Непрекращающийся спор. На последней глубине

Недавно перечитывая статью знаменитого русского философа Франка «Материализм как мировоззрение», я был поражен следующей фразой: «Если брать материализм как... научно-философскую теорию, – пишет Франк, – то он есть одно из немногих философских построений, о которых можно с полной достоверностью сказать, что ложность и несостоятельность его... неопровержимо доказаны. Доказаны с той достоверностью и отчетливостью, которые присущи, например, математическим истинам»17.

Поражен же я был этой фразой, потому что по прочтении ее непременно приходит в голову следующая мысль: если это столь достоверно и самоочевидно, то почему же так много людей достоверности и очевидности этой не видят и не принимают? Почему им, напротив, именно материализм, сведение всего сущего к материи кажется столь же достоверным и очевидным?

А это, в свою очередь, наводит на сомнения касательно того, что мы называем доказательством. «Доказано!» – бессчетно звучало в мире это торжественное и, так сказать, «окончательное» слово! У нас, например, просто нельзя найти книги, в которой на первой же странице не стояло бы что-нибудь вроде: «Как доказал Карл Маркс (или Энгельс, или Ленин)...». Но вот и в противоположном лагере тоже твердят: «Доказано!» А мы продолжаем жить в мире, где, с одной стороны, все как будто доказано, а с другой – доказательства эти не действуют или, лучше сказать, действуют на тех только, кому, в сущности, они не нужны, ибо в то, что доказано, они верят как в истину, без всяких доказательств.

Что же все это значит? И вот тут откуда-то из глубины приходят слова Христа: Люди более возлюбили тьму, нежели свет (Ин.3:19). Возлюбили!.. Нет, не доказательства, не математические выкладки привели их к тому, что они потом начинают доказывать. Их привела к этому любовь, а значит – некий глубокий, целостный выбор, который совершается не в разуме, а где-то в тайниках человеческой души.

Нам кажется – нет, мы уверены: все то, что мы любим, на что направлена наша любовь, есть свет и добро. Но вот Христос говорит, что можно тьму возлюбить больше света. Какие страшные слова! Но как внезапно объясняют они, с какой неумолимостью высвечивают то, что казалось непонятным и необъяснимым! Как ясно становится вдруг, что мироощущение, известное под отвлеченно-научным именем «материализм», есть на деле страшная и загадочная любовь человека к тьме.

Ибо материализм – это вовсе не утверждение, а страстно-напряженное отрицание. Материализм прежде всего не хочет.Heхочет, чтобы за материей, над ней и в ней самой был дух, духовная реальность. Он не хочет, чтобы такие таинственные вещи, как красота, добро, истина были чем-нибудь, кроме как «надстройкой» над элементарным, безличным, низменным, т.е. материальным. И всюду, где материализм натыкается на дух, он отрицает и обличает. Какие тут доказательства? Только стихийная ненависть!

Но ненависть – всегда оборотная сторона любви: я ненавижу одно, потому что люблю другое и потому что ненавидимое мною мешает любимому. Так, материалист ненавидит религию, но совсем не потому, что она, по его словам, есть зло, обман и надувательство, а потому, что она попросту несовместима с его верой и с его любовью – с верой в тьму, с любовью к тьме. И тогда остается спросить: но почему же, почему возлюбили люди тьму более, нежели свет? Почему продолжают они выбирать тьму и служить ей, вкладывая в это служение столько страстной веры?

И вот здесь-то мы и подходим к последней глубине человеческой трагедии – к настоящей тайне человеческой свободы. «Сердце тайно хочет гибели»18,– сказал когда-то поэт. Почему? Да потому, что человек на глубине, подсознательно отказывается от того высокого, подлинно божественного призвания, которое находит в себе, не может не найти. О, этот восторг людей, наконец отделавшихся от Христа, отдавших Его на смерть! Как Он мешал, как беспокоил их, сводя все на свете к главному и конечному: Ищите прежде Царства Божия (Мф.6:33), Будьте совершенны (Мф.5:48), Блаженны алчущие и жаждущие правды (Мф.5:6)! И как нарастала злоба и ненависть к Нему!

Но это и есть вечная беда человека – видя свет, выбирать тьму. Ибо тьма проще, понятнее, она не требует от человека внутренней свободы, напротив, как бы говорит: «Отдай свою ненужную свободу, прими объективно достоверную жизнь без души и конечного света! Стань головой в стаде, номером в шеренге, этапом в процессе! Тебя ведь не было раньше, не будет после, поэтому служи безличному и общему!» Ах, насколько все это спокойнее, чем тот нестерпимый свет, который врывается в мир, чем призыв к вечной и божественной свободе!

Вот почему никакие доказательства, в сущности, ничего не значат, а решается все на той глубине, где человек совершает последний свой выбор.

Непрекращающийся спор. Исконное содержание

Одно из классических, вечно повторяемых обвинений против религии состоит в том, что она сковывает свободу человека, заключает его в железную клетку догматов и, таким образом, противится прогрессу, т.е. движению вперед, открытию все новых истин, развитию знания, науки и т.д. Атеизм же, по этой теории, наоборот, освобождает человека, делает его хозяином собственной судьбы. Так ли это?

Обвинение это повторяют столь привычно, что даже сами верующие часто сдаются и даже как будто соглашаются с ним: конечно-де, моя вера противоречит свободе, но так как в ней истина, то можно и без свободы... Поэтому абсолютно необходимо показать, что на деле это обвинение чудовищно ложно и что нигде старое русское выражение «с больной головы на здоровую» не применимо более, чем здесь. На деле давно пора признать, что не вера, а тот атеизм, что провозглашается и навязывается как необходимая составная часть «всеобъемлющей идеологии», начисто отрицает свободу и давно уже выявил свою действительно антипрогрессивную сущность. Но начнем с веры.

