Воспоминание об А. А. Воейковой

 

 

Ее уж нет, но рай воспоминаний

Священных мне оставила она:

Вон чуждый брег и мирный храм познаний

Каменами любимая страна;

Там, смелый гость свободы просвещенной,

Певец вина и дружбы и прохлад,

Настроил я, младый и вдохновенный,

Мои стихи на самобытный лад —

И вторились напевы удалые

При говоре фиалов круговых!

Там грудь моя наполнилась впервые

Волненьем чувств заветных и живых,

И трепетом, томительным и страстным,

Божественной и сладостной любви.

Я счастлив был: мелькали дни мои

Летучим сном, заманчивым и ясным.

 

А вы, певца внимательные други,

Товарищи, как думаете вы?

Для вас я пел немецкие досуги,

Спесивый хмель ученой головы,

И праздник тот, шумящий ежегодно,

Там у пруда, на бархате лугов,

Где обогнул залив голубоводной

Зеленый скат лесистых берегов?

Луна взошла, древа благоухали,

Зефир весны струил ночную тень,

Костер пылал — мы долго пировали

И бурные приветствовали день!

Товарищи! не правда ли, на пире

Не рознил вам лирический поэт?

А этот пир не наобум воспет,

И вы моей порадовались лире!

 

Нет, не для вас! — Она меня хвалила,

Ей нравились: разгульный мой венок,

И младости заносчивая сила,

И пламенных восторгов кипяток.

Когда она игривыми мечтами,

Радушная, преследовала их;

Когда она веселыми устами,

Мой счастливый произносила стих —

Торжественна, полна очарованья,

Свежа, и где была душа моя!

О! прочь мои грядущие созданья,

О! горе мне, когда забуду я

Огонь ее приветливого взора,

И на челе избыток стройных дум,

И сладкий звук речей, и светлый ум

В лиющемся кристалле разговора.

 

Ее уж нет! Все было в ней прекрасно!

И тайна в ней великая жила,

Что юношу стремило самовластно

На видный путь и чистые дела;

Он чувствовал: возвышенные блага

Есть на земле! Есть целый мир труда

И в нем — надежд и помыслов отвага,

И бытие привольное всегда!

Блажен, кого любовь ее ласкала,

Кто пел ее под небом лучших лет…

Она всего поэта понимала —

И горд, и тих, и трепетен, поэт

Ей приносил свое боготворенье;

И радостно во имя божества

Сбирались в хор созвучные слова:

Как фимиам, горело вдохновенье.

 

 

ЭЛЕГИЯ

(Татьяне Дмитриевне)

 

 

Блажен, кто мог на ложе ночи

Тебя руками обогнуть:

Челом в чело, очами в очи,

Уста в уста и грудь на грудь!

Кто соблазнительный твой лепет

Лобзаньем пылким прерывал,

И смуглых персей дикий трепет

То усыплял, то пробуждал!..

Но тот блаженней, дева ночи,

Кто в упоении любви

Глядит на огненные очи,

На брови дивные твои,

На свежесть уст твоих пурпурных,

На черноту младых кудрей,

Забыв и жар восторгов бурных,

И силы юности своей!

 

 

ЭЛЕГИЯ

"Ночь безлунная звездами"

 

 

Ночь безлунная звездами

Убирала синий свод;

Тихи были зыби вод;

Под зелеными кустами

Сладко, дева-красота,

Я сжимал тебя руками;

Я горячими устами

Целовал тебя в уста;

Страстным жаром подымались

Перси полные твои;

Разлетаясь, развивались

Черных локонов струи;

Закрывала, открывала

Ты лазурь своих очей;

Трепетала и вздыхала

Грудь, прижатая к моей.

 

Под ночными небесами

Сладко, дева-красота,

Я горячими устами

Целовал тебя в уста…

Небесам благодаренье!

Здравствуй, дева-красота!

То играло сновиденье,

Бестелесная мечта!

