Глава 4. Доверие и недоверие

Не имея никакого специально плана, американское государство (в XIX в.) создало громадную, хотя и лязгающую на ходу машину включения доверия в публичную политику. Возможно, надо сказать, что американские штаты, с их национальными выборами и другими видами политической активности отдельных штатов, обеспечивали особые возможности для местной и региональной интеграции, каким бы централизованная система препятствовала. В результате три элемента американской политической жизни соединились воедино: 1) избирательная система голосования по одномандатным округам, когда побеждал кандидат, набравший простое большинство голосов: как минимум на один голос больше, чем кто-либо из оппонентов, в результате победитель полу-чал преимущества и привилегии соответствующего поста, а проигравший их терял; 2) сети патрон—клиент начали распределять работу, политические выгоды и другие вознаграждения за политическую поддержку; 3) сети доверия, основанные на миграционных потоках, этнической принадлежности, религии, родстве, дружбе и совместной работе. Американская система выборов соединяла эти три элемента в наглядном проявлении партийности.
Выделенные три элемента представляют собой явления гораздо более широкого порядка и встречаются повсюду как элементы публичной политики: те или иные формы политического участия; социальные связи участников между собой; различного рода связи сетей доверия с публичной политикой. Взаимодействие этих элементов интересует нас здесь потому, что исторически известные комбинации политического участия, социальных отношений и связей сетей доверия с публичной политикой скорее мешали демократизации, чем способствовали ей. Только некоторые комбинации этих трех элементов действовали в направлении демократической политики. В следующих трех главах мы рассмотрим, как возникли эти комбинации и какое они оказывали воздействие на политику. В этой главе мы займемся исключительно доверием/недоверием в процессе установления демократических режимов.
Задержимся на третьем из указанных элементов в политической жизни Америки XIX века: сетях доверия. Для людей, которые считают доверие личным качеством (Джо — доверчивый человек, Джейн никому не доверяет), понятие сети доверия звучит странно. На самом деле мы можем рассматривать доверие как отношение к кому-нибудь и как взаимоотношения. При изучении демократизации и дедемократизации нам надо будет сосредоточиться на взаимоотношениях, оставив в стороне те отношения, которые могут вызывать (мотивировать), дополнять или проистекать из взаимоотношений доверия. Такие обозначения, как родственник, приятель, соотечественник, член той же религиозной общины или товарищ по профессии, — все это первые указания взаимоотношений доверия.
Мы еще лучше поймем, что такое взаимоотношения доверия, если посмотрим, как ведут себя эти субъекты. Люди, которые доверяют друг другу, дают деньги в долг без обеспечения, оказывают другие одолжения, ничего не ожидая немедленно взамен, заботятся о детях друг друга, доверяют друг другу опасные тайны, просят друг друга (при случае) постеречь что-нибудь ценное, а в критических случаях рассчитывают на помощь друг друга.
Таким образом, доверие предполагает, что субъект ставит некоторый результат в рискованную зависимость от возможного преступления, ошибок или неудач другого (Tilly 2005b). Взаимоотношения доверия объединяют людей, которые регулярно подвергают себя таким рискам4. И хотя некоторые отношения доверия так и остаются двухэлементными, но они могут действовать также и в больших сетях доверия. Мы можем дать следующее определение сетей доверия: в них осуществляются разнообразные связи, главным образом, прочные, которые люди завязывают относительно ценных, важных и долгосрочных ресурсов и предприятий, подвергаясь риску возможного преступления, ошибок или неудач других людей.
