, что тот наглым образом приставал к мальчикам на улице и тщился изложить им свое учение. И ладно бы Сократ излагал свои истины в форме монолога, так он еще и провоцировал на диалог! Общаясь, например, с красавцем Критобулом, он своими провокационными вопросами наводил собеседника на мысль.

«– Знаешь ли ты, – спросил Сократ, – для чего нам нужны глаза?

– Понятно, – отвечал он, – для того, чтобы видеть.

– В таком случае, мои глаза будут прекраснее твоих.

– Почему же?

– Потому что твои видят только прямо, а мои вкось, так как они навыкате.

– Судя по твоим словам, – сказал Критобул, – у рака глаза лучше, чем у всех животных?

– Несомненно, – отвечал Сократ. – Потому что и по отношению к силе зрения у него от природы превосходные глаза».

И многие вскоре оставили бы Сократа, если бы не его непрекращающаяся назойливость. Случалось, что ему удавалось завербовать слушателя, как это произошло с Платоном, но были и те, кто роптали на Сократа. Негоже шататься по улице в старых тряпках, да еще и учить детей атеизму!

Конечно, с высоты сегодняшнего дня это выглядит кощунством: как это так, великого философа отравили? Но в то время имя Сократа еще не ассоциировалось с мудрой фразой «я знаю, что ничего не знаю» и причудливым внутренним голосом. Выглядел он, прямо скажем, неважно. Похож был на бродягу, а разве кто-нибудь в наши дни стал прислушиваться к бродяге?

Время, безусловно, поменялось. Бродяги уже не те, какими были при Сократе. Они уже не так бескорыстны, и их назойливость проявляется не столько в желании донести до вас новую идею, сколько получить денег на пиво.

Помыслы честные, но не отвечающие идее блага.

2

 

В Средние века считали, что назойливый человек одержим бесом. Ведь, в самом деле, к чему быть таким непокладистым, если время всем отведено на грешной земле одинаковое (во всяком случае по космическим меркам) и всему свое время. Даже призыв «не забывай о смерти» не был столь фанатичным, чтобы побуждать людей думать об этом бесконечно долго. Да, они о ней и не забывали, но время старались проводить в праздности. Но опять-таки без фанатизма.

Навязчивость ассоциировалась с бесовщиной. «От лукавого», – как говорят в народе. Лукавый, то есть черт или дьявол (сущности пусть и разные, но в народном сознании, как правило, обладающие одними и теми же свойствами), частенько предлагал свои услуги доверчивому христианину. В то время как помыслы честного налогоплательщика были устремлены к небесам, из адского пекла появлялась сомнительная персона, предлагавшая продать душу за соблазнительную выгоду. Вел он себя откровенно бестактно и невежливо, о приличиях, кажется, был не наслышан, и всюду лез со своей назойливостью. «Ну, подпиши же», – унижался он.

Поскольку с тех самых времен образ любого продавца ассоциируется с бесом (тут, разумеется, без Маркса тоже не обошлось), то этот слой людей тоже невзлюбили. Вот где проявляется вся сила надоедливости, так это в продавцах. И если теперь они уже не предлагают продать душу за сокровенные мечты, то уж деньги вытрясать из человека они еще как приноровились.

– Прошу вас, не нужно вопросов, я сам разберусь в том, что хочу купить, – говорите вы робко, в сущности не желая произносить даже эти слова, если бы не навязчивость продавца.

– Хорошо. Но если вам все же понадобится консультация, я буду возле той стойки, – ответит он учтиво, улыбчиво, будто без злодейского умысла подтолкнуть вас к покупке.

И сколько ни проси их замолчать, они не умолкнут. Работа такая, ответят они, просто ты, глупец, не понимаешь основ рыночной экономики.

Но, видимо, им невдомек, что существуют и другие основы человеческой природы. И чрезмерная навязчивость хуже глупости, из-за которой некоторые люди все-таки ведутся.

А что бывает, когда вам беспрестанно названивают по телефону? Казалось бы, можно и догадаться – если не поднимаешь трубку, стало быть, занят. Но есть и такие, для которых это правило не работает. Или они просто не верят в твою искренность. «Ну, поднимись же наконец, я знаю, что ты лежишь на диване и ничего не делаешь».

И даже если ты действительно занят, назойливый человек никогда тебе не поверит. Потому что нет ничего важнее в этой жизни, чем его срочное сообщение.

3

 

Назойливые люди не могут думать о других. Разве у пресловутых «других» («Ад – это другие», утверждал Сартр) есть своя жизнь, есть свои интересы? Если посмотреть на мир с дерзких позиций субъективного идеализма и признать, что все вокруг – плод твоего воображения, то, быть может, у тебя появятся основания считать, что другой жизни, кроме твоей, просто нет. Но если допустить существование других концепций… Впрочем, других концепций нет. Есть только субъективный идеализм и субъективная наглость.

