Глава 7. Альтернативные пути развития

В идеальном мире теоретической демократии процессы демократизации и дедемократизации предположительно развиваются по одной оси в противоположных направлениях. Но на исторических примерах, рассмотренных выше, мы стремились показать, что мы живем не в идеальном мире. Действительная история Южной Африки, Испании и других стран шла по замысловатым траекториям, которые определялись нарастающей политической борьбой. И без того недемократическая Южная Африка прошла процесс ожесточенной дедемократизации после 1948 г., но после 1985 года переживает демократический взрыв; причем второй период нельзя представить как движение в обратном направлении. В Испании мы наблюдаем резкое изменение курса после Первой мировой войны, затем произошла бархатная революция 1931 г., Франко одержал победу в гражданской войне, а потом, начиная с 1960-х гг., режим Франко начал ослабевать. История не терпит прямых траекторий. Тем не менее наше исследование будет более систематизированным, если мы перейдем на время в область идеального. На рис. 7-1 представлены три возможных траектории от очевидно низкого потенциала недемократических режимов до высшего потенциала демократических режимов.

Государственный потенциал сильного государства существенно увеличивается до того, как происходит глубокая демократизация. В результате государство вступает в область демократии, уже обладая средствами утверждения решений, принятых в результате широких, равноправных, защищенных и взаимообязывающих процедур обсуждения по поводу политических назначений и выбора политического курса. В подобном идеализированном сценарии правители или другие политические акторы нейтрализуют независимых внутренних соперников государственной власти, управляют армией и устанавливают безусловный контроль над природными ресурсами, хозяйственной деятельностью и населением на территории государства еще до начала серьезных демократических перемен.
В настоящем труде мы утверждаем, что процесс укрепления государственного потенциала ведет к подчинению государства публичной политике и увеличению влияния населения на публичную политику. Затем следует изоляция публичной политики от категориального неравенства и интеграция социальных сетей доверия в публичную политику. По сценарию все три процесса во взаимодействии приводят к демократизации режима. В начале этого пути возникает опасность революции и массовых волнений, поскольку и промышленно-финансовые магнаты, и простой народ противятся экспансии государства. Но в конечном итоге следует ожидать неизбежного снижения накала политических страстей с установлением относительно мирных форм обществен-ной политики, где сильное государство держит под контролем те формы притязаний, которые могут вызвать вспышку насилия.
Теоретически процесс дедемократизации может начаться на любом отрезке подобной идеализированной траектории. Он возникает как обратное движение одного или нескольких основных процессов: например, вывода сетей доверия из публичной политики, введения новых категориальных неравенств в публичную политику и/или формирования независимых центров власти, что угрожает влиянию публичной политики на государство и общественному контролю над публичной политикой. Такие потрясения, как завоевания, колонизация, революция и напряженная внутриполитическая борьба (например, гражданская война), ускоряют ход основных процессов в том или ином направлении, действуя при этом посредством тех же самых механизмов, что и более постепенно развивающиеся (не взрывные) процессы демократизации и дедемократизации.

Сугубо теоретически, по ходу развития сильного государства политическая борьба идет главным образом за контроль над инструментами государственной власти, а не сосредоточивается на дискуссиях по отдельным вопросам или соперничестве родов и кланов. При стандартном развитии событий простой народ встает на стражу тех составляющих государства, которые обеспечивают ему защиту и гарантируют взаимообязывающую процедуру обсуждения по поводу политических назначений и выбора политического курса, в то время как могущественная элита стремится выйти из-под государственного контроля или использовать часть государственного достояния в собственных целях. В любой точке траектории развития усиление государства вызывает нарастание политической борьбы. В главе шестой описываются отдельные сегменты представленного нами здесь идеального развития: они почерпнуты из истории Казахстана, Франции, России, Белоруссии, Китая, Алжира, Индии, причем далеко не все из упомянутых государств пришли к демократической форме правления. Мы могли бы попытаться втиснуть и опыт Южной Африки в траекторию развития сильного государства. Тогда нам следует рассматривать период с середины 1980-х и далее как фазу чрезвычайно ускоренных демократических преобразований при наличии исключительно сильного государства. Подобная точка зрения дает ключ к пониманию южноафриканских событий, происходивших с 1985 г.: обширный государственный потенциал, несмотря на сопротивление народа, позволил партии Африканского нацио-нального конгресса завладеть такими средствами власти, которые остаются предметом зависти соседних государств.