4 Обзоры и исследования практик, отношений и институтов, поддерживающих доверие, см. в Alapuro and Lonkila 2004, Anderson 1974, Anthony and Home 2003, Auyero 2001, Bates et al. 1998, Bayat 1997, Bayon 1999, Besley 1995, Biggart 2001, Biggart and Castanias 2001, Buchan, Croson and Dawes 2002, Burt and Knez 1995, Castren and Lonkila 2004, Clark 2004, Cook 2001, Cordero-Guzman, Smith and Grosfoguel 2001, Curtin 1984, Darr 2003, Diani 1995, DiMaggio 2001, DiMaggio and Louch 1998, Elster 1999, Elster, Offe and Preuss 1998, Feige 1997, Fernandez and McAdam 1988, Fontaine 1993, Gambetta 1993, Gould 1995, 1999, 2003, Granovetter 1995, Crimson 1999, Guinnane 2005, Guiso, Sapienza and Zingales 2004, Haber, Raxo and Maurer 2003, Havik 1998, Heimer 1985, Hoffman, Postel-Vinay and Rosenthal 2000, Landa 1994, Ledeneva 1998, 2004, Levi 1997, Levi and Stoker 2000, Light and Bonacich 1988, Lonkila 1999a, 1999b, MacLean 2004, Marques, Santon and Araujo 2001, Meisch 2002, Morawska 1985, 1996, 2003, Muldrew 1993, 1998, 2001, Ogilvie 2005, Ohlemacher 1993, Opp and Gem 1993, Ostergren 1988, Ostrom 1990, 1998, Passy 1998, 2001, Pastor, Pascua, Rodriguez-Lopez and Sanchez-Leon 2002, Paxton 1999, Piipponen 2004, Portes 1995, Postel-Vinay 1998, Powell 1990, Powell and Smith-Doerr 1994, Raddon 2003, Rotberg 1999, Seligman 1997, Shapiro 1987, Singerman 1995, Solnick 1998, Stark 1995, Tilly 1990, 2000, 2005, Tsai2002, Uslaner 2002, Warren 1999, Weber and Carter 2003, White 2002, Wiktorowicz 2001, Wuthnow 2004, Yamagishi and Yamagishi 1994, Zelizer 2002, 2004, 2005a, 2005b.
Как мы можем распознать сеть доверия, если мы с ней сталкиваемся или вступаем в нее? Во-первых, мы увидим людей, связанных прямо или опосредованно похожими отношениями; из них состоит сеть доверия. Во-вторых, мы увидим, что простое наличие такой связи дает члену этой сети право на внимание и помощь других (членов); сеть состоит из прочных связей. В-третьих, мы обнаружим, что члены сети коллективно решают долговременные задачи, такие как: воспитание потомства, торговля на больших расстояниях, транскон-тинентальная миграция, взаимопомощь работников или совместная нелегальная практика какой-нибудь религии. Наконец, мы узнаем, что форма внутренних связей подвергает коллективные предприятия риску возможного преступления, ошибок или неудач со стороны отдельных членов. В XIX веке в Соединенных Штатах многие религиозные секты, ремесленные группы и потоки мигрантов были объединены в сети доверия, которые постепенно стали играть важную роль в публичной политике Америки. Вместе с другими двумя элементами — конкурентными выборами и сетями патрон—клиент — эти отношения были отличительной чертой политической жизни Америки в XIX веке.
Сразу после того, как кончилась гражданская война, указанные три элемента сплелись в 13-м избирательном округе во время кампании по выборам в конгресс 1866 г. Тогда Джордж Джонс, служащий, работавший в конгрессе, помогал в организации кампании республиканского кандидата Колумба Делано. Помимо прочих местных групп он хотел привлечь ирландских рабочих, большинство из которых принадлежали к ирландскому Лисскому братству фениев или поддерживали эту ирландскую национальную революционную организацию, основанную в 1858 г. Поскольку до того фении солидарно голосовали за демократов, они могли и теперь помочь склонить избирателей Огайо в сторону демократов. В особенности Джонс старался заручиться поддержкой Патрика Лемба, державшего салун и бывшего некогда агентом Демократической партии. Джонс отправляется в салун, чтобы встретиться с Лем-бом. Вот что он позднее писал:
«Я спросил джентльмена, который пришел вместе со мной, не хочет ли он выпить. Принесли стакан эля, и я дал пятидолларовую бумажку. Лемба не было, а был лишь маленький мальчик, который не мог дать сдачу. Я сказал, что оставим это на будущее, но скоро пришел Лемб и дал сдачу. В этот раз я с ним не разговаривал, но я слышал, как он разговаривал и что другие называли его фением. В этот же вечер, позднее, после Батле-ровского собрания (Butler meeting) мы с ним встретились в кондитерской«Хьюджес и Николе» (Hughes' & Nichols); он предложил мне выйти и сказал, что у него много друзей-рабочих, которых он хочет агитировать голосовать за Республиканскую партию. Мне кажется, он упомянул что-то от 80 до 120 человек и даже достал большой список, но он понимал, что нужно приложить много времени и сил, чтобы они приняли участие в голосовании. Он затем сказал, что если ему заплатят 50 долларов за труды и в покрытие его расходов, то он поговорит со всеми» (Bensel 2004:70).
