Непрекращающийся спор. Растворяя ставни

У одного современного русского писателя рассказывается, как умирает после тяжелой болезни пожилой человек. Он лежит в комнате с закрытыми ставнями и мучительно решает вопрос: есть ли там, после смерти, что-нибудь или нет, и наконец, устав от этих сомнений, со вздохом решает: конечно, ничего нет, это так же ясно, как то, что за окном идет дождь. «А между тем, – продолжает писатель, – за окном играло яркое весеннее солнышко, а этажом выше женщина поливала цветы на подоконнике, и вода шумными каплями падала на тротуар»22.

Это описание удивительным образом напоминает все доказательства, все рассуждения антирелигиозной пропаганды. Умирающему было ясно, что идет дождь: он слышал шум воды. У него не было никаких причин предполагать, что за окном – ликующий весенний день. Это-то и есть символ определенного типа доказательства, к которым, как к якобы научным, прибегают в наши дни для решения самого важного, самого глубокого, самого окончательного вопроса.

И многие, даже верующие, поддаются на эту удочку логики и «научности». Как часто при виде страданий, хаоса, разгула зла на земле они говорят: «Если бы был Бог, то разве Он допустил бы все это?» или: «Если есть Бог, то почему Он хоть как-нибудь, но несомненно не явит Себя нам, не подтвердит, не докажет Своего существования?» От Бога ждут, чтобы он ответил на все эти отрицания, на всю эту пропаганду против Hero, чтобы Он, иными словами, опустился до уровня этого ничтожного спора.

Отсюда и столь частые у верующих ссылки на чудо как решающий аргумент. Чудо – нарушение законов природы, прорыв в нашу жизнь сверхъестественного, и кажется им тем доказательством, тем окончательным аргументом, который наконец разрушит все доказательства врагов религии. Но пора понять, что чудо, если даже оно и стояло когда-то в центре религиозного сознания, не составляет доказательства для христианства. Больше того: чудо отвергается христианством как аргумент, как способ приведения к вере, как основа религии. «Сойди со креста, и мы поверим Тебе!» (Ср.:Мф.27:42) – говорили Христу с насмешкой те, кто распинали Его. Но Он не сошел. А ведь если верить, как верят вот уже две тысячи лет христиане, что на кресте пригвожден был Сын Божий, то разве не стало бы такое сошествие с креста доказательством раз и навсегда? «Ты уповал на Бога, пусть поможет Тебе!» (Ср.:Мф.27:43). Но вот и Бог не помог...

Я не знаю, чувствуют ли, сознают ли христиане, какую коренную перемену произвело Евангелие в самом подходе к религии, в самих глубинах религиозного сознания. Про Христа, например, сказано в Евангелии, что из-за неверия людей Он не смог совершить многих чудес (ср.:Мф.13:58). И это значит, что для самого Христа чудо – а Он творил чудеса любви, сострадания, помощи – никогда не было самодовлеющим явлением, способом что-то о Себе доказать, кого-то к Себе обратить. Вот почему современным борцам с религией, всем тем, чьи доказательства построены на вот этом «совершенно ясно, что...», «доказано, что...» и т.д., не только бесполезно противопоставлять другие доказательства, другую пропаганду, но делать это – значило бы изменить чему-то самому главному, самому важному в самом христианстве.

Слухом услышите – и не уразумеете, и глазами смотреть будете – и не увидите, ибо огрубело сердце людей сих (Мф.13:14–15) – вот настоящий корень и источник неверия: окаменел, закрыл человек сердце свое, и уже не способен увидеть, неспособен услышать или видит и слышит не το. А если бы не окаменел, не закрыл свое сердце, то, без сомнения, назвал бы чудом саму жизнь, сам мир, блаженную возможность видеть, слышать, дышать и за всем существующим в мире с такой очевидностью ощущать присутствие бесконечной любви, призыв к светоносному добру, свидетельство о вечности.

Стоит подумать, что живут среди нас люди, которые так же, как мы, встают по утрам, одеваются, идут на работу, но чья работа, чей хлеб насущный в том, чтобы доказывать, будто и Бога нет, и после смерти ничего нет, и, следовательно, вся эта жизнь – мимолетная вспышка бессмысленного бытия, а такое восприятие ее еще и «освобождает» человека, – ощущаешь в душе не злобу даже, не гнев, а какое- то скорбное удивление и настоящую жалость: как можно этим жить? И тогда так ясна, так физически ощутима становится эта окамененность сердец, которые не размягчить, не изменить «обратной пропагандой», не разбить другими камнями.

