Глава третья. Последние события земной жизни Тарсо и ее преставление

 

В 1987 году с Тарсо произошел несчастный случай.

Разжигая спиртовую горелку, она пролила спирт на старый половик у единственной двери, и он загорелся. Очевидно, во всем этом не обошлось без бесов. Когда же Тарсо через огонь выскакивала из домика, она сильно обожгла ноги. В итоге ее отвезли в Гиппократовскую больницу.

Тарсо в больнице — это было «странное слышание, странное видение»[59]. Ее поведение вызывало всеобщее недоумение. Она позволяла прикасаться к себе только ниже колен. Рядом с ней всегда находился кто-нибудь из ее друзей. Три человека сменяли друг друга на протяжении суток: утром, вечером и ночью. Многие просили записать их в список дежурных. Тарсо говорила: «Я пришла сюда с особой целью. Когда я эту цель исполню, тогда отсюда уйду».

 

* * *

 

В больнице ярко проявилось то благоговение, которое испытывали к ней верующие. К ней приезжали многие монахини из разных монастырей, подолгу беседовали с ней и старались уговорить ее перебраться к ним. Тарсо им ничего не отвечала, и поэтому у них сохранялась надежда, что их желание исполнится. Однако она совершенно не собиралась оставлять место своего подвига, так как любила пребывать в безвестности и безмолвии. К тому же теперь стало особенно заметно, как ее почитает народ, и она непременно хотела этого избежать и скрыться от людских глаз.

Ее родственники, в свою очередь, надеялись забрать ее к себе. В день выписки из больницы, когда Тарсо села в машину своего племянника, племянницы спросили ее: «Тарсо, куда ты хочешь, чтобы мы тебя отвезли?» И она ответила: «Туда, откуда вы меня забрали». И Тарсо привезли обратно в ее старую аскетическую каливку возле монастыря Пресвятой Богородицы в Кератее.

 

* * *

 

Теперь Тарсо стала чаще заходить в монастырь. Начала она спрашивать и о келье внутри обители. В начале 1988 года ей наконец дали келью, более подходившую для ее уставшего и состарившегося тела, чем прежняя хижина. Но вскоре состояние здоровья Тарсо ухудшилось и ее перевели в монастырский лазарет, где обеспечивался уход за больными и престарелыми сестрами.

 

* * *

 

В октябре 1989 года у Тарсо в результате падения случился перелом костей таза и ее положили в травматологический центр. Общее состояние было тяжелым, врачи провели консилиум и приняли решение об операции. Однако для этого требовалось ее согласие. Когда племянница сообщила о решении врачей, Тарсо ответила: «Врачи мне ничего не будут делать. Я пойду к Мариам». Как она сказала, так и произошло. Ее преклонный

 

 

 

возраст и болезни ослабленного подвигами организма ускорили наступление последнего часа. Но Тарсо умела видеть вещи в их естественном течении и их подлинное значение.

 

* * *

 

Вся ее жизнь была непрестанным памятованием о смерти и вечности. Если ей говорили о ком-то, что он умер, она поправляла его, строго взглянув на собеседника: «Преставился к жизни!» Ее племянница, с благоговением хранящая память о ней, рассказывает: «Когда я говорила, что кто-то умер, она норовила поколотить меня, как будто бы я была ребенком, и громко ругала, словно для того, чтобы я поняла свою ошибку и запомнила то, что она мне говорила. Однажды, наконец, я ей сказала: “Тарсо, не ругай меня! Просто объясни, почему ты меня ругаешь, когда я говорю, что кто-то умер”. И она мне очень серьезно ответила: “Не умер, а преставился к жизни”. Так она меня подготовила к своему собственному преставлению, которое совершилось два года спустя. Ведь я была настолько привязана к ней, что очень сильно горевала бы из-за ее смерти, как это случилось с остальными нашими родственниками, которых она не смогла подготовить, поскольку они жили далеко. К счастью, эту науку Тарсо я успела передать моей матери и ее сестре, а также тем, кто был рядом со мной. Поэтому мы ощутили из-за расставания с Тарсо радостопечалие, а не горе».

