Глава 8. Прошлое и будущее демократии

Демократию открыл Всемирный банк. Он некогда выступил с инициативой Вашингтонский консенсус, считая, что интеграция слаборазвитых экономик в мировой рынок быстро разрешит экономические и социальные проблемы соответствующих бедных стран. Консенсус предполагал налоговую дисциплину, государственные инвестиции в инфраструктуру и либерализацию торговли, но в том, что касалось демократии, выдвигалось лишь требование охраны законом прав собственности. В последние годы, однако, банк далеко продвинулся в своих взглядах (под влиянием институциональных экономистов) и теперь считает, что для эффективности рынков необходима развитая социальная и политическая инфраструктура (см., например, North 2005). Интересно отметить, как изменились названия статей во влиятельном ежегоднике Всемирного банка World Development Report («Доклад о мировом развитии»). По списку 8-1 мы можем заметить, что теперь они посвящены не столько рынкам, инвестициям и развитию, сколько институциональным причинам и последствиям экономического роста. Слово государство появляется в заголовках уже в 1997 г., но затем все больше внимания уделяется причинам, последствиям и институтам. В 2000-2001 гг. появляется даже бедность.
Список 8-1. названия отчетов Всемирного банка по развитию, 1991-2006 гг.
1991. «Развитие бросает вызов»
1992. «Развитие и окружающая среда»
1993. «Инвестиции в охрану здоровья»
1994. «Инфраструктура для развития»
1995. «Рабочие в объединяющемся мире»
1996. «От плана к рынку»
1997. «Государство в меняющемся мире»
1998. «Развитие и знания»
1999. «Вступая в XXI век» 2000/2001. «Борьба с бедностью»
2002. «Создание институтов для рынков»
2003. «Поддерживаемое развитие (Sustainable Development) в динамическом мире»
2004. «Как заставить государственные службы работать на бедных?»
2005. «За улучшение инвестиционного климата для каждого»
2006. «Справедливость и развитие»

Отчет о развитии за 2006 г., названный «Справедливость и развитие», прямо выражает заботу о демократизации. Правда, президент банка Пол Вулфовиц в своем предисловии к отчету избегает слов демократия и демократизация. Вместо этого он выделяет два принципа:
«Первый — принцип равных возможностей: жизненные достижения человека должны предопределяться в первую очередь его или ее талантами и усилиями, а не заранее заданными обстоятельствами, такими как расовая и национальная принадлежность, пол, положение в обществе и семье или страной рождения. Второй принцип — невозможность лишить достижений особенно в здоровье, образовании и уровне потребления» (World-Bank 2006: xi).
Таким образом, Вулфовиц выступает за широкие и равные возможности обеспечения благосостояния, если не за широкие, равные, защищенные и взаимозависимые консультации, которые (для целей настоящей книги) являются определяющими для демократии. Отчет за 2006 г. включает недвусмысленные описания и одобрение демократизации и демократии в штате Керала (Индия), в Порто-Алегре (Бразилия) и Испании. Причем в отношении Испании отчет допускает, что экономическая стабилизация при Франко и план либерализации 1959 г. стимулировали экономический рост, но отвергает прямую связь между демократизацией, экономическим ростом, перераспределением и справед-ливостью:
«После смерти Франко в 1975 г. король Хуан Карлос становится главой го-сударства в Испании. Он немедленно начинает процесс политических перемен. Применяя легальные механизмы, запущенные тем самым поколением технократов, которые реформировали испанскую экономику в начале 1960-гг., а также при широкой поддержке демократии народом, он заручился согласием старых франкистских кортесов на то, чтобы создать по-настоящему демократический парламент через прямые, состязательные выборы» (World Bank 2006:106).
В изложении Всемирного банка сложная история предстает сильно со-кращенной, но в основном верно изложенной. В главе 6 мы показали, как изменения отношений между публичной политикой и сетями доверия, ка-тегориальным неравенством и автономными центрами власти проложили путь решающим реформам 1975-1981 гг. Но в отчете Всемирного банка об этих более ранних преобразованиях ничего не сказано. Впрочем, в вопросах демократизации отчет пошел дальше, чем мы в главе 6. В отчете демократизация рекомендуется даже как основа здорового экономического развития, включая справедливость.