И, может быть, все дело в том, что не было тогда в комнате умирающего, о котором мы говорили, никого, кто в минуту его страшного, безнадежного вывода подошел бы к окну и молча раскрыл ставни на весенний ликующий день. И потому вывод, к которому пришел он в своей темной комнате, показался ему несомненным и самым последним, а был он на деле ошибкой.

И так для миллионов людей, которым от нас, верующих, нужны не доказательства и пропаганда, а свидетельства, нужен свет, нужна любовь, нужно добро. Нужно, чтобы они в нас, верующих, увидели не идеи наши, не аргументы и доказательства, а ту новую жизнь, какую дает встреча с божественной реальностью, с божественной жизнью. Только тогда свидетельство христиан, свидетельство верующих в этом темном мире, где все ставни закрыты, снова начнет побеждать.

 

Спор о Боге и богах

«Между «Есть Бог” и «Нет Бога”, – записал когда-то в свою книжку Чехов, – огромная пропасть, и пересечь ее можно только с большим трудом и усилием. Поэтому одни глупые считают, что это легко»34.

Цитирую по памяти, но смысл именно таков. И поверхностная вера, и поверхностный атеизм одинаково неубедительны. Многие люди говорят: «Я верю в Бога», но живут фактически так, как если бы Бога не было, и это значит, что их вера – по существу не вера, а привычная дань традиции, которая их по-настоящему не волнует. И многие так называемые неверующие вполне удовлетворяются элементарными доводами наподобие этого: «Наука доказала, что Бога нет». Что это значит, не знает никто, и как наука может решить эту неподведомственную ей проблему – не известно. Но вот один сказал, а другой повторил, и эта бессмысленная фраза выдается за осмысленное утверждение и попадает в учебники.

Между тем, как я уже говорил в одной из бесед, вопрос о вере можно в каком-то смысле и, так сказать, методологически отделить от вопроса об объекте или содержании этой веры. И начать надо с того бесспорного факта, что все люди во что-то верят или, во всяком случае, те, кто ни во что не верят, большинством окружающих считаются дефективными и бесполезными личностями. Казалось бы, с точки зрения атеизма, который выдает себя за «научный» (т.е. построенный всецело на логике и опыте), утверждение наподобие «Человек этот ни во что не верит», должно звучать как высшая похвала: «Вот, мол, человек, который освободился наконец от дурмана всех верований и пришел к истинно научному миропониманию!» Но откройте биографию любого деятеля революции, и там на каждом шагу будет сказано, что он «глубоко верил» в торжество идеалов, в торжество своего класса и т.п. Про того же Чехова в скучно-казенном предисловии к полному собранию его сочинений мы читаем, что он «верил в светлое будущее».

Так вот, скажите на милость, почему вера в никому не ведомое «светлое будущее» не только допускается, но и превозносится, а вера в Бога и будущую жизнь считается дурманом и вредным суеверием? Получается двойная бухгалтерия: верить можно, но только в то, во что приказано верить. Но ведь в основе научного мировоззрения, в основе подлинного атеизма должно лежать, казалось бы, отрицание веры – веры как таковой, веры как убежденности в том, что не вытекает из непосредственного опыта и знания. С точки зрения непосредственного опыта и знания, идеалы и цели вроде «свободы», «равенства» и «братства» так же утопичны, так же недоказуемы, как Царство Божие. Почему же, спрашивается, словами о вере и призывами верить переполнены книги тех, кто выдают себя за стопроцентных атеистов? Почему жизнеописания их героев и вождей, как и партийные их программы насыщены религиозной, по сути, терминологией? Понятно почему: без веры человек всего этого не только не услышит, но и не поймет.

Человек, который ни во что не верит, – это животное, все подчиняющее своему чреву, самым низким и грубым потребностям своего организма. Человек без веры – это нигилист, отрицающий присутствие в жизни всякого смысла и живущий минутой. Отсюда ясно и неопровержимо следует, что все, так или иначе возвышающее человека над этой животно-эгоистической и нигилистической пустотой, есть вера. И поэтому нужно признать веру таким же неотъемлемым свойством человека, как стремление к знанию, как способность любить и т.д., но при этом – свойством, отличным от всех других, поскольку оно не вытекает из данных непосредственного опыта, из непосредственного восприятия реальности как таковой. С точки зрения логики, вера – понятие иррациональное, но оно выражает то, что реально есть и без чего человек попросту выпадает из человечности.

Только признав это положение, можно пойти дальше и спросить уже о содержании и направленности веры. Только теперь можно обратиться к человеку с единственно верным, единственно достойным его вопросом: «Во что ты веришь?» Подчеркнем – не с вопросом: «Веришь ты или не нет?», к которому хочет свести все дело казенная антирелигиозная пропаганда, а с вопросом: «Во что ты веришь?» Ибо в том, что он во что-то верит, сомнений быть не может, и только вопрос о содержании его веры плодотворен и может привести к какому-то ответу.