Траектория гипотетического развития среднего государства схематически располагается в пространстве, образованном двумя осями: потенциал государства/демократия, и отражает тот факт, что каждый подъем или спад потенциала государства сопровождается изменением степени демократии. В нашем отвлеченном случае государство все еще продолжает наращивать потенциал, когда входит в область демократии. Соответственно, подавление автономных центров власти, установление контроля публичной политики над государством и усиление общественного влияния на публичную политику становятся реальной угрозой на пути демократизации, а не на пути сильного государства. С увеличением потенциала государства процесс демократизации со-провождается усилением политической борьбы. Так что если режим развивается по средней траектории, ему грозит не революция (как это бывает при сильном государстве), а нарастающая внутренняя конфронтация (Goodwin 2001, 2005, Tilly 1993, 2006, главы 6-8). По сравнению с сильными государствами в средних государство гораздо меньше втянуто в политическую борьбу даже по периферии, особенно в ранний период развития по указанной траектории.
Если рассматривать явления, схематически изображенные нами подобной диагональной траекторией, то дедемократизация есть результат развития в обратную сторону одного или двух основных процессов: разъединение сетей доверия, повторное установление категориальных неравенств и/или формирование независимых центров власти, которые ставят под угрозу общественное влияние на публичную политику и, соответственно, на государство. Можно предположить, что дедемократизация случается в подобных государствах чаще, на протяжении всего пути развития, нежели в сильных государствах, так как только на поздних стадиях этого процесса государство а) имеет возможность устранять потенциально неблагонадежных участников от демократической процедуры обсуждения (по поводу политических назначений и решений политического курса); б) ставки становятся настолько велики, что они удерживают участников политического процесса от резких движений. Из рассмотренных нами примеров образу среднего государства наиболее соответствуют Соединенные Штаты, Аргентина и Испания.
История знала и множество слабых государств, но до недавнего времени они практически никогда не проходили демократизации. В нашем мире, где одни постоянно завоевывали других, слабым государствам отводилась участь добычи могущественных захватчиков. Однако после Второй мировой войны покровительство великих держав и международных организаций в сочетании с практикой урегулирования межгосударственных конфликтов повысило выживаемость слабых государств, ранее бывших колониями или сателлитами великих держав (Creveld 1999, Kaldor 1999, Migdal 1988, Tilly 2006, глава 6).
Поэтому в последние десятилетия всевозрастающее число режимов переходят к демократии по траектории слабых государств. Причем в этом третьем варианте траектория развития противоположна траектории развития сильных государств: значительная демократизация предшествует сколько-нибудь существенному подъему потенциала государства.
По крайней мере причины этого очевидны: на определенном этапе возникают серьезные препятствия дальнейшей демократизации. Наличие этих препятствий объясняется тем, что слабое государство не подавляет и не подчиняет независимые центры власти, оно допускает, чтобы граждане изолировали сети доверия от публичной политики, государство позволяет или даже инициирует введение категориальных неравенств в публичную политику. По сравнению с сильными и средними государствами в слабых государствах часто возникают конфликты, причем с применением насилия, и само государство принимает в них очень ограниченное участие. Как мы увидим позднее, там идут в основном из-вестные нам гражданские войны (Collier and Sambanis 2005, Eriksson and Wallensteen 2004, Fearon and Laitin 2003).
На пути развития слабых государств дедемократизация случается даже чаще, чем в сильных и средних государствах; стимулы уничтожить сети доверия, ввести категориальные неравенства и утвердить такие центры власти, которые находятся вне сферы воздействия публичной политики, — все это возрастает по мере того, как уменьшается способность государства сдерживать эти процессы. Из рассмотренных нами примеров Ямайка, Швейцария и Республика Нидерланды, до французского завоевания, наиболее соответствуют модели слабого государства, но Швейцария и Нидерланды, в конечном итоге, существенно укрепили централизованную государственную власть. Они стали продвигаться к демократии по траектории среднего государства. Последует ли за ними Ямайка, остается только ждать.
