Глава 6. Власть и публичная политика

Однажды Россия прожила период живой и сильной надежды на демократию; ожидания демократических перемен были особенно сильны в 1988 г. В это время Российская республика, конечно, еще оставалась первой из республик Советского Союза, а не была независимым государством. Россиянин Михаил Горбачев, Генеральный секретарь КПСС и (с этого года также) председатель Президиума Верховного Совета, направлял страну к гласности (открытым политическим обсуждениям) и перестройке (экономической и политической перестройке). На исторической XIX партконференции, которая открылась в конце июня 1988 г., Горбачев произнес воодушевляющую речь, которая заняла 3,5 часа.
Суммируя сказанное Горбачевым, трезвый в своих взглядах Annual Register заявляет, что Горбачев отверг сталинизм и призвал к построению нового общества с сохранением достижений социализма:
«...хотя такое общество нельзя представить себе в деталях, но социализм этого рода будет системой истинных (общечеловеческих) ценностей. Целью развития общества в целом (от экономики до духовной жизни) будет удовлетворение нужд народа. Это будет динамичная и продвинутая экономика, основанная на разнообразных формах собственности и при участии рабочих, широко сочетающая методы централизованного планирования с большой самостоятельностью частных предприятий. Будут удовлетворяться основные нужды всех людей, включая здравоохранение, образование и обеспеченность жильем, но получат моральное и материальное вознаграждение также и таланты отдельных личностей. Это будет общество высокой культуры и высо-кой морали, построенное как система глубокой и последовательной де-мократии» (AR USSR 1988:106).
Горбачев заявил, что Советский Союз, включая Россию, пойдет по пути демократизации. Репортер из Annual Register замечает, однако, что экономика СССР переживает спад и что среди всех нерусских национальностей Союза поднимаются требования автономии и даже независимости. Несмотря на провозглашение Горбачевым гласности и перестройки, никакого перехода к демократии в национальном масштабе не началось.
Девять лет спустя, когда Советский Союз уже давно распался, Россия вступила в жестокую борьбу за политический контроль. Партийный лидер Борис Ельцин противопоставлял русский национализм усилиям Горбачева спасти то, что осталось от Союза в 1991 г. Захватив власть, в 1993 г. Ельцин еще больше ее укрепил, подавив правый парламентский переворот. Затем Ельцин побеждает на президентских выборах в 1996 г., но уже в 1997 г. у него возникли большие проблемы со здоровьем, что вызвало ожесточенную борьбу за влияние в президентском окружении. В это время репортер из Register пишет, что во внутриполитической ситуации мало хороших новостей:
«Еще и в 1997 г. продолжалась борьба между главными финансово-про-мышленными группами, включая крупнейшие банки, ключевые сектора экономики, газеты и телевидение, где эти магнаты захватили контрольные пакеты. В целом же политическая ситуация была относительно стабильна, если не считать глубокой перетасовки правительства весной; при этом жизнь страны шла на фоне продолжающегося экономического упадка, все большего социального расслоения, которое сопровождалось ростом организованной преступности и коррупции» (AR Russia 1997:135-136).
К этому времени расправившая крылья демократии Россия вступила в тяжелые времена.
При пошатнувшемся здоровье Ельцин ушел с поста президента в конце 1999 г., передав свой пост премьер-министру Владимиру Путину. Офицер разведки, возглавлявший одно время ФСБ (ФСБ — это посткоммунистический преемник КГБ), Путин не спешил продвигать демократию. В ходе своей предвыборной кампании в 2000 г. он даже отказался от дебатов с другими кандидатами. А в своих публичных заявлениях он настаивал на необходимости укрепить государство и наладить правильно функционирующую рыночную экономику. Он также пообещал предпринять решительные меры против «исламских фундаменталистов», представляя Чечню и другие районы Кавказа угрозой государству. Вскоре после вступления в должность он понизил статус региональных губернаторов, начал ограничивать деятельность массмедиа и предпринял широкое наступление на «олигархов» — тех капиталистов в бизнесе и массмедиа, которые приобрели миллиардные капиталы и стали пользоваться исключительной независимостью в 1990-е гг. Путин укреплял потенциал государства за счет демократии (Fish 2005).