 

 

[ЭПИГРАММА]

"Виновный пред судом парнасского закона"

 

 

Виновный пред судом парнасского закона

Он только: неуч, враль и вздорный журналист,

Но…. лижущий у сильного шпиона

Он подл, как человек, и подл, как……

 

 

К ***

"Вами некогда плененный,"

 

 

Вами некогда плененный,

В упоении любви,

Приносил я вам смиренно

Песни скромные мои.

Я поэт ваш неизменный,

Я доселе помню вас:

Ваши перси молодые,

Ваши кудри шелковые,

Помню прелесть ваших глаз

Черных, огненных и жгучих,

И на розовых устах

Стройность помыслов могучих

В гармонических стихах.

Вы тогда владели нами,

Пылких юношей толпой;

Вы живыми их сердцами,

Их послушною судьбой,

Словно верными рабами,

Забавляясь наобум!

Сколько вам надежд прекрасных,

Чистых, свежих, сладострастных,

Сколько смелых, гордых дум

Не-поэтом и поэтом

Посвящалось! Их тогда

Все равно холодным светом

Осыпала их звезда!

О! примите ж ненадменно

Мой теперешний привет,

Дар души уединенной,

Пережившей свой расцвет,

Но когда-то вдохновенной

Вами. — Вольного житья

Полюбил я мир широкой,

Где, мой ангел светлоокой,

Дева-муза вся моя.

Неземные наслажденья,

Благодатное житье!

Да не будет мне спасенья

Вне его и без нее!

Мы поэты, в юны годы

Беззаботно мы живем,

Чересчур своей свободы

Упиваяся вином;

Таковы уж от природы

Все поэты. — Но куда

Нам главу склонить? Что краше

Молодой свободы нашей,

Чистой, ясной? Будь всегда

Вам хранима небесами

Эта жизни красота:

Перед вами и за вами

Все иное суета!

 

 

БУРЯ

 

 

Громадные тучи нависли широко

Над морем и скрыли блистательный день,

И в синюю бездну спустились глубоко,

И в ней улеглася тяжелая тень;

 

Но бездна морская уже негодует,

Ей хочется света и ропщет она,

И скоро, могучая, встанет грозна,

Пространно и громко она забушует.

 

Великую силу уже подымая,

Полки она строит из водных громад;

И вал-великан, головою качая,

Становится в ряд, и ряды говорят;

 

И вот свои смуглые лица нахмуря,

И белые гребни колебля, они

Идут. В черных тучах блеснули огни,

И гром загудел. Начинается буря.

 

 

Д. В. ДАВЫДОВУ

"Жизни баловень счастливой,"

 

 

Жизни баловень счастливой,

Два венка ты заслужил;

Знать Суворов справедливо

Грудь тебе перекрестил:

Не ошибся он в дитяти:

Вырос ты — и полетел,

Полон всякой благодати,

Под знамена русской рати,

Горд и радостен и смел.

 

Грудь твоя горит звездами:

Ты геройски добыл их

В жарких схватках со врагами,

В ратоборствах роковых;

Воин смлада знаменитый,

Ты еще под шведом был,

И на финские граниты

Твой скакун звучнокопытый

Блеск и топот возносил.

 

Жизни бурно-величавой

Полюбил ты шум и труд:

Ты ходил с войной кровавой

На Дунай, на Буг и Прут;

Но тогда лишь собиралась

Прямо русская война;

Многогромная скоплялась

Вдалеке — и к нам примчалась

Разрушительно-грозна.

 

Чу! труба продребезжала!

Русь! тебе надменный зов!

Вспомяни ж, как ты встречала

Все нашествия врагов!

Созови из стран далеких

Ты своих богатырей,

Со степей, с равнин широких,

С рек великих, с гор высоких,

От осьми твоих морей!

 

Пламень в небо упирая,

Лют пожар Москвы ревет;

Златоглавая, святая,

Ты ли гибнешь? Русь, вперед!

Громче бури истребленья,

Крепче смелый ей отпор!

Это жертвенник спасенья!

Это пламень очищенья,

Это фениксов костер!

 

Где же вы, незванны гости,

Сильны славой и числом?

Снег засыпал ваши кости!

Вам почетный был прием!

Упилися, еле живы,

Вы в московских теремах,

Тяжелы домой пошли вы,

Безобразно полегли вы

На холодных пустырях!

