Глава 3. Демократизация и дедемократизация

Давайте начнем с действительно трудного случая: с Индии. Со времени обретения независимости в 1947 г. Индия занимает в нашей таблице (государственный потенциал — демократия) место, где находятся государства с высоким государственным потенциалом при развитой демократии. За последние 60 лет в Индии несколько раз менялись и государственный потенциал, и демократия, но, в общем, национальный режим Индии напоминает режим Канады больше, чем, скажем, режимы Ямайки или Казахстана. Однако анализируя процессы демократизации и дедемократизации в стране с населением 1,1 млрд. человек, мы, конечно, столкнемся с немалыми проблемами. Эти проблемы возникают по разным причинам:
• потому что, несмотря на большую бедность и неравенство среди населения, экономика Индии становится могучим противовесом мировой экономике;
• потому что 25 ее штатов — большие по размерам и населению, чем многие европейские государства, — чрезвычайно разнообразны по их материальному состоянию, социальному составу и политической системе;
• потому что в публичной политике Индии систематически
отражаются религиозные установки живущего в этом районе
населения;
• потому что индусы, мусульмане, сикхи и другие религиозные фанатики беспрерывно истребляют друг друга и нападают на святыни друг друга;
• потому что по границам Индии (например, в Кашмире и на северо-востоке, который этнически неоднороден) группы сепаратистов регулярно применяют оружие и нападают на правительственных служащих, а государственная служба безопасности регулярно прибегает к жестокому их подавлению;
• потому что партизаны-маоисты в центральных районах Индии (которых обычно называют Наксалиты), имеющие политическое представительство почти в четверти политических районов Индии, также применяют оружие против правительственных войск и несогласных с ними крестьян;
• потому что со времени обретения независимости в 1947 г. режим раскачивался между чрезвычайными положениями и моментами передышки;
• потому что, наконец, Индия остается самой густонаселенной демократической страной в мире.
Что же нам делать со всеми этими сложностями?
В новостях мы часто слышим, что Индия стоит на грани сектантского (sectarian) распада. Так было не всегда. Индия стала независимой в 2947 г., когда, отделившись от Пакистана, она стала страной с преимущественно индусским населением. (В настоящее время примерно 80% населения Индии хотя бы номинально индусы, еще 12% — мусульмане.) Новый режим под руководством Джавахарлала Неру получил в наследство от британских колонизаторов вышколенную государственную службу и готовую к действию армию. По этим двум показателям мы можем отнести Индию к государствам высокого потенциала. В отличие от соседнего Пакистана режим Неру и дальше держал вооруженные силы под эффективным контролем гражданской власти. Руководство нового режима вышло из рядов той же элиты, которая долгое время использовала политику в британском стиле для завоевания независимости от той же самой Британии: в основном оно состояло из представителей богатых семей высших каст, часто получавших образование в Великобритании.
Постколониальная Индия унаследовала также федеральную систему государства, в составе которой британскими правителями в процессе колонизации были собраны исключительно разнообразные регионы под руководством единого правительства. В нормальных условиях штаты были наделены немалой властью и ответственностью, но центральное правительство и суды могли ограничивать эти властные полномочия в случае чрезвычайных обстоятельств. Большинство районов Индии соединены с центром широкой сетью социальных отношений типа патрон—клиент (в особенности внутри отдельных сегментов партии Индийский национальный конгресс— ИНК). Несмотря на высокую централизацию, даже хваленая государственная служба испытывала политическое и финансовое влияние. В то же время система частых перемещений с одного поста на другой была средством оказания политического и финансового давления: региональные политики то вознаграждали своих клиентов более высокими постами, то сами принимали вознаграждение за предоставление лучших должностей; а сами служащие плели постоянные интриги, стремясь достичь более высоких постов в своей карьере, — устраивали на службу своих родственников и за взятки предоставляли особые возможности претендентам (de Zwart 1994).
Вот как комментирует это общественное устройство обладающий большим опытом в этом вопросе Мирон Вайнер:
''Хотя сравнение старой советской номенклатуры с индийскими политическими и административными элитами не представляется вполне правомерным, поскольку в Индии система рекрутирования в элиту открыта, все-таки следует заметить, что наделенные политической властью в Индии принадлежат к высокопривилегированному классу. Государственным чиновникам предоставляется бесплатное жилье, займы под низкие проценты, для их детей доступны специальные правительственные школы, они занимают специальные места в самолетах и поездах, пользуются специальными правительственными машинами, получают медицинскую помощь, которая оплачивается правительством, и хорошие пенсии. При государственном регулировании экономики государственные служащие контролируют, куда направить иностранную валюту, распределяют разнообразные предметы потребления, включая сталь, уголь, бумагу и удобрения, решают, что можно импортировать и чего нельзя. В Индии сложная система клиентуры контролировалась совместно политиками и государственными служащими, которые определяли, кто получит электроэнергию, колодцы, школы, колледжи, железнодорожные станции, системы ирригации, дороги, автобусное сообщение, медицинские центры и работу в правительственных учреждениях. Избиратели обращались к политикам, если им нужно было получить доступ в государственную больницу или если их детям нужно было поступать в местный колледж» (Weiner 2001:204).
В руках индийских политиков была настоящая, классическая система патрон—клиент (о таких системах см., например, Auyero 2001, Вах 1976, Bearman 1993, Kettering 1993, Montgomery 1998, Schmidt, Guasti, Lande and Scott 1977, Willerton 1992).
Эта система патрон—клиент могла стать крупнейшей в мире. Ни много ни мало сам Раджива Ганди жаловался в 1985 г., что «миллионы простых членов партии ИНК загнаны в ловушку, потому что везут на своей спине тех, кто распределяет власть и влияние, кто прибегает к патронажу, чтобы превратить массовое народное движение в феодальную олигархию, — причем к коррупции относятся не просто терпимо, но она почитается обязательной для политического деятеля» (Kohli 1990: 5). Более того, федеральные структуры строили параллельные широкие сети социальных отношений типа патрон—клиент на уровне каждого штата (Manor 2004). Часто политика штата определялась в процессе противостояния оппозиции политике центра. Неру возглавил сложный, тонко сбалансированный политический режим.
Несмотря на почти немедленно вспыхнувшую войну с Пакистаном за Кашмир и убийство Мохатмы Ганди индийским экстремистом (и то и другое призошло в 1948 г.), Неру смог сдерживать раскольническую борьбу до самой своей смерти в 1964 г. Используя авторитет Неру и его политический аппарат, воплощенный в Индийской партии конгресса, его дочь Индира Ганди становится в 1966 г. премьер-министром Индии.
Индира Ганди пробыла у власти почти два десятилетия, и это время совпало с глубокими изменениями в индийской публичной политике (причем Индира Ганди до некоторой степени сама вызвала эти изменения). При Неру у этнических и религиозных фанатиков было мало места для маневра, а борцы за права бедных и угнетенных имели большое влияние. Raka Ray и Mary Fainsod Katzenstein говорят даже о:
«драматическом повороте от объединения на левом фланге государства партии и народного движения (первый период после завоевания независимости) вокруг демократического социализма — до его разоблачения в середине 1960-х и в 1980-е гг. Затем последовало и установление его зеркального институционального отображения и на правом фланге, где сложилась схожая синергия государства, партии и движения, но теперь уже вокруг религиозно окрашенного национализма и рыночных отношений в экономике» (Ray and Katzenstein 2005:3).
Как только Неру — основатель индийского государства, ушел с политической сцены, в Индии появились новые формы разделения, раскола и борьбы. Рваная паутина, удерживавшая вместе государство, партию и широкие сети патрон-клиентских отношений, начала расползаться (Kohli 1994).
У Ганди и ее семьи, конечно, было меньше удачи (или умения), чем у ее отца, чтобы справляться с религиозными и националистическими боевиками. Собственные телохранители Ганди (сикхи) убили ее в 1984 г. В 1991 г. смертник-бомбист, действовавший от имени тамильских сепаратистов Шри-Ланки, бросил бомбу в ее сына и преемника Раджива Ганди. До этого момента созданная Неру Индийская партия конгресса обычно занимала большинство мест в национальном парламенте и служила основным каналом осуществления государственного патронажа. После смерти Раджива Ганди его вдова-итальянка Соня, неохотно встала во главе расколовшейся Индийской партии конгресса. Партия потерпела поражение. На парламентских выборах в 1996 г. индийская националистическая «Бхаратия Джаната Партия» (БДП) стала крупнейшим единым избирательным блоком.