В предыдущих главах этой книги мы не рассматривали серьезно влияние демократизации на экономическое развитие. Мы, однако, рассматривали те процессы, которые вызывают демократизацию и дедемократиза-цию. Мы начали с того, что тщательно определили понятия, раскрывающие, что такое демократия, демократизация и дедемократизация. Пользуясь этими понятиями, мы теперь остановимся (по порядку) на воздействии трех фундаментальных процессов: первое — интеграция межличностных сетей доверия в публичную политику; второе — изоляция публичной политики от категориального неравенства; третье — уничтожение автономных центров власти, использующих методы принуждения и насилия, в результате чего возрастает влияние простых людей на публичную политику, а также контроль публичной политики над деятельностью государства.
Каждому из этих трех процессов посвящена отдельная глава. Все вместе они составляют основные выводы нашей работы:
1. Интеграция сетей доверия, отделение публичной политики от категори-ального неравенства и уничтожение автономных центров власти, соединившись, вызывают демократизацию, а в их отсутствие демократизация не происходит.
2. Обращение вспять каждого из этих процессов или их всех вызывает дедемократизацию режима.
В главе 7 мы (на историческом опыте Венесуэлы, Ирландии и некоторых других режимов) стремились показать, как эти три главных процесса демо-кратизации формируют альтернативные траектории развития режимов, которые изменяются как функция государственной мощи на разных стадиях демократизации и дедемократизации. Эту последнюю, более скромную по целям главу мы начнем с короткого напоминания о том, как внешние влияния и потрясения (как внутренние, так и внешние) воздействуют на скорость и характер демократизации (на примере разных стран мира). В конце же мы предложим более широкий обзор возможных ответов на главные вопросы, касающиеся демократизации и дедемократизации, которыми мы задавались на протяжении всей этой книги. В заключении мы укажем, что можно сказать о будущем демократии, исходя из положений нашей работы.
Изменения и варианты режимов
Мы считаем, что режим является демократическим в той степени, в какой политические отношения соответствующего государства с его гражданами строятся на широких, равноправных, защищенных и взаимообязывающих процедурах обсуждения. Соответственно, демократизация — это движение режима к такого рода обсуждениям; дедемократизация — движение демократизация рекомендуется даже как основа здорового экономического развития, включая справедливость.
В предыдущих главах этой книги мы не рассматривали серьезно влияние демократизации на экономическое развитие. Мы, однако, рассматривали те процессы, которые вызывают демократизацию и дедемократизацию. Мы начали с того, что тщательно определили понятия, раскрывающие, что такое демократия, демократизация и дедемократизация. Пользуясь этими понятиями, мы теперь остановимся (по порядку) на воздействии трех фундаментальных процессов: первое — интеграция межличностных сетей доверия в публичную политику; второе — изоляция публичной политики от категориального неравенства; третье — уничтожение автономных центров власти, использующих методы принуждения и насилия, в результате чего возрастает влияние простых людей на публичную политику, а также контроль публичной политики над деятельностью государства.
Каждому из этих трех процессов посвящена отдельная глава. Все вместе они составляют основные выводы нашей работы:
1. Интеграция сетей доверия, отделение публичной политики от категори-ального неравенства и уничтожение автономных центров власти, соединившись, вызывают демократизацию, а в их отсутствие демократизация не происходит.
2. Обращение вспять каждого из этих процессов или их всех вызывает де-демократизацию режима.
В главе 7 мы (на историческом опыте Венесуэлы, Ирландии и некоторых других режимов) стремились показать, как эти три главных процесса демо-кратизации формируют альтернативные траектории развития режимов, которые изменяются как функция государственной мощи на разных стадиях демократизации и дедемократизации. Эту последнюю, более скромную по целям главу мы начнем с короткого напоминания о том, как внешние влияния и потрясения (как внутренние, так и внешние) воздействуют на скорость и характер демократизации (на примере разных стран мира). В конце же мы предложим более широкий обзор возможных ответов на главные вопросы, касающиеся демократизации и дедемократизации, которыми мы задавались на протяжении всей этой книги. В заключении мы укажем, что можно сказать о будущем демократии, исходя из положений нашей работы.
