Часть четвертая. Духовный образ юродства блаженной Тарсо

 

 

В образе блаженной Тарсо можно увидеть два уровня духовной жизни: ее подвижничество, в котором она совершала умерщвление своей самости, и открытое благодатное общение с Царством Божиим, в котором она переживала свободу Святого Духа.

 

* * *

 

На многолетнем пути по крутым тропинкам своей пустыннической жизни Тарсо непрестанно стремилась к внутреннему душевному очищению от всего приземленного в человеческой природе. Она знала, как и все предшествовавшие ей по пути святости, что Христос может поселиться в человеческой душе только тогда, когда та очистится от всего, что в ней исказили бесы и что не дает воцариться в этой душе Христу.

В своих подвижнических усилиях Тарсо ставила перед собой две цели. Одной из них было умерщвление ветхого человека, который появился из-за адамова преступления заповеди Божией в раю. Этот человек греха должен быть преображен в нового человека, созданного и возрожденного в праведности и святости истины [118], в мужа совершенного, в меру возраста полноты Христовой [119].

Другая цель Тарсо состояла в том, чтобы перестать замечать свой духовный рост и забыть, сколь прекрасен сделался ее внутренний человек, исполненный благодати небесных добродетелей, которыми она непрестанно украшалась, шествуя по своему подвижническому пустынническому пути. На всем протяжении этого пути духовный взгляд Тарсо никогда не задерживался на этих добродетелях и благодатных дарованиях, чтобы порадоваться их приобретению.

 

* * *

 

Тарсо всегда была верна основному правилу евангельской жизни и спасения во Христе Иисусе: кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее[120].

Юродство Тарсо и стало такой «потерей» собственной жизни. Именно с этого она начала свою духовную борьбу. Ее духовное шествие по пути юродства было благодатным способом похоронить свое человеческое земное существование в некоем святом безумии. И это полностью согласуется с евангельской логикой: потерять свою жизнь, чтобы непрестанно открывать для себя истинную жизнь во Христе.

Как часто мы, христиане, не понимаем того, что Тарсо поняла в самом начале своего духовного пути: чтобы спасти себя во Христе, необходимо отвергнуть себя и похоронить себя в смерти Христовой.

Замечание Господа никто не может служить двум господам [121] обретает здесь свой глубочайший смысл. Невозможно, чтобы наш внутренний человек[122], возрожденный и обновленный во Христе, шествовал по пути спасения рука об руку с ветхим человеком греха. Этот второй наш внутренний человек должен умереть, чтобы воскрес первый. Или, скорее, необходимо постоянно умерщвлять второго, чтобы непрестанно воскресал первый.

Выбрав логику безумия, Тарсо похоронила ветхого человека греха в юродивой жизни. Так она освободилась от господства падшего «разумного» человека. С тех пор под покровом юродства она советовалась только со своим новым человеком [123] — человеком, причастным благодати.

 

* * *

 

Этот диалог Тарсо с причастным благодати внутренним человеком, со своей обновленной во Христе самостью, развивался отныне в апостольском духе. Апостол Павел, делясь собственным опытом умерщвления своей самости, говорил, как он осуществляет в своей жизни слова Господа о том, что необходимо потерять свою душу, чтобы спасти ее.

Мы, апостолы, пишет апостол Павел к коринфянам, всегда носим в теле мертвость Господа Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в теле нашем. Ибо мы, живые, непрестанно предаемся на смерть ради Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в смертной плоти нашей [124].

 

* * *

 

Как говорит апостол Павел, мертвость Господа Иисуса открывается в теле и тленной плоти как новая жизнь, жизнь Иисусова. Это значит, что сияние новой жизни во Христе Иисусе, которая затеплилась в душе подвижника, озаряет и его внешний облик, и вообще всё его тело и душу.

Эти слова апостола Павла, какая бы духовная глубина ни заключалась в них, говорят о том, что эта новая жизнь всегда заметна и во внешнем человеке. Но Тарсо желала сокрыть эту заметность своим юродством. И похоже, у нее это получилось вполне убедительно.

Не только малосведущие, но и сознательные христиане зачастую не могли поверить, что эта, как им казалось, грязная и плохо одетая старуха была настоящей подвижницей во Святом Духе. Однако подлинность евангельской подвижнической жизни Тарсо была явной для тех, кто ее любил и имел духовные качества, позволяющие, невзирая на ее лохмотья, видеть в ней «сидящую на троне царицу, более царственную, чем любая царица».

 

* * *

 

Однажды Тарсо беседовала со святогорским монахом, который спросил ее:

— Какой путь привел тебя сюда, на это место юродства?

И Тарсо ответила:

— Да какой там путь, друг ты мой? Работа. Я была в миру и умирала. А потом — работа, работа... И как же ты думаешь, брат мой, я пришла сюда? По пути, который проложили божественные отцы. Я умерла для мира, отдала свою жизнь Христу, и с тех пор — работа, работа...

 

* * *

 

Слова «работа, работа» имели, конечно, скрытый смысл. Они означали постоянное умерщвление ветхого человека. Это достигалось такими поступками и переживаниями[125], которые уничтожали все то греховное, что угрожало вернуть Тарсо к «дружеским» связям с ветхой самостью, к страстям ветхого человека. Из опыта битвы со своей самостью Тарсо знала, что, как говорят святые отцы, «страсти легко возвращаются»[126] и что «лукавая душевная страсть никогда не стареет»[127], если ее не умертвить навсегда.

