Глава XV. Последние цветы весны.

Прошлая глава была целиком посвящена зимне-весеннему периоду Венгерской войны за независимость и, пожалуй, может быть названа историей доблести. Да, не в каждой схватке, столкновении, стычке стороны демонстрировали чудеса отваги, но в целом как австрийские, так и венгерские солдаты были в необходимой степени мотивированы и дисциплинированы, а в отдельных случаях, в самом деле, держались героями. Вспомним железную стойкость III венгерского корпуса при Ишасеге и контратаку гусар на кирасирскую лавину среди падающих собственных ядер в той же битве. Или Вац, где вокруг переправы через маленькую безвестную речушку Гомбас развернулась обоюдоострая борьба, где смертельную рану получил, поднимая уступающие численно войска в контратаку, генерал-майор Гётц, а Кароль Фелдвари превзошёл храбростью самого Наполеона на Аркольском мосту. И повесть эта не окончена – мы ещё вернёмся к этой войне и завершим рассказ о ней, постаравшись не упустить никого, кто заслужил место в памяти потомков. Да и как иначе – ведь остановиться в прошлый раз пришлось едва не на самом интересном месте. Стратегический манёвр, задуманный Гёргеем и Кошутом, достиг своей кульминации. Враг отошёл из Пешта, оставил лишь скромный гарнизон в Буде. На носу схватка за дунайские переправы у Комарно! Однако сейчас нужно отойти в сторону, прерваться ради иного сюжета. Мы окончили повесть о Весне народов во Франции, на родине бури, в Италии, даже Молдавских княжествах. Но всё ещё остаётся Германия, которая, казалось бы, уже стала единой державой, новым великим Рейхом. И пора возвратиться с ней, к делам Франкфурсткого национального собрания. Повести о робости…

Не считая отдельных ремарок, мы остановились на ноябре 1848 года. Вена, восставшая ради того, чтобы, разрушив старую, Габсбургскую империю, войти в состав новой, покорена. Роберт Блюм расстрелян и покоится в земле. А в Паульскирхе, кажется, не заметили всего этого! Нет, на самом деле, конечно же, это не так. Проигнорировали случившееся вполне осознанно. Австрию оставили за скобками – и вместе с ней, с мечтами о коренной ломке существующих границ и систем власти, республиканцев и левых. Образованные и умеренные господа, выверяя сутками формулировки, разрабатывали те условия, на которых предложат корону сильнейшему – Фридриху Вильгельму IV Гогенцоллерну. 28 декабря Национальное собрание торжественно провозгласило “Фундаментальные права немецкого народа” – видимо не понимая и не видя, насколько двусмысленным, если не издевательским этот документ смотрится для большинства населения проектируемой ими страны!

И мы даже не будем концентрироваться на немецких землях Австрии. Уже было сказано и про Вену, и про казни, да и война против Венгрии, на которую скоро начнут посылать не только кадровых солдат, но и ландвер (вспомним сводный корпус Вольгемута), где простому австрийцу нужно было драться и умирать за то, чтобы другие оставались такими же несвободными, как и ты сам… Жители других германских государств имели немногим меньше оснований для иронических улыбок и невесёлых вздохов. С бурного, весёлого, многообещающего марта 1848 прошло уже 10 месяцев, а скоро минет и год. А что изменилось за это время? Стала ли Германия действительно единой? Нет! Сделалась ли она великой? Нет! И в Шлезвиге, не спросясь у народа, пошли на позорное перемирие, убоявшись… чего? Маленькой Дании? Шведских добровольцев? Погрозивших пальцем на разных концах Европы Николая и Пальмерстона? Отнюдь – самих себя! Стала ли Германия богаче? Свободнее? Справедливее? На всё один ответ! Франкфурт с достойным лучшего применения упорством декларирует то, чего не существует! Если когда-то на парламент Паульскирхе нация смотрела со смесью надежды и гордости, то теперь они стремительно сменялись сдержанностью и даже равнодушием. Не за горами же был и тот час, когда над депутатами и их пустословием начнут откровенно потешаться, поднимать их на смех…