В любом случае эти три траектории не более чем схематическое упрощение сложной реальности. Вспомните путь к демократии, проделанный Францией и Испанией, и вы без труда обнаружите отклонения от идеальных схем: многочисленные революции и реакция во Франции, уничтожение молодой республики военной диктатурой Франко в Испании. Из примеров трех путей развития нам следует, главным образом, извлечь основной принцип: на каждой стадии демократизации и деде-мократизации прошлый и настоящий потенциал государства оказывает значительное влияние на протекание этих процессов и, как следствие, на социальную жизнь в целом.
Основываясь на эвристических различиях между сильным, средним и слабым государствами, в данной главе мы рассмотрим взаимодействие потенциала государства с тремя основными, выделенными нами процессами: интеграцией сетей доверия в публичную политику, изоляцией публичной политики от категориального неравенства и (особенно) ликвидацией автономных центров власти и ее последствиями в отношении контроля публичной политики и государства. Достойный удивления опыт Венесуэлы дает повод для общих рассуждений относительно воздействия меняющегося потенциала государства на процессы демократизации и дедемократизации. Анализ предрасположенности слабых государств к гражданским войнам подкрепляет это рассуждение и подводит к рассмотрению других потрясений, которые иногда ускоряют демократизацию: завоевание, колонизация, революция и внутренняя политическая борьба. Примером подобных потрясений продвижения к демократии служит Ирландия. Размышления по поводу относительного успеха Ирландии (особенно если исключить опыт Северной Ирландии) позволяют составить представление о том, чего в действительности достигает простой народ в случае демократизации. В целом из этой главы мы увидим, как важно для успешной демократизации наличие высокого потенциала государства, но в то же время мы увидим, что при высоком потенциале государства власть предержащие склонны нарушать народное волеизъявление.
Венесуэла, нефть и изменение траектории развития
По истории Венесуэлы (с 1900 г.) мы можем проследить, как влияют изменения потенциала государства. Венесуэла представляет собой режим, долгое время существовавший в недемократическом (и поэтому отличающемся высокой степенью насилия) секторе пространства потенциал/демократия, но затем страна уверенно встала на путь демократии. Государственный контроль доходов от нефтяной промышленности изменил положение вещей, но одновременно стал помехой полной демократизации и в конечном итоге повернул траекторию разви-тия режима на путь недемократического государства с высоким потенциалом государства.
Венесуэла обрела независимость от Испанской империи в несколько этапов: она была повстанческой провинцией (1810 г.), частью великой Колумбии Симона Боливара (1819 г.) и самостоятельной республикой по смерти Боливара (1830 г.). До начала XX в. Венесуэла была сценой, где разыгрывалась знакомая мрачная латиноамериканская драма с военными диктаторами, каудильо, переворотами, которые иногда сменялись гражданским правлением. Здесь крупным земле-владельцам так и не удалось объединиться в военный союз, в отличие от большинства регионов Аргентины и Бразилии (Centeno 2002:156). Однако переворот 1908 г., который возглавил генерал Хуан Висенте Гомес, открыл новую эру. Гомес управлял Венесуэлой 27 лет до своей смерти в 1935 г. Он создал национальную армию, большинство офицеров которой были выходцами из его родной области в Андах (Rouquie 1987:195). Он упрочил свое положение, раздав крупные земельные наделы своим верным сподвижникам (Collier and Collier 1991:114). Гомесу удалось избежать постоянных переворотов, которые Венесуэла переживала до его правления.
Гомес продержался у власти дольше своих предшественников, по крайней мере отчасти, так как в 1918 г. в Венесуэле были открыты нефтяные месторождения, и вскоре она стала одним из крупнейших мировых нефтедобытчиков. Благодаря нефти энергоресурсы и в конечном итоге энергозависимое производство сменили кофе в качестве основы экономической жизни. Как и следовало ожидать, нефтебогатства укрепили позиции диктатора, который получил больше возможностей уклоняться от получения согласия народа на правление. Во время всего срока пребывания у власти Гомеса создание любых массовых народных ор-ганизаций было под запретом.