Теперь допустим на минуту, что объект веры – любой веры – мы назвали Богом. Ибо слово «Бог» неоднозначно и может означать множество самых разных объектов веры. Всякая вера, как мы видели, направлена на некий абсолют, на что-то совершенное. Сказать: «Я верю в торжество свободы (или справедливости, или равенства, или бесклассового общества)» – значит признать и исповедовать, что все эти ценности признаются мною высшими и абсолютными. И вот если всякую высшую и абсолютную ценность, поскольку она вытекает не из опыта и знания, а из веры, назвать для простоты «Богом», то вопрос, с которым мы обращаемся к человеку, можно уточнить: «В какого Бога ты веришь? Что или кто твой Бог?» И спор между верующими превращается тогда в спор о богах. To, что ты называешь «Богом», заслуживает ли оно этого имени как действительно высшая и абсолютная ценность, достойно ли оно веры?

Когда зародилось христианство, проповедь его была адресована не безбожникам, а людям, которые верили в нечто, и по-своему глубоко. Но оттого-то и христианство обратилось к ним с такими словами: «То, во что вы верите, – не Бог, а идол, т.е. ложный бог, и значит, вы – жертвы обмана».. И вот, сказав про современный мир словами древнегреческого поэта, что он «полон богов», необходимо признать большинство этих богов идолами. И потому давно пора спросить: чему каждый из нас отдает свое сердце, свою веру? Ибо отсюда, и только отсюда, может начаться настоящий спор о религии. Ведь в том, что у всех людей какая-то вера, какая-то религия так или иначе есть, сомнений быть не может. В наши дни ставится вопрос об истинной религии – о том, что в нашей жизни заслуживает поклонения, заслуживает имени Бога.

 

НАЧАЛО ВСЕГО

Главная тема

Сущность всякой религии – только в Боге. Вот что нужно понять всем, кто участвует в давно уже длящемся споре о религии. Все остальное в ней второстепенно. В определенном смысле можно согласиться и со знаменитой формулой Маркса: «Религия – опиум для народа»;35 с другой стороны, можно при желании без труда доказать социальную и политическую пользу религии, и оба ряда доказательств будут основываться на фактах. И все же по-настоящему религия начинается там, где человек перестает думать о вреде и пользе, отвлекается, так сказать, от себя и возвышается над миром собственного, всегда маленького, неизбежно ограниченного «я».

«Бог» – одно из человеческих слов. Его пишут, произносят, переводят на разные языки, анализируют с филологической точки зрения. Но слово это выросло в человеческом языке, чтобы обозначить то, что стоит за всеми другими словами, что в слова до конца не вмещается, что взрывает изнутри их узко-грамматический или узко-социальный смысл, выводя человека из пленения земным.

Ложь борцов с религией, как и ошибка ее защитников, в том, что и первые, и вторые часто говорят о ней безотносительно к тому, в чем только и заключается ее смысл. А смысл ее – именно в этом переживании, в этом опыте Бога и божественного, в этом прорыве за и ввысь. Без этого все разговоры о религии бессмысленны, как изучение нотных значков без всякого представления о звуках, которым они соответствуют. Но что бы ни говорили, как бы ни спорили о религии в социально-общественном или даже научно-философском плане, ясно одно: не было эпохи, не было культуры, в которых человек не ощущал, не переживал бы таинственное присутствие Того, Кто на человеческом языке называется Богом. Никакие открытия, никакие полеты в космос не могут ни отменить, ни развенчать этот таинственный опыт, как не отменяют, как не развенчивают они, скажем, опыт любви. Наука может очень многое открыть о любви, но никогда не скажет ничего о самой ее сущности, о чуде нашего преображения, когда мы любим. И так же ничего никогда не скажет никакая наука о чуде веры. Ибо что означают утверждения: «Есть Бог» – «Нет Бога»? Ведь Бог – не один из предметов, про которые можно сказать, что они либо существуют, либо нет. Бог – это опыт того запредельного, что дает новую глубину, новый преображающий смысл всем нашим словам и представлениям, но не укладывается в них.

Еще древнехристианские мыслители говорили про «отрицательное богословие», т.е. про такое учение о Боге, в котором вернее всего – опыт, а присутствие Божие выражается в отрицании: «Бог не то и не это, но знаем, что Он есть». Мы знаем также, что на протяжении всей мировой истории загорались души такой радостью и таким светом, что не хватало слов выразить их. Мы знаем, что в звуках, красках, словах человек вечно пытался эту радость и этот свет выразить и никакие силы в мире не смогли этот опыт уничтожить.

Тут, и только тут – главная тема религии.