Глава IX. На прекрасном голубом Дунае.

В этой главе мы начнём рассказ о, возможно, самом драматическом эпизоде Весны народов. Венгерская революция – и война – окажутся наиболее кровавыми, а проблемы и конфликты, которые возникали в их ходе, явственно несут в себе печать других, более поздних и жестоких времён, выступают их предтечей. Если во Франции, а мы ещё возвратимся в ближайшее время на берега Сены, где задавались мода, тон и ритм для всего Старого света, национальный фактор в 1848-1849 играл минимальную роль, то на Дунае она оказалась максимальной.

И, чтобы понять, почему это было так, чтобы иметь шанс постигнуть суть Венгерской революции, нам нужно обратиться к истокам. Неоднократно в рамках данного цикла автор делал отступления назад, в прошлое, стараясь продемонстрировать предпосылки и первопричины событий. Однако на сей раз нырнуть предстоит на невиданную прежде глубину – даже большую, чем в своё время при описании испанских событий 1821-1823 – и пробыть там дольше. Так что приготовьтесь, погружение начинается…

Что такое народ? Строго говоря, есть три основных системы воззрений на сей счёт: концепция “крови и почвы”, культуры и гражданственности.

Первая гласит, что у людей, обитающих на одной территории, как правило, значительно количество родственных связей, у них буквально общие корни и предки. Якобы существует некая магистральная линия крови, которую в наше время скорее попытаются привязать к генетике, но в XIX столетии, конечно, рассматривали бы иначе. Она задаёт не только фенотипическое, внешнее сходство, но и черты национального характера, народный дух (например “нордический, стойкий”). Возможны отклонения, метисизация, но в целом народ – целокупная и замкнутая структура. Он живёт и развивается, либо хиреет и умирает, но преобразуется слабо.

Вторая постулирует принципиальное значение культурного кода, совокупности традиций, языка, иногда религии, определённого господствующего нарратива и системы ценностей. Нация может абсорбировать в себя в ограниченном масштабе иноэтничные элементы, если они принимают и развивают её культуру. Причём в некоторых случаях для этого даже не обязательно оказываться от своей исходной – она просто оказывается на нижестоящей ступени в некой условной иерархии. Этот подход характерен для имперских проектов, в том числе господствовал он и на протяжении большей части отечественной истории. Здесь можно вспомнить один хороший анекдот, причём вполне вероятно правдивый. Император Николай I однажды на придворном балу спросил француза маркиза Астольфа де Кюстина, эмигрировавшего после Июльской революции:

— Маркиз, как вы думаете, много ли русских в этом зале?
— Все, кроме меня и иностранных послов, ваше величество!
— Вы ошибаетесь. Вот этот мой приближённый — поляк, вот немец. Вон стоят два генерала — они грузины. Этот придворный — татарин, вот финн, а там крещёный еврей.
— Тогда где же русские? — спросил Кюстин.
— А вот все вместе они и есть русские.

Де Кюстин царя не очень понял – и в своей написанной в 1839 году известной книге “Записки о России” ставил в вину “бюрократической тирании” Российской империи ещё и якобы крайне жестокую политику в национальном вопросе. Между тем украинцы и белорусы почему-то дожили до XX столетия как нечто отдельно-самобытное, а гасконцы и окситанцы в целом нет… Ну да оставим эту скользкую тему.

Третий вариант характерен для государств, зародившихся из бывших колоний, население которых было сформировано потоками эмиграции из самых разных источников. Прежде всего, конечно, речь идёт о США. В Нью-Йорке вы можете встретить человека решительно любого облика, разреза глаз, цвета кожи – и не знать, является ли он американцем по национальности, или временно въехавшим иностранцем. При этом на протяжении поколений может сохраняться значительная культурная и даже бытовая обособленность. Хороший пример – “чайна-тауны”, а также другие моноэтничные кварталы. В Штатах могут жить люди, говорящие исключительно на испанском языке, но при этом считающие себя по национальности американцами. Наличие паспорта, патриотизм, законопослушность и готовность следовать определённым общепринятым нормам поведения в обществе-экономическом проекте, достаточны, чтобы стать частью нации.

В современном мире однозначного ответа, какой же из трёх вариантов истинный не существует. Более того, нельзя исключать, что все они имеют место быть, и нации бывают разного генезиса. С этой информацией в голове попробуем взглянуть на историю Венгрии.