Национальное собрание переживало при этом свои внутренние кризисы, там шла борьба, в важности которой депутаты были убеждены свято. 15 декабря, видя, как оборачивается дело, демонстративно вышли из всех создаваемых парламентом Паульскирхе органов общеимперской власти депутаты, избранные от Австрии. В экстренном порядке, дабы замять назревающий скандал, сделалось необходимым как-то обозначить на официальном, а не кулуарном, уровне позицию по Велико и Малогерманскому вариантам объединения. 18 декабря 1848 г. президент (спикер) Собрания фон Гагерн предложил программу, в которой предполагалось Германию, без Австрии, соединить в союзное государство, а отношения Австрии к Германии определить посредством особого акта. Начались дебаты. Всем и всё уже давно было понятно, но возник отличный повод для сведения политических счётов и реализации собственных амбиций. Всё сильнее начал напирать, видя как развиваются события в Европе в целом, правый фланг. Почти сразу после обнародования своей программы фон Гагерну пришлось уступить место президента Национального собрания Эдуарду фон Симсону, представителю ещё более умеренной, нежели он сам, фракции, и, что даже более важно, пруссаку, избранному от Кёнигсберга.

Эдуард фон Симсон, 2-й президент Национального собрания Германии

Только к середине января 1849 страсти более-менее улеглись – лишь для того, чтобы вновь вспыхнуть на финальной стадии обсуждения Конституции. 23 января 1849 было принято, казалось бы, судьбоносное решение: у Германии будет император и в этом качестве будет избран волей парламента один из действующих монархов.

При этом депутаты буквально с каждым шагом утрачивали связь с объективной реальностью. Последняя же была такова. Во-первых, Национальное собрание и временная центральная власть во главе с эрцгерцогом Иоганном Баптистом не имели международного признания. Все негерманские страны Старого Света продолжали свои прежние дипломатические отношения с правительствами отдельных государств, их дворами и лично монархами. Во-вторых, не существовало единого германского бюджета, или хотя бы некоего общего налога, который позволял бы Национальному собранию получить свой самостоятельный источник дохода. Фактически власть нерождённого Рейха пребывала в состоянии перманентного банкротства, все её наличные средства были либо остатками бюджетов прежних структур Германского Союза (скоро истраченными), либо донациями от королей и князей, либо народными пожертвованиями. По-существу это было нищенство и попрошайничество. Во всех центральных правительственных структурах на февраль 1849 работало лишь 105 человек – на большие штаты просто не было денег. В-третьих, отсутствовала, в том числе ввиду предыдущего пункта, самостоятельная силовая компонента. Монархи не желали передавать кому-либо командование над своими армиями – в теории до полного завершения процесса объединения. А нанять людей и сформировать новые вооруженные силы, Франкфурту было не на что. Это очень наглядно продемонстрировала довольно позорная история с попыткой создания единого Рейхсфлота, когда Пруссия выставила в качестве одной из причин перемирия с Копенгагеном датскую морскую блокаду. Решение о создании единого флота было принято официально после голосования, нашло широкий отклик в массах немцев, но… к октябрю 1848 по большому счёту затея провалилась из-за нехватки как кораблей, так и людей.

Знамя Рейхсфлота (и гипотетический флаг единой Германии в случае её объединения в ходе Весны народов)

Суда приобретались по итогам добровольного денежного сбора, которого хватило на два обычных и два паровых фрегата, шесть паровых корветов и 26 канонёрских лодок – практически всё наскоро переоборудованное из гражданских кораблей не первой молодости. Правительства германских государств при этом не только не помогали в организации Рейхсфлота, но прямо запретили своим находящимся на действительной службе морякам “двоеженство” и вступление в новую структуру.

Имперской армии, кроме временно существовавшего VII сводного корпуса в Шлезвиге, не было никогда и никакой. 16 июля 1848 была предпринята первая и последняя робкая попытка: военный министр временного центрального правительства фон Пеккер направил правительствам германских государств циркуляр с воззванием ко всем немецким армиям и войскам, в котором он провозгласил имперского викария Иоганна Баптиста высшей военной властью в Германии. В то же время он приказал правительствам созвать войска каждого гарнизона для парада 6 августа, в 42-ю годовщину окончания существования Священной Римской империи. Их командиры должны были прочесть перед ними прокламацию Пекера, после чего войска должны были трижды прокричать: "Ура!” регенту-викарию. Затем солдаты должны были принять немецкую кокарду как символ своей преданности новому порядку вещей. В ответ в Берлине король Фридрих Вильгельм IV издал приказ армии о том, что 6 августа в Пруссии не будет никакого парада. В Вене военный министр Теодор фон Латур, двор и правительство были возмущены такой самонадеянностью и направили ноту во Франкфурт. Настаивать на своём в споре с суверенами, тем более – призывать вооруженные силы германских государств в принципе проигнорировать их приказания и выходить 6 августа в любом случае фон Пеккер не посмел.