Лемб по-другому рассказывает об этой их первой встрече с Джонсом, но оба согласны в том, что была предложена сделка: деньги за голоса. Лемб обеспечил голоса фениев в поддержку Делано.
Грубая и открытая сделка Лемба—Джонса может шокировать чувствительный XXI век. Но она прекрасно показывает, как Америка XIX века проводила выборы, прибегая к помощи сетей доверия в публичной политике. В рассмотренном случае связи мигрантов — людей одинаковой этнической принадлежности, религии — торговые связи и принадлежность к одной тайной организации послужили тому, чтобы объединить ирландских рабочих Огайо. Этими связями воспользовался Лемб и заключил сделку. Конечно, далеко не все избиратели получали какую-то выгоду или действовали по указке политических брокеров вроде Патрика Лемба. Но на политической арене основу участия народа в политической жизни Америки как раз и составляют сети доверия.
Эта связь политики с сетями доверия не делала американскую политику XIX века мягкой. Напротив, обособленность по признакам этнической принадлежности, религии, расовой принадлежности, страны происхождения мигрантов и трудовые, ремесленные связи регулярно приводили к применению насилия, когда одна организованная группа старалась запугать или вытеснить другую. Высшими точками этой борьбы (или нижними точками, в зависимости от установок исследователя) становились выборы. Президентские выборы 1852 г., натравившие демократа Франклина Пирса (который в конце концов оказался победителем) на представителя партии вигов Винфилда Скотта, проходили под лозунгами борьбы с рабством, за присоединение новых штатов и вопросов иммиграции. Все это решительно противопоставляло две партии. И в самом деле партия вигов распалась в следующие четыре года, а республиканцы стали партией борцов против рабства.
Выступления этнически организованных групп «за» и «против» становятся все более важными. На выборах в Сент-Луи в 1852 г., в первом избирательном округе, немцы, поддерживавшие демократов, просто не допустили вигов до голосования:
«Выборы проходили с обычными подтасовками и махинациями, и Бант-лайн [агитатор вигов] даже сорвал постер демократов, а некоторые кидались камнями. Затем прозвучали выстрелы — как: думали сторонники вигов, из таверны Ноймайера и его дома. Джозеф Стивене был смертельно ранен, и некоторые другие тоже получили ранения не только первыми выстрелами, но и когда группа Бантлайна двинулась к таверне, которую затем нападавшие разграбили и сожгли. Власти немедленно начали усмирять сражавшихся, сдерживать огонь и наконец уже вечером сумели остановить выступление организованной группы против немецкой газеты» (Grimsted 1998:230).
В тринадцатом избирательном округе Сент-Луи Огайо (и повсюду) выборы становятся возможностью мобилизации на основе этнической принадлежности, религии, общей родины эмигрантов, расовой принадлежности и общего труда. В каждом случае местные организации, в основе которых лежат сети доверия или которые включают их в свой состав, становятся социальной базой мобилизации.
Сети доверия гасят пожар
Возьмем печально известные события XIX в. с добровольными пожарными командами. Как и частные милиции, которых было предостаточно в США в XIX в., в пожарные набирали обычно одиноких местных городских жителей из рабочего класса, этнически близких друг другу. Эти пожарные команды соревновались между собой и просто дрались:
«Драка была освященной временем традицией у пожарников. Чаще всего споры разгорались из-за их обязанностей. Те, кто держал брандспойт, боролись за доступ к ближайшему водяному крану, команды пожарных машин боролись за то, чтобы первыми подсоединить брандспойты. Было очень престижно первыми прибыть на пожар, но чтобы первыми его потушить, часто приходилось вступать в потасовку с прибывшими позднее командами. Чтобы как можно скорее прибыть на пожар, соперники перерезали буксирные тросы, корежили гаечными ключами спицы колес. Таким образом, пожарные команды были первичными институтами и соперничающими организациями во всех смыс-лах» (Laurie 1973:77).
В Саутворке, в то время пригороде Филадельфии, в 1840-е гг. было семь пожарных команд со своими базами, которые осуществляли свою деятельность на расстоянии нескольких улиц друг от друга.