Изменения и варианты режимов
Мы считаем, что режим является демократическим в той степени, в какой политические отношения соответствующего государства с его гражданами строятся на широких, равноправных, защищенных и взаимообязывающих процедурах обсуждения. Соответственно, демократизация — это движение режима к такого рода обсуждениям; дедемократизация — движение отказа от них, движение в обратную сторону. В предыдущих семи главах мы рассмотрели и упомянули множество примеров такого движения в обоих направлениях. Исторические примеры и наблюдения за современными режимами подводят нас к двум важнейшим и связанным между собой выводам: первое — даже установившиеся демократии, такие как Индия, постоянно колеблются от большей демократии к меньшей и обратно; второе — в современном мире, как и в прошлом, дедемократизация происходит почти так же часто, как и демократизация. Демократии постоянно угрожают ограничение участия, новые формы политического неравенства, ослабление защиты и уход от взаимообязывающих процедур обсуждения.
Тем не менее с XVIII в. основательная демократизация то одного, то другого режимов перестает быть редкостью и становится частым событием. Наступление демократизации ускоряется, в особенности после Второй мировой войны, однако демократизацию можно представить не непрерывной, идущей вверх кривой, а по большей части скачкообразным процессом. Повсеместная деколонизация 1960-х гг. и демократические преобразования примерно половины государств—наследников СССР являются самыми впечатляющими примерами послевоенной демократизации. В обоих случаях демократизации предшествовали частые вспышки дедемокра-тизации, чему было две причины: одна глубокая, а другая — банальная.
Во-первых (несмотря на собственную склонность к автократии), новые правители бывших европейских колоний и постсоветских государств не имели иного выбора, кроме как под звуки фанфар броситься к установлению демократических форм соответствующих режимов. В конце концов автократичный белорусский Лукашенко пришел к власти как популярный избранный демократичный реформатор. Во-вторых, чем дольше существуют демократические режимы, тем больше они рискуют обратиться к де-демократизации. «Фридом Хаус» считает, что в 1973 г. 44 из 151 страны мира (29%) являлись свободными (то есть представляли собой нечто большее, чем просто формальные электоральные демократии), к 2003 г. число таких стран возросло до 88 из 192 (46%; Piano and Puddington 2004:5). Но число режимов, подвергающихся серьезному риску дедемократизации, в период с 1973 по 2003 г. удвоилось.
Умножение демократических режимов, частично демократических или достаточно развитых — показательный пример для других режимов, а также для таких (международных) поборников демократизации, как ООН и Национальный Фонд развития демократии (NED), получающий существенную поддержку от правительства США. Политические деятели, обращающиеся к политике деколонизации, знают, какие формы правления помогут им получить поддержку со стороны ООН, а современные «промоутеры» демократии разработали стандарты режимов, которые они могут поддержать и одобрить. Мы можем прочесть об этом на сайте NED: «NED руководствуется убеждением, что свобода является универсальным стремлением человечества и может осуществиться через развитие демо-кратических институтов, демократических процедур и демократических ценностей. Управляемая независимым, беспартийным советом директоров NED каждый год предоставляет сотни грантов в поддержку продемо-кратических организаций в Африке, Азии, Центральной и Восточной Европе, Евразии, Латинской Америке и на Ближнем Востоке» (NED 2006:1).