«Укрепление централизованного контроля продолжалось, - пишетAnnual Register в 2004 г.— Траектория развития России в этом году указывала в направлении более авторитарного государства, и не представлялось возможным — несмотря на надежды либералов, которых в российской политике к тому времени оттеснили на обочину, — чтобы Россия повторила опыт соседней Украины, и политический истеблишмент отступил под натиском народной революции. В политическом развитии России в 2004 г. доминировали два фактора: ответ правительства на террористические действия чеченских сепаратистов, которые они совершали за пределами Чечни, из которых самым ужасным было нападение на детей в школе Беслана в Северной Осетии; а также кампания правительства против "олигархов", направленная на то, чтобы вернуть контроль над энергетическими ресурсами, которая воплотилась в "Саге о ЮКОСе". Обе эти кампании получили общественное одобрение» (AR Russia 2004:105).
Показательным было то, как правительство Путина арестовало, судило и заключило в тюрьму Михаила Ходорковского, главу ЮКОСа, — крупнейшей энергетической компании страны, находящейся в частном владении. Эта кампания стала примером того, как бескомпромиссно Путин боролся за возвращение контроля над нефтью и газом как средствами консолидации свой личной политической власти, а также как способом покончить с политической оппозицией «олигархов» дикого капитализма. Скоро контролируемая государст-вом энергетическая корпорация стала крупнейшим в мире производителем природного газа. Напомним, что в России находится почти четверть разведанных мировых запасов природного газа, и путинская Россия при таких богатствах использует энергетические запасы для поддержания своего влияния на международной арене. Так, в 2006 г. Словакия импортировала 100% своего газа из России, Болгария 94%, Литва 84%, Венгрия 80%, Австрия 74%, Германия 40%, Италия 30% и Франция 25% (Schmitt 2006:61). Ясно, что монополизация государством энергетических запасов обеспечивает ему исключительное, громадное влияние как внутри страны, так и в мире.
Российские граждане почувствовали ухудшение внутренней обстановки. В 2004 г. правительство Путина к наблюдению над массме-диа добавило преследование ученых и бизнесменов, которые выказывали оппозиционные настроения или по каким-то иным причинам были неудобны властным структурам. В апреле 2004 г., например, Московский городской суд приговорил к заключению в тюрьму московского ученого Игоря Сутягина (в возрасте 41 года) за государственную измену и шпионаж на 15 лет. В конце 1990-х гг. Сутягин участвовал в научном проекте (который спонсировала Канада) по исследованию гражданских и военных отношений между двенадцатью постсо-ветскими и постваршавскими странами, включая Россию. Сутягин не имел доступа к каким бы то ни было военным или разведывательным материалам. Работая в московском Институте США и Канады (который когда-то был одним из центров планирования политики перестройки и гласности), Сутягин организовал интервью с лидерами этих двенадцати стран, используя в работе только открытые источники информации. Суд обвинил его — и по всем международным правилам несправедливо — в разглашении государственных тайн британской и американской разведкам.
В 2005 г. правительство Путина принимает ряд законов по укреплению государственности: отменяются прямые выборы губернаторов, упраздняются одномандатные округа по выборам в парламент, усиливаются требования регистрации политических партий и поднимается избирательный порог для партий, представленных в парламенте. Правительство также приступает к рассмотрению законов по ограничению самостоятельности неправительственных организаций. Организации по правам человека, работающие на Кавказе, оказались под сильным прессом, а Российско-чеченское общество дружбы стало объектом судебного преследования за разжигание национальной ненависти и неуплату налогов (Human Rights Watch 2006:3). В том, что касается широких, равноправных, защищенных и взаимообязывающих процедур обсуждения, режим Путина очевидным образом дедемокра-тизировал Россию. На рис. 6-1 схематически представлена поразительная траектория развития России с 1985 по 2006 гг., правда, без резких поворотов и искривлений, от Горбачева к Ельцину и дальше к Путину.
Из сказанного следует, что после 1985 г. Россия начала двигаться в направлении демократии, теряя при этом свой значительный государственный потенциал, затем началось обратное движение в обоих отношениях. Из главы 2 мы узнали, что в 1991-1992 гг. «Фри-дом Хаус» оценил Россию показателем 3 как по политическим правам, так и по гражданским свободам — то есть страна не была демократической ни по стандартам «Фридом Хауса», ни по нашим собственным, однако в 2005 г. режим в России уже оценивается показателем 6,5 по политическим правам и гражданским свободам. Назначенные на 2004 г. выборы президента, когда Путин получил 71,4% голосов, а его ближайший соперник 13,7%, еще дальше отодвинули Россию от того, чтобы считаться демократией. Когда же в России начали глушить голос оппозиции, в 2005 г. «Фридом Хаус» перевел этот режим из категории «частично свободный» в категорию «не свободный».

Рейтинги «Фридом Хауса» отражают процесс дедемократизации в России, но ничего не говорят об изменении потенциала государства: потенциал государства был высоким до начала горбачевских реформ, затем упал при Ельцине и вновь поднялся удивительно высоко при Путине. Отмеченные две тенденции оказываются крепко связанными; режим Путина энергично укреплял потенциал государства, одновременно наступая на демократию. Однако удивительным образом Путин, возможно, способствовал долгосрочным изменениям, которые со временем будут способствовать демократизации России. Хотя на Кавказе он предоставил военным опасно широкую самостоятельность, но он одновременно ограничил влияние капиталистов, которые сумели получить исключительный и независимый доступ к государственному контролю. Если в будущем в России вновь утвердятся защищенные и взаимообязывающие процедуры обсуждения с широкими слоями относительно равноправных граждан, мы, может быть, будем расценивать Путина как автократического правителя, который, однако, сделал первый шаг на пути к этой цели.
Преобразование конфигурации власти
Чтобы оценить эту парадоксальную возможность, нам следует описать конфигурации власти внутри того режима, который мы исследуем, и за его пределами. На протяжении всей книги мы рассматриваем изменения в публичной политике: взаимодействия государства и граждан, в которых видимым образом участвует государственная власть с ее возможностями. После отделения публичной политики от категориального неравенства и имеющего серьезные последствия включения в нее социальных сетей доверия третьим важным изменением, приводящим к демократии, будет упразднение автономных независимых властных структур на территории действующего режима; в особенности тех структур, которые имеют собственные, действенные средства насилия и принуждения. Эти структуры могут действовать вне государства (на-пример, боевики) или внутри него (например, военные чины). Справившись с ними, государство подчинится публичной политике, расширив народное влияние.
В этой главе мы остановимся на довольно сложном наборе причин-но-следственных связей. Мы будем двигаться от 1) специфически каузальных механизмов к 2) воспроизводимым каузальным процессам, далее 3) к действию этих процессов на автономные властные структуры и 4) к тем результатам, которые изменения в автономных властных структурах оказывают на государство и публичную политику, и 5) дальнейшим результатам, которые эти изменения в государстве и публичной политике оказывают на демократизацию и дедемократизацию. В схеме 6-2 опущены пока детальные описания действующих механизмов, но представлены схематически связи пунктов 2 — 3 — 4 — 5. Логика этих изменений такова: постоянные изменения конфигураций власти (как внутри государства, так и вне его) изменяют отношения государства, граждан и публичной политики, что в свою очередь ведет к демократизации. Обратное движение на любом отрезке этой каузальной цепочки вызывает дедемократизацию.
Мы являемся свидетелями того, что автономные властные структуры, как боевики, патрон-клиентские сети, религиозные общины, армии и большие родовые кланы, постепенно распадаются и/или становятся субъектами публичной политики, принимая в ней все более широкое участие. Такие преобразования, как подчеркивается в схеме 6-2, включают как прямое ограничение самостоятельности независимых властных структур, так и развитие способности населения организовываться (collective capacity), которая непрямым способом сдерживает или обходит автономные властные структуры. Что касается первого направления, Путин ограничивал автономную власть
капиталистов, частные службы охраны, гангстеров и этнических сепаратистов, которые появились и укрепились в бурные 1990-е гг. Что же касается второго направления, то он в действительности дал обратный ход процессу приобретения гражданами способности организовываться. Как он сам заявлял, он проводил напористую политику укрепления государственности.