В 1998 г. новые всеобщие выборы впервые предоставили БДП шанс выиграть на выборах и самой сформировать правительство. Вот что писала обычно сдержанная «Нью-Йорк Тайме» во время предвыборной кампании:
«Какими бы ни были результаты выборов, мало кто в Индии сомневается, что они станут исторически поворотным моментом — тем более что в них участвует миссис Ганди и они проходят в 50-ю годовщину независимости Индии. Если победят индусские националисты, как говорят их критики, это в значительной степени будет означать, что с идеалами Индии первых 50 лет ее независимости покончено» (Burns 1998:Y6).
Как позднее и оказалось, БДП вырвалась вперед и сформировала коалиционное правительство. Впрочем, эта партия не смогла сразу же начать воплощать в жизнь программу индийских националистов: она была слишком занята тем, чтобы просто удерживать в своих руках рычаги власти. В Индии, конечно, продолжалась борьба, но страна устояла, не распавшись. Так случилось, что со времени завоевания независимости, а может быть, и задолго до того индийское национальное государство и его граждане никогда не отступали от относительно широких, равноправных, защищенных и взаи-мообязывающих процедур обсуждения. Даже во время вспышек крайнего национализма, гражданской войны в Кашмире и непрерывных бунтов Индия оставалась демократией с относительно высоким государственным потенциалом. Мы можем считать Индию политическим чудом или загадкой.
Причем загадочность Индии выдвигает перед нами четыре проблемы, которые будут рассмотрены дальше в этой главе. Во-первых, при исключительной сложности самого объекта изучения, каковым является Индия, как мы вообще можем расположить режим Индии на оси движения от недемократического строя к демократическому? Во-вторых, если даже мы и сможем расположить этот режим после 1947 г. где-то в области демократии с высоким потенциалом, как нам выделить стадии демократизации и дедемократизации Индии? В-третьих, после того как мы разрешим первые две задачи, можно ли установить некоторые практические эмпирические закономерности этих двух (противоположно направленных) процессов, причем не только для Индии, но и повсюду в мире? В-четвертых, установив такие закономерности демократизации и дедемократизации, как нам их объяснить? В этой главе мы не будем заниматься четвертой проблемой, сосредоточившись больше на прояснении предмета нашего исследования. Мы займемся измерениями в широком смысле слова: не столько точными цифрами, сколько тщательным определением местоположения рассматриваемых случаев в аналитически релевантных континуумах. Установленное местоположение поможет нам проанализировать варианты рассматриваемых случаев и этапы изменения их характеристик.

И снова в попытке выделить предмет нашего анализа мы обратимся за помощью к данным «Фридом Хауса». Рис. 3-1 отражает движение политического режима Индии в отношении политических прав и гражданских свобод с 1972 г., когда начались ежегодные отчеты «Фридом Хауса». Таблица наглядно свидетельствует о нескольких больших сдвигах.
1975. После выдвинутого против нее обвинения в фальсификации результатов выборов Индира Ганди объявляет о введении чрезвычайного положения, во время действия которого арестовано около тысячи политических оппонентов правящего режима и проводится в жизнь программа планирования семьи, которая предусматривала в ряде случаев стерилизацию; «Фридом Хаус» оценивает политические права в Индии в это время цифрой 2, но гражданские свободы оцениваются довольно низко: падением показателя с 3 до 5.
1977. При частичном ослаблении условий чрезвычайного положения Ганди проводит всеобщие выборы, но конгресс проигрывает и теряет власть; отчет «Фридом Хауса» иллюстрирует это, высоко оценивая политические права (2) и гражданские свободы (2).
1980. После раскола в партии конгресса Ганди приходит к власти, возглавляя один (оставшийся ей верным) сегмент партии; в отчете «Фридом Хауса» рейтинг гражданских свобод падает до 3.