 

Вы отведать русской силы

Шли в Москву: за делом шли!

Иль не стало на могилы

Вам отеческой земли!

Много в этот год кровавый.

В эту смертную борьбу,

У врагов ты отнял славы,

Ты, боец чернокудрявый,

С белым локоном на лбу!

 

Удальцов твоих налетом

Ты, их честь, пример и вождь —

По лесам и по болотам,

Днем и ночью, в вихрь и дождь,

Сквозь огни и дым пожара,

Мчал врагам, с твоей толпой

Вездесущ, как божья кара,

Страх нежданного удара

И нещадный, дикий бой!

 

Лучезарна слава эта

И конца не будет ей;

Но такие ж многи лета

И поэзии твоей:

Не умрет твой стих могучий,

Достопамятно-живой,

Упоительный, кипучий,

И воинственно-летучий,

И разгульно-удалой.

 

Ныне ты на лоне мира:

И любовь и тишину

Нам поет златая лира,

Гордо певшая войну.

И, как прежде, громогласен

Был ее воинский лад,

Так и ныне свеж и ясен,

Так и ныне он прекрасен,

Полный неги и прохлад.

 

 

ДЕВЯТОЕ МАЯ

 

 

То ли дело, как бывало

В Дерпте шумно, разудало

Отправлял я в этот день!

Русских, нас там было много,

Жили мы тогда не строго,

Собрались мы в сад под тень,

На лугу кружком, сидели:

Уж мы пили, уж мы пели!

В удовольствии хмельном

Сам стихи мои читал я,

И читанье запивал я

Сокрушительным питьем;

И друзья меня ласкали:

Мне они рукоплескали,

И за здравие мое

Чаши чокалися звонко,

Чаши, налитые жженкой:

Бесподобное житье!

 

Где ж я ныне? Как жестоко,

Как внезапно, одиноко,

От моих счастливых дней

Унесен я в страны дальны,

Путешественник печальный,

Не великий Одиссей!

Рейн увижу! Старец славный,

Он — Дунаю брат державный,

Он студентам доброхот:

На своих конях нерьяных,

На своих волнах стеклянных,

Он меня перевезет

В сад веселый и богатый,

На холмы и горны скаты

Виноградников своих:

Там остатки величавы

Веры, мужества и славы

Воевателей былых;

Там в тиши, в виду их дерзких

Стен и башен кавалерских,

Племя смирное цветет,

И поэт из стран далеких,

С вод глубоких и широких,

С вод великих, с волжских вод,

Я тебе, многовенчанный

Старец-Рейн, венок нежданный

Из стихов моих совью!

И для гостя дорогого,

Из ведра заповедного,

Рюмку синюю твою

Вековым вином нальешь ты

И поэту поднесешь ты:

Помню я: в твоем вине

Много жизни, много силы;

Но увы мне, старец милый,

Пить его уже не мне!

 

 

ГАСТУНА

 

 

Так, вот она, моя желанная Гастуна.

Издревле славная, Gastuna tantum una,

Чудесной силою целительных ключей!

Великий Парацельс, мудрейший из врачей,

Глубокомысленный таинственник природы,

Уже исследовал живые эти воды;

Он хвалит их, и сам предписывал больным,

И вновь они цвели здоровьем молодым.

Великий человек! Хвала его не втуне:

Доныне многие находят лишь в Гастуне

Восстановление своих упадших сил.

И я из дальних стран к ее ключам спешил,

В предел подоблачный, на этот воздух горный,

Прохладно-сладостный, чудесно-животворный!.

 

 

ГРАФУ В. А. СОЛЛОГУБУ

 

 

Тебя — ты мне родня по месту воспитанья

Моих стихов, моей судьбы,

По летам юности, годины процветанья

Работ ученых и гульбы,

Студентских праздников, студентских песнопений

И романтических одежд,

Годины светлых дум, веселых вдохновений,

Желаний гордых и надежд,

Ты, добрый молодец, себя не погубивший

В столице, на бою сует,

Свободною душой, почтенно сохранивший

И жар, и доблесть юных лет,

И крепкую любовь к отеческому краