Как важно понять, что нам никто ничего не должен. Зато сами мы должники перед Богом.

Храни себя

Одним из ключевых понятий святителя Игнатия, как, впрочем, и других святых отцов, писавших об умном делании, является понятие трезвения. Что такое трезвение в святоотеческом понимании? Если сказать коротко, трезвение – внутренняя бдительность по отношению к уму и сердцу, чтобы не допустить в них даже малейших греховных мыслей и чувств. Это бодрствование души в стремлении очиститься от всякого греха и приобщиться благодати Божией.

Вникнем в слова Спасителя: «Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение» (Мф. 26: 41); «А что вам говорю, говорю всем: бодрствуйте» (Мк. 13: 37). В этих словах, как замечает святитель Игнатий, «Господь заповедал нам непрестанную молитвенную бдительность над собой, состояние, называемое в деятельных отеческих писаниях священным трезвением».

Трезвение имеет непосредственную связь с исполнением евангельских заповедей и с непрестанной молитвой: «Трезвение противодействует самым началам греха: помыслу и чувствованию греховным. Трезвение совершает заповеди в самых началах человека: в помыслах и чувствованиях… Трезвение есть необходимая принадлежность истинного душевного делания, при которой вся видимая и невидимая деятельность инока совершается по воле Божией, единственно в благоугождение Богу, охраняется от всякой примеси служения диаволу».

Для успешного прохождения духовной жизни необходимо оградить себя вовне и внутри поведением самым осторожным и благоразумным, бодрствовать и внимать себе, так как из-за малой неосторожности и самонадеянности может возникнуть решающее для жизни последствие. Поскольку вся деятельность человека руководится образом его мыслей, ум должен быть всецело проникнут евангельской истиной: «Обыкновенно люди считают мысль чем-то маловажным: потому что они очень мало разборчивы при принятии мыслей. Но от принятых неправильных мыслей рождается все злое». Вот почему необходимо внимать своему духу, хранить свои сердце и ум, дабы грех не проник в душу посредством мысли и чувства.

Ум должен быть храним в тишине и преданности воле Божией. Необходимо воздерживаться от эмоциональных порывов, от всего, что лишает внутреннего мира, лишь при котором возможна полноценная бдительность души. Особенно требуется хранить себя от рассеянности и мечтательности, поскольку «всякая мечтательность есть скитание ума, вне истины, в стране призраков несуществующих», от этого происходит «утрата внимания к себе, рассеянность ума и жесткость сердца при молитве; отсюда – душевное расстройство».

Достаточно понаблюдать за собой, чтобы признать, насколько рассеянность ума несовместима с правильной молитвой. Такой ум гуляет по всему миру, пережевывает земные впечатления, взаимоотношения с окружающими, обиды и огорчения – мысль не поднимается к Богу. Вот почему для занятия молитвой требуется не допускать в себе рассеянности, этого «празднословия мысленного». «Рассеянный обыкновенно непостоянен: его сердечные ощущения лишены глубины и силы, а потому они непрочны и маловременны». Необходимо хранить свежесть и светлость ума, чтобы он, пребывая у врат души, сразу замечал и производил суд над приходящими помыслами и впечатлениями.

Обыкновенно наша душа наполняется впечатлениями от образа своей деятельности, от образа своей жизни. Когда грех становится составляющей нашего образа жизни, то это губит душу. Каждое удовлетворение греховного пожелания налагает на душу греховное впечатление, влечет за собой внутренний плен. Достаточно произвольно допустить себе победиться в одном греховном пожелании, чтобы затем побеждаться уже невольно, и побеждаться во всем, поскольку между всеми греховными помыслами и страстями, равно как и между добродетелями, имеется сродство и естественная связь. Поэтому необходимо нам постоянное трезвение и внимание себе. «Трезвение приобретается постепенно, стяжавается долгим временем и трудом; рождается преимущественно от внимательных чтения и молитвы, от навыка наблюдать за собой, бодрствовать, обдумывать каждое предлежащее нам слово и дело, быть внимательным ко всем своим помыслам и ощущениям, наблюдая за собой, чтоб не соделаться каким-либо образом ловитвой греха».

В деле трезвения, бдительности над собой святитель Игнатий особое место уделяет совести. «Совесть – чувство духа человеческого, тонкое, светлое, различающее добро от зла. Это чувство яснее различает добро от зла, нежели ум. Труднее обольстить совесть, нежели ум. И с обольщенным умом, подкрепляемым грехолюбивой волей, долго борется совесть. Совесть – естественный закон». Совесть способна подсказывать человеку в его духовной жизни, только и ее необходимо хранить от осквернения грехом, и тогда она будет ясно различать добро и зло среди всего подступающего к душе.

Есть даже признаки отличия помыслов и ощущений благих от злых. Определяется это по производимому помыслами и ощущениями действию на наше естество, по их первому действию, как они только возникли в нас. Помыслы и ощущения благочестивые, добрые, благодатные «приносят с собою в душу несказанный мир и тишину, поэтому познаются, что они от Истины», они «содействуют молитве, оживляют ее, усиливают внимание и чувство покаяния, производят умиление, плач сердца, слезы, обнажают пред взорами молящегося обширность греховности его и глубину падения человеческого, возвещают о неминуемой никем смерти, о безызвестности часа ее, о нелицеприятном и страшном суде Божием, о вечной муке». Напротив, «ощущение смущения служит всегда верным признаком приближения падших духов, хотя бы производимое ими действие имело вид праведности», «смущение, самое тончайшее, какими бы оно ни прикрывалось оправданиями, служит верным признаком уклонения с тесного пути Христова на путь широкий, ведущий в погибель».

Для большей ясности упомянем, что в суждениях о различии действия на душу помыслов добрых и помыслов вражьих святитель Игнатий опирается в первую очередь на учение преподобного Антония Великого о различии воздействия на душу видений святых и видений злых духов. Видения святых несут душе невозмутимость, радость, покой, мир, страх Божий, бесы же привносят в душу смятение, шум, боязнь, беспорядок помыслов, уныние. Святому Антонию следует его ученик преподобный Макарий Великий: «Что – от благодати, в том есть радость, есть мир, есть любовь, есть истина. Сама истина побуждает человека искать истины. Всякий же вид греха исполнен смятения; в нем нет любви и радости пред Богом». «Не может он (сатана) произвести ни любви к Богу или ближнему, ни кротости, ни смирения, ни радости, ни мира, ни благоустройства помыслов, ни ненависти к миру (греховному. – д. В.Д.), ни духовного упокоения, ни вожделения небесных плодов, ни усмирить страсти и сластолюбие… Всего же скорее сатана способен и силен внушить кичение и высокоумие». Поскольку «душа всех упражнений о Господе – внимание», или, что то же, трезвение, то необходимо сохранять внимание душе своей даже и при рассеянности, в которую мы вовлечены обстоятельствами. Святитель Игнатий считает, что для сохранения внимания и трезвения совершенно необязательно покидать свои служебные обязанности: «Занятие служебное, сопряженное с ответственностью, не препятствует сохранению внимания к себе – оно руководствует к такому вниманию… Деятельность – необходимый путь к бдительности над собой, и этот путь предписывается святыми отцами для всех, которые хотят научиться вниманию себе… При деятельной жизни люди помогают человеку стяжать внимание, напоминая ему нарушения внимания. Подчиненность есть лучшее средство приучиться ко вниманию: никто столько не научит человека внимать себе, как его строгий и благоразумный начальник». Значит, и миряне, люди, облеченные служебными обязанностями, могут беспрепятственно и полноценно совершать умное делание, хранить внутренние трезвение и внимание себе. «При служебных твоих занятиях, – говорит святитель, – посреди людей – не позволяй себе убивать время в пустословии и глупых шутках; при кабинетных занятиях – воспрети себе мечтательность: скоро изострится твоя совесть, начнет указывать тебе на всякое уклонение в рассеянность как на нарушение евангельского Закона, даже как на нарушение благоразумия».

Святитель Игнатий обращает внимание на то, что содержащееся в трезвении и внимании рассматривание себя открывает человеку, что он существо не самобытное и не самостоятельное, что он имеет жизненную нужду в Боге. Еще более глубокое рассматривание показывает поврежденность нашей воли, непокорность ее разуму и утрату разумом способности руководить нашим существом, руководить правильно. То есть рассматривание себя показывает, что человек не только несамобытное существо, но и существо падшее. Только трезвение способно вскрыть в человеке ту муку, которая появилась в нем из-за расстройства образа Божия. Человек скрывает эту муку от себя развлечениями, а трезвение ее выявляет, и потому оно приводит к сознанию жизненной необходимости в Спасителе, Который исцеляет наше естество благодатью Святого Духа, восстанавливает в нас образ и подобие Божии.