Всем известно такое словосочетание, как финно-угорские народы. В наибольшей степени идея о родстве венгров-мадьяр и финнов-суоми базируется на данных лингвистики и сходстве языков. В то же время до конца XIX столетия даже этот факт ставился исследователям под сомнение. Сейчас уже эта дискуссия осталась по большей части в прошлом, доказано существование единой языковой семьи, в которую также входят хантыйский, мансийский, эстонский и некоторые другие наречия. Однако попытки генетического сравнения, проведённые в XXI веке, дали весьма занятные результаты. Оказалось, что не только нет близости между современными венграми и финнами, но напротив они – одни из наиболее сильно отстоящих друг от друга народов Европы. И вот также – во всём. Почва до крайности зыбкая и непрочная. Известно, что предки венгров, каково бы ни было их происхождение, кочевали в первом тысячелетии нашей эры в районе Камы. С течением времени, взаимодействуя с окружающими народами, прежде всего хазарами, венгры сместились к юго-западу, в район междуречья Волги и Дона. Там они оказались прямо посреди магистрального пути евразийских миграций, где все ещё не прекратились афтершоки Великого переселения народов. У любого этноса, оказавшегося на пути, было три варианта. Сражаться до последней крайности со всё новыми и новыми волнами, выбрасываемыми Степью. Отойти к югу, в предгорья Кавказа, где можно было выстроить надёжную оборону. Либо влиться в поток, следовать всё дальше и дальше на запад.

Карта, отображающая маршрут движения венгров из их прародины в Паннонию. Обратите внимание, что консенсуса нет, отображено четыре разных варианта.

Под ударом половцев-куманов венгры избрали третье. К исходу IX века под предводительством вождей/ханов/князей Арпада и Курсана они, преодолев Карпаты, поселились в Трансильвании, чтобы в дальнейшем совершить решающий рывок в Паннонию, на обширные равнины, некогда ставшие крайней точкой для авар, а ещё прежде – ключевой областью государства Аттилы. Для венгров начинается эпоха, известная в историографии и национальной литературе, как “обретение Родины”.

Венгерская картина начала XX века, изображающая спуск на равнину с карпатских перевалов хана Арпада и его людей.

Вот только не следует думать, что она была к тому моменту пустой. Там в большом количестве обитали славяне, мало того – они создали крупное независимое государство, первое для них в своём роде – Великую Моравию. Именно для неё, к слову, разрабатывали славянскую письменность Кирилл и Мефодий. Между зарождающимися католицизмом и православием, между Римом и Константинополем шла борьба за то, кому отойдёт столь обширная епархия, так что деятельность пары византийских монахов была частью большой игры.

Венгры смешали все карты. Они ворвались, за жизнь одного поколения полностью разрушили всё, что к тому моменту было выстроено, чудовищно деградировали города, пришла в упадок торговля и ремёсла – в общем, полный набор. В лучших традициях предшественников венгры начали массированные грабительские походы в окрестные земли, вступив в конфронтацию с Восточно-Франкским королевством, которому суждено было в скором будущем переродиться в Священную Римскую Империю. Со временем грозный сосед заставит кочевников присмиреть. Решающей, наверное, следует здесь счесть битву на реке Лех 955 года. Князь Геза, правивший в 972-997 годах примет христианство, но только для себя лично, а также части приближённых, причём параллельно иногда будет поклоняться и прежним богам. В 1000 году князь Вайк не только сам обратился в новую веру, став Стефаном (Иштваном), но и покрестил весь свой народ, за что был коронован Римским Папой, а позднее причислен к лику святых и стал считаться отцом-основателем венгерской государственности. Знакомые сюжеты, не так ли?

Каноническое изображение святого Иштвана — крестителя Венгрии

Корона святого Иштвана. Регалия, имеющая беспрецедентную значимость в истории венгерского народа. Она — на государственной символике, наградах и даже в тексте современной конституции, где именуется ни много ни мало одним из источников власти и государственности.

Ну а теперь – к главному, во имя чего и пришлось городить весь этот трёхстраничный огород. Существует огромное количество параллелей между описанной выше ранней и предысторией венгров и таковыми у болгар. Собственно, есть гипотезы, постулирующие и прямое, этническое родство той и другой кочевой орды, формировавшихся с некоторым временным лагом в среднем Поволжье. Точно также протоболгары завоевали территории с большим количеством оседлого в основном славянского элемента. Также сражались с крупной державой, которая страдала от их набегов, но в дальнейшем смогла одержать серию побед – в данном случае Византией, а не Восточно-Франкским королевством/предтечами СРИ вплоть до непосредственно её основателя Оттона I. Также сын хана Пресиана Борис/Богорис крестил свою землю, сам приняв имя Михаила. Но… Почему-то сейчас мы считаем болгар славянским народом, а вот венгров – ничуть!

В очень близких условиях, описываемых историками примерно одинаковыми выражениями, якобы в первом случае протоболгары оказались ассимилированы славянским компонентом, а мадьяры наоборот растворили в себе славян. И в том, и в другом случае численно завоеватели-кочевники сильно уступали завоёванным. И там, и здесь не приходится говорить о наличии глубокой и развитой культуры, которая могла бы быстро вовлечь в свою орбиту массы оседлого населения – да к тому никто и не стремился, напротив, верхушка общества, в принципе склонная сохранять и поддерживать свою обособленность, отказывала плебсу в целом ряде статусных элементов своей одежды, быта, обычаев. Теоретически результат должен бы быть один – и экстраполяция, опыт других эпох и территорий показывает нам, какой именно. Вторгнувшиеся кочевники, оставив, конечно, определённый след, исчезают в массиве покорённых. Выиграв войну, проигрывают мир.

Однако венгры – не ошибка и не фейк. Они, в самом деле, есть – и их язык, имена, кроме универсальных библейского корня (но не фамилии – как раз там нет-нет, да и проглянет нечто явно знакомое русскому уху, например род Запольяни), образцы творчества очень далеки от славянских. Как это могло так получиться – отдельный очень сложный, без сомнений, дискутабельный вопрос. Но это факт. Равно как и другое – меньшему в любом случае труднее абсорбировать большее. На исторических территориях Королевства Венгрия, в том числе входивщих в него с древнейших времён, от момента основания, имелись такие земли, где этнические венгры составляли меньшинство. Скажем это вся современная Словакия. С точки зрения венгров, особенно в XIX веке, принадлежность данных территорий именно им несомненна. На них разворачивалась добрая половина ключевых событий их истории. В современной Братиславе с 1541 и до самого 1848 короновались венцом святого Иштвана на венгерский престол. Хорватия была в неразрывной унии с Венгрией с 1102 года, на её территории венгры проливали по приказу своих государей кровь в борьбе с венецианцами за Далмацию. Трансильвания – большая Венгрия, чем сама Венгрия – именно туда, как мы помним, попал Арпад со своими людьми первой, но при этом там искони проживала масса иноэтничного элемента – и не случайно сейчас она является частью Румынии. Некоторую параллель можно провести с Волгой. Это самая русская река, её невозможно в нашем национальном сознании отделить от России – но при этом там живёт много народов самого разного корня, и даже школьник знает (во всяком случае, должен), что Иван Грозный “Казань брал, Астрахань брал”. Только Венгрия по сравнению с нами ещё и куда меньше.

Опуская большую часть событий средневековья, отметим, однако новое удивительное сходство, проведём очень важную параллель. В 1222 году король Андраш II Арпад подписал документ, известный как Золотая булла. Историки посейчас спорят относительно того, имело ли место прямое влияние Великой хартии вольностей, изданной Иоанном Безземельным в Англии семью годами ранее. Но близость содержания несомненна. Как и на Альбионе, Золотая булла в Венгерском Королевстве закрепляла ряд неотчуждаемых привилегий у высшего сословия, ограничивая произвол монарха. Хотя формально подавалось всё как милость, в числе прочего предусматривалось даже право высшего и среднего дворянства на восстание против короля, в случае нарушения им положений Буллы.

Наиболее ранний из сохранившихся вариантов текста Золотой буллы

В Британии Хартия стала основой будущего парламентаризма и неотъемлемым структурным элементом неписанной конституции страны вплоть до настоящего времени (непрерывно действующими считаются 4 статьи). Она превозносится как первый в постантичной истории Европы и мира пример формального закрепления и защиты прав личности. А вот в Венгрии вольности со временем стали превращаться в вольницу. Причин тому много. Одной из них, которую можно отыскать непосредственно при сопоставлении документов, видится слабость венгерских городов по сравнению с английскими. В Булле об их привилегиях и прерогативах нет ни слова. А мы с вами хорошо знаем, что именно поддержка городских центов часто оказывалась решающей в деле укрепления власти монарха, его победе над крупной феодальной оппозицией.

Не на английскую в итоге похожа история Венгерского королевства. Гораздо больше невесёлой общности у неё с Польшей. Сами венгры и поляки отмечают это. Речь Посполитую всемогущество панов и их распри довели до Руины, а там и до Разделов. У Венгрии всё случилось быстрее и по-своему даже драматичнее. Переживая как взлёты, так и падения (одно из самых тяжелых – после вторжения монголов: Венгрия это, наверное, единственная страна Европы, которая может понять, что такое для нас нашествие и иго) на протяжении средних веков, королевство Святого Иштвана достигло невиданного прежде могущества при Матьяше I Корвине. Он правил 32 года с 1458 по 1490 и побеждал всех, с кем дрался. Корвин взял верх над Чешским королевством и присоединил большую его часть – Моравию и Силезию (причём чехов поддерживала Польша), объявил войну Габсбургам - и взял Вену, контролируя под конец жизни Нижнюю Австрию, Штирию, часть Каринтии и Крайны, едва не превратив великий знаменитый род в третьестепенный. А главное – Корвин оказался способен успешно отражать агрессию османов. Основу его войска составляла так называемая Чёрная армия, состоявшая из профессиональных воинов, получавших жалование за службу. При этом их нельзя считать в полном смысле слова наёмниками – никогда и никому больше эти люди не предлагали свои услуги. Каждый четвёртый боец был вооружен огнестрельным оружием, как правило фитильной аркебузой – абсолютный рекорд для того времени.

Карта владений короля-ворона к концу его жизни. Голубым обозначены земли, который он приобрёл мечом.

Стяжавший славу как один из “последних рыцарей” Высокого средневековья, король-ворон (именно так переводится его прозвище – птица была изображена на гербе рода Хуньяди, из которого монарх происходил) завоевал также и любовь народа, которая с годами после его смерти лишь увеличивалась в памяти. Веками среди венгров ходила поговорка «Умер Матьяш, и с ним умерла справедливость». Корвин обезопасил границы, приструнил магнатов, возвышал через свою регулярную армию, протекцию в церковной иерархии, либо в качестве своих советников людей незнатных, но талантливых. Король широко покровительствовал искусству и науке. Его библиотека считалась крупнейшей после Ватиканской – до 2500 книг и кодексов.

Таким был Матьяш I – один из самых выдающихся государей своего века, такой была его Венгрия.

Парадный портрет Матьяша I Хуньяди по прозвищу Корвин в молодые годы.

А уже в 1526 случилась битва при Мохаче, после которой королевства за два года считай что не стало – Сулейман Великолепный осаждал Вену в 1529 году не опасаясь за тыл. Причина – разброд и шатание аристократии, её несобранность и неготовность отражать мощную агрессию извне. Более 5 000 воинов опоздали к месту битвы. Воевода Трансильвании Янош Запольяи прислал издевательских 8 (да-да, восемь) бойцов! Черной армии не было уже и в помине – дворяне отказались платить подать на её содержание.

Король Лайош II погиб в сражении — на полотне изображен момент обнаружения его тела

В 1513-1514 годах случилась история и вовсе омерзительная. С благословения Папы Римского Льва X должен был состояться крестовый поход против османов. Европа не готова была помочь венграм войсками, но по линии церкви через епископа Тамаша Бакоци на вооружение и набор армии передали значительные денежные средства. 40 000 крестьян и мелких дворян сделались куруцами – крестоносцами и были готовы выступить. Победа их ждала, или гибель под стрелами и ятаганами – сказать невозможно, но сам по себе поход был прямо необходим Венгрии, полностью соответствовал её национальным интересам.

Однако он не состоялся. Крупные феодалы испугались, что чернь может приобрести боевой опыт, а там, научившись обращаться с оружием, выйдет из повиновения, откажется выполнять новые повинности, которые всё быстрее возлагались на утрачивающих свободу земледельцев – а фактически вводилось крепостное право. Аристократы надавили на короля – и тот приказал всем разоружиться и разойтись по домам. Оскорблённые и униженные, не распахивавшие свои поля куруци восстали. Началась вполне себе гражданская война, в ходе которой правительством, а читай магнатами, было казнено свыше 50 000 человек. Лидеров повстанцев изощрённо пытали, приписывая им совершенно необоснованно мифические претензии на трон. Можно себе представить каким подарком всё это было для Стамбула! Когда в 1527 турки входили на территории, где некогда полыхало восстание, их порой встречали как освободителей и избавителей…

В целом, как в Польше, так и в Венгрии силён страдательный мотив в истории. Правда, акценты чуть иные. Мадьяры куда честнее и благороднее в обозначении причин своих несчастий – и куда менее склонны перекладывать ответственность на других. Поляки и венгры были долгое время разделёнными народами. Но и здесь есть разница. Речь Посполитая приказала долго жить в куда менее жестокие времена. Её разделили между собой три регулярных европейских государства, которые, хотя и не давали выхода национальному чувству, всё же не эксплуатировали польско-литовский элемент в своих державах каким-то особенным образом, но утверждали их равный (а порой вовсе привилегированный – вспомним, что в 1815 у Царства Польского была конституция, а у Великорусских губерний – и близко нет) статус с другими своими подданными. Польши не существовало на карте, исключая период Восстаний Костюшко и 1831 года, с 1795 по 1918 год, т.е. 123 года. Венгрию разделили с 1530-х, а воссоединилась она только в 1699 году после Карловицкого мира (того без малого 170 лет), причём не в качестве независимой страны, а под скипетром Габсбургов. В указанном промежутке османская часть после краткого первого периода мягкой политики насильственно исламизировалась, а те, кто не был к этому готов, жестоко обирались Портой. Австрийская часть служила в качестве военного лагеря и предполья, с почти непрекращающимися боями. Ну а в центре этого был адов хаос квазинезависимых княжества Трансильвании и княжества Верхней Венгрии, которые непрерывно маневрировали, предавали всех и вся – и сами только сильнее запутывались в интригах, регулярно расплачиваясь кровью.

Разорванная Венгрия. На карте Трансильвания и Верхняя Венгрия показаны сателлитами Порты, но случалось и иначе.

В 1834 году поэтом Михаем Вёрёшмарти было написано стихотворение Szozat – Призыв! Положенное на музыку, оно долго конкурировало за статус главной песни страны с нынешним государственным гимном, благо он обрёл официальный статус только лишь в 1949 году. Хотя это и потребует немало места, автор считает правильным процитировать полностью это произведение, тем более, что русский перевод звучит очень удачно и сильно. В тексте Призыва – венгерский взгляд на самих себя и своё прошлое, который в полной мере дал себя знать в 1848-1849:

Мадьяр, за родину свою

Неколебимо стой,
Ты здесь родился, здесь умрешь,
Она всегда с тобой.

Другой отчизны не ищи
И смертный час тут встреть —
В беде иль в счастье должен ты
Здесь жить иль умереть.

По этим нивам столько раз
Струилась кровь отцов.
Земля хранит их имена
В течение веков.

Здесь за отчизну в славный бой
Арпад войска водил,
И рабства гнусное ярмо
Здесь Хуньяди разбил.

Свобода! Здесь носили твой
Окровавленный стяг
И пали лучшие из нас
За родину в боях.

Средь стольких мук, средь стольких
Несчастий и невзгод,
Хоть поредев, но не сломясь,
Живёт здесь наш народ.

Народам мира мы кричим,
Столпившимся вокруг:
«Мы заслужили право жить
Тысячелетьем мук».

Не может быть, чтоб крови зря
Так много пролилось,
Чтоб столько преданных сердец
В тоске разорвалось.

Не может быть, чтоб сила, ум
И воля навсегда,
Не одолев проклятий груз,
Иссякли без следа.

То время, славное вовек,
Должно прийти, придет,
Когда исполнится все то,
О чём молил народ.

Или прекрасно умереть
Решится в битве он,
И будет вся страна в крови
Во время похорон.

Могилу Венгрии твоей
Народы окружат
И, над умершею скорбя,
Слезами оросят.

Мадьяр, за родину свою
Неколебимо стой,
Ты ею жив, и будешь ты
Укрыт её землей.

Другой отчизны не ищи
И смертный час тут встреть —
В беде иль в счастье должен ты
Здесь жить иль умереть.