Как часто мы сталкивались с ситуацией, что в субботнее тихое утро нас будил бодрый и веселый друг. Он, кажется, уже сделал зарядку, пробежал несколько кругов возле дома, приготовил яичницу и даже успел позвонить маме, а ты, дескать, все еще спишь. Хватит спать, так проспишь всю жизнь!

Он, конечно, хороший друг, и вы вместе очень многое пережили, но невозможно в такую минуту не разгневаться на него. «Дай поспать, пожалуйста», – крикнешь ты сквозь сон. Однако агрессия не уймет его, а даже раззадорит: «Да что ты сопротивляешься? Ведешь себя, будто маленький. Пойдем скорее на улицу, там такая хорошая погода!»

И даже если ты равнодушен к погоде в принципе – будь она хоть дождливой или холодной, – даже если ты предпочитаешь сидеть дома, а не гулять, даже если ты вообще не имеешь привычки вставать по утрам, так как ночами сочиняешь куртуазные стихотворения, все равно твой друг не отступит и обвинит тебя в другом пороке – упрямстве.

Возможно, этот порок и оживает, но, надо заметить, оживает он каждый раз, когда ты имеешь дело с настойчивым человеком. Не замечали тенденции? А назойливый ее никогда не заметит, ведь он страстно любит немецкого философа Иоганн Готлиба Фихте, который не сомневался в иллюзорности окружающей действительности и безусловной истинности своего «я».

Как от него отстать? – задаются вопросом психологи.

Во-первых, лучше всего разрушить его мировоззренческую картину, в которой есть только он и больше никого. Доказать, что есть и другие – со своими интересами и желаниями, со своими устремлениями и поисками, а также со своими проблемами. Если он не верит, что внешний мир существует объективно, вне границ его воображения, то лучше всего огреть его палкой. Ведь вряд ли бы он сознательно захотел причинить себе боль! А это как с лунатиком: чтобы разбудить его, нужно намочить коврик. Как только он на него встанет, моментально придет в себя. Таким образом суровая реальность даст понять, что существует все-таки нечто, помимо внутреннего мира.

Во-вторых, человек назойливый – это человек эмоции. А эмоции имеют свойство угасать, когда не получают ответной реакции. Молчите, не говорите ничего, потому что каждое ваше слово может быть использовано против вас. Назойливый человек видит в окружающем мире лишь маячки, которые призывают его к действию. Но если вы откажетесь быть таким маячком – решительно и смело, – то будет вам счастье.

В-третьих, в любой игре есть правила, и даже в игре под названием «коммуникация». Как изначально поставите вы себя, так эту роль в дальнейшем и придется исполнять. Не нужно обвинять назойливого человека в его беспардонном поведении, если вы на первой встрече разрешили себя расстреливать словами. Будьте бдительны с самого начала, потому что по ходу игры правила не меняются.

4

 

Самое страшное проявление назойливости – это назойливая любовь. Против нее нет ни рецептов, ни лекарств. Если однажды вы стали объектом чьей-то страсти, пиши пропало – едва ли теперь вам удастся добиться одиночества.

Дождливым серым вечером возвращаясь домой, вы желаете поскорее забраться под одеяло, включить любимый фильм и полноценно расслабиться. Вы промокли, заболели, настроение не из лучших. Но раздается звонок: «Можно я тебя увижу?» – «Нет», – отвечаешь ты, разумеется, не без доли вежливости. «Но я уже перед твоим домом», – напирает влюбленный собеседник. И твоя болезнь в сложившихся обстоятельствах уже не играет роли – эта козырная карта уже вышла из игры, так как была эффективна лишь на расстоянии. Вблизи она может сыграть и в обратном ключе: «А давай я схожу за лекарствами и поухаживаю за тобой?»

Нет, этого не должно произойти ни в коем случае.

Навязчивые люди видят ваши слабости, и стоит сделать тактическую ошибку, как этой брешью в обороне тотчас же воспользуется враг. Конечно, иной раз приятно видеть рядом с собой своего поклонника – скажем честно, это льстит самолюбию. Но нужно знать пределы. Если дать надежду влюбленному человеку, то его надоедливое поведение станет еще активнее.

«Прошу прощения за свою назойливость, надеюсь, тебя она не смущает (как он наивен! – Авт.), просто я не могу молчать. Прогуливаясь в одиночестве по лесу, я слышал в шелесте листьев твой голос, я видел в солнечных лучах сияние твоих глаз. Я не мог ни на минуту расстаться с мыслями о тебе, потому что жизнь кажется неполной с тех самых пор, как мы познакомились. Быть может, я тебе уже надоел, раз ты не отвечаешь на мои письма в течение двух дней, но я не могу просто сидеть и ждать. Знай, что я есть и своими мыслями всегда буду рядом с тобой».

Думаю, что сам Флобер бы позавидовал заурядности написанного! Однако, как ни странно, эти слова до боли знакомы всем – разве вам не писали такого? Как знать, может быть, и вы оказывались в этой ситуации и прибегали к перу с надеждой написать нечто оригинальное. Но романы в письмах остались в прошлом, и если раньше еще могла Жорж Санд растрогаться от сентиментального тона письма, то нынче едва ли таким тоном можно растрогать уборщицу.

Любовь побуждает к навязчивости, потому что один, обремененный любовью, уже не способен жить без другого. Певец духовности, философ Платон не случайно посвятил этой теме целый трактат, который вошел в списки лучших произведений всей мировой мысли о любви. Название «Пир» призывает не ослеплять себя иллюзиями и трезво понимать ситуацию: о чувствах говорят особенно красноречиво после рюмки-другой горячительного напитка. Греки любили вино, а еще больше любили рассуждать о высоких материях, когда развязывался язык. И вот один из участников «Пира» Аристофан (кстати, реальное историческое лицо, комедиограф) предложил свою версию, почему же люди любят друг друга. Оказывается, когда-то давно не существовало разделения полов, а человек представлял из себя гермафродита, передвигающегося, судя по всему, колесом – на четырех ногах и четырех руках. Но были эти люди заносчивы и неуважительны к богам, после чего Зевс решил разделить их на две части. Дальнейшие перипетии этой истории, пожалуй, известны всем, так как она передавалась из уст в уста в виде застольных анекдотов или уличных рассказов. То, что человек ищет свою вторую половинку, версия, конечно, романтическая. Но то, что он должен прилипать к ней, неустанно следовать за ней, об этом как-то умалчивалось. Половинки уже никогда не станут целым, если их не попытаться склеить. Но будет ли это уже то самое целое, как прежде? Или клей вызовет известный дискомфорт?

5

 

Напор, конечно, поощряется в некоторых областях, но имеющий свои границы. Испанский философ и острослов Бальтасар Грасиан сказал: «Прокладывать себе путь благоразумием, а не наглостью. Верный путь снискать уважение – заслуги, и когда предприимчивость сочетается с доблестью, это к успеху путь кратчайший. Мало быть только честным, но постыдно быть назойливым – все, что тогда заслужишь, будет замарано, запятнает добрую славу. А достигается она равнодействующей из заслуг и умения выдвинуться».

Навязчивость говорит о вашем желании не сидеть на месте. Вы – Фауст, неуемно расширяющий границы своего мира. Вы понимаете, что если в этот мир еще не пришла демократия, то пришло время ее насадить. И стоит ли спрашивать, нужна эта демократия другому миру или нет. Вы совершенно точно уверены в своей правоте. Для вас это миссия, и плевать вы хотели на мнение окружающих. Даже если оно крайне негативно влияет на вашу репутацию.

Тот же Бальтасар Грасиан пишет в книге «Карманный оракул, или Наука благоразумия»: «Не будь назойлив – не хлебнешь позора. Уважай себя, дабы тебя уважали. На то, чтоб себя показать, будь лучше скуп, чем расточителен: приходи туда, где желанен, где тебя радушно встретят; не приходи, пока не просят, и уходи до того, как попросят. Кто за одного себя хлопочет, в случае неудачи всю брань тоже один схлопочет, а добьется удачи – благодарности не получит. Назойливый – постоянная мишень для поношений; как сам он втирается без стыда, так и его выпроваживают без стеснения».

Назидание резонное, но будет ли сама мишень поношений к ней прислушиваться? Назойливый человек сам выбирает свой путь – он один против всех. И еще не понятно, совершались ли бы революции без настойчивых людей? Они учили тому, что Земля вращается вокруг солнца, что в природе существует давление и гравитация, что права угнетенных необходимо защищать. И где бы сейчас находилось человечество, если бы его столь надоедливо и фанатично не старались переубедить?

Платон сравнивал наш мир с пещерой, в которой люди видят лишь тени вещей. В отличие от истинного философа они не способны взглянуть на свет, будучи заложниками своих предрассудков. Но что, если философ, вышедший однажды из пещеры и взглянувший на солнце, вернется обратно, дабы возвестить человечеству истину? Его, разумеется, признают сумасшедшим. Тем самым сумасшедшим с улицы, который навязчиво пристает к прохожим и задает им неуместные вопросы.