Относительно Венесуэлы, например, NED сообщает, что здесь гранты предоставлялись с 1993 г. (в год импичмента президента Карлоса Андреса Переса по обвинению в коррупции, а также год после того, как Уго Чавес возглавил два неудавшихся переворота) в поддержку организаций, выступавших за свободу прессы, права человека, светское образование и независимые профсоюзы, — все это было поставлено под угрозу автократией Чавеса (державшейся на доходах от нефти). Также и в 2003 г. NED предоставил 53,400 долларов венесуэльской неправительственной организации Sumate («Присоединяйтесь») для организации мониторинга провалившегося референдума относительно правления Чавеса. (К 2006 г. правительство Чавеса уже преследовало Sumate за получение финансовой поддержки от США для участия этой неправительственной организации в выборах.) Подобно другим организациям, ставящим своей целью продвижение демократии, NED прямо участвует в демократизации, имея ясные представления о том, что способствует демократизации.
Однако «эффект демонстрации» и поддержка извне всегда имели серьезные ограничения. Они могли оказать влияние на процедуры, организационные формы или структуру демократических консультаций, но не могли произвести те социальные преобразования, на которых, в конечном счете, и зиждется демократизация. Сами по себе они не могли интегрировать сети доверия в публичную политику, изолировать публичную политику от категориального неравенства или сократить влияние автономных центров власти на публичную политику и государство. Номинально демократические формы, провозглашенные в Казахстане, Белоруссии или Венесуэле, не обеспечивают широких, равноправных, защищенных и взаимообязывающих процедур обсуждения между гражданами и государством. Наличие формально демократических институтов недостаточно, чтобы привести к демократии или ее поддерживать.
Подробно анализируя положение в Узбекистане, Киргизстане и Таджикистане, К. Коллинс с большой осторожностью рассматривает внешние признаки. Так, она говорит, что к 1993 г. Киргизстан стал на Западе излюбленной моделью постсоветской демократизации:
«Члены законодательного собрания Киргизии и судьи летали в Вашингтон обучаться демократии, законности и рыночной экономике. Там, где не было гражданского общества, в изобилии появлялись неправительственные организации (НПО), защищающие права человека, поддерживающие деловую активность женщин, развивающие свободную прессу и даже создавшие интернет Шелкового пути. Киргизы смотрели «Династию», слушали Брюса Спрингстена, носили майки с изображением американского флага и даже учились в Джорджтаунском университете, университете Нотр-Дам и университете Индианы. Эти перемены были чуждыми не только комму-нистическим принципам, но и азиатской и исламистской культуре этого региона. Казалось, глобализация в отношении капитализма и демократии достигла высшей точки» (Collins 2006:4).
Но последовали выборы, которыми манипулировали, бывшие советские функционеры остались у власти, и (как и в Казахстане) клановая политика в конце концов покончила со сколь-нибудь серьезными претензиями на демократию. В этих регионах границы кланов оказались шире, чем публичная политика, когда сети доверия вытесненных кланов утратили даже слабую связь с публичной политикой.
И в Центральной Азии, и повсюду имеет значение потенциал государства и очень мало зависит от «эффекта демонстрации». Режимы, развивающиеся как сильные государства, проводят изменения по вертикали (сверху-вниз) более эффективно, но также предоставляют правителям средства и стимулы для сопротивления покушениям на их власть. Режимы, развивающиеся по траектории слабых государств, сталкиваются с противоположной проблемой: у них слабые возможности инициировать изменения из центра, и много конкурентов из числа обладающих негосударственной властью. В начале этой работы мы сравнивали сильное государство Казахстан со слабым государством Ямайка: первое управляется самодостаточным семейным кланом, хотя и является формально демократической конституцией, второе (Ямайка) — раздирает борьба наркодель-цов с мелкими группами боевиков.
По ходу дальнейшего повествования (в настоящей книге) мы встречались и с более сильными потрясениями — конфронтация внутри страны, военное завоевание, революция и колонизация и особый вид внутренней конфронтации, который называют гражданской войной, — которые сами по себе не вызывают демократизации или дедемократизации. Но они всегда ускоряют процессы, приводящие к демократизации и дедемократизации: интеграцию сетей доверия, буферизацию категориального неравенства, ликвидацию независимых центров власти. Но они ускоряют и противоположные им процессы, ведущие к дедемократизации. В нашей книге мы часто упоминали такие потрясения в истории Франции, Испании и Венесуэлы. В каждом случае эти потрясения ускоряли процессы демократизации и противоположные им процессы дедемократизации.
Выигрыши
В главе 3 были указаны вопросы выигрышей, связанные с демократизацией и дедемократизацией, ответы на которые значительно продвигают наше понимание этих явлений. Вернемся сейчас к этим вопросам и кратко изложим предлагаемые настоящей книгой ответы на них.
1. Каким образом ограниченные демократические институты городов-государств, вооруженных отрядов, крестьянских общин, купеческих олигархий, религиозных сект и революционных: движений стали моделями для более широких форм демократии? Почему же при этом они никогда не были образцами для демократий в национальном масштабе?
Вспомним живые примеры демократических согласований, с которыми мы уже встречались в истории до XIX в.: жители горной Швейцарии, собирающиеся на городских площадях для принятия решений (голосованием) по общественно значимым вопросам, голландские купцы, создающие советы для управления городами, религиозные общины, где насаждалось абсолютное равенство всех членов. Эти формы демократической организации часто долго существовали на местах. Но ни одна из них не послужила буквальной моделью для организации на национальном (государственном) уровне. Правда, такие организационные формы и процедуры, как выборы, референдумы и законодательные органы, были частью государственного аппарата при многих режимах. Однако демократиче-ские национальные государства в их главных формах в действительности возникали лишь в результате тех процессов, посредством которых эти го-сударства, собственно, получали средства власти — то есть тех процессов, какими создавались вооруженные силы, собирались налоги, подавлялись внутренние соперники, велись переговоры с теми властными структурами, которые не удавалось подавить.
Возможно, самые драматические факты мы можем почерпнуть из истории государства, которому мы до сих пор уделяли не слишком много внимания: Великобритании. Здесь бывшая источником привилегий власть парламента (столетиями представлявшая исключительно лендлордов) все более становилась центром британской политики по мере того, как Британия участвовала во все более затратных войнах XVIII в. (Brewer 1989, Stone 1994, Tilly 1995). В то время как парламент отбирал власть у британской короны, не имевшие своего представительства британцы все чаще апеллировали как к отдельным членам парламента, так и к парламенту в целом; выборы в парламент давали возможность этим непривилегированным членам общества выражать преференции населения, а диссидентствующим членам парламента получать всевозраставшую продержку их программ (Tilly 1997).
Одновременно во Франции кризис сбора налогов в конце XVIII в., возникший благодаря консультациям королевской власти с провинциальными землевладельцами, суверенными дворами и относительно беспомощными ассамблеями, введенными короной в 1770-е гг., поставил режим в зависимость от переговоров с национальными полупредставительными институтами. Французская революция воспользовалась именно этой моделью, а не теми олигархическими формами, которые издавна преобладали во французских муниципалитетах. Подобным же образом и американская революция 1760-1770-х гг. и революции в Нидерландах 1780-1790-х гг. ограничились национальными формами согласований (между законодательными и исполнительными органами) как средством правления. Относительно широкие, равноправные, защищенные и взаимообязываю-щие процедуры обсуждения в национальном масштабе стали результатом борьбы национальных сил, выступавших за демократизацию. И только тенденциозно рассматривая прошлое, мы можем воображать, что эти ин-ституты были введены некими решительными демократизаторами.
2. Почему именно Западная Европа (вместе с Северной и Южной Америками) проложили путь к демократии?
Понадобится еще одна книга — более ориентированная на сравнительный анализ событий в национальном и континентальном масштабе, чем эта, чтобы дать определенные ответы на этот трудный вопрос истории. Тем не менее связь атлантических политий с экономикой на ранних стадиях мировой демократизации предопределила два больших, связанных между собой и убедительных набора причин. Во-первых, политическая и экономическая взаимозависимость стран Атлантического региона повлияла на широкое распространение государственного подхода к правлению, что в дальнейшем повысило восприимчивость режимов как к демократизации, так и к дедемократизации. Они не принимали демократические формы как таковые, но устанавливали уже опробованные и действенные (в других местах) формы согласований с гражданами и соперничающими властными структурами. Например, заморские кредиторы настояли на принятии такой фискальной системы, которая бы обеспечивала кредит заимствующего государства и стабилизировала общие условия инвестиций.