1992. После убийства Раджива Ганди тамильским активистом (1991 г.) и сенсационного уничтожения мечети в городе Айод-хья, Уттар-Прадеш, индусскими фундаменталистами, произошли многочисленные столкновения между индусами и мусульманами по всей Индии (1992 г.); правительство перехо-дит к решительным мерам подавления этих беспорядков; «Фридом Хаус» понижает рейтинг Индии по политическим правам до 3, а по гражданским свободам до 4; таким образом, Индия переводится из категории «свободная» в среднюю категорию «частично свободная страна».
1994. В дальнейших столкновениях индусов и мусульман (особенно в Бомбее и Калькутте, 1993 г.) убито 1200 человек; «Фридом Хаус» понижает показатели Индии по политическим правам до рекордно низкого показателя 4, и общая оценка была равна (4;4).
1997. После поражения на выборах партии Индийский национальный конгресс (1996 г.) национальная политика Индии переживает период брожения; «Фридом Хаус» поднимает рейтинг Индии по политическим правам до 2 (устойчивая оценка политических прав в Индии в этих годы), но гражданские свободы оценивает в 4.
1999. После того как «Бхаратия Джаната Партия» (БДП) формирует коалиционное правительство (1998 г.), им проводятся широко осуждаемые испытания ядерного оружия, но оно, впрочем, делает некоторые шаги к установлению мира с Пакистаном и не дает разрастаться антимусульманской кампании; с разъяснениями, что «наблюдатели оценили парламентские выборы 1996, 1998 и 1999-х гг. как самые честные в истории Индии» «Фридом Хаус» возвращает Индии ее обычную оценку — 2,3, так что индийский режим опять пе-реводится в категорию «свободная страна»; такое положение Индия сохраняет и в 2006 г.
Похожая на цветок диаграмма на рис. 3-1 показывает, что по, оценке «Фридом Хауса», политические права и гражданские свободы в Индии не всегда шагали в ногу (при том что обычно политические права и гражданские свободы коррелируются, соотносятся друг с другом и вместе изменяются). По данным агентства, занимающегося рейтингом демократий, политические права в Индии резко сузились во время ин-дусско-мусульманского конфликта начала 1990-х гг., но оставались, однако, широкими. Уровень гражданских свобод (на диаграмме горизонтальная ось) менялся гораздо больше после того, как Индира Ганди на-чала вводить репрессивные меры во время чрезвычайного положения в 1975 г. По оценке «Фридом Хауса», даже усиление контроля из центра после уничтожения мечети в Айодхья в 1992 г. и дальнейшие кровавые события не могут сравниться с репрессиями 1975 года.
Можем ли мы теперь перевести события индийской истории начиная с 1972 г. в термины демократизации и дедемократизации? Для этого нам надо сделать допущение, что политические права, как их определяет «Фридом Хаус», в общем соответствуют (в нашей терминологии) широким, равноправным и взаимообязывающим процедурам обсуждения, а гражданские свободы — их защищенности. В этих терминах мы имеем все основания представить 1975 г. (чрезвычайное положение, введенное Индирой Ганди) и 1991-1994 гг. (убийство Раджива Ганди и усиление индусско-мусульманского конфликта, репрессивные меры, принятые центральным правительством) как периоды быстрой дедемократизации. Следующие за каждым кризисом годы можно считать периодами медленной редемократизации.
В масштабах, невозможных ни для одной из существующих демократий, индийский режим содрогается всякий раз, когда чувствует напряженность между тремя внушительными силами: 1) сильная центральная власть, унаследованная от британского колониального правления, усиленная отделением от Пакистана, консолидированная Неру и укомплектованная квалифицированным (хотя часто и коррумпированным) персоналом гражданских служащих, 2) действие исключительно влиятельных сетей патрон—клиент, в особенности в различных отделениях партии ИНК, 3) комбинациями очень воинственных и беспрерывно умножающихся политических течений на местном и региональном уровнях (Ganguly 1999).