Единственным подлинным активом Национального собрания была поддержка масс, без неё они были никто и ничто. И именно этот бесценный ресурс они так бездарно разбазарили и пустили на ветер! Четко ориентируясь на австрийские события, на Виндишгрёца и то, как он обошёлся с Веной, ещё в ноябре 1848 прусский король распускает гражданское ополчение Берлина, чтобы обрести полное силовое доминирование в столице и прилегающих регионах. Франкфурт не реагирует. Фридрих Вильгельм делает следующий ход – 5 декабря он сверху спускает конституцию для Пруссии прежде, чем её смогло разработать и принять прусский парламент. Юридически вопрос о легитимности здесь очень запутан, но элементарное революционное правосознание подсказывает, что у монарха не может быть такого права в обход народа и его избранников. Кроме того, с неизбежностью встаёт вопрос о том, что вообще такое прусский основной закон, если в обозримом будущем должен быть готов общеимперский. А если между ними будут существенные противоречия? За каким документом тогда приоритет?

Издав Конституцию (сохраняющую обширные прерогативы за королём, вводившую также трёхстепенную и жестко цензовую систему вместо фактически действовавшего при избрании Национального собрания всеобщего избирательного права), Фридрих Вильгельм IV начинает откровенно третировать действующих прусских парламентариев. Он в ультимативной форме приказывает им переместиться из Берлина в Бранденбург (город на территории одноимённой провинции), что окончательно разрывало связь этого органа с ранее разоруженными массами. Парламентарии отказываются – тогда начинается нечто в духе ранней стадии противостояния между Ельциным и Верховным Советом в 1993 году. Городские власти начинают препятствовать осуществлению сколь либо полноценной деятельности Собрания путём саботажа, вплоть до откровенного и унизительного бытового вредительства. Наконец, уже в новом, 1849 году, поняв, что, несмотря на все эти милые фокусы, господа во Франкфурте уже решили, что именно Фридриху Вильгельму они поднесут на блюдечке с голубой каёмкой корону, тот решает окончательно прекратить церемониться – депутатов выдворяют при помощи войск. В Бранденбурге из числа парламентариев соберётся дай бог половина – остальные “потеряются” в процессе: кто от страха, кто не желая участвовать в фарсе. И, наконец, выждав для верности ещё чуть-чуть, убедившись, что ни народ, ни Франкфурт ничего не собираются делать, король Пруссии вовсе разгоняет Собрание к чёртовой матери – разумеется, как не соответствующее новой конституции и не желающее перестраиваться в соответствии с нею. К слову об основном законе. Он был сформулирован таким образом, что с началом каждого нового царствования Конституция представлялась новому восходящему на престол монарху для утверждения. Так вот, Фридрих Вильгельм тайно составил письмо и отдал распоряжение о том, чтобы оно поступило его наследнику в комплекте с основным законом. В нём король призывал своего сменщика… отказаться от Конституции вообще! Позднее Вильгельм I и Фридрих III проигнорируют данное послание из прошлого, а импульсивный, да и живший уже в совершенно другую эру Вильгельм II его попросту сжёг. Но, тем не менее, перед нами один из чудеснейших примеров феноменального лицемерия Фридриха Вильгельма IV – не говоря уже о внимании к чаяниям подданных. Право, какие ещё свободы, какая воля может быть у черни!?

В начале славных дел, в марте 1848 король прилюдно кланялся трупам революционеров, побелевший от испуга. И обещал клятвенно в письменных прокламациях, что «отныне начинается для немецкой нации новая славная история» и что он хочет стать в качестве конституционного государя во главе общего германского отечества, свободного и единого. Летом 1848 Фридрих Вильгельм домогался внимания со стороны Национального собрания, приглашал депутатов на торжественное открытие строившегося веками Кёльнского собора, сидел с ними за общим столом, пил за их тосты. Зимой 1848-1849 уже он был милостиво готов принимать от Франкфурта знаки почтения, предвестники предложения, которое, все это знали, скоро должно будет неминуемо прозвучать. Скоро прусский король и вовсе начнёт унижать германских парламентариев – изощрённо и с явным удовольствием.

Вспомним март 1848 – короны немецких государей не то чтобы валялись на мостовой, но был целый ряд монархов, правивших на честном слове. И требовалось совсем немного политической воли, чтобы с этим покончить. А что там теперь? Бавария. 20 марта король Людвиг I отрёкся от престола. Его место занял сын Максимилиан II. При нём, как и повсюду в Германии, на баварской территории прошли выборы в Национальное собрание – и попробовал бы король воспрепятствовать этому весной 1848! Но, так или иначе, этот факт сам по себе был признанием легитимности единого немецкого политического процесса и парламента Паульскирхе. Максимилиан, подобно многим другим, с готовностью присоединялся ко всем красивым фразам, которые произносились, к декларациям и лозунгам. К осени 1848 его власть окрепла. В ноябре собачьим нюхом в дыме венских пожаров, наш королёк чутко уловил дух перемен. Зимой он неожиданно становится сторонником федерализма. Нет, никак нельзя, чтобы фактически свершилось поглощение малых немецких государств большими! Максимилиан начинает продвигать идеи создания некоего союза южнонемецких монархов – проект отчётливо сепаратистский по своей сути. Забегая вперёд, в апреле 1849 он – без каких бы то ни было правовых оснований, по чистому произволу, но, конечно же, только после Фридриха Вильгельма IV, откажется признавать Конституцию единой Германии. В мае будет восстание в баварском Пфальце. Подавлять его будут в основном пруссаки, но это не от щепетильности или любви к народу, а чтобы при помощи армии надёжнее контролировать основное тело Баварии. А ведь этого короля в конце марта – начале апреля 1848 могли бы с лёгкостью смахнуть с доски!

Король Вюртемберга Вильгельм I. 18 марта 1848 вюртембергская армия торжественно принесла присягу не монарху, но конституции. С этого момента сидел тише воды ниже травы. Никогда не оспаривал полномочий Национального собрания. Лично приезжал во Франкфурт, чтобы засвидетельствовать своё почтение парламенту. У власти остался по большей части по той причине, что сумел прослыть либералом ещё в 1810-х (правил с 1816) – в противном случае пришлось бы и ему отрекаться. В апреле 1849 окажется вынужден признать Конституцию – уж очень сильны будут в Вюртемберге сторонники германского единства. Но пройдёт ещё время. Пруссия начнёт силовые действия. Парламент окажется вынужден перебираться из Франкфурта на новое место – и им по стечению обстоятельств окажется Штутгарт, вюртембергская столица. И именно Вильгельм I окончательно разгонит его при помощи солдат 18 июня…

Великое герцогство Баденское, мы помним это, не стало республикой ещё в марте 1848 только потому, что все были убеждены – скоро вообще не будет никакого отдельного Бадена, но только Германия. Герцога Леопольда сдует за считанные дни даже и в 1849, когда, поняв, что монархи отклонили Конституцию, предали Национальное собрание, а революцию нужно начинать сначала, его подданные поднимутся в мае месяце. Вернётся обратно он в августе только на прусских штыках.

Вся Южная Германия ещё в апреле 1848 могла стать единой и республиканской. Национальное собрание могло легко заставить покатиться по мостовым короны, что в августе 1848, использовав как повод циркуляр фон Пеккера об армии, что даже и в октябре-ноябре, использовав энергию Венского восстания. А Саксония! Вспомним, сколько людей за пару месяцев стали членами организации покойного Блюма, никогда не скрывавшего своих республиканских убеждений. Когда король Фридрих Август II не признает Конституцию, ориентируясь на прусский пример, в его столице, Дрездене, вспыхнет практически мгновенно и без подготовки такое восстание, от которого монарху с семьёй придется прятаться в крепости Кёнигштейн до появления полков северного соседа. Саксонская армия окажется совершенно беспомощной, а некоторые её части и вовсе перейдут на сторону революционных демократов. А карликовые страны, в которых в 1848 вообще мало кто вспоминал о своих титульных правителях, полагая их шутовскими, опереточными на фоне избранного нацией парламента Паульскирхе и созданных им органов! Всё было слито бездарно и беспомощно во имя одного-единственного акта. И мы, наконец, приступаем к рассказу о нём.

Итак, 3 февраля 1849 года Национальное собрание приняло Конституцию Германии в первом чтении. Незамедлительно было предложено множество поправок, как от депутатов, так и от представителей 29 германских государств. Однако реально рассматривались почти исключительно прусские предложения. Левые, поняв, что терять больше нечего, но именно этот пункт даёт шансы на позитивные перемены в будущем, намертво встали за всеобщее избирательное право при тайном и равном голосовании для всей страны на равных основаниях. Правым пришлось на это пойти. После принятия 4 марта конституции Австрийской империи, как Франкфурт, так и Вена (или, точнее будет сказать Ольмюц – правительство, двор и Франц Иосиф по-прежнему пребывали там) сочли необходимым расставить все точки над й с Великогерманским вариантом объединения. Министр-президент князь Шварценберг направил официальное письмо Национальному собранию, которое извещалось о неделимости империи, а также о несовместимости её законодательства с разрабатываемыми в Паульскирхе проектами. Депутаты, изобразив изумление и возмущение, быстро согласились с этим. При этом полномочия избранников от немецких земель Австрии не были аннулированы, они сохраняли свои мандаты.

Постепенно до некоторых стала доходить всё возрастающая зависимость и даже двусмысленность положения Национального собрания. 21 марта по предложению избранного от Франкфурта депутата Карла Вёлькера было решено поставить на голосование проект Конституции в том виде, в котором он на тот момент пребывал без дальнейшей проработки возможных поправок. Решение не было принято 283 голосами против 253. Однако понимание, что хорошо бы, наконец, поспешить с самым главным своим делом, постепенно вызревало. Полноценное второе чтение было назначено уже на 23 марта 1849. К сожалению, на деле парламент Паульскирхе уже фатально упустил своё время и шансы… Ожесточённо дебатировались процедурные вопросы. В итоге основной закон хотели было голосовать постатейно, но в самый последний момент одумались, смекнув, что так не кончат и до второго пришествия. Ожесточённые споры вызывали полномочия будущего императора. Их уменьшали, увеличивали обратно, ограничивали специальными органами (Директорией, Имперским советом), затем снимали сдержки. Наконец, решающее голосование состоялось. Конституция прошла… с минимальным, смешным отрывом. 267 голосов ЗА и 263 голоса ПРОТИВ. Причём принципиальное значение имело то, что одобрили проект все 91 депутат от австрийских немецких земель, которых, в сущности, конституция единой Германии уже не касалась. Левые и демократы могли только бурно вышучивать и “императора Германии милостию четырёх голосов”, и роль австрийцев, а ходили слухи, что те проявили сплочённость не по убеждениям, а по команде Шварценберга. Но это уже ничего изменить не могло. В тот же день, 27 марта также объявил о сложении с себя полномочий имперского викария Иоганн Баптист, хотя спикер Симсон и просил его повременить с этим до коронации общенационального монарха.

Конституция стала реальностью в варианте правого центра, где мощная наследственная монархия являлась абсолютно необходимым её элементом. Император в качестве приводного ремня системы был незаменим. Кроме того, что также важно, сохранялось псевдофедеративное дробление страны на парциллы в составе и границах прежних независимых государств. Парламент, которому надлежало сменить национальное собрание, должен был стать двухпалатным. И, если нижняя палата – Volkshaus - избиралась всеобщим равным тайным голосованием немцев, то верхняя, Staatenhaus, формировалась из представителей субъектов - на 50% из делегатов от парламента и 50% - от правительства каждого из них. Соответственно сам Франкфурт поставил дело так, что псевдофедеративная (ввиду вопиющего неравенства Пруссии и Саксен-Мейнингена, например) Конституция должна была получить ратификацию от каждого, вплоть до мельчайших, действующего немецкого суверена.

Однако решающей, конечно, была позиция Пруссии. 28 марта Национальное собрание 290 голосами ЗА при 248 воздержавшихся (в основном лево-демократические депутаты, а также австрийцы) избрало императором Германии (а вернее Императором немцев – титул представлял кальку со знаменитого французского образца) Фридриха Вильгельма IV Гогенцоллерна. Ещё 23 января, стоит добавить, Пруссия официально уведомляла Франкфурт, что придерживается идеи о необходимости наследственной императорской власти. Всеми это было воспринято, как открыто поставленное Берлином условие – и оно было полностью выполнено! 3 апреля, уверенная, что это конец, последний ход начавшийся годом ранее партии, официальная полномочная депутация Национального собрания прибыла в прусскую столицу, чтобы предложить имперскую корону избраннику нации. И да, это действительно был конец.

Унижения посыпались внезапно и кучно. Посланников Франкфурта впустили во дворец короля даже не через какой-нибудь боковой флигель, а через чёрный вход для поставщиков – как чернь, барыг, которые привезли припасы для монаршей кухни. Фридрих Вильгельм дал ответ в том духе, что не может принять венец без согласия всех немецких монархов и вольных городов. По форме отказ был справедливым. По сути – ещё одной тонкой издёвкой. Все знали, что пресловутые “государи и города” будут действовать исходя из того, что решит Пруссия. Стоило ей изъявить свою волю в положительном ключе, как ДА мгновенно сказали бы и все остальные короли, герцоги и шушера помельче. А вот молчание, равносильное отказу, оно, разумеется, вело к совсем другим ответам. Стоит также добавить, что Фридрих Вильгельм зачитал депутации свою волю с листа, как манифест, безапелляционно. Никаких обсуждений, торга, условий и вообще разговоров. Депутаты во главе с президентом Национального собрания Симсоном были поставлены перед фактом, а после выкинуты вон, как шелудивые псы.

Фридрих Вильгельм IV зачитывает свою волю депутации Национального собрания

Но почему король поступил именно так? Это кажется даже как будто нелогичным. С момента создания Германского Союза Пруссия стремилась к лидерству в этом образовании, она была инициатором формирования Таможенного Союза, деятельно вела борьбу с Австрией за политическое доминирование в немецком пространстве до начала Весны народов. Иными словами, она, несомненно, хотела объединить под своей эгидой Германию! Мало того, этого желали прусские народные массы, этого требовала для своего роста и развития с каждым годом крепнущая промышленность, а значит буржуазия. В 1815 Пруссия была младшей из Великих держав Европы, уже сейчас в Шлезвиг-Голштинском вопросе Россия и Англия позволяли себе весьма бесцеремонное и недвусмысленное давление – и оно оказывалось эффективным. У цельного Рейха были бы совершенно иные возможности, другой статус. Объективные потребности и законы истории вели немцев к государственному единству, а Пруссию, не обременённую столь тяжело, как Австрия, национальными проблемами, более динамичную экономически, превращали в локомотив данного процесса. Собственно, в конечном счёте, мы знаем это, всё так и случится. Берлин создаст Германскую империю. Хорошо, можно быть слишком ограниченным, чтобы понимать подобные вещи. Но, наконец, существует банальное тщеславие – разменять королевский титул на императорский, воцариться над большим количеством земель и людей. Это притягивает.

Так почему же Фридрих Вильгельм IV не принял короны?

Карикатура на Фридриха Вильгельма IV. Находящийся в подпитии король спрашивает совета у пуговиц собственного мундира что же ему делать с имперской короной.

О, он, конечно, объяснял это сам в частной переписке с родственниками, а затем и публично. В письме к своей сестре, русской императрице Александре Фёдоровне, король выразил свою идею так: “для того, чтобы дать, вы должны обладать тем, что даёте”. Иными словами, Фридрих Вильгельм отказывал народу в праве на суверенитет. Принципиально и полностью. Он – и его представители соответственно – не обладают властью над германскими землями. Она безраздельно принадлежит монархам по божественному поставлению. Принять корону от революционеров не только недопустимо, но и, по большому счёту, невозможно.

Всё это в 1849 году, середине XIX века, звучит крайне старомодно, наивно. Но допустим! Можно бы было вообразить себе эдакого одетого в броню благородства и романтических убеждений государя, который просто не желает видеть, какой век сейчас стоит на дворе, что за игра ведётся и каковы в ней ставки. Своего рода полу-святой, полу-супергерой, живущий по принципу “Никаких компромиссов даже перед лицом апокалипсиса!”. Сознавая объективную неправоту подобных воззрений, вред, который наносил человек, упорно их придерживающийся, всё же он сам как цельная личность вызывал бы при этом определённое уважение. Нечто подобное можно ощутить, вспомнив французского Карла X, говорили мы уже и о Николае I и его взглядах на себя и на монархию.

Вот только Фридрих Вильгельм IV таким вовсе не был! Когда ему не надо было упражняться в изящной словесности перед дамой (к тому же ещё и оказывающей косвенное влияния на грозного и могущественного супруга), прусский король выражался проще. Он не желал брать корону “из сточной канавы”, потому что она в этом случае превратится “в собачий ошейник”. На последнее нужно обратить особое внимание. Хотя Конституция Германии и давала в руки императора много прав, всё же там явственно наличествовало разделение властей, система сдержек и противовесов, причём с годами роль народного и парламентского компонента неизбежно должна была возрастать. Фридриху Вильгельму пришлось бы не только подписаться под неким социальным договором, но и в дальнейшем реально соблюдать его. Править не так, как желается его величеству, а как этого хотят и требуют немцы. В своей родной Пруссии он мог составлять тайные записки, менять на ходу правила игры. В Германии это стало бы уже нереально. И Фридрих Вильгельм предпочёл свой комфорт, свою гордыню, своё спокойствие и вольность мечте миллионов!

Именно так и единственно так можно оценивать его поступок! Потому что, если бы во главе угла были высокие принципы, железная убеждённость в своей правоте и ничтожестве любых парламентов и собраний как таковых, то зачем же год играть во все эти игры!? Ответ очевиден – из страха. За трон. За драгоценную свою шкурку. Ради них можно поклониться убитым по твоему же приказанию простым бюргерам. Можно улещивать не имеющих никакого титула и звания, кроме депутатского, парламентариев и пить с ними вино. Лицемерить и обманывать! Обманывать и лицемерить! Дозволяя на своей земле выборы, которые, по-твоему, вроде бы как априори ничтожны. Даруя конституцию с тайной запиской. К слову сказать, её король тоже нарушил. Нижняя палата собравшегося уже по изданному им основному закону прусского парламента признает Конституцию Германии 21 апреля. Фридрих Вильгельм в ответ разгонит её.

Габсбурги, австрийская монархия, рассматриваем ли мы её дело как правое, или как неправое, исторически обречённое, дралась за то, что полагала своим. В Италии, Венгрии, и, возможно, прежде всего, в Вене. Они сберегали свою империю. Рискуя. В некоторых случаях идя на известные уловки и хитрости, однако, в общем, их линия была цельной, а в её основе лежало стремление не позволить растащить на части державу, которую собирали поколениями. Фридрих Вильгельм превыше всего: национальных интересов, желания людей, даже величия – при всей относительности и абстрактности этой категории – поставил себя. Интересно, задавался ли он вопросом, что сказал бы Старый Фриц, если бы узнал, что его монарх-преемник из рода Гогенцоллернов откажется от короны единого Германского Рейха, когда ветер истории сам пригонит её к нему в руки? Едва ли… Завершая с личностью прусского короля – мы и так уже потратили слишком много слов на это ничтожество, за которого решать задачу века, рассчитываясь кровью, пришлось следующему поколению, стоит добавить, что Фридрих Вильгельм ещё не раз покажется себя именно что трусом и конформистом в самом гадком смысле этого слова. В 1850 году он закончит войну с Данией, о которой мы писали ранее, не добившись по Шлезвигу и даже Голштейну фактически ничего, по той единственной причине, что на скорейшем заключении мира настаивала Россия. В том же году он пойдёт на уступки Австрии и Баварии в вопросах об армии и военном командовании в Германском Союзе, так как те вели себя решительно и вроде бы даже что-то такое заговорили о военных приготовлениях.

Вероятно, подсознательно Фридрих Вильгельм мог и сам ощущать, что его голова слишком маленькая для короны Великой Германии… А в 1857 году эту самую не пожелавшую примерить венец, “от которого пахнет Революцией”, голову прохватил инсульт. Король утратил возможность членораздельно говорить и вообще постепенно начал уверенное превращение в овощ. 7 октября 1858 официальным регентом стал его младший брат Вильгельм, хотя реально заниматься всеми государственными делами ему пришлось начать ещё раньше. Скончается Фридрих Вильгельм IV только в январе 1861 года, надоев всем, вплоть до собственной жены. А Вильгельм I, ставший королём, уже 22 сентября 1862 сделает министром-президентом Пруссии некоего Отто фон Бисмарка...