Три связанных процесса ограничивают власть отдельных автономных структур:
1) расширение политического участия (которое в конце концов часто осуществляется насильственно в авторитарных режимах и, следовательно, не относится к демократизации по определению);
2) выравнивание доступа к негосударственным политическим ресурсам и возможностям (что часто является следствием распространения массмедиа и роста территориальной мобильности, а не изменения в политических институтах как таковых, так что должно рассматриваться как причина демократизации, а не ее составная часть);
3) запрет автономной и/или произвольной власти, опирающейся на принуждение и насилие как внутри государства, так и вне его (например, вследствие проигранной войны, бюрократического сдерживания прежде автономных вооруженных сил или по мирному договору между государством и какими-нибудь повстанцами). Если эти три важных процесса способствуют демократизации, то их важность противоречит широко распространенному мнению о демократизации: а именно мнению, что она зависит в первую очередь от согласия, пусть и весьма неохотного, тех, кто в это время находится у власти. Модель переговоров о демократизации (например, Acemoglu and Robinson 2006, Alexander 2002) обычно основана на таком воззрении. Хотя демократия по определению приводит к определенному согласию элиты, это согласие элиты не является необходимым условием демократизации. Фактически указанные три процесса обычно происходят при полном отсутствии каких бы то ни было притязаний на демократию. Они даже могут происходить по инициативе власть предержащих, когда эти последние хотят укрепить свою власть.
Указанные три процесса, однако, предусматривают заключение новых соглашений граждан с государством; на рис. 6-2 подытоживаются результаты новых соглашений: а) подчинение государства публичной политике и б) нарастание влияния населения на публичную политику. Антидемократическая расправа Путина с олигархами с целью вернуть государству контроль над источниками энергии покончила и с конкурентными центрами власти, основанными на принуждении, внутри политического режима России. С 2006 г. режим Путина уже не заключает соглашений, которые бы все больше подчиняли государство публичной политике или усиливали народное влияние на публичную политику. Напротив: в период с 2000-го по 2006 г. государство действовало в на-правлении дедемократизации России. При других режимах, однако, три процесса — выравнивание, расширение и запрет — регулярно приводили к демократизации.
Почему же и каким образом эти процессы способствуют демократизации? Почему и как противоположные им процессы порождают деде-мократизацию? Вспомним, что наша фундаментальная характеристика демократического режима — это та степень, в какой государство в своих действиях согласуется с выраженными требованиями своих граждан, так что демократизация представляет собой нарастание согласия между действиями государства и выраженными требованиями граждан. В предыдущих главах мы обосновывали ту точку зрения, что интеграция (на определенных условиях) социальных сетей доверия в публичную политику и изоляция публичной политики от категориального неравенства увеличивают согласованность действий государства с выраженными требованиями граждан. Однако помимо всего этого результаты изменений в сетях доверия и категориальном неравенстве, положительная на-правленность указанных трех процессов производят двойное действие: они способствуют контролю публичной политики над государством и усиливают влияние масс на публичную политику. Противонаправленные процессы — сокращение политического участия и т. д. — ограничивают внешний контроль над государством и влияние масс на публичную политику, то есть производят дедемократизацию.
Список 6-1. Механизмы, подводящие государство под влияние публичной политики и/или усиливающие влияние народа на публичную политику
1. Объединение сегментов правящих классов и формирований политических акторов, которых постоянно не допускают к власти (например, буржуазные диссиденты рекрутируют в свой лагерь поддерживающих их лишенных гражданских прав рабочих, таким образом втягивая их в политику).
2. Кооптация в центральные органы или уничтожение доселе действовавших автономных политических посредников (например, некие сильные деятели присоединяются к правящей коалиции и таким образом участвуют в государственных программах).
3. Распад и преобразование негосударственных патрон-клиентских сетей (например, крупные землевладельцы начинают заниматься коммерческим фермерством, изгоняя со своей земли арендаторов и наемных работников).