Быть может, и сами верующие удивятся, до какой степени христианское понятие веры, т.е. та вера, о которой говорит Евангелие, неотделимо от свободы. Ключом к этой вере являются слова Христа: Ищите, и обрящете (Мф.7:7), т.е. ищите, и найдете. Но Христос никогда не говорит, что нахождение прекращает искание, что, найдя то, что он искал, человек может успокоиться, остановиться и уже не искать. По Евангелию, искание, т.е. постоянное, никогда не прекращающееся движение человека вперед, есть неотъемлемая часть самой человеческой сущности. Блаженны алчущие и жаждущие правды (Мф.5:6), т.е. блаженны те, кто стремятся к все большей правде, – вот евангельский образ человека, и ему чужда всякая успокоенность, всякое самодовольство, всякая окаменелость. Дух дышит, где хочет... (Ин.3:8), – говорит Христос и призывает Своих учеников искать этого духа, вдохновения, движения. И именно так поняли учение Христа Его ученики и последователи. Все испытывайте, хорошего держитесь (1Фес.5:21), – пишет апостол Павел, а в другом месте: Стойте в свободе, которую даровал вам Христос (Гал.5:1). Он сравнивает верующего с атлетом, который никогда не удовлетворяется достигнутым результатом, но стремится к все большему: «Забывая все, что сзади, я стремлюсь вперед» (ср.: Флп.3:13).

Все это с очевидностью показывает, что христианское понятие веры и религии – не статическое, а динамическое. «Я пришел, чтобы дать людям жизнь с избытком» (ср.: Ин.10:10), – говорит Христос. И именно преизбыточествующая жизнь, этот вечный голод и жажда, это движение, усилие, искание и составляют исконное содержание религии. Ничто не бичует Христос с такой силой, как самодовольное фарисейство, всезнайство – все то, что угашает дух и сводит жизнь человека к формальным предписаниям. Между тем атеизм есть предельная форма статического понимания человека и его сущности, и потому именно он по-настоящему порабощает его. Атеизм говорит человеку: «Не ищи того, что ищешь, – его нет, это доказано, как дважды два четыре. Все уже сказано, определено, уже известно, что и как. Все твое искание – бред воображения, а на деле жизнь плоска и в конечном итоге не имеет никакого смысла». Ибо, по правде говоря, нельзя же признать смыслом жизни материальное благополучие каких-то «будущих поколений». Они-то, поколения эти, достигнув «рая на земле», что будут делать, чем жить? Атеизм – это отрицание искания во имя найденной догмы, но это ведь и есть самое чистое выражение рабства. По христианскому учению, искание, жажда, полет, восхождение составляют сущность человека и, следовательно, предполагают свободу как свое условие. По атеизму всего этого просто нет и быть не должно, прочти Маркса и все узнаешь, а узнав, успокоишься: вместо свободы – полная предопределенность.

Heслучайно те, кто защищают и насаждают казенный атеизм, одновременно удушают искусство и творческую свободу человека. Ибо искусство сродни религии: оно тоже живет и движется исканием, оно тоже основано на принципе дух дышит, где хочет. Если же заранее известно, как и где дышит дух, если искусство уже определено – как «социалистический реализм», «служение индустриализации» или еще как-нибудь, творческое искание убито и подлинное искусство невозможно. Можно говорить что угодно, но остается абсолютно бесспорным факт, что великое искусство всегда, так или иначе, связано с религией, и даже атеисты вынуждены в конечном итоге показывать людям соборы и иконы, давать им слушать Баха, т.е. указывать на дух как источник творчества.

По христианскому учению, вера есть освобождение от всякого ложного абсолютизма, или, говоря религиозным языком, от идолов. «Дети, – пишет апостол Иоанн, – берегите себя от идолов» (cp.Ин.5:21). Идол – это и есть ложный абсолют, но именно таким ложным абсолютом и живет атеизм. Отрицая Бога, т.е. Источник жизни, свободы и духа, он поневоле, неизбежно выдумывает и насаждает великое множество ложных богов. «Класс», «материя», «законы истории», «диамат» – вот самые настоящие идолы, которые требуется непрерывно защищать и превозносить, и отсюда еще яснее видно, что они идолы, т.е. ложные абсолюты.

Но защищать идолов можно только насилием, и потому атеизм живет исключительно насилием. Так, он разоблачает Евангелие как «наивную и бесполезную мифологию», но Боже упаси дать это самое Евангелие в руки читателю! Казалось бы, если все в этой книге так глупо и ненаучно, то чтение лучше всего разоблачит ее -– но нет: Евангелия боятся как огня. Конституция обеспечивает «свободу культа» и «свободу антирелигиозной пропаганды», хотя совершенно ясно, что это понятия неоднородные и настоящая свобода означала бы и свободу религиозной пропаганды.

Таким образом, пора спросить: где свобода, а где рабство; где призыв к исканию, вдохновению, а где – к слепому принятию мертвой догмы; где образ человека, открытого к самому высокому о нем замыслу, а где низведение его в разряд природных явлений, до конца определенных «материей»? В конечном итоге все это поймут – но потому-то и ненавидит казенная идеология религию, ибо религиозная вера живет этим вечным: Дух дышит, где хочет (Ин.3:8).