Влияние чужого опыта прослеживается и в других областях. Политические системы латиноамериканских режимов, например, часто строились по испанской или (исходной) французской модели, с городской полицией (франц. Surete), обычно находящейся под частичным контролем гражданских министерств, и вооруженными отрядами, патрулирующими основные дороги и сельские районы (франц. Gendarmerie), которые почти всегда находились в подчинении Национальной гвардии. Несомненно, что ни фискальная политика, ни объединенная полиция, ни другие сходства государственных устройств не заставят ввести демократические институты, перенося их прямо из одного режима в другой. Но перечисленные факторы усиливают сходство политических условий соседствующих режимов.
Точнее эта взаимозависимость способствует следующим важным переменам:
• насаждению сходных систем налогообложения и администрирования;
• созданию номинально представительных национальных законодательных органов, которые санкционируют требования государства к своим гражданам;
• подчинению вооруженных сил национальной политике вплоть до решений о проведении войн между государствами;
• национализации систем социального обеспечения и перераспределения.
Короче говоря, зависящие друг от друга и приблизительно сходные пути трансформации государств помогают запустить основные процессы, способствующие демократии: интеграцию сетей доверия, буферизацию категориального неравенства и обуздание автономных центров власти, располагающих средствам насилия и подавления. Наиболее важным моментом является то, что переговоры граждан с государством относительно средств правления значительно повышают восприимчивость этих режимов как к демократизации, так и к дедемократизации.
Во-вторых, так называемые демократические революции XVIII в. принесли такие модели разрешения сложных проблем правящих режимов, при которых участие граждан в публичной политике — демократической или нет — становится главным в государственной деятельности в целом. Национальные армии, состоящие из граждан, генерализованные системы поддержания порядка, номинально представительные законодательные органы, терпимое отношение к объединениям, выступающим от имени граждан, создание национальной прессы (пусть и контролируемой) и создание агентств (поначалу главным образом внутри этих законодательных органов), занимающихся мониторингом требований граждан, высказываемых в форме петиций, делегаций, писем и публичных заявлений, — причем все это вместе никоим образом не гарантирует демократию, но делает режим более податливым для демократизации и дедемократизации.

3. Почему в прошлом (и настоящем) такие страны, как Франция, переходили от абсолютно недемократических режимов к частым колебаниям между демократизацией и дедемократизацией?
В той степени, в какой мои ответы на первый и второй вопросы обоснованы, они являются также ответом на третий вопрос. Франция, как это было показано в главе 2, быстро и решительно пришла к революции 1789-1799 гг. До того времени она была мало восприимчива как к демократизации, так и к дедемократизации. После этого случаются частые и драматические колебания между демократизацией и дедемократизацией.
Мы можем сформулировать выявленную закономерность иначе: расширение деятельности государства вовлекает все больше граждан в координируемые государством действия, отчего ширится публичная политика. Неизбежно координируемые государством действия отвечают в большей степени интересам тех или иных организованных групп: например, в большей степени интересам торговцев, чем землевладельцев, — отчего (практически неизбежно) возникающие конфликты переносятся в публичную политику, так что расширяется и сфера действия публичной политики.
Расширение сферы действия публичной политики делает режимы более подверженными расширению, уравновешению, защищенности и большей определенности тех взаимообязывающих процедур обсуждения, которые существуют на тот момент, — как, впрочем, и противоположным процессам. Противоположно направленные процессы могут быть до такой степени выраженными, что, например, элита начинает защищать свои сети доверия от полной их интеграции в публичную политику, получает контроль над отдельными сегментами государства и/или удерживает базу насильственной, принудительной власти вне публичной политики. Начиная с государственного переворота Гомеса в 1905 г. и до прихода Чавеса к власти циклы дедемократизации в Венесуэле были результатом одного или нескольких таких противоположно направленных процессов.
И, напротив, в той степени, в какой элиты зависят от государства и публичной политики в претворении собственных программ самовоспроизводства и возрастания, их способность форсировать де-демократизацию устранением от публичной политики сокращается. Даже белая элита Южной Африки присоединилась к режиму, который после 1995 г. возглавил АНК. Так, режим за режимом, и демократизация и дедемократизации становятся возможными, как никогда раньше.
4. Почему в прошлом (и настоящем) дедемократизация происходит быст
рее демократизации?
Попросту говоря, дедемократизация происходит главным образом вследствие устранения привилегированных, наделенных властью политических акторов от взаимообязывающих процедур обсуждения, в какой бы форме они на тот момент ни существовали; в то время как демократизация зависит от участия большого числа простых людей в процедурах обсуждения. Или, в более сложной терминологии, привилегированные, наделенные властью элиты, как лендлорды, промышленники, финансисты и профессионалы, имеют больше средств и стимулов, чем простые люди, избегать или разрушать демократические установления, когда эти установления им невыгодны. И хотя авторитарные движения дедемократизации (которых в Европе после Первой мировой войны существовало большое множество) действительно пользовались значительной поддержкой населения, население, в общем-то, присоединилось к привилегированной элите в борьбе против организованных рабочих и политических партий, представлявших этих рабочих.
И пока аргентинские военные (подкупленные амнистией и «золотыми парашютами») наконец не подчинились гражданскому контролю в 1980-е гг., офицеры-диссиденты могли найти себе союзников среди лендлордов, промышленников, финансистов для осуществления своих попыток по силовому разрушению тех полудемократических установлений, которых добились аргентинские элиты при массовой поддержке населения. Именно за свой популизм и покровительство полковник Перон стал в конце концов президентом в 1946 г., когда армия поддержала его кандидатуру.
5. Чем объясняется асимметричность моделей поддержки процессов демо
кратизации и дедемократизации или участия в этих процессах?
Здесь нам следует, наконец, раскрыть смысл таких обобщающих понятий, как «элиты» и «рядовые граждане». Под «элитами» мы понимаем связанные между собой сети доверия, которые осуществляют контроль над основными ресурсами, включая и трудовые ресурсы. Понятие «рядовые граждане» означает для нас не более чем связанные между собой сети доверия рабочих, крестьян, местных общин и т.д., которым не доступен контроль над основными ресурсами, включая трудовые ресурсы. По большому счету, демократизация всегда представляется слишком опасной той из элит, которая состоит на данный момент в правящем классе. Но в любом политическом режиме крупнее городов-государств далеко не все элиты (как мы их определяем выше) могут войти в правящий класс. Те же, кто входят, при этом договариваются с государством о гарантиях своего контроля над ресурсами и рабочей силой. До тех пор, пока такие элиты не пытаются сами управлять государством, недемократические режимы для них удобнее. Ведь тогда не надо бороться за выживание против других элит, тем более против организованных групп из подчиненных классов.
В недемократических режимах элита, отстраненная от управления, склонна к формированию коалиций с рядовыми гражданами, способствуя, таким образом, расширению охвата, уравниванию в правах и защищенности взаимообязывающих процедур обсуждения — то есть демократизации. В демократических режимах действует другая версия той же схемы. Включенная (участвующая в управлении) элита вынуждена договариваться о защите и сохранении контроля над основными ресурсами, включая трудовые ресурсы, что приводит к конкурентной борьбе с государством и другими элитами. Договариваться приходится не только с государством, но и с другими элитами, а также с организованными фрагментами зависимых классов.
Рядовые граждане, напротив, получают немалый капитал (по части поддержанных государством прав) и выгоды, пусть и незначительные, которые исчезнут (и на самом деле исчезают) с наступлением дедемократи-зации. Они получают права на создание организаций, на различные компенсации и пособия и многое другое. Достаточно вспомнить военную победу Франко, которая привела к разорению испанских рабочих, но принесла выгоды крупным землевладельцам, элите католической церкви, военным лидерам и старой буржуазии.