Американская республиканская Шифлеровская брандспойтная команда была названа в честь Джорджа Шифлера, подмастерья кожевенника. Шифлер был первым родившимся в Америке, кого убили в уличной драке в Филадельфии в 1844 г., когда столкнулись католики и протестанты. Как можно судить по названию этой организации, брандспойтная команда вступила в недавно образованную партию коренных американцев, антикатоликов и противников рабства — в Республиканскую партию. Компания Шифлера набирала работников из коренных янки. И работники этой компании часто дрались не на жизнь, а на смерть с (ирландско-католическим и демократическим) Мояменсинг-ским брандспойтным обществом и их сторонниками из бандитов — киллерами. Киллеры постоянно совершали поджоги в Саутворке, а потом поджидали в засаде, когда шифлеры прибудут тушить огонь. Но шифлеры в свою очередь начали, отправляясь на пожар, брать с собой мушкеты и охотничьи ружья. В результате киллеры и шифлеры часто возвращались с пожара с огнестрельными ранениями (Laurie 1973:79-82).
Со временем то, что добровольные команды больше занимались выяснением отношений друг с другом на кулаках, чем тушением пожаров, а также то, они часто сами устраивали пожары (и затем их воодушевленно тушили), вынудило американские муниципалитеты создать профессиональные пожарные команды. Но еще десятилетия спустя добровольные пожарные команды, набранные из этнически связанных и обособленных профессиональных объединений, не только охраняли спокойствие в обществе, но были также и обществами взаимопомощи рабочих.
Исследование Клайда и Салли Гриффен о членстве в пожарных командах в XIX веке (в Покипси, штат Нью-Йорк) обнаруживает, что обычно пожарные были из местных ремесленных объединений; в особенности из тех уже немолодых рабочих на зарплате (кому было к 30 или к 40), кто не имел перспектив продвижения ни как квалифицированный, ни как неквалифицированный рабочий. (Увы, Гриффены специально не рассматривали этнический состав пожарных команд, но географическое положение этих команд позволяет предположить, что они делились на ирландцев, немцев и янки.)
«Отсутствие перспектив в будущем — пишут Гриффены, они компенсировали бурной жизнью в настоящем. Пожарные компании часто устраивали экскурсии в другие города, веселые путешествия, о которых обязательно подробно писали местные газеты. Одна компания отправилась в Нью-Хейвен, где „на каждом углу их приветствовали фейерверками... а затем мэр устроил в их честь прием и праздник". На следующий день все пожарное отделение этого города провожало гостей на пароход в Нъю-Йорк... В одном письме в Daily Press читатель жалуется (в 1868 г.), что слишком много пишут о „визитах пожарников в другие города, про выпивку, легкую закуску, факелы, спичи, прекрасные букеты, хорошеньких девушек и все такое"» (Griffen and Griffen 1978:42).
Пожарные команды давали населению возможность полюбоваться парадами, празднествами и другими развлечениями. Они также выработали собственные средства взаимной помощи, включая страховку похорон. Будучи обычно национально гомогенными (благодаря изолированному расселению отдельных национальных групп), они становились пунктами предвыборной агитации, центрами политической активности. Они играли свою роль в процессе интеграции сетей доверия, организованных по профессиональному или этническому признакам, в американскую публичную политику. Благодаря деятельности опекунских советов, цеховых комитетов и общегородских организаций, политические партии и профессиональные союзы затем усиливали политическое участие населения на уровне города, штата и национальных институтов.
Чтобы это утверждение не звучало как простой перепев слов Ток-виля о значении добровольных организаций для демократии в Америке, позвольте мне к тому же подтвердить мой тезис результатами анализа Джейсона Кауфмана о тайных обществах и сходных с ними организациях с конца XIX века (Kaufman 2002). Выделяющееся их других исследование Кауфмана свидетельствует об интенсивном создании ассоциаций в американских городах в конце XIX в. Но автор энергично заявляет:
1) ассоциации угасают после Первой мировой войны;
2) потерявшие свою силу ассоциации служили ограниченным, местническим интересам, а не общему благу;
3) по большей части они процветали потому, что были построены на принципах исключительности членства, тесных связях и защищенности их членов, например оказывалась помощь новым иммигрантам из одного определенного региона;
4) таким образом, они способствовали сегментации, раздробленности американской политической и общественной жизни;
5) так что в результате упадок ассоциаций был явлением положительным.