Тем не менее с отходом от аграрной экономики увеличилось число рабочих и студентов, пополнивших ряды решительной — хотя и довольно бессильной — оппозиции. По смерти Гомеса в 1935 г. венесуэльская верхушка сплотилась для последующего выбора президента, ограниченного одним пятилетним сроком правления, одновременно запрещая активность левых, таких как коммунисты. Первый избранный президент — также генерал из Анд, Элеазар Лопес Контрерас, — употребил часть нефтедоходов на финансирование социальных программ, чтобы заручиться поддержкой народных масс и нейтрализовать левые силы.
Так продолжалось долгое время после 1935 г. Надо отметить, что с этого времени все, кто приходил к власти в Венесуэле — путем выборов или переворота, — всегда заявляли о своем намерении двигаться к демократии. В 1947 г. в Венесуэле было установлено всеобщее избирательное право для совершеннолетних, которое никогда больше не отменялось. Более того, умереннодемократическая партия Accion Democratica (Партия демократическое действие) стала средством мобилизации народа и поддержки профсоюзов (Collier and Collier 1991:251-270). Но доходы от нефтедобычи давали возможность правителям избежать взаимообязывающих процедур обсуждения политических назначений и решений политического курса. Военная хунта, правившая в Венесуэле с 1948 г. по 1958 г., открыто заявила, что ставит своей целью предотвратить угрозу демократическому курсу, исходившую от предшествующего военно-популистского правительства. Хунту поддержали церковь, обложенные тяжелыми налогами иностранные компании и традиционные элиты. (Rouquie 1987:196).
Но, по замечанию Фернандо Корониля, лидеры хунты
«...не были политиками и в последующие годы приобрели лишь незначительный политический опыт. Они получили государственную власть в период стремительного подъема нефтяной экономики, когда сложившиеся экономические и политические условия давали им возможность обходиться без поддержки других социальных групп. Ощущая свою самодостаточность, они отдалились даже от вооруженных сил — своей основной изначальной опоры. Вообще, хунта избегала политики и направляла свои силы на реальные достижения» (Coronil 1997:131).
Этими «реальными достижениями» были организация общественных работ и социальные программы, финансируемые нефтяной промышленностью. По замечанию Альберта Хиршмана, исходившего из анализа фактов, внутригосударственная концентрация предпринимательской и реформаторской деятельности в Венесуэле облегчила как координацию между ними, так и включение частного сектора в государственные программы (Hirschman 1979:95-96). Но это явилось и причиной исключения широких слоев населения из обсуждения экономического развития и благосостояния.
Постепенно правящая хунта (возглавляемая с 1954 г. полковником Маркосом Пересом Хименезом, который долгое время оставался за кулисами) расширила эти доходные статьи в результате продажи нефтяных концессий иностранным компаниям, особенно компаниям Соединенных Штатов. Поддерживая американскую политику холодной войны, правительство Венесуэлы все больше признавало себя союзником США и оплотом антикоммунизма. Усыпленный успехом, Перес Хименез значительно сузил основы власти внутри страны, на-строив против себя даже значительную часть офицеров в армии. В 1958 г. военный переворот, на этот раз получивший значительную народную поддержку, сверг власть хунты. Golpistas (гольпистас, заговорщики) и их гражданские союзники быстро объявили демократические выборы, в результате которых гражданское лицо — Ромуло Бе-танкур — стал президентом. Вступление Бетанкура на пост президента привело многих наблюдателей к мысли, что Венесуэла встала, наконец, на путь демократии.
По мнению Фелипе Агуеро, переход к частичной демократии мог произойти только в результате потери военными былого единства:
«Хунта хотя и включала в себя представителей гражданской оппозиции, была в основном по составу военной; теперь она соединила усилия с другими политическими партиями, чтобы способствовать учреждению временного правительства, установлению сроков выборов и передаче власти. В этих условиях контраст между разобщенными военными организациями и единым гражданским фронтом, имеющим мощную поддержку благодаря народной мобилизации, является лучшим объяснением успешной смены власти. Гражданский фронт представлял собой более сильную и заслуживающую доверия альтернативу тому, что предлагали военные фракции, настроенные антидемократично» (Aguero 1990:349).