Здесь жить иль умереть.

К слову, автор этих строк в 1849 был назначен судьёй Верховного суда, затем эмигрировал. Вернуться на родину Вёрёшмарти удалось уже в 1850, но он так тяжело переживал поражение Революции, что пребывал в состоянии глубокой меланхолии – в терминологии его времени, или перманентной депрессии – в понятиях нашего. В 1855 году он умер, ничем серьёзным не болея, в возрасте 54 лет.

Как уже было сказано, Венгрия полностью стала подвластна австрийским Габсбургам после Карловицкого мира 1699 года. И фактически в этот же период времени резко изменяется ориентация политики Вены. Если прежде основная угроза была на юго-востоке, то теперь чем дальше, тем больше становилось очевидным, что наступательный потенциал Порты иссяк. Собственная экспансия на Балканы, как показал опыт, тоже имела пределы и создавала существенные издержки. В любом случае куда опаснее были амбиции Людовика XIV и Франции. И вот Габсбурги активно участвуют в грандиозной войне за Испанское наследство. Затем ожидаемый, но всё равно тяжёлый династический кризис после взошествия на трон женщины - Марии Терезии. С того же момента и почти на 50 лет страшной головной болью делается Пруссия, а после – снова Франция, теперь уже Революционная. Как известно, этот раунд окончится только в 1815. Иными словами, основной зоной австрийских инспираций на весь XVIII век стало Западное направление. Исключения были – в частности Польский вопрос, но они лишь подтверждали правило. То же польское государство в виде герцогства Варшавского возродилось на карте не из-за успехов польских патриотов, а благодаря победам Бонапарта. И погибло – после его поражений.

 

Михай Вёрёшмарти, поэт и патриот

Всё это время Венгрия остаётся тылом Габсбургов. Там не ведётся боевых действий – но оттуда извлекаются люди и особенно деньги. При этом, хотя венгерская аристократия и интегрируется успешно в общеимперскую, она отнюдь не входит в верхний аристократическо-правительственный эшелон. Да, Мария-Терезия оказывается вынужденной пойти на некоторые уступки, но всё равно венгры чувствуют себя ущемлёнными – и имеют к этому определённые основания. Ни одно из предприятий империи с самого Карловаца не принесло им выгоды. Мало того, в век Просвещения жизнь всё более начинает концентрироваться вокруг крупных городов. А в Венгрии Буда, некогда жемчужина Дуная, бурно развивавшаяся даже при османах, как сгорела во время “освобождения” в ходе боевых действий – так толком потом и не оправилась до середины, а чём-то и вовсе конца столетия. Австрийцам было выгодно законсервировать в качестве венгерской “столицы” Пресбург/Пожонь/Братиславу – она была намного ближе к имперскому центру и легче контролировалась. Вена и Прага росли и богатели, чтобы постепенно сделаться с началом индустриальной эры крупными промышленными и финансовыми центрами. Венгрия оставалась по-преимуществу аграрной страной зерна и токайских вин. Причём свою роль здесь играла не только конъюнктура, но и вполне осознанная тарифно-финансовая политика правительства – и образованные люди это понимали.

При всём том в Венгрии сохранились осколки и реликты ещё средневековых по своему происхождению институтов, которые, однако, добить не смог даже решительный реформатор Иосиф II. В частности с глубокой древности существовал Венгерский сейм (традиционный русский вариант, правильнее же – Государственное собрание). Прообразы этого органа возникли аж в XI веке, а с 1222 года он принял свой сравнительно законченный вид. Собрание никогда не было непрерывно действующим органом, но созывалось через достаточно существенные промежутки времени и на неодинаковый срок. В начале XVIII века, когда Габсбургам стало больше не нужно мобилизовывать все силы на борьбу с Османской империей, в их глубоко абсолютистском государстве Венгерский сейм и вовсе стал пятой ногой собаки. Его и не подумали переместить из Братиславы (во избежание путаницы всё же буду называть этот город на современный нам манер – очень уж много у него разных имён) в Буду, или древний Секешфехервар, где он заседал когда-то. С 1729 по 1741 Собрание не созывалось ни разу – и так и оставалось бы впредь, если бы Марии Терезии не потребовалось задобрить венгров в связи с начавшейся войной.

В начале XIX столетия в рабате Сейма появляется системность, которая сближает его с тем, чем он никогда прежде не был – парламентом. Наполеоновские войны и поражения Австрии в ней опять вносят хаос в начавший отлаживаться распорядок, но, наконец, после 13 лет простоя, в 1825 году Собрание открывается, чтобы проработать два года. В 1830 – следующая сессия, короткая, но весьма важная – Сейм принимает участие в подготовке и проведении коронации Фердинанда Габсбурга короной святого Иштвана. Вероятно, в Вене вызрела тогда идея присвоения данного титула наследнику имперского престола, по аналогии с принцем Уэльским в Великобритании. Тот факт, что Собрание оказалось задействовано, существенно поднимает его престиж. В достаточной мере, во всяком случае, чтобы, с согласия центральных властей, Сейм Венгрии сделался регулярным органом современного типа. Начиная с 1832 года периоды работы Собрания, наконец, начинают превышать по времени его простой.

Реальной власти у Сейма было не так чтобы много, но он давал возможность существенному числу венгерских аристократов приобщаться к политическому процессу, приобретая опыт – и усваивая определённую систему ценностей. Государственное собрание как бы выпадало из общего ряда австрийской бюрократической машины. Его члены не были чиновниками, их мало что связывало со столицей, господствующими там немецко-чешскими фамилиями, Меттернихом, но куда больше – с собственной исторической традицией. В ней же величайшие роды магнатов как выступали причиной унижения и гибели страны, так порой и стяжали для неё славу, но во всяком случае никогда не отказывались от своего достоинства и прав.

Не только историки XXI века, но и сами венгры видели известные черты сходства с английской моделью. А Британия в те же самые 1820-е и 1830-е годы как раз достигала невероятных успехов. В Венгрии появляется течение мягкого, эволюционного либерализма, берущего пример с англичан. Их мечты простирались далеко, но на практике приходилось как то соизмерять их с меттерниховской политикой – и деятели первой волны венгерского национально-реформистского движения избрали два пути, на которых они могли реализовывать свои идеи без конфликтов с властью. Во-первых, экономика: модернизация инфраструктуры, хозяйства, всемерное поспешествование развитию венгерских производительных сил. Во-вторых, упразднение наиболее одиозных пережитков стародавних эпох. Без малейшего покушения на абсолютистские устои габсбургской державы – напротив, в ключе упорядочивания и улучшения управляемости.

В ряду прочего был поднят языковой вопрос – прежде всего в сфере чиновного делопроизводства. На обширных территориях Венгерского королевства существовала масса вариантов. В Воеводине, например, имевшей смешанное сербо-венгерское население, применялось не что-нибудь, а lingua latina aeterna! Естественно для подавляющего большинства тамошних жителей латынь была - что китайская грамота. И подобного было много. В 1830 году – как раз на волне успешно прошедшей коронации Фердинанда – венгерская аристократия и интеллигенция сумели выпросить у центра (читай Меттерниха) разрешение на проведение важной реформы. Повсеместно в землях венгерской короны для местных органов власти вводился в качестве официально используемого венгерский язык.

Эта уступка была едва ли не единственной, а потому венгерские элиты стали с утроенным усердием на неё напирать. Привело к это к очень печальным и опасным последствиям. С 1843 года на венгерский переводятся тотально все учебные заведения королевства – едва ли не вплоть до сельских школ. Все многочисленные народы, населявшие историческую Венгрию, в одночасье лишились права преподавать своим детям родную речь. Государственный совет затребовал соблюдения закона также и церковнослужителями. Естественно, не в проповедях и богослужении, но при исполнении государственных обязанностей – ведении церковных книг, предшествовавших современным ЗАГСам. Казалось бы, ну и что? Но именно в подобных документах впервые фиксировалось имя новорожденных младенцев – и его тоже стали регулярно мадьяризировать. Обладающий минимумом власти Сейм умудрился забрать у невенгерских жителей страны на удивление много. Прежде почти вовсе не существующие, проснулись и начали развиваться местные национализмы: хорватский, словацкий, сербов Воеводины и так далее.

Тем временем на смену первой волне, национально-реформистской, приходила вторая – национально-революционная. Здесь будет очень уместно дать той и другой персональное лицо, благо имеются две идеальные кандидатуры: Иштван Сеченьи и Лайош Кошут. Первый происходил из древнего и славного рода – уже в 1592 году один из его предков стал примасом Венгрии, т.е. главой местной католической церкви. Имели Сеченьи и значительное состояние. Наш герой после беззаботной юности сразу окунулся в пороховой дым Наполеоновских войн, отслужил, уволился в звании 1-го лейтенанта в 1826 году, но, вероятно, за время походов приобрёл интерес к заграничной жизни. Деньги имелись, так что Иштван активно путешествует. В том числе посещает он Альбион – и тот производит на молодого аристократа неизгладимое впечатление. Сеченьи возвращается в Венгрию, чтобы сделаться политиком – и по мере сил приближать свою родину к увиденному на том берегу Ла-Манша идеалу.

Иштван Сеченьи

Препятствий много, но Иштван деятелен, легко заводит ценные связи в обществе, он богат, наконец, он имеет живой ум. Не политика как таковая? Хорошо. Просвещение! Сеченьи получил широкую известность в 1825 году, когда он пожертвовал весь годовой доход от всех своих имений Венгерской академии наук. Литература! Сеченьи написал и опубликовал ряд политических трудов — Hitel («Кредит», 1830), Világ («Мир», 1831), Stádium («Стадия», 1833), адресованных венгерскому дворянству. Он осуждал консерватизм дворянства и призывал отказаться от феодальных привилегий (например, свободы от налогообложения) и превратиться в движущую силу модернизации, стать подобием английских джентри и лордов. А прежде всего – экономика!

Сеченьи продвигает идею расчистки Дуная и его широкого использования в качестве торговой и транспортной артерии, превращения реки в эдакую европейскую Миссисипи. Он лоббирует свой план не только в Вене, но предпринимает поездку в Стамбул. Сеченьи поддержал и частично профинансировал постройку первого моста между Будой и Пештом, положившего начало слиянию двух городов в один. Спроектированный, что характерно, британцами, мост, постройка которого была начата в 1839 и продолжалась 10 лет, ныне носит имя Сеченьи.

Постепенно граф становится влиятельным человеком, причём совмещает большое уважение и статус патриота внутри Венгрии с “рукопожатым” статусом у сильных мира сего в столице. Будучи неглупым и дальновидным политиком, Сеченьи был убеждён – меттерниховщина не вечна. Однажды Австрийская империя в целом начнёт движение по пути реформ. И к этому времени Венгерское королевство должно быть сильным, развитым, внутренне готовым к переменам. Тогда с согласия императора (граф особо рассчитывал на молодого Франца Фердинанда, т.е. на время через 1-2 поколения, предполагать отречение его отца, конечно, заранее было невозможно) венгры преобразуют своё Собрание в парламент британского типа, закрепят права и свободы – и начнут развивать свой край хозяевами на собственной земле.

Ну а теперь – Лайош Кошут, прямой оппонент Сеченьи, против которого тот несколько раз выступал как в Сейме, так и в печати – и которому в итоге проиграл. Род Кошутов относится к так называемому земанству, т.е. мелкопоместному дворянству, никогда не отличавшемуся богатством. По древности при этом, однако, как минимум не уступал тем же Сеченьи – первые известия о фамилии относятся к XIII веку. Однако самое занятное в происхождении будущего вождя венгерской национальной революции – в другом: Кошуты по главной мужской линии происходили из западной Словакии и имели, по всей видимости, славянское происхождение. Последнее – не секрет не только для позднейших историков, но и для современников. И, к примеру, родной дядя Лайоша являлся убеждённым словацким националистом – а таких вообще в начале XIX века было ой как немного. А если припомнить имя и национальность матери Кошута – а ей была немецкая протестантка Каролина Вебер, то получается, что “самый венгерский венгр” вполне вероятно не являлся им вовсе. Вспоминаем разные подходы к тому, что является критерием принадлежности к нации в принципе…

Так или иначе, Лайош Кошут, появившись на свет в 1802 году, оказался слишком молод, чтобы поучаствовать в Наполеоновских войнах. Участок земли, которым обладали Кошуты, не позволял надеяться на преуспеяние в качестве помещиков, так что сын получил образований и начал карьеру фактически разночинца: гимназия, евангелическая лютеранская коллегия, университет в Пеште, а после – адвокатская практика. Кошут был успешен в качестве юриста и даже снискал определённую <