И еще, трезвение немыслимо без совершения молитвы Иисусовой: «Уединение человека в самом себе не может совершиться иначе, как при посредстве внимательной молитвы, преимущественно же при посредстве внимательной молитвы Иисусовой». Трезвение и молитва Иисусова должны совершаться вместе и постоянно, они нераздельны друг от друга, почему святитель Игнатий иногда само трезвение называет упражнением в молитве Иисусовой. «Трезвение есть причина чистоты сердца, а поэтому и причина Боговидения, даруемого благодатию чистым, возвышающего чистоту сердца до блаженного бесстрастия. Трезвение неразлучно с непрестанной молитвой: оно рождается от нее и рождает ее: от взаимного рождения друг другом эти две добродетели сочетаваются между собой неразрывным союзом. Трезвение есть духовное жительство; трезвение есть жительство небесное; трезвение есть истинное смирение, сосредоточившее надежду свою в Боге, отрекшееся от всякой самонадеянности и от надежды на человеков».

А шо ж люди скажуть?

 

Есть такая крылатая фраза: «Что скажет княгиня Марья Алексевна?» Взята она из комедии Грибоедова «Горе от ума» и употребляется обычно с иронией для описания человека, который болезненно оглядывается на чужое мнение: «Ах, что обо мне скажут?»

Беда тут не в том, что человек на кого-то оглядывается. Оглядываться надо. «Бога не боялся и людей не стыдился» – это совсем не похвала. Беда в том, что человек оглядывается на кого-то не того. В психологии есть такое понятие – «референтная группа». Это те люди, мнение которых для нас очень важно. Они определяют для нас, что такое хорошо и что такое плохо, как нам следует себя вести, что приемлемо, а что нет. Люди, на которых мы оглядываемся, одобрения которых мы ищем, в число которых мы стремимся быть приняты.

Человек так устроен, что он нуждается в референтной группе. Даже те, кто подчеркивают свой непримиримый индивидуализм, постоянно оглядываются: «А произвожу ли я впечатление на других индивидуалистов?» Так бывает: соберется толпа индивидуалистов и давай всей толпой презирать обывателя.

Но каждый из нас нуждается в людях, в глазах которых ему важно выглядеть хорошо, приемлемо, своим; в то же время ему важно быть уверенным в том, что его референтная группа достойна преданности и почитания. Любые нападки на нее, любые сомнения в ее достоинстве воспринимаются с глубокой болью и негодованием. Это может быть сословие, нация, партия, дворовая компания или такое не очень определенное, но пугающее понятие, как «люди нашего круга» или «все приличные люди».

Человек склонен безудержно идеализировать свою группу и столь же безудержно очернять чужие. Для воинствующего националиста необходимо верить, что его нация – добрейшая, мудрейшая и при этом отважнейшая в мире, что ее история – история исключительно прекрасных подвигов, что все деяния ее правителей, прошлых и нынешних, мудры и прекрасны, а все, что этому образу не соответствует, – измышления врагов. Для адепта какой-нибудь политической идеологии все, кто исповедуют ее, мудры и добродетельны, на их стороне история, а те, кто противостоят им, – дурные люди, обреченные на историческое поражение.

Спокойная беседа об истории той или иной нации или реальных достоинствах того или иного политического учения становится невозможной из-за того, что любая критика его группы ранит человека в самое сердце. Хуже того, люди могут убивать и умирать за свою принадлежность к группе. Об этом говорит вся долгая и жуткая история национального и политического насилия.

Наша потребность принадлежать, быть своими часто оказывается сильнее даже тяги к самосохранению. Но пока мы ищем удовлетворить ее в национализме, политическом активизме или чем-то еще, мы обречены на боль и страдание, потому что мы ищем не там.

Мы должны принадлежать Царству Божию – мы для этого созданы, таков замысел о нас. Недавно Церковь праздновала день Киевских святых; у нас есть и праздники, посвященные святым других земель Руси. Мы оглядываемся на наших духовных предков, мы ищем их молитвенной помощи, мы желаем поступать так, чтобы в этом Царстве – где пребывает Христос, Богоматерь, святые и ангелы – нас приняли и признали своими.

 

Мы обращаем наши взоры к небесному Иерусалиму, к городу любви и мира, где святые находятся в совершенном единении друг с другом и Господом, и думаем: а одобрили бы святые эти наши мысли, эти наши слова, эти наши поступки?

Но пока мы странствуем здесь, на земле, мы сталкиваемся с конфликтом между требованиями Небесного Иерусалима и тех или иных земных групп. Время от времени люди пишут, что им «стыдно» и «неловко» за такую «отсталую» и «неправильную» Церковь, которая не разделяет либеральных ценностей современного мира. Что ж, тут надо выбирать, на кого мы будем оглядываться: на Небеса или на «современный мир».

Люди сильных политических убеждений огорчаются на то, что Церковь их не поддерживает; им опять же «стыдно» и «неловко» перед товарищами по партии, что Церковь стоит в стороне от их Великого Правого Дела.