Первое утверждение оспаривает и Роберт Патнэм (который хотя и признает уменьшение числа и роли добровольных организаций, но относит это явление ко времени после 1950 г.), и Теда Скочпол, которая рассматривает организационный бум с конца XIX века, затронувший национальные ассоциации, создание местных филиалов, поглощение и аффилиацию, присоединения местных ассоциаций и их всевозрастающую эффективность в проведении заинтере-сованной политики (Putnam 2000, Skocpol 2003, Skocpol and Fiorina 1999). Второй, третий и четвертый пункты приводят в замешательство нынешних поклонников Токвиля, который считал гражданское общество и добровольные организации главными достижениями демократии и отличительными чертами американского политического наследия. Последний пункт представляет собой удивительное суждение о современных призывах к возрождению волюнтаризма. Из него следует, что возрождение добровольных организаций может способствовать только местническим интересам и не может служить развитию демократии.
Тайные общества, общества взаимопомощи рабочих, частные отряды милиции и пожарные команды, как и другие подобные организации XIX века, до того как начали способствовать утверждению демократии, в свое время служили узкоместническим интересам. В Нью-Йорке в 1850-е гг. этнически однородные районы создавали свою милицию:
«К 1852 г., 4 000 из 6 000 членов были иммигрантами, включая: 2 600 ирландцев в эмметской гвардии, в ирландских стрелках, в ирландско-американской гвардии и девятом и шестьдесят девятом полках; 1 700 немцев имели свои объединения; двенадцатому полку были приданы итальянская гарибальдийская и французская гвардия Лафайе-та. С другой стороны, 2 000 "американцев" из Нижнего Истсайда составили такие исключительно нейтивистские милицейские отряды, как американские стрелки и американская гвардия» (Scherzer 1992:199).
И в пограничном Милуоки публичная политика проявлялась как ор-ганизованное соперничество между янки, немцами и ирландцами, причем в том, что касалось темперамента, янки решительно отличались от остальных (Conzen 1976, глава 7).
В отличие от неоднородных профсоюзов и партий политические организации, созданные на основе этнических, религиозных, классовых и профессиональных отличий, мешали достижению согласия и проведению совместных акций, которые были возможны, будь организации созданы на более простых, но более широких основаниях. Но они привели к таким двум результатам, которые нельзя было ожидать от других организаций: они вовлекали до того изолированные сети доверия, по крайней мере отчасти, в публичную политику, и они привлекали новых членов тем, что в деятельности своих организаций шли на взаимные ус-тупки. В этом отношении они содействовали развитию американской демократии.
Основные понятия
Чтобы понять, что же происходило в США в XIX веке, мы должны сейчас по-другому (несколько сложнее) описать базовые типы отношений гра-жданин—государство, принимая во внимание три аспекта: политические ресурсы, которые привязывают гражданина к государству, место посредника при взаимодействиях гражданин—государство; политические связи сетей доверия.
Во-первых, политические ресурсы состоят из тех выгод и потерь, которые провоцируют людей на участие в публичной политике. Политические ресурсы состоят в широком смысле из принуждения, капитала и обязательств. Принуждение включает все согласованные средства воздействия, которые приводят к уничтожению или нанесению ущерба людям, имуществу или социальным связям акторов. При этом применяются такие средства, как оружие, вооруженные силы, тюрьмы, губительная информация и организованные формы проведения нужных санкций. Формы принуждения позволяют установить природу режима. При низком уровне принуждения режимы бывают непрочными, а при высоком уровне концентрации средств насилия и принуждения режимы становятся грозными, устрашающими. Американское государство XIX века, если сравнить его с государствами XX века, не располагало большими ресурсами насилия и принуждения. Более того, даже имевшиеся ресурсы были распылены по штатам и территориям в виде местных милиций и шерифов.
Под капиталом мы подразумеваем материальные, перемещаемые ресурсы, которые в соединении с усилиями могут увеличивать потребительскую стоимость, а также притязания на эти ресурсы. Режимы, распоряжающиеся значительным капиталом, например через прямой контроль природных ресурсов, сами получают поддержку через принуждение — до некоторой степени этот капитал делает необязательной покупку других ресурсов и получение согласия на прямое принуждение населения. Будучи центром развивающегося капитализма, США в XIX веке располагали достаточным капиталом, но только во взаимодействии со своими крупнейшими капиталистами.
Обязательства означают такие отношения между людьми, группами, структурами или постами, которые заставляют их принимать друг друга во внимание. Общий язык, например, крепко связывает людей и группы, так что необязательным становится применение принуждения или капитала. Связанные обязательствами местные организации так же разнообразны, как структуры насилия и капиталы. Обязательства могут выступать в форме общей религии или этнической принадлежности, торговых связей, сложившейся во время общей работы солидарности, общности вкусов и много другого. До некоторой степени обязательства такого рода связывают управляющих и управляемых, отчасти они заменяют принуждение и капитал. Но обязательство может обернуться и против правительства, как это произошло на Севере и на Юге США перед гражданской войной.
Второе — посредники. Из истории мы знаем очень мало примеров, когда бы между гражданами и государством устанавливались прямые связи. Обычно граждане вступают в контакт с властями посредством привилегированных и отчасти независимых посредников, как лендлорды, военные правители, священники и главы родов. Новое американское государство установило прямой контакт со своими гражданами через такие национальные институты, как почтовая служба и отряды сборщиков налогов. Но даже в XIX в. взаимодействие гражданин—государство осуществлялось через два вида посредников: через формальные организации, представлявшие определенные интересы, и через членов элиты, которые были проводниками влияния правительства.
К первой категории относятся профсоюзы, группы интересов, церкви и (кратковременно) группы активистов общественных движений. Вторая категория включает менеджеров, должностных лиц и некоторых оперативных работников — вроде Джорджа Джонса, который действовал в чьих-нибудь интересах за политическую поддержку. Имея в виду эти два типа посредников, мы видим, что режим не сводится исключительно к гражданам и государству, но включает также некоторое количество частично самостоятельных политических акторов. Так что режим — это регулярное взаимодействие государства, граждан и назначенных политических акторов.
Третье — политические связи сетей доверия. Если в течение долгого времени в истории взаимодействия гражданин—государство оставались опосредованными, то и люди регулярно пускались в такие внушительные и рискованные предприятия, как создание тайных религиозных сект, торговля на больших расстояниях, а также сохранение родовых связей посредством сетей доверия. Члены сетей доверия обычно держались как можно дальше от государственной власти (Tilly 2005b). Они знали, что как только власть получает контроль над сетями доверия, она или подчиняет их своим собственным государственным интересам, или наносит им ущерб, например, лишая основных ресурсов: земли, денег, рабочей силы, информации и т.п.
Список 4-1. Главные исторические исключения, когда сети доверия не отчуждают себя от публичной политики
1. Сети доверия в форме религиозных сект, кланов или торговых групп обычно устанавливали собственные автономные системы правления.
2. Один режим иногда захватывал, покорял другой режим, который уже управлялся сетями доверия.
3. Политические акторы, организованные в сети доверия (например, религиозные культы) иногда захватывали власть у некоторого устоявшегося режима.
4. Сразу после прихода к власти правители организовывали собственные сети доверия в форме династических браков и международных патронажно-клиентальных систем.
5. По крайней мере временно тоталитарные и теократические режимы широко инкорпорировали существующие сети доверия в авторитарную систему правления.
6. Демократии также могут частично и по обстоятельствам интегрировать сети доверия в публичную политику.
Впрочем, сети доверия то и дело включаются и включались в публичную политику. В списке 4-1 выделены важные исторические исключения из общего правила, согласно которому сети доверия обычно изолированы от публичной политики. Эти исключительные условия складывались тремя путями: непрямым путем — через патронов, попечителей или других властных посредников; непосредственно — через таких акторов, которые публично представляли коллективные интересы членов сетей доверия; и еще более непосредственно — при таких государственно-контролируемых устройствах общества, как теократия, фашизм или социальная защищенность.
Демократии обязательно осуществляют частичное включение сетей доверия в публичную политику. Если базовые сети доверия, создаваемые гражданами для осуществления их коллективных предприятий, остаются в стороне от публичной политики, тогда у граждан имеется мало стимулов участвовать в этой политике, но очень сильны стимулы укрывать свои социальные связи от политической интервенции. При таких условиях почти невозможно эффективно и последовательно претворять коллективную волю граждан в деятельность государства, по крайней мере без революции. Но полная интеграция, как при теократи-ях, родовых олигархиях и фашизме, также исключает возможность де-мократии. Это происходит (см. п. с 1-5 в списке 4—1) недопущением перевода коллективной воли граждан — через переговоры — в деятельность государства.