 

* * *

 

Один афонский иеромонах, в то время посетивший Тарсо, рассказывает: « Я приехал в Афины, сопровождая одного афонского игумена, который вез на остров Крит частицу Древа Креста Господня для поклонения. Эта частица, хранящаяся в его монастыре, является одной из крупнейших в мире. Когда мы прибыли в Афины, я, по благословению игумена, повез эту частицу к Тарсо, чтобы та поклонилась Честному Древу. Времени было мало, и я очень спешил. По дороге к Тарсо я переживал, на месте ли она. Когда мы были еще далеко от ее кельи, с удивлением увидели, как она идет нам навстречу, как бы прогуливаясь. Когда же мы встретились, она запела тропарь Кресту: “Спаси Господи люди Твоя”, а затем кондак Воздвижения Креста Господня. Она благоговейно поклонилась святыне, положила двадцать драхм на мощевик и принялась резко укорять нас за то, что ей, недостойной, оказали такую великую честь, но в это же время и благодарить нас, перемежая это обычными своими юродствами. Я ей сказал: “Вот, мы потрудились для тебя, чтобы принести тебе такое благословение, скажи нам и ты что-нибудь”. Тогда она ответила: “Ты говоришь, что вы принесли мне благословение. Вы священники, и это мне в благословение или во осуждение? Что мне сказать? Несите эту святыню в мир и сюда, в монастырь”. Сказав еще несколько слов о необходимости для человека нести Крест, она на прощание произнесла: “ Я скоро уйду. Ты же, дитя мое, не забывай о нашем истинном отечестве!”»

 

* * *

 

Время шло, и Тарсо все усердней готовилась к своему последнему путешествию. Она все ближе чувствовала Мариам, Которая ее «вывела на брань», по собственным словам Тарсо. Особенно в последние дни она очень ясно ощущала внутреннее извещение о скором исходе.

Вот одно из свидетельств: «В сентябре 1989 года за неделю до преставления сестры Тарсо я приехала в монастырь Пресвятой Богородицы в Кератее. Сестра Е. повела меня в лазарет, где лежала сестра Тарсо. Я познакомилась с ней в этом монастыре во время своих предыдущих приездов в Грецию. В тот день, когда мы ее посетили, сестра Тарсо постоянно говорила: “Хочу уже уйти, пойти в дом Мариам. Пойду домой к Мариам. Пойду домой к Мариам. Пойду домой к Мариам...” Тогда сестра Е. спросила ее: “Какой Мариам?” И Тарсо ответила: “Есть только одна Мариам”. И когда ей желали скорейшего выздоровления, она, видимо уже получив от Мариам приглашение, говорила, подразумевая скорый исход: “ Я существую для Мариам”».

 

* * *

 

Действительно, исход уже неотвратимо приближался. Монахиня из другого монастыря, посетившая Тарсо за два дня до ее преставления, рассказывает: «Как только я узнала о травме Тарсо, на следующий день навестила ее в больнице. Увидев меня, она сказала: “Ты одна пришла? А где остальные?” Она спрашивала о других сестрах, наверное, потому, что хотела с нами попрощаться. Потом она около четверти часа плакала. На следующий день, 6 октября 1989 года, к ней пришла наша игуменья с тремя сестрами. Тарсо ей сказала: “Ухожу. Меня возьмет к себе домой Мариам, которая вывела меня на брань”. Она подразумевала духовную брань юродства. На следующий день я снова пошла к ней, но нашла кровать уже пустой. Мне сказали, что ночью она умерла. Было 7 октября, и по старому стилю в ее монастыре отмечали праздник в честь иконы Пресвятой Богородицы Миртидиотиссы[60]. Так ее забрала к Себе Мариам Богородица. Лицо Тар со, которое я видела в первый раз без больших очков с толстыми стеклами и без тряпки, которой она обматывала голову, было образом преподобной».

Но дадим слово очевидцам ее исхода, чтобы они описали нам, как преставился к жизни человек, который был с нами рядом и который все отдал Христу — воипостасной и вечной Жизни.

«В последний день, вечером, ей стало хуже. Закрыв глаза, она больше их уже не открывала, а мы долгие часы оставались рядом с ней, наблюдая, как ее дыхание становилось все реже и реже, пока ее драгоценная и благоуханная душа не оставила ее измученное тело и вознеслась на Небеса к Свету Невечернему».

«Никогда не забуду тот вечер, когда она от нас ушла. На кровати, в то время, когда она отходила, была другая Тарсо, которую мы никогда раньше не видели. Ее лицо светилось неким Божественным светом, придававшим ей ангельский вид. Морщины, избороздившие это лицо, разгладились. Щеки и губы были розовыми, и легкая улыбка вырисовывалась на них. Мы были потрясены. Мы видели простертую на кровати девушку, которая сияла и светилась».

Блаженная жизнь Тарсо завершилась блаженным успением. Она ушла ночью. Уходя, она была далеко от своей кельи, освященной молитвами, слезами, воздыханиями сердца, очищенного трудами юродства. Но отправилась она, как и говорила накануне, в чертоги Мариам. Она вошла в радость Господа своего, для Которого жила и подвизалась умертвить свою самость, чтобы жил в ней Царь ее сердца, ее Спаситель и Бог.