Впрочем, критикуя Фридриха Вильгельма IV, не стоит забывать и самом Национальном собрании. А оно после провала делегации оказалось в полнейшей прострации. События развивались, в самом деле, быстро, но Паульскирхе даже и не пыталась угнаться за ними. 5 апреля 1849 года князь Шварценберг отозвал австрийских депутатов из Национального собрания и осудил Конституцию как несовместимую с австрийским суверенитетом, с оговоркой, что Австрия не исключает себя из Германского союза, если он будет построен в соответствии с её потребностями. И избранные от Австрии парламентарии покорились! Они (ещё раз напомню, 91 человек – весьма значительное число) в самом скором времени покинули Франкфурт. С этого момента Национальному собранию предстояло лишь “худеть”. К 14 апреля Конституция официально была признана 28 германскими государствами. Вроде бы как большинством, вот только сами страны были мельчайшими. Единственной сравнительной крупной территорией из их числа был Вюртемберг. Короли Ганновера, Саксонии и Баварии ожидали официального ответа Пруссии на Конституцию, прежде чем издать свой собственный указ. И Берлин сказал своё слово.

Возможно, ожидалось, что кто-то из государей проявит всё же большую самостоятельность, снимая с пруссаков ответственность. Однако они просто тянули время. И тогда 21 апреля Фридрих Вильгельм официально объявил, что отказывает Конституции в ратификации. Причём без каких-либо внятных мотивировок. Фактически под сомнение ставился уже не проект, не основной закон, который можно было доработать, или пересоздать заново, но полномочия авторов и даже сама идея германского единства вообще. Немедленно за сильнейшей из держав подтянулись и остальные монархи.

Что делало Собрание? Непонятно что! Оно зачем-то обращалось за помощью к имперскому викарию Иоганну Баптисту, хотя тот не обладал никакой самостоятельной силой. Видимо нужно было хоть на кого-то переложить ответственность – и фон Гагерн, и Стимсон, и такие важные недавно лидеры фракций – все отчаянно её боялись. Остался беспомощным и безучастным, до смешного лишним в собственном важнейшем деле парламент Паульскирхе и тогда, когда в начале мая во многих точках Германии начались восстания за целостность страны и Конституцию. К ним мы ещё возвратимся. В них есть воля и жизнь. Но нам пока надо похоронить то, что внутренне и так уже умерло. 14 мая Фридрих Вильгельм по аналогии с Щварценбергом издаёт указ об отзыве прусских депутатов. Если в случае с Австрией можно было усмотреть причину в том, что она исключалась из Германской империи, то здесь это был чистый произвол. Но, поскольку по стране уже гремели выстрели, и стало понятно, что реакция теперь, увидев слабость врага, готова идти и по трупам, прусскому королю подчинились. Без представителей двух крупнейших германских государств Национальное собрание радикально просело как по численности, так и по репрезентативности, его прежде безупречная легитимность оказалась автоматически под большим вопросом. Наконец, ещё пару суток спустя Франфурт покинули уже все правые и право-центристские депутаты. Без каких-то призывов, деклараций. Просто шоу окончилось, и занавес опустился, а значит, клоунам пора уходить со сцены.

Парадоксальным образом, защищать не ими принятую, содержащую часто противные их воззрениям принципы Конституцию остались только левые и демократы. Потому что они не желали признавать, что профукали Революцию. И не смели так просто, разъезжаясь кто куда и бурча себе под нос, хоронить национальную мечту. Они приняли, благо теперь оппозиции не существовало, весьма решительный документ, в котором заявляли, что большинство (28 государств) приняли Конституцию – и этого достаточно для ратификации. Что, даже если император и не избран, она всё равно действует. Что целый ряд монархов открыто нарушает закон – и этому нужно противостоять. Тут, правда, всё же возник очередной раскол. Радикальные левые говорили о вооруженном сопротивлении и массовом неповиновении – только так можно было теперь пытаться спасать положение. Умеренные демократы говорили лишь об отказе подданных платить государям налоги и пассивных формах неприятия власти.

Кроме того был и психологический момент. Все, даже самые радикальные депутаты слишком привязались к парламентским формам работы, к своему статусу, к Франкфурту. При этом с точки зрения автора у них существовало ровно два способа, позволявших если не победить, то, как минимум, полноценно побороться за успех и Германию. И оба они были так или иначе связаны с отказом от прежнего Национального собрания. Один – это, приняв декларацию о необходимости сопротивления, немедленно разъезжаться в максимально возможное число немецких городов и местечек, чтобы на местах агитировать, организовывать, поднимать, а главное – доказывать и восстанавливать связь с народом. Да, какое-то число бывших депутатов в этой схеме неминуемо арестовали, пленили, ила даже вовсе казнили бы, подобно Блюму. Но кому-то столько же неизбежно повезло бы. Пламя пожара оказалось бы куда сильнее, если бы широко удало