Хотя второй элемент — сложные сети патрон—клиент, протянувшиеся с местных на региональные и дальше на национальный уровни, — делает политику Индии, если ее представлять в направлении снизу вверх, очень сложной, национальная власть, действующая сверху вниз, обычно координирует использование ею сетей патрон-клиентских отношений с административным контролем. Полл Брасс пишет, что эта стратегия порождает чрезвычайную трудность:
«Трудность состоит в том, что в стране такого разнообразия действующих факторов просто невозможно долго поддерживать стабильные структуры национальной власти в рамках федеральной парламентской системы. Чрезвычайно трудной, требующей времени и приложения всех сил, становится задача организовать в этой стране власть на национальном уровне, причем эта власть начинает распадаться именно там, где, казалось бы, она только что консолидировалась. Задача оказывается настолько всепоглощающей, что даже при наличии сильнейшей волевой установки национальным лидерам невозможно посвящать достаточно внимания экономическому развитию и удовлетворению основных потребностей народа. Эти цели оказываются подчиненными настоятельной необходимости удерживать так трудно сконструированную власть» (Brass 1994:344; см. также Brass 2003:372).
Понятно, что, как и повсюду, правители Индии стремятся не только поддерживать порядок, но и охранять собственную власть. Они все время делают выбор, чему отдавать больше сил — поддержанию власти или осуществлению воли народа. Это настоящая дилемма, поскольку сколь-нибудь существенное ослабление центральной власти — потенциала государства — снижает также возможность претворения в жизнь воли народа посредством вмешательства государства.
В послевоенное время политический режим Индии никогда не выходил из квадранта (по нашей таблице) «высокий потенциал государства/развитая демократия»; но он менял свое положение в этом квадранте. Раньше мы уже видели, как переходят такие режимы, как режим Франции XVIII века, от одной фазы (когда наличествовали существенные помехи какой бы то ни было демократизации) к следующей фазе, когда неустойчивое движение по оси демократия/не демократия становится не только возможным, но и вероятным. Очень может быть, что Индия прошла этот порог еще до обретения независимости в 1947 г., в течение долгой борьбы индуистских и мусульманских руководителей с авторитарным британским правлением. Вместе с таким рычагом власти, как громадная патронатная система, большой потенциал нового государства поддерживал его несовершенную, но впечатляющую демократию.
Теперь мы постараемся установить, как постколониальная история Индии была связана с более общими процессами демократизации и де-демократизации. Рассмотренные нами в главе 2 исторические примеры продемонстрировали, что не строго симметричны. В целом дедемократизация происходит, когда правители и элиты реагируют на то, что они переживают как кризис режима, что чаще всего выражается в угрозе их власти. Демократизация обычно происходит, когда государство реагирует (пусть и неохотно) на требования народа уже после того, как кризис ослабел. В результате дедемократизация происходит гораздо быстрее, чем демократизация и определенно с большей инициативой центра.
Впрочем, мы позднее встретимся и с исключениями из этих общих закономерностей, в особенности там, где военные завоевания или революции прямо и быстро приводят к принудительной демократизации. Но в целом мы убеждаемся в правоте существующих теорий демократии — ставят режим перед дилеммой: центральная власть, с одной стороны, и воля народа, с другой. При низком потенциале государства коллективные требования граждан не могут завершиться переменами в общественной жизни. Однако при высоком потенциале государства правители неизбежно склоняются к тому, чтобы использовать этот потенциал для воспроизведения их положения во власти, для проведения в жизнь предпочтительных для них самих программ и для вознаграждения тех, кто их поддерживает. При демократическом режиме сильная государственная власть реализует себя через согласие, достигнутое переговорами. По этой причине демократия подразумевает народную мобилизацию. Но при каких условиях это согласие оказывается для правительства, в его действиях обязательным, необязательным или зависящим от обстоятельств?
Признаки демократизации и дедемократизации
Сложность исторического опыта Индии принуждает нас еще раз напомнить, какова общая задача настоящей книги. В общем, мы пытаемся описать и объяснить, каковы варианты поведения государства, а также область его воздействия, соответственно высказанным требованиям его граждан. Чтобы осуществить такое аналитическое описание, мы разобьем предмет нашего исследования на четыре компонента: насколько широко начинают действовать выраженные требования граждан, насколько одинаково разные группы граждан чувствуют результат претворения государством их требований в жизнь, в какой степени само выражение требований защищено политикой государства и насколько широко вовлечены в осуществление требований обе стороны — государство и граждане. Понимание всего этого приводит нас прямо к выработке действующих определений: режим является демократическим в той степени, в какой полити-ческие отношения государства с его гражданами характеризуются широкими, равноправными, защищенными и взаимообязывающими процедурами обсуждения по поводу политических назначений и определения политического курса. Демократизация в таком случае означает простое движение к более широкой по охвату, более равной, более защищенной и более взаимообязывающей процедуре обсуждения по поводу политических назначений и определения политического курса. Дедемократизация —-движение к менее широкой по охвату, неравноправной, слабо защищенной и невзаимообязывающей процедуре обсуждения по поводу политических назначений и определения политического курса.
Но как нам узнать, что такие изменения происходят на самом деле? Проблему можно разделить на две части: принципы установления этих признаков и доступные факты, которые позволяют нам применить эти принципы. Оставим на время в стороне второй вопрос — доступность фактов — и сосредоточимся на принципах. Как мы будем выявлять демокра-тизацию/дедемократизацию в нашем мире неограниченной информации по этим принципам? Некоторые основные направления такого анализа можно вывести из того, что мы уже сказали. Это суммировано в списке 3-1.
Список 3-1: Принципы описания демократии, демократизации и дедемократизации
1. Сосредоточиться на проблемах взаимодействия граждан и государства, например проследить, что происходит, когда группы граждан предъявляют требования к государственным чиновникам и когда государственные чиновники стремятся подавить своих врагов или соперников.
2. Придумать или принять такие измерения, которые применимы ко множеству взаимодействий типа государство-граждане и/или представляют собой образец большого числа взаимодействий.
3. Искать изменения в широте, равенстве, защищенности и взаимозависимости консультаций государства с гражданами.
4. Вывести средний показатель таких изменений исходя из предположения, что изменение широты, равенства, защищенности и взаимозависимости консультаций влияет соответственно на демократизацию и дедемократизацию.
5. Если такие изменения определенно разнородны (то есть один элемент изменяется в направлении, противоположном тому, как изменяется другой элемент, или один элемент переходит на существенно более высокий/низкий уровень, чем другой), пометить их и рассмотреть отдельно.
6. Расположить разные исторические примеры в порядке возрастания от наименее демократичных до самых демократичных, причем примеры берутся как из всех когда-либо существовавших режимов, так и из более ограниченного круга (соответственно задачам исследования). Расположить изменения рассматриваемого режима на градуированной оси. Дополнить это сравнение режимов определением того, в какой степени государство обеспечивает претво-рение в жизнь результатов консультаций с гражданами. Если такие различия в претворении обнаружатся, исследовать, не зависят ли они от роста потенциала государства.
Я применял эти принципы (хоть и не совсем формально) при анализе режимов во Франции и постсоциалистических странах и при анализе исторического развития Индии после 1949 г. Мы строим наше исследование по простой схеме: начать со взаимодействия гражданин—государство, уделяя особое внимание сравнению динамических, а не статических взаимодействий; вывести среднее значение по широте, равенству, защищенности и взаимозависимости, в особенности относительно тех исторических примеров, которые включены в наше исследование; стандартизировать уровни изменений по этим случаям и считать отклонения от этих строго скоррелированных, соотнесенных этапов изменений показателями важных проблем, требующих отдельного анализа. В случае с Индией, например, приложение указанных принципов привлекает особое внимание к демократическим кризисам 1975-1977 гг. и 1991-1994 гг.
Выбор случаев для сравнения, конечно, повлияет на наше понимание того, как широко колеблются проявления демократии от незначительной до развитой. Предположим, например, что мы хотим превзойти Адама Пшеворского с его соавторами, которые изучили 141 независимый режим в период 1950-1990 гг. Пшеворский и др. оценивают изменения уровня демократии чрезвычайно просто. Они пользуются самой распространенной методикой, принятой в современных количественных исследованиях о демократии: с небольшими нюансами в каждый отдельный год они классифицируют режим или как авторитарный, или как демократический (режим не квалифицируется как демократический, если он не имеет выборной исполнительной власти, выборной законодательной власти, по крайней мере двух соперничающих партий и каких-либо изменений в политике) (Przevorski, Alvarez, Cheibub and Limongi 2000:18-36). Пшеворский и др. затем задаются вопросами: а) проявляются ли систематически различия авторитарного и демократического режимов в деятельности правительства? б) при каких условиях режим проходит порог, отделяющий авторитарное правление от демо-кратического, в какую бы сторону ни было направлено движение? в) какие происходят изменения в деятельности правительства после прохождения этого порога?
За последние 40 лет огромное количество этих режимов формально перешло к проведению выборов, однако часто фальсифицируемых. Из этого можно сделать два вывода. Первое — в исследованиях 1950-1990 гг. рассматриваются все случаи от псевдовыборов до полностью состязательных избирательных систем, но внутри этих границ не проводится других различий. Второе — чтобы использовать данные, полученные Пшеворским и др. для разрешения задач, поставленных в списке 3-1, мы должны будем допустить, что характер выборов строго соотнесен с другими показателями широты, равенства, защищенности и взаимозависимости консультаций с гражданами.
Допустим, напротив, мы рассмотрим все западные режимы за период 1750-1800 гг., о которых у нас имеются надежные сведения. В отношении Франции, Нидерландов, Великобритании, нарождающихся Соединенных Штатов, как и в отношении других режимов, сравнение по характеру национальных выборов нам ничего не даст. К концу века, правда, мы отмечаем появление ограниченных электоратов, выбирающих представителей национальных законодательных собраний в Соединенных Штатах и Великобритании. В 1790-е гг. время от времени во Франции происходит также нечто похожее. Но если считать выборы базовым критерием демократизации и дедемократизации в этот период, то мы совершенно исказим сравнительную ценность исследований в период 1750-1800 гг. Нам ничего не остается, как сосредоточиться на других правах, других формах политического участия и других способах защиты от произвола государства. Такие критерии мы найдем (как показано в моем обзоре событий во Франции), если обратимся к более об-щей политической истории взаимодействия гражданин—государство.
В следующее столетие, конечно, электоральные критерии будут действительны при любом последовательном сравнении западных режимов. Возьмем три простых критерия: представительство в парламенте на основе согласия достаточно большой доли населения; избирательное право для мужчин; избирательное право для женщин. Придав каждому критерию значение одного пункта, мы можем расположить в убывающем/нарастающем порядке рассматриваемые демократии от 0 (ни одного из трех пунктов) до 3 (все три пункта). Рассматривая режимы в динамике, мы можем добавлять или убирать один или другой элемент при движении режима к демократии или от нее. На основании впечатляюще масштабных данных, собранных Д. Карамани (2000, 2003), таблица 3-2 представляет данные для построения такой шкалы относи-тельно некоторых европейских стран с 1800 по 1979 г.
Для 18 политических образований (из которых не все в 1815 г. были автономными, но все хотя бы немного с тех пор изменили свои границы), Карамани собрал богатые сведения об избирательном праве. Он проводит различия между представительством целых классов по странам и отличает выборные представительные органы парламентского типа от, собственно, парламентского представительства, что предусматривает избрание депутатов в национальную ассамблею определенным, большим или малым, электоратом. Оставляя в стороне ранние краткосрочные собрания, вроде Французской национальной ассамблеи 1789 года, таблица 3-2 выделяет четыре возможности: а) имеется парламентское представительство без всеобщего избирательного права для совершеннолетних граждан, б) имеется избирательное право для мужчин, но устойчивое парламентское представительство еще не установилось, в) с определенного момента имеются и парламентское представительство, и избира-тельное право для мужчин, г) помимо парламентского представительства и избирательного права для мужчин, имеется избирательное право и для женщин.

Конечно, мы можем подвергать сомнению данные Карамани. Норвегия стала независимой от Швеции — и, следовательно, получила независимый национальный парламент — только в 1905 г. Финляндия хотя и приняла в 1906 г. демократическую конституцию, но оставалась частью Российской империи до 1917 г. и стала независимой демократией только после гражданской войны 1917-1918 гг. (Alapuro 1988). Луи Наполеон прибегал к самым разным способам, чтобы скомпрометировать всеобщее избирательное право для мужчин, принятое революционным собранием в 1848 г., так что мы вполне можем считать, что действие всеобщего избирательного права для мужчин началось во Франции только при Третьей республике. Италия объединилась только в 1870 г., так что кажется преждевременным относить начало устойчивого парламентского представительства к Пьемонтским реформам 1848 г. Мы также можем высказать предположение, что периоды авторитарного правления в Италии, Германии, Испании, Франции или где бы то ни было еще в XX веке настолько решительно прерывали парламентарное правление, что в этих странах после Второй мировой войны начинается новый период истории парламентаризма. Тем не менее приводимые Карамани даты очень достоверно обозначают продвижение ко все большему представительству за довольно долгий период.
Имеются три менее значительных примера, когда избирательное право для мужчин устанавливалось раньше, чем продолжительное функционирование представительского собрания: Франция, Германия и (особенно впечатляющий пример) Греция. Все они сложились в результате революций 1840-х гг., когда новые режимы вводили (на время) представительные законодательные собрания и избирательное право для мужчин, но затем победили авторитарные режимы, подрывавшие законодательную власть без упразднения выборов. Во Франции Луи Бонапарт покончил с Национальным собранием переворотом 1851 года, но не осмелился восстановить имущественный ценз для мужчин, имевших избирательное право.
Парламентское правление в Германии начинается еще в 1808 г., потому что именно в это время в Пруссии были введены выборы в национальное собрание для широкого (хотя и ограниченного имущественным цензом) мужского электората. В период временного объединения 1848 года германский бундестаг распространил избирательное право на всех имеющих самостоятельный доход совершеннолетних мужчин, однако отдельные немецкие княжества сохраняли за собой право самостоятельно устанавливать «экономическую независимость» и «совершеннолетие» своих избирателей. Тем не менее Карамани вполне осно-вательно возводит начало парламентского правления в Германии в целом к объединению Германии в 1871 году.

В Греции революционеры, боровшиеся за независимость от Оттоманской империи в 1820-е гг. временно учредили представительное собрание, избираемое на основе избирательного права для мужчин посредством выборщиков из элитарных слоев населения.
Впрочем, авторитарные режимы затем быстро устранили всякую претензию на народное представительство. Греческие революционеры в 1843 г. вернули избирательное право для мужчин и даже сформировали несколько законодательных органов, не имевших никакой власти. Поскольку и дальше в бурной истории Греции происходили то революции, то государственные перевороты, трудно установить, когда точно начинается постоянное парламентарное правление, но сделанный Карамани выбор 1926 года вполне достоверно отражает представление, что оно началось с приходом (посредством народных выборов) к власти первого, после отмены монархии, законодательного собрания.
Судя по графикам Рис. 3-2 можно сделать следующие важные выводы:
• большинство западноевропейских стран в начале парламентского представительства имели ограниченный электорат;
• избирательное право для мужчин обычно вводится десятилетия спустя после установления парламентского представительства;
• хотя несколько стран получили всеобщее избирательное право для мужчин и женщин одновременно, в целом женщины получали избирательное право на десятилетия позже мужчин;
• чем позже устанавливалось репрезентативное правительство, тем короче был период ограниченных цензом выборов;
• переходы к парламентскому представительству в разных странах происходят главным образом в 1840-е гг. (революции 1848 г. или связанные с ними реформы) и 1910-е гг. (Первая мировая война и сразу после нее).
Расширение представительства во время революции 1848 г. стало результатом в значительной степени выдвинутых народом требований больших прав. Инновации же после Первой мировой войны отражали несколько иную ситуацию: граждане (в том числе женщины), перенесшие значительные тяготы войны, требовали у истощенных войной государств прав, которых они прежде не имели и которые они определенно заслужили своей военной или гражданской службой.
Как это обозначено в таблице показателями парламентского представительства и избирательного права, европейская демократизация совершалась неровно, рывками, особенно в трудные периоды международных конфликтов. Те же ритмы характерны и для истории завоевания рабочими п