 

* * *

 

В образе жизни, который избрала Тарсо, осуществлялись слова Господа, сказанные преподобному Силуану Афонскому: «Держи ум свой во аде и не отчаивайся»[128].

Святой Силуан, исполняя эту заповедь Господа, осознал необходимость непрестанно молиться об умерших, пребывающих в аду. В его душе при этом загорелся огонь любви к усопшим[129].

И Тарсо с самых юных лет, в течение всей своей жизни, любила усопших, мучающихся в аду, и живо беспокоилась о них, не скрывая этого.

«Часто Тарсо нам говорила, сильно напрягая свой слабый голос:

— Дыра, сестры мои! Пробейте дыру, сестры! Там, внизу — души, много душ, отсюда до туда внизу (и она показывала в сторону моря). Множество! Самые разные, отовсюду, в самых глубинах ада. Им плохо, и мы должны им помочь. Люди всякого рода: депутаты, пастухи, сапожники, торговцы. Это не шутки, их души просят глоток воздуха, просят покоя.

Так она побуждала нас молиться о душах усопших».

Многие гости слышали от нее такой призыв:

— Вот здесь, внизу, копайте землю, здесь души, которые кричат. Выньте эти большие камни. Копайте здесь, дайте им больше места, этим душам тяжело! Они пропадут, если мы их не вытащим... Хотя бы одну дырочку им открыть, чтобы они смогли дышать... Ты мне поможешь, сестричка?

Любовь Тарсо к усопшим и беспокойство из-за их мучений в аду связывали ее со страной умерших и давали возможность вместе с ними переживать адские мучения. Она держала, как и преподобный Силуан, свой ум в царстве ада, стараясь увидеть там и саму себя. Тем самым умерщвление своей самости происходило на двух уровнях: в стране мертвых и в стране живых, то есть в жизни юродивой Христа ради — ведь сюда ее привез катафалк.

 

* * *

 

Отношение Тарсо к усопшим было подлинным, во Святом Духе, сошествием во ад. Для нее это были не просто эмоции. Это сошествие было подражанием сошествию во ад Христа, только искупительное значение его было иным. Христос проповедует в аду Евангелие спасения. Тарсо же проповедует живым «благую весть ради усопших», любовь к усопшим как непрестанную память смертную.

 

* * *

 

Что имела в виду блаженная Тарсо, призывая: «Вот здесь, внизу, копайте землю, здесь души, которые кричат. Выньте эти большие камни. Копайте здесь, дайте им больше места, этим душам тяжело! Они пропадут, если мы их не вытащим»? За этим ее призывом можно ясно разглядеть искупительное сошествие Христа в личный ад каждой христианской души, взывающей о спасении из-под тяжелого камня смертоносного греха. Именно так описывает это схождение преподобный Макарий Египетский. «Когда слышишь, что Христос, сошедши во ад, избавил содержавшиеся там души, — не почитай сего далеким от того, что совершается ныне. Представляй же, что сердце — гроб, что там погребены и помыслы, и ум, объятые тяжелою тьмою. Посему Господь приходит к душам, вопиющим к Нему во аде, то есть приходит во глубину сердца, и там, повелевая смерти, говорит: “Отпусти заключенные души, взыскавшие Меня, Который может избавить их”. Потом, отвалив лежащий в душе тяжелый камень, отверзает гроб, воскрешает подлинно мертвую душу, освобождает заключенную в лишенной всякого света темнице»[130].

 

* * *

 

Когда однажды кто-то из гостей перечислял ей множество своих скорбей, Тарсо посчитала полезным сравнить их со своими:

— Тебя убивали двадцать семь раз? Тебя клали во гроб? Делали с тобой это и много чего еще?

Она, конечно, хотела показать гостю, что наибольшее испытание в жизни — это каждый день умерщвлять своего ветхого человека, чтобы обрести подлинного самого себя.

Один из отцов рассказывал нам о некоей знатной особе из сенаторского рода. Она отправилась на поклонение святым местам. Прибыв в Кесарию, она предпочла здесь остаться и проводить жизнь в уединении.

— Дай мне девицу, — стала просить она епископа, — чтобы она воспитывала меня для иноческой жизни и научила страху Божию.

Избрав одну смиренную девицу, епископ приставил ее к сенаторше. Спустя немного времени при встрече епископ спросил:

— Ну, что девица, приставленная к тебе?

— Она прекрасного поведения, — отвечала знатная женщина, — только совершенно бесполезна для души моей, потому что предоставляет мне действовать по произволу. Она очень скромна, а мне нужно, чтобы бранили меня и не позволяли мне исполнять мои прихоти.

Тогда епископ, избрав другую, крутого нрава, приставил ее. Та то и дело говорила сенаторше: «дура богатая», или бранила ее другими подобными словами. Вскоре епископ опять спросил:

— Какова девица?

— Вот эта воистину приносит пользу душе моей. Таким-то образом она стяжала великую кротость[131].