И хотя военные никогда не теряли полностью власти, тем не менее после 1958 г. правление в Венесуэле становится гражданским. Напрямую военные вмешались в национальную политику еще только один раз: в 1992 г. в результате двух неудачных переворотов в поле зрения общественности попал будущий президент, лейтенант-полковник Уго Чавес Фриас (в дальнейшем речь о Чавесе пойдет более подробно). Две политические партии элиты, одна — умеренно социал-де-мократическая, другая — умеренно христианско-демократическая, сменяли друг друга у власти. Венесуэла стала активным создателем Организации стран—экспортеров нефти, блока ОПЕК. Доходы от добычи нефти использовались для запуска честолюбивого и в конечном итоге неудачного проекта превращения Венесуэлы в ведущего производителя автомобилей.
После того как ОПЕК семикратно повысила цены на нефть в 1973 г., президент Карлос Андрее Перес расширил программу общественных работ, унаследованную от прошлых режимов. Он также национализировал нефтяную промышленность (1975 г.), делая займы в международном масштабе под будущие доходы от добычи нефти; этот внешний долг, наряду с давлением Международного валютного фонда (МВФ), будет два десятилетия преследовать правительство Венесуэлы. Хотя отдельные граждане стали невероятно богаты, уровень жизни населения в целом с 1970-х гг. заметно снизился.
Во время второго президентского срока (1988-1993 гг.) Пересу пришлось платить по счетам. Его предвыборная президентская программа основывалась на общественных работах и политике сдерживании цен, но вскоре после избрания он изменил курс под давлением внутренних и международных финансистов. В 1989 г. Перес объявил план строгой экономии с сокращением правительственных расходов и поднятием цен на коммунальные услуги. Введение этого плана вызвало широкое народное сопротивление.
К примеру, восстание в Каракасе в феврале-марте 1989 г. началось со столкновения пассажиров с водителями общественного транспорта, которые устанавливали новые тарифы за проезд. Социальный протест быстро превратился в погром городских магазинов. Когда в город вступила армия и начала очищать улицы от погромщиков, в Каракасе погибло 300 человек и было ранено более 2000. В первой половине марта волна подобных событий прокатилась по 16 городам Венесуэлы. Это восстание стало известно в мире как El Caracazo (каракаские события), или El Sacudon (потрясение). Оно послужило началом десятилетия борьбы и смены режима (Lopez Maya 1999, Lopez Maya, Smilde and Stephany2002).
На сцену выходит Чавес
Волнениями были охвачены не только улицы: в начале 1980 г. группа офицеров национально-освободительной армии организовала подпольную сеть, названную Революционным движением Боливара. Лидером этого движения стал офицер десантных войск Уго Чавес. В 1992 г. боли-варцы едва не захватили власть, но переворот не удался, и Чавес оказался в тюрьме. Он находился в заключении, когда была предпринята вторая попытка переворота в ноябре. Восставшие захватили телеканал и передали по телевидению сообщение Чавеса о падении режима. За это Чавес провел в тюрьме еще два года.
В 1993 г., когда Чавес все еще томился за решеткой, конгресс Венесуэлы подверг президента Переса импичменту за коррупцию и отстранил его от власти. Ставший президентом Рафаэль Кальдера вскоре столкнулся с тяжелейшими проблемами: банкротство банков страны, взрыв преступности, слухи о новых военных переворотах, и наконец, его самого обвинили в коррупции. Когда Чавес вышел из тюрьмы и появился на политической сцене, среди народных масс усилились требования чистки правительства. К президентским выборам 1998 г. единственным серьезным противником повстанческому лидеру Чавесу стала бывшая королева красоты. Впрочем, она вышла из предвыборной гонки, когда Чавес получил повсеместную массовую поддержку.