4. Создание коалиций, включающих неравные категории, или разные сети доверия, и/или до того независимые центры власти (например, региональные альянсы, заключенные для оказания сопротивления намерениям правительства захватить местные фонды, причем эти альянсы затем употреблялись в политической борьбе и дальше).
5. Расширение деятельности государства, необходимые ресурсы для которой можно получить только через переговоры с гражданами (например, государство, вступающее в войну, посредством набора в армию через воинскую повинность создает значительных размеров национальную армию).
6. Циклы мобилизации—репрессии—заключение соглашений, во время которых обычно стоящие в стороне акторы действуют коллективно таким образом, что угрожают самому существованию режима и/или его правящего класса; правительственные репрессии не имеют успеха, следует борьба, и, наконец, достигаются соглашения, представляющие некоторые политические достижения и/или права мобилизованным акторам (например, достигнутое путем переговоров соглашение о сопротивлении правительственному захвату земель приводит к договору о правах собственности).
7. Введение единообразных правительственных структур и практик через юрисдикцию государства (например, унификация налогов в национальном масштабе способствует равенству, наглядности и единообразию).
8. Бюрократическое сдерживание прежде самостоятельных военных соединений (например, включение наемников в состав национальной армии ограничивает их самостоятельность как политических акторов).
Негативные варианты указанных механизмов (например, умножение автономных, независимых политических посредников или создание специальных режимов для привилегированных сегментов общества) мешают широким, равноправным, защищенным и взаимообязывающим процедурам обсуждения, следовательно, ведут к дедемократизации.
Можно выделить и более крупные процессы, включающие указанные механизмы: а) расширение политического участия (главным образом механизмы 1 — 4), б) выравнивание доступа к негосударственным политическим ресурсам и возможностям (главным образом механизмы 3, 5, и 7) и в) запрет автономной и/или произвольной власти принуждения как внутри государства, так и вне (главным образом механизмы 1,6, 7, и 8).
Выделяя в указанных трех процессах отдельные механизмы, в списке 6-1 устанавливаются конкретные и релевантные изменения, которые, периодически повторяясь, делают государство субъектом публичной политики и содействуют усилению народного влияния на публичную политику. Эти механизмы могут проявлять себя как очевидно, так и малозаметно. Очевидно, например, что создание коалиций между сегментами правящего класса и не участвующими в активной политике политическими акторами (механизм №1) и подчиняют государство публичной политике, и способствуют росту народного влияния на публичную политику. В главе 2 упоминалось, что в течение долгого и бурного перехода Франции к демократии часто складывались такие коалиции: горожане поддерживали восставших аристократов, возглавивших Фронду (1648-1653 гг.), создавались тесные альянсы между отдельными частями аристократии и буржуазии эпохи революции, мятежными дворами суверенов, судебными чиновниками и снова горожанами (1787-1789 гг.). В течение XIX в. то и дело менялся состав новообразованных альянсов и союзов.
В ретроспективе нам легко представить себе эти коалиции как про-тодемократические образования (Westrich 1972). Но отметим две важнейшие черты их политики: во-первых, вступавшие в альянс часто защищали свои подвергавшиеся угрозе права и интересы, а не боролись за широкие, равноправные, защищенные и взаимообязывающие процедуры обсуждения; во-вторых, когда действия таких союзов продвигали режим к демократии (как это не произошло в 1648-1653 гг., но произошло в 1787-1789 гг.), такое развитие было косвенным результатом их деятельности: государство подпадало под действие публичной политики и усиливалось влияние народа на публичную политику (Markoff 1996а, Nicolas 2002, Tilly 1986).
Более сложный и менее очевидно способствующий демократии механизм описан в п. 5: циклы мобилизации—репрессии—заключение соглашений, во время которых обычно стоящие в стороне акторы действуют коллективно и с угрозой режиму и/или его правящим классам; правительственные репрессии не имеют успеха, следует борьба, и наконец достигаются соглашения, предоставляющие некоторые политические завоевания и/или права мобилизованным акторам. Такие циклы отмечаются, когда государство расширяется за счет завоевания, когда прежде зависимые регионы или правители добиваются автономии и когда государство требует от своих подданных увеличения ресурсов через налогообложение, воинскую повинность или конфискацию имущества. Как правило, подобные конфронтации не приводят ни к чему экстраординарному: как одной стороне не удается успешно уклониться от «руки государства», так и государство не одерживает полной победы. Вместо полной победы удается (путем переговоров) в чем-то уступить требованиям государства в обмен на некоторое ослабление этих требований вкупе с определением некоторых будущих прав сторон.
Этот механизм важен потому, что влияет на жизнеспособность государства в долговременной перспективе. Государства не могут существовать без постоянных, поддерживающих его ресурсов: денег, товаров, рабочей силы. Государства получают эти ресурсы тремя основными способами: 1) непосредственно управляя теми предприятиями, которые производят эти ресурсы, 2) путем обмена товаров или услуг, производство и/или распределение которых они контролируют, и 3) отбирая необходимые ресурсы у подвластного государству населения. В первых двух случаях удается обойтись без сколь-нибудь значительного согласия на действия государства со стороны граждан. Третий способ подразумевает хотя бы минимальное согласие; он представляет собой результат действия механизма 5 в списке 6-1: расширение деятельности государства, необходимые ресурсы для которого доступны только через переговоры с гражданами, например, государство, развязывающее войну, посредством воинской повинности создает национальную армию значительных размеров. В этих обстоятельствах правителям не остается ничего иного, как забирать ресурсы у сопротивляющихся этому граждан, то есть договариваться с гражданами (Levi 1997). Таким образом, отъем ресурсов открывает путь новым переговорам государства с гражданами, в результате чего государство подчиняется публичной политике и увеличивается влияние населения на публичную политику. В конечном счете все это способствует демократизации (хотя и в ограниченном размере).
Каким образом? В главе 5 было показано, что до некоторой степени этот процесс зависит от основных ресурсов, на которых строится экономика режима. Режим, полагающийся в первую очередь на землю, труд, животных и средства принуждения, обычно собирает ресурсы для поддержания своего существования через региональных правителей, которые обладают достаточной автономностью в своих доменах, но уступают часть излишков государству или помогают госу-дарству собирать эту часть излишков. Экономика с высокой капитализацией и коммерциализацией, напротив, облегчает государству получение ресурсов от капитала, состояний, заработков и коммерческих сделок.
Монархии, например, обычно были основаны на земельно-принудительных системах, где королевские поместья отдавали значительную часть денег, товаров и труда на обеспечение функционирования государства. В этих условиях обычно применялась первая стратегия: прямое управление теми предприятиями, которые производят ресурсы. В новейшие времена государства планомерно монополизировали производство ценных продуктов, как нефть, и обменивали их на остальное, необходимое государству. То есть они употребляли вторую стратегию: обмен товаров или услуг, производство и/или распределение которых государство контролирует. Но с самого начала государства по большей части также реквизировали или иным образом брали товары и услуги прямо у своих подданных. Такие государства применяли третью стратегию: отъем необходимых ресурсов у граждан. Россия отошла от первой стратегии, когда распалась в основном самодостаточная система Советского Союза и государств-сателлитов. В результате произошел переход к третьей стратегии — прямому отъему: более трудной, но среднеуспеш-ной. При Путине большее значение стали придавать второй стратегии, в особенности обмену энергетических ресурсов на другие, необходимые государству ресурсы.
Налогообложение, согласие путем переговоров, и аннулирование согласия
Налогообложение относится к третьей стратегии. Государственное налогообложение ставит перед политологом интересные вопросы, потому что в целом налогоплательщики получают очень маленькое (или вовсе никакого) индивидуальное возмещение за то, что они платят. Они могут не получать ничего или небольшую часть общественных благ. Так почему же они вообще платят налоги (Herzog 1989, Levi 1988)? А ведь государства, как правило, созидаются через принудительное или иное налогообложение (Ardant 1971-1972, Brewer 1989, Daunton 2001, Kazub 2003, Tilly 1992, Webber and Wildavsky 1986). При этом, собрав налоги, государства часто запускают циклы моби-лизация—репрессии—заключение соглашений: от небольшого сопротивления до массовых восстаний.