Как же мы можем узнать, что сети доверия интегрировались в публичную политику? В Списке 4—2 представлены направленные индикаторы, указывающие на признаки такой интеграции. Они включают намеренное стремление к защите государством или санкционирование организаций, являющихся сетями доверия, предоставление ресурсов и членов сетей доверия на службу государству и — еще более рискованно, как демонстрирует исторический опыт, — ходатайство о прямой интервенции государства в деятельность сетей доверия. В целом эти признаки указывают на то, что люди больше не хотят укрывать свои сети доверия от наблюдения и интервенции государства, что они начинают больше полагаться на государственные учреждения в осуществлении своих важных, долговременных и рискованных коллективных предприятий, то есть практически они выказывают больше доверия правительству.
Список 4—2. Признаки интеграции сетей доверия в публичную политику
В современном мире мы бы столкнулись с интеграцией сетей доверия в публичную политику, если бы мы видели, что множество людей при определенном режиме делают следующее:
• создают признаваемые обществом ассоциации, общества взаимной помощи, партии, союзы, конгрегации и общины или ищут признания организаций, которые раньше существовали подпольно;
• осуществляют внутри этих организаций товарищеские, родственные, доверительные, обеспеченные и рискованные предприятия;
• разрешают членам семьи служить в национальной гвардии и полиции;
• отдают детей учиться в государственные учебные заведения;
• поддерживают тех членов семьи, которые выбирают карьеру в сфере обслуживания общества, включая правительственные учреждения;
• идут на официальную регистрацию (или по крайней мере терпимо к ней относятся) таких жизненно важных событий, как рождение, смерть и брак, а затем используют полученные свидетельства для узаконивания тех или иных сделок;
• обеспечивают общественные организации информацией о частных лицах через переписи, опросы и заявки на обслуживание;
• поручают исполнение частных контрактов надзору правительственных органов;
• обращаются к правительству с просьбой наказать кого-либо или помешать злоупотреблению со стороны лиц, принадлежащих к их же родственной группе, религиозной секте или экономической сети;
• используют проводимые правительством тендеры для транзакций между лицами и для накопления;
• оплачивают защиту со стороны государства фондами (например, приданым), предназначенными для поддержания межличностных связей;
• полагаются на политических акторов и/или правительственные учреждения в предоставлении жизненно важных услуг или долговременной защиты.
В истории Европы первые случаи интеграции сетей доверия отмечаются в Республике Нидерланды в XVII в. Марджоляйн Т' Харт указывает, что новое государство Нидерланды, в отличие от своих европейских соседей, уже и в XVII в. пользовалось большим доверием. Восстание Нидерландов в XVII в. против Испании привело к тому, что государственные финансы были организованы в исключительно рентабельную систему. По ходу дела местные бюргеры начали поспешно инвестировать в обеспеченные государством бумаги, связывая, таким образом, судьбу своих семей с установившимся режимом:
«Нидерландский успех отчасти можно объяснить тем, что главными инвесторами были сами должностные лица и политики. Они близко стояли к тому адресату инвестиций, которому предоставляли заем, ссуду. Иногда политические лидеры подталкивали их к инвестициям, чтобы стимулировать других. Федеральная структура предполагает также, что на местном уровне в большой степени осуществляется политический контроль. Хотя имелись и другие обеспеченные инвестиции — в землевладения и дома, но к 1700 г. инвестиции капитала в государственные бумаги превзойти все остальные» (V Hart 1993:178).
Т. Харт напоминает нам, что сегментированная структура Нидерландской республики облегчала работу политических брокеров, которые занимали властные позиции одновременно на муниципальном уровне, в провинциях и на национальном уровне. Они способствовали тому, что Нидерландская республика рано интегрировала элитные сети доверия (Adams 2005, Davids and Lucassen 1995, Glete 2002). А простые американцы и европейцы начали вкладывать боль-шую часть своих накоплений в государственные ценные бумаги лишь через два столетия.
Но рано или поздно этот процесс пошел повсюду. Рядовые граждане вступали в рискованные отношения и предпринимали долгосрочные действия, связанные с повышенным риском даже тогда, когда не имели адекватной защиты со стороны своих сетей доверия. В этих обстоятельствах особенно привлекательными (или по крайней мере более привлекательными) были те правительства и политические акторы, которые могли обеспечить поддержку существующим сетям или создать новые, альтернативные сети. Как видно на примере Нидерландов, также и некоторые дополнительные обстоятельства делали связанные с политиками сети доверия более привлекательными для широкой публики: сюда относятся дополнительные гарантии обязательств правительства, как, например, происходило, когда по мирному договору само оккупационное правительство осуществляло поддержку финансов потерпевшего поражение правительства; увеличение ресурсов правительства для сокращения рисков и/или компенсации потерь, как, например, происходит, когда расширение торговли увеличивает доходы от налогов; или очевидные действия правительства по исполнению таких обязательств, которые полезны значительным новым сегментам населения, как, например, когда неграждане не только начинают пользоваться преимуществами общественного благосостояния, но и реально их получают.
Демократическая дилемма
Как эти связи влияют на демократию? Роберт Патнэм в работе об Италии и Соединенных Штатах исследует доверие и демократию в терминах теории демократии, не делая никаких выводов относительно причинно-следственной связи между доверием и демократией. Книга Пат-нэма «Making Democracy Work» («Чтобы демократия сработала») предоставляет большой материал, свидетельствующий о важности осознания населением эффективности работы правительственных учреждений (в итальянском регионе) и об уровне участия в неправительственных гражданских ассоциациях в том же районе: чем больше участие, тем выше эффективность.
В конце каждого высказанного Патнэмом аргумента происходит теоретическое смещение. Что касается правительственных институтов, Патнэм дрейфует в сторону интерпретации более эффективных институтов как более демократичных. В том, что касается гражданского участия, Патнэм рассматривает организационные сети, социальный капитал, уровень взаимодействия и проявления доверия как тесно связанные и равноценные элементы. Это двойное глиссандо приводит автора к следующему выводу в конце книги: «Нелегко строить социальный капитал, но это ключевой момент в том, чтобы заставить демократию работать» (Putnam, Leonardi and Nanetti 1993:185).
Обращаясь к истории Соединенных Штатов, Патнэм так же быстро переходит от участия граждан к демократии:
«Современное общество дает множество возможностей для фрирай-динга (иначе называемого проблемой безбилетника) и оппортунизма. Демократия не требует, чтобы граждане были бесхитростными и бескорыстными святыми, но это общество ненавязчиво дает знать, чего оно ждет от своих граждан — честного поведения, отказа от искушения обманывать. Социальный капитал, как опыт свидетельствует об этом со все большей силой, укрепляет в нас лучшие качества, расширяет личность. Функционирование наших демократических институтов зависит и соразмерно нашему социальному капиталу» (Putnam 2000:349).
Наконец, на основе анализа Патнэма мы можем сделать еще один скромный вывод: в уже относительно демократичных режимах люди, состоящие в гражданских организациях (или даже всего лишь в организациях, созданных для общественного блага), больше склонны выполнять свои обязательства перед коллективом, заставляют правительство лучше работать и больше доверяют своим согражданам (Bermeo 2000). Этот вывод важен, но он ничего нам не говорит о причинно-следственной связи демократии и доверия.
Современные теоретики демократических систем пришли к четырем важнейшим выводам относительно воздействия доверия на демократию как таковую.
1. Как показывает проведенный Маргарет Леви анализ пропорционального взаимного согласия (1997), сотрудничество с правительством на основе обязательства, а не принуждения обусловлено ожиданием, что и другие будут равносильно участвовать в несении того груза, который налагает правительство: будут платить налоги, исполнять воинскую повинность и т. д.
2. Предполагается, что при демократии уровень доверия правительству является более высоким, чем при других режимах, потому что добровольная передача власти представителям и должностным лицам возможна только на основе широкого доверия.
3. Смена фракций, стоящих у власти, обусловлена верой в то, что не занимающие сейчас никакой должности лица займут должность позднее или по крайней мере должностные лица будут уделять больше внимания интересам людей.
4. С точки зрения большинства политических акторов, демократия по самой своей сути — режим более рискованный, более зависящий от обстоятельств, чем другие; вот почему с этой системой сотрудничают только те акторы, которые немало доверяют достижениям демократической политики.
Все четыре вывода составляют некоторый уровень доверия как необходимое условие демократии. Следовательно, сколь-нибудь значительное снижение уровня доверия угр