Невежество
Глава о том, что Шекспир лучше Человека-паука

«Лучше быть нищим, чем невеждой: если первый лишен денег, то второй лишен образа человеческого».

Аристипп

 

1

 

То, что невежество – мать всех несчастий, говорил едва ли не каждый человек, считавший себя сведущим в данной проблематике. Но о том, что невежество в разное время в истории выступало в роли отца добродетели, упоминали единицы. Диоген, Дидро, Руссо, Толстой – все они выступали за опрощение: мол, веди себя бесхитростно, особенно не выпендривайся, знаниями не обременяй голову, ведь много знаний порождают и много печали. Но как-то все остальные лицемерно отворачивались от этого тезиса, считая его кокетливой игрой и народной демагогией.

Ведя салонные беседы, жеманно переглядываясь друг с другом, блистая остроумием и цитируя тот или иной пассаж из античного автора, высшие слои общества веками плели интриги, строили козни и разливали яд по бокалам с вином. Это же так культурно и цивилизованно – устранить ненавистного тебе человека. В то время как остальных они принимали за скот (неотесанные мужики – да чего они вообще знают о жизни?), сами вели необузданный образ жизни, авантюрный до неприличия, театрально превращая его в забавную игру. Оскар Уайльд, большой мастер парадоксов и искусный игрок в игру под названием «жизнь» (по его утверждению, не искусство отражает жизнь, а жизнь – искусство, иначе, если бы не импрессионисты, человечество никогда бы не заметило теперь уже знаменитых лондонских туманов), в результате доигрался до тюрьмы: за лоском его аристократических манер скрывались поступки весьма наказуемые для викторианского общества. Ну уж простим Уайльда – хотя не многие его современники смогли его простить, – он хотя бы оставил нам «Портрет Дориана Грея», а ведь многие вообще ничего после себя не оставили, кроме интриг да предательств. И это они упрекали «человека природы» в невозможности контролировать свои инстинкты. И это они называли невежественных людей «зверьми».

А что простой человек? Допустим, не знает он грамоты. Не слышал никогда о Шекспире и Сервантесе (а слышал ли о них Аристотель?). Вот занимается он своим нехитрым делом – например, сельским хозяйством, – и нет у него ни нужды, ни желания углубляться в науки. Пусть он хоть трижды неотесан, но он выполняет, если угодно, долг перед своей женой и детьми – защищает и обеспечивает всем необходимым. Добр ли он или зол – вопрос, конечно, иезуитский. Сложно вообще говорить в этих категориях о людях: глупо, например, осуждать человека за то, чего у него нет, так же как и хвалить, глупо сравнивать с другими, если они «другие», нежели он. В общем, только воду в ступе толочь.

Однако с чем однозначно трудно поспорить, так это с неведением невежды. Он же не ведает, что творит! И стало быть, какая вина у человека, который поступает неосознанно?

– У него было смягчающее обстоятельство – он совершил преступление в состоянии аффекта, – говорят адвокаты в оправдании подсудимого.

Так невежественные люди вообще пребывают в перманентном состоянии аффекта. У них не случаются осознанные поступки или умышленные действия – они словно живут в гармонии с природой, которая не знает ни добра, ни зла.

Посмотрите на волка. Во многих народных сказках персонаж он, мягко говоря, непорядочный. Ведет себя некомильфотно, симпатии не вызывает – одним словом, мерзавец. Но если вдуматься, что сказка – это не репортаж о реальном происшествии, а назидательная или иной раз развлекательная история, высказанная в символическом ключе, то волк в истории, конечно, никакой не волк, а его преступления совсем не преступления. Под волком читатель всегда понимает какого-нибудь неправедного человека, а за сказкой – мораль: дескать, не водись с теми, кто может тебе навредить.

Святой Франциск Ассизский, впрочем, тоже считал, что волк ведет себя не по-христиански, оттого-то он ему и читал проповедь. Волк, кажется, после одной-другой воодушевляющей встречи одумался и встал на путь благочестия. На то была Божественная воля. Простой человек до такого просто не додумался, а если бы и додумался, то картина встречи волка с человеком напомнила бы самые кровавые фильмы ужасов.

А что в сухом остатке? А то, что волк по природе – хищное животное. Ну не может он взять и, подобно хиппи или буддистам, стать вегетарианцем. Силы воли нет, мозгов, образования. Он, знаете ли, читать не умеет, с йогой не знаком – так чего вы от него хотите? Не будет он возлежать в одном месте с аппетитной овцой, хоть ты тресни. Но можно ли его поступок квалифицировать как злой? Нет же, он по-другому жить не может. Не каждому же волку повезло встретить свя