Эти циклы налагают на государства скрытые политические издержки: хотя обычно они увеличивают приток ресурсов государству, но в то же время государство попадает в зависимость от этих потоков и вынуждено устанавливать условия следующего этапа изъятия. В обоих случаях государство подчиняется публичной политике и увеличивается влияние населения на публичную политику. И хотя в этих случаях демократические консультации не устанавливаются довольно быстро, но в конечном счете создаются условия для демократизации. Как мы видели раньше, когда обращались к истории Франции, переход государства к зависимости от согласия граждан на дальнейшее увеличение отчуждаемых средств развивал восприимчивость режима к переменам от демократизации к дедемократизации и обратно. Циклы мобилизация—репрессии—заключение соглашений подталкивают режим к тому, чтобы перейти порог восприимчивости к демократизации.
Такие циклы развертываются сейчас в Китае. Томас Бернштейн и Ксьяобо Лю проанализировали сопротивление сельскохозяйственному налогу и разрешение этой ситуации в 1990-е гг. Несмотря на то что правительство хранило в тайне эти события, Бернштейн и Лю собрали значительный материал о росте сопротивления произвольно налагаемым налогам и другим взносам. Это противодействие крестьян приносило иногда победу в виде уступок от местных властей, привлекало внимание высших государственных чиновников к злоупот-реблениям на местах и даже позволяло изменять условия сбора налогов и других изъятий на будущее.
Знаменитые выступления в уезде Жэньшоу, Сычуань в 1992 и 1993 гг. включали в себя и такого рода цикл мобилизация—репрессии—заключение соглашений. Здесь местные руководящие кадры облагали крестьянские хозяйства большими налогами и понуждали к принудительному труду на строительстве дорог, несмотря на государственную кампанию «облегчения груза». Когда не было возможности заполучить работника или деньги, то захватывали домашний скарб, включая телевизоры, зерно и свиней. Однако местное население вступило в борьбу под руководством крестьянина Жанг Деаня. Местный прокурор попытался арестовать Деаня за уклонение от налогов, но:
«Жанг демонстративно разорвал ордер на арест, когда примерно 700-800 крестьян с мотыгами и жердями собрались в местечке Сиань. Они выгнали пришедших арестовывать и сожгли полицейскую машину. В январе и феврале в местечке Сиань бушевали сражения: закрылись магазины, и правительство было парализовано. Говорят, сотни крестьян были вовлечены в партизанскую войну, где они использовали булыжники. Крестьяне отправились в местный центр и толпой ворвались в правительственное здание, громко требуя справедливости.
Эта народная мобилизация заставила партию Сычуаня и руководителей правительства послать в феврале в Жэньшоу рабочую бригаду. В условиях, когда народ возмутился чрезмерными тяготами, официальные власти Жэньшоу (Renshou) и провинции (Сычуань) "заявили, что у Жанг Деаня были все основания придать гласности политику ослабления груза, возлагаемого на крестьян, и призывать население отказываться платить чрезмерные налоги"» (Bernstein and Lu 2003:132-133).
Местные руководящие кадры опять оказали сопротивление, и волнения в уезде Жэньшоу продолжились. Тем не менее к 1994 г. местные и центральные власти определенно пошли на уступки. Они выпустили из заключения крестьян, которые нападали на местные руководящие кадры и полицию, заменили множество официальных лиц на их должностях и дали денег провинции для строительства местных дорог (Bernstein and Lii 2003:136).
Поясню свою точку зрения: события в уезде Жэньшоу вовсе не означали, что Китай в 1990-е гг. быстро демократизировался, тем более они не означали ослабления китайского государства. Но благодаря этим событиям население познакомилось с моделью переговоров государства с гражданами; эти события активизировали механизм подчинения государства публичной политике и в некоторой степени усилили влияние населения на публичную политику. В рассмотренном случае решающим оказался механизм мобилизация—репрессии—заключение соглашений. Чем больше происходит таких конфронтации, требующих своего разрешения, тем шире открывается путь к неизвестной до того демократизации. И по мере того, как в Китае появляются все новые и новые циклы Жэньшоу, тем ближе подходит режим к широким, равноправным, защищенным и взаимообязывающим процедурам обсуждения — к демократии.
С падением государственного социализма везде, кроме Китая и Северной Кореи, практически исчезли государства, которые сами производили ресурсы, необходимые для их поддержания. Но вторая стратегия содержания государства — обмен товаров или услуг, производство и/или распределение которых контролирует государство, — не только остается действенной, но даже процветает. Раньше мы уже упоминали, что Владимир Путин обратился к этой стратегии, вернув государству контроль над добычей нефти и газа, контроль, который по большей части перешел в частные руки в 1990-е гг. В этот же период другие государства, имеющие большие запасы нефти, успешно избегали переговоров с гражданами для получения их согласия, монополизировав конт-роль над нефтедобывающей промышленностью (часто при поддержке заинтересованных иностранных капиталистов-коллаборационистов), продавая этот ресурс на международном рынке, покупая на других международных рынках средства принуждения и делясь прибылью со своими местными сторонниками.
В XXI веке Ливия, Чад, Судан, Венесуэла, Боливия, Узбекистан, Казахстан и полдюжины ближневосточных государств прибегают к другой стратегии, направленной на то, чтобы обходиться без согласия граждан. В начале этой книги мы описали положение в недемократическом Казахстане, где в декабре 2005 г. президент Нурсултан Назарбаев победил с нереальным результатом голосования (91%). Здесь контроль государства над добычей и распределением колоссальных запасов источников энергии позволял Назарбаеву избегать переговоров с гражданами с целью получения их согласия на его правление.
Казахстан представляет собой исключительно удачный пример более общей стратегии богатых энергетическими ресурсами государств.
Обратимся к Алжиру, где в 2004 г. президент Абдельазиз Бутефлика победил на перевыборах и стал президентом с подозрительным результатом 84,99% голосов. В 1999 г. поддерживаемый армией Бутефлика пошел на выборы, не имея соперников после того, как все кандидаты сняли свои кандидатуры, назвав эти выборы фарсом. По существу, если не по форме, в Алжире с 1962 г. (с момента получения независимости от Франции) правит армия, стоящая за чередой покладистых президентов. Алжирцы называют структуру власти военных la boite noire — черным ящиком. На протяжении 1990-х гг. контроль военных усилился, и военное командование отменило выборы 1992 года, на которых мог победить исламистский фронт, завоевав большинство в парламенте; затем была проведена кровавая, но в конечном счете успешная кампания против ушедших в подполье исламистов. И военное руководство, и поддерживаемая правительством милиция отвечали на атаки исламистов с чрезвычайной жестокостью, прибегая к нападениям, убийствам и похищениям.
Тем не менее значительный рост доходов от нефти в 1999 г. обеспечил Бутефлике возможность маневра. Государственная нефтегазовая компания Sonatrach стала двенадцатой крупнейшей компанией в мире по добыче нефти и крупнейшим поставщиком природного газа в Европу. К 2006 г. благодаря росту мировых цен на нефть у Алжира накопилось 55 млрд долларов государственных резервов, этого было достаточно, чтобы покрыть двухлетние расходы на импорт в Алжир (Sereni 2006:8). Используя эти средства и взяв себе в союзники неко-торых магнатов, Бутефлика переходит к политике ослабления влияния генерального штаба. Однако при этом он усилил другую ветвь власти военных: Departement de renseignement et de securite — алжирский КГБ (Addi 2006:7).
В отчете Annual Register за 2004 г. эти события квалифицируются как попытка Бутефлики захватить власть:
«Летом, воодушевленный своей полной победой на выборах, он переходит к укреплению позиций и производит замены среди высших чинов вооруженных сил, выдвигая на ключевые посты своих протеже и назначая новых губернаторов в большинство провинций Алжира. Перемены среди военного руководства начались с уходом в июле "в связи с ухудшением здоровья" генерала Ламари, бывшего более десяти лет начальником генерального штаба и главным лицом в военной верхушке. Его заменил генерал Салах Ахмед Гаид, командующий сухопутными войсками, о котором говорят, что он менее политизирован, чем Ламари, и придерживается более мягких решений. Было заменено четверо из шести региональных командующих. Позднее в печати появились намеки на то, что Бутефлика намеривался передать контроль над разведкой и <