Воинствующим националистам очень важно, чтобы Церковь безоговорочно благословляла их национальное дело и проклинала его врагов; они готовы даже уйти из нее и приискать себе более национально сознательную религиозную общину, когда Церковь не оправдывает их ожиданий.

Христианин нередко оказывается в ситуации определенной напряженности между Церковью и чем-то еще. Кто для меня важнее? Кому я хочу понравиться?

И для нас ответ должен быть ясен – Богу и Его святым. Нам не может быть неловко за Церковь; нам может быть только неловко перед Церковью.

 

Болезнь обличительства

 

Я знал одного человека, который очень боролся за правду и “обличал непотребства” (его выражение). Он был православным, потом католиком, потом мигрировал между различными протестантскими общинами, и везде ситуация развивалась по той же схеме, или, как говорят психологи, паттерну. Сначала был медовый месяц - ему все нравились, он всем нравился, такой открытый, щедрый, ревностный христианин, пламенеющий для Господа, потом человек обнаруживал “непотребства” и начинал их “обличать”. Другие члены общины сначала приходили в недоумение - чего это он? Потом, как добрые христиане, в раздумия о своих грехах - может, и правда мы в чем-то не правы, человек-то раньше хорошо себя показывал? Потом нарастающие обличения непотребств принимали уже явно неадекватный характер, и, с большой нервотрепкой и скандалом, борец удалялся, чтобы появиться где-то еще, и начать все сначала. Это было каким-то явным душевным расстройством, но когда человеку пытались объяснить, что проблема не в “непотребствах” окружающих, а в нем самом, он яростно отвергал такую возможность. Во всех конфликтах, которые неизбежно возникали у него со всеми, он был полностью прав и чист - борец за правду, страдающий от притеснений со стороны лицемеров и негодяев.

Он не один такой - я наблюдал и другие подобные случаи, хотя не так близко; когда человек охвачен страстью к обличительству, к тому, чтобы указывать ближним на их пороки и недостатки, в религиозной среде он приобретает словарь и массу полезных библейских (и отеческих) цитат для сокрушения зубов грешников. Это определенного рода нездоровье — и у психиатров есть для этого специальный термин. Но главная проблема тут в том, что человек в упор не видит своей проблемы — хотя он явно в гораздо более бедственном состоянии чем все, кого он обличает.

Это — патология. Но где начинается патология не вполне ясно; устойчивая дурная привычка может возникать и у людей вполне здоровых психически, и даже у определенных социальных групп. Одна из таких привычек — как раз страсть тыкать ближних носом в их предполагаемые или реальные грехи.

Эта страсть существует в двух изданиях — светской, в глянцевой обложке, и в церковной, в строгом коричневом переплете. Светские издания обожают скандалы — особенно, с участием религиозников. Нет ничего упоительнее греха ближнего, особенно если ближний на что-то такое высоконравственное претендовал. Но в религиозной среде еще хуже. Упоение грехами ближнего (причем иногда непроверенными сообщениями о грехах ближнего) поставляется в заслугу — как же, я обличаю зло! А Вы меня не одобряете, значит, продались злу!

Давайте подумаем, что такое обличение. Обличение отличается от радостного пинания своих ближних как своими целями, так и своими методами. Цель обличения — примирение, восстановление отношений человека с Богом и ближними. Подлинный обличитель хочет не затоптать, не уничтожить, не заклеймить, он ищет восстановить и уврачевать то, что было повреждено грехом. Как говорит Господь: “Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего”. Цель — приобрести согрешившего брата, и первое, о чем стоит подумать, это с какой целью я обличаю, чего я хочу этим добиться. Другая особенность подлинного обличения - это его методы. Обличение - это что-то, что Вы высказываете виновному лично. Это то, что требует личной встречи. Потом, в случае неудачи, надо обращаться к “двум или трем братиям”, потом — к Церкви.

То есть Вам следует лично поговорить с Вашим ближним, и сказать ему: “Вася, ты вчера выпил лишнего и публично проповедовал ересь нечестивого Евтихия, осужденного отцами Ефесского Собора, отцов же хулил как невежд, несведущих в Писании, чем привел в большое смущение остальных посетителей ресторана. Подумай о душе своей, брат!” Если Вася упрется в своем злочестии, следует призвать двух или трех братьев, затем — обратиться к Церкви.

Не следует распространять в социальных сетях рассказы о том, что Вася — злейший еретик, а тем более выкладывать записи его еретических речей.

Иначе получается что-то совсем другое, служащее не к приобретению братьев, а к разрыву отношений, не к созиданию, а к разорению. Всякий раз, когда Вы захотите публично обличить в сетях грехи Ваших братьев — подумайте, а обличение ли это вообще.