Чавес позиционировал себя как защитник простых людей и был избран большинством голосов. На следующий год, как сообщает «Фридом Хаус»,
«Уго Чавес, бывший участник переворота, офицер-десантник, ставший политиком, одержал победу на президентских выборах (в декабре 1998г.) с огромным перевесом голосов; он посвятил большую часть 1998г. борьбе с политической системой сдержек и противовесов, для устранения дискредитировавшей себя двухпартийной системы, которая, находясь у власти в течение 40 лет нефтяного бума, ничего не сделала для народа, так что четыре из пяти венесуэльцев были доведены до нищеты. В начале этого года конгресс был лишен полномочий, судебная власть оказалась под началом исполнительной, и армейские коллеги Чавеса получили широкий доступ к влиянию на текущие государственные дела. Учредительное собрание, где преобладали сторонники Чавеса, разработало проект новой конституции, по которой ужесточалась цензура прессы, глава правительства, только что вступивший на пост, получил право распускать конгресс, а для Чавеса была оговорена возможность находиться у власти до 2013 г. Конгресс и Верховный суд были распущены после того, как венесуэльцы одобрили новую конституцию на референдуме 15 декабря» (Karatnycky 2000:522).
С приходом Чавеса к власти в 1999 г. уличные столкновения его сторонников и противников усилились. Визит нового президента на социалистическую Кубу в этом же году показал, как он намеревается преобразовать собственное государство и какое место в мире должна занять Венесуэла. Чавес также поддержал давние претензии Венесуэлы на часть западной Гвианы. Венесуэла вступила в новую стадию борьбы за будущее страны.
На протяжении последующих семи лет Чавес употреблял контроль над нефтяными доходами на укрепление собственной власти, борьбу с оппозицией, распространение идей популизма на территории остальной Латинской Америки и даже на сопротивление все более враждебно настроенным США. Он пережил инициированный Штатами переворот в 2002 г., организованное сопротивление национальной нефтяной компании в 2002-2003 гг., всеобщую забастовку в 2003 г. и организованный при поддержке США референдум по вопросу замены правительства в 2004 г. В ответ он начал понемногу усиливать репрессии. Подчи-ненная Чавесу законодательная власть, представленная его сторонниками в Верховном суде, ужесточила меры против оскорблений и непочтительного отношения к президенту, усилила контроль за массмедиа. Между тем в судах росло количество дел против оппонентов правящего режима. И хотя он все еще пользовался значительной поддержкой среди многочисленной венесуэльской бедноты, Чавес — подобно Путину в России или Бутефлику в Алжире — использовал нефтяные капиталы для сохранения независимости от волеизъявления народа.

Конечно, подобная ситуация случается не впервые. Рис. 7-2 показывает зигзагообразную траекторию развития Венесуэлы с 1990 г. Венесуэла вступила в XX в. после 70 лет недемократического режима с низким государственным потенциалом; как слабое государство она несколько раз переживала государственные перевороты, в результате которых к власти приходили военные офицеры. Открытие нефтяных месторождений в 1918 г. при диктатуре Гомеса стало началом впечатляющего роста государственного потенциала. Нефть явилась тем средством установления контроля по вертикали, которое позволило Гомесудедемократи-зировать уже и без того недемократический режим. После смерти Гомеса в 1935 г., венесуэльская олигархия ограничилась скромной демократизацией, продолжая привлекать нефтяные капиталы для наращивания государственного потенциала.
Переворот 1948 г. привел к быстрой дедемократизации режима, практически вернув страну в недемократические условия, близкие к существовавшим на момент ухода Гомеса. Сменявшие друг друга интервенционистские правительства продолжали наращивать государственный потенциал и развивать следующую фазу умеренной демократизации. Несмотря на то что при вступлении в должность президент Чавес заявил себя ярым популистом, он поддержал развитие только в одном направлении: за счет демократии он сформировал государство с наивысшим в истории Венесуэлы потенциалом, а движение по оси демократия/недемократия обратил вспять. На протяжении всего периода с 1900 г. по 2006 г. Венесуэла едва ли когда вступала на территорию демократии. Но благодаря нефти она стала государством с впечатляюще высоким потенциалом.
На рис. 7-3 представлены оценочные показатели «Фридом Хауса» за период с 1972 г., которые, как обычно, не учитывают государствен
ный потенциал, но предоставляют доказательства и подробности процессов демократизации и (особенно) дедемократизации. Согласно оценкам «Фридом Хауса», во время первого президентского срока Кар-лоса Андреса Переса произошло действительное расширение политических прав граждан. С 1976 г. по 1986 г. «Фридом Хаус» оптимистично оценивал режим Венесуэлы высшим баллом (1) по политическим правам и очень высоким (2) по гражданским свободам. Так, Венесуэла оказалась среди таких столпов демократии, как Франция и Ирландия («Фридом Хаус» 2002).

Затем началось неравномерное снижение, и в 1999 г. оно достигло самого низшего показателя (4,4). Дальше последовала недолгая стабилизация и вновь прогрессирующий спад до (4,4) в 2006 г. Венесуэла вернулась к состоянию ограниченных политических прав и гражданских свобод — по нашей терминологии произошла деде-мократизация. В то же самое время Венесуэла продолжала наращивать государственный потенциал, в результате чего возник недемократический режим с высоким государственным потенциалом.
Мы не располагаем данными относительно сетей доверия, которые позволили бы нам оценить их влияние на процессы демократизации и дедемократизации. По крайней мере существует вероятность, что социальные программы 1970-х и 1980-х гг., финансируемые доходами от нефти, привели к частичной интеграции народных сетей доверия в публичную политику прежде, чем экономический кризис 1990-х гг. и особенно приход к власти Уго Чавеса привели к значительному ограничению деятельности сетей доверия среди среднего класса и организованных в профсоюзы рабочих.
Что можно сказать относительно категориального неравенства? Довольно рано популистские диктатуры воспрепятствовали проникновению широких категориальных неравенств в публичную политику. Таким образом, они обеспечили относительно широкую по охвату и достаточно равную, хотя не особенно защищенную или взаимообязываю-щую процедуру политических назначений и принятия решений относительно политического курса. Значительного изменения этого процесса не произошло. Из трех основных процессов, выделенных нами, наиболее значительные изменения наблюдаются в области независимых (автономных) центров власти. Более века облеченные властью военные офицеры отстаивали свою независимость при помощи больших запасов нефти и управляли процессами дедемократизации. Внезапно меняя направление развития страны, они, без сомнения, руководили процессами демократизации и дедемократизации.
Если бы весь мир был Венесуэлой
Венесуэла — это не весь мир. Но если бы мир ограничился Венесуэлой, мы бы вывели из особенностей ее развития интересные закономерности. Прежде всего исторический опыт Венесуэлы подтверждает вывод, который напрашивался и из анализа более ранних исторических примеров: процессы демократизации и дедемократизации зависят от изменений государственного потенциала. А именно, если недемократическое государство выстраивает систему согласования с гражданами путем переговоров, то дальше демократизация идет быстрее и шире. Она идет быстрее и шире потому, что согласования относительно методов правления приводят к подчинению независимых центров власти, расширению влияния масс на публичную политику и увеличению контроля публичной политики над государством.
Договоренность о методах правления обычно затрагивает, к примеру, налогообложение и воинскую повинность (Levi 1988, 1997, Tilly 1992, 2005). Она активизирует ряд обладающих независимостью механизмов, рассмотренных в главе 6: кооптация прежде автономных независимых политических посредников, создание коалиций, включающих неравные категории, введение единообразных правительственных структур и практик и т.д. Договоренность о методах правления парадоксальным образом ставит даже военных, участвующих в этих обсуждениях, в положение зависимости от народного волеизъявления и граж-данского управления, которое занимается сбором и распределением средств, выделяемых на военную деятельность.
Предприняв занимательную попытку исторического анализа, Мигель Сентено показал, что западноевропейские государства проходили этапы война — экстракция — переговоры — получение согласия — государственная инфраструктура гораздо интенсивнее и быстрей, нежели латиноамериканские:
«Хотя в некоторых случаях войны и приводили к когерентности государства, примером чего может послужить Чили 1830-х, эти обстоятельства никогда не использовались для создания инфраструктуры, необходимой для дальнейшего развития государственного потенциала. Главный вопрос заключается в том, почему результатом войн за независимость становилась анархия, а не крепкий военный авторитаризм. Полагаем, что причиной является то, что в войнах за независимость военные организации проявляли ограниченную организованность и в применении насилия остерегались крайностей. Впрочем, и при этом разрушительные последствия были велики. Причем, хотя войны и расшатали колониальный порядок, до конца он не был искоренен. Вооруженного восстания было недостаточно, и потребовалась милитаризация общества на всем континенте. Конечно, по сравнению с аналогичными войнами в европейской истории, такими как Тридцатилетняя война, результатом войн за независимость являлась куда более ограниченная система государственных институтов. Последующие войны также приводили к неоднозначнът результатам» (Centeno 2002:26-27).
В итоге, как показывает Сентено, латиноамериканские государства вышли из этой борьбы с более слабыми государственными структурами, менее действенным влиянием на текущую общественную жизнь и большим количеством независимых центров власти, нежели в современной Западной Европе. Из опыта Венесуэлы очевидно, что если правители укрепляют могущество государства посредством прямого контроля над ценными ресурсами, пользующимися спросом на внешнем рынке, они сводят на нет договоренности об инструментах власти либо избегают их влияния. К таким же последствиям приводит вмешательство извне при колониальном правлении или в государстве-клиенте.
Как показывают траектории развития сильного государства, когда первоначальное наращивание государственного потенциала соединено с ликвидацией независимых центров власти, интеграция сетей доверия в публичную политику становится более вероятной. На это есть две причины: ликвидация независимых центров власти, которая подрывает негосударственное покровительство сетей доверия (к примеру, в системе патрон-клиентских отношений), и создание государственными и крупными политическими акторами, такими как профсоюзы, новых сетей доверия (например, система социального обеспечения), которые напрямую соединены с публичной политикой (Lindert 2004, Tilly 2005). Интеграция сетей доверия ведет к демократизации, особенно путем включения государства (посредством политических акторов) в защи-щенную и взаимообязывающую процедуру обсуждения по поводу политических назначений и в определении политического курса.
Однако не существует последовательной связи между государственной мощью и изоляцией публичной политики от категориального неравенства. Как показывает южноафриканская история, некоторые сильные государства напрямую вписывают категориальные неравенства в публичную политику. Государства, следующие по траектории средних, такие как Соединенные Штаты, иногда мирятся с расовыми, религиозными или этническими различиями. В слабых государствах расовые, религиозные и этнические деятели зачастую строят публичную политику вокруг категориальных различий и используют их для политической изоляции противников, когда приходят к власти. Тем не менее в конечном итоге все демократизирующиеся режимы двигаются к различным формам широкого, равного гражданства, сокращая, таким образом, роль категориального неравенства в публичной политике.
В сильных, относительно демократических государствах дедемо-кратизация является в основном результатом трех процессов: внешнего завоевания, отхода ведущих политических акторов от ранее достигнутого демократического договора и острого экономического кризиса, который подрывает способность государства поддерживать себя и выполнять свои обязательства. Дедемократизация Франции и Нидерландов была спровоцирована завоеванием нацистской Германией. В Бразилии, Уругвае, Чили и Аргентине в 1960-х и 1970-х катастрофические результаты имел отход политической верхушки от выбранного курса правления, а многие авторитарные режимы европейских стран были результатом экономического кризиса после Первой мировой войны (Bermeo 2003). Хотя Венесуэла никогда не считалась сильным и относительно демократическим государством, здесь многочисленные периоды дедемократизации были вызваны типичным сочетанием экономического кризиса с отходом политической элиты от частично демократических соглашений.
Иначе проявляют себя режимы слабых государств. Несмотря на все мечты анархистов, у них меньше возможностей, чем в режимах сильных государств, прорваться на демократическую территорию. Если им это и удается, то с меньшей способностью контролировать политические измены, выступать в защиту политических меньшин