6. Почему демократизация обычно проходит волнами, а не так, чтобы ка-ждый режим в свое время вступил в этот процесс со свойственной ему ско-ростью?
Очевидный ответ будто демократия — это некое веяние, мода или ор-ганизационная модель, которая распространяется в воспринимающей среде подобно музыкальным направлениям или публичной политике, представляется неверным. Как показывают исторические примеры, рассмотренные в этой книге, гораздого большего внимания заслуживают два других фактора: основные социальные процессы, которые в конечном итоге приводят к демократизации, и внешнеполитические силы, оказывающие давление на режимы в направлении их демократизации.
Основные социальные процессы, формирующие возможности для де-мократизации и дедемократизации, взаимодействуют в международном масштабе. Рассмотрим некоторые конкретные механизмы, активизирующие три выделенных нами процесса демократизации — интеграцию сетей доверия, изоляцию категориального неравенства и ликвидацию независимых центров власти, прибегающих к насилию.

Интеграция сетей доверия в публичную политику:
• дезинтеграция существующих изолированных сетей доверия (например, утрата способности патрона обеспечивать клиентов товарами и защитой приводит к выходу клиентов из сети отношений типа патрон—клиент);
• увеличение категорий населения, не имеющих доступа к активным сетям доверия для осуществления долгосрочных предприятий, связанных с различными рисками (например, рост числа безземельных наемных рабочих в аграрных регионах приводит к увеличению населения, не имеющего действенного покровительства и/или отношений взаимопомощи);
• возникновение новых долговременных опасностей и угроз, с которыми
не могут справиться существующие сети доверия (например, войны, го
лод, болезни и/или действие криминальных сил, превосходящих покро
вительственный потенциал патронов, диаспор и локальных сообществ);
• формирование внешнеполитических гарантий государственных обязательств (например, завоевание оккупантами территорий, где власть прежнего правительства пошатнулась, и проведение оккупантом преобразований обеспечивает государству защиту от полного расхищения);
• увеличение правительственных ресурсов с целью сокращения рисков и/или компенсации потерь (например, создание обеспеченной государственной поддержкой системы страхования от стихийных бедствий ведет к сотрудничеству граждан с государственными агентами или общепризнанными политическими акторами).
Изоляция публичной политики от категориального неравенства:
• уравнивание имущественного положения категорий населения в целом (например, растущая потребность в сельскохозяйственной продукции приводит к расширению среднего класса крестьянства);
• ослабевание государственного сдерживания вооруженных сил, непод-контрольных государству (например, расформирование собственных армий знати приводит к ослаблению контроля над простым населением, уменьшая, таким образом, способность знати напрямую переносить сословные различия в публичную политику);
• принятие процедурных норм, изолирующих публичную политику от категориальных неравенств (например, тайного голосования, платы должностным лицам, и свободного и равного доступа всех кандидатов к СМИ, что способствует формированию перекрывающих категории коалиций);
• масштабное возрастание политического участия, расширение прав и обязанностей разных социальных категорий (например, присоединение государством социально неоднородных территорий приводит к появлению смешанной в категориальном отношении политике).
Ликвидация независимых центров власти (имеющих средства насилия) с последующим увеличением влияния населения на публичную политику и ростом государственного контроля публичной политики:
• усиление государственной деятельности, для которой получение необходимых ресурсов возможно только путем переговоров с гражданами (например, государство, ведущее военные действия, создает национальную армию посредством воинской повинности);
• введение через юрисдикцию государства единых государственных структур и практик (например, создание единой общенациональной налоговой системы повышает ее справедливость, прозрачность и согласованность).
Иногда каждый из этих механизмов действует посредством международного взаимодействия режимов. Многие из этих взаимодействий происходят одновременно на экономическом, политическом и культурном уровнях. Вспомним, к примеру, военную и экономическую помощь, которую США направляли в Испанию времен режима Франко (к неудовольствию многих американских демократов), последствиями которой были описанные нами процессы, однако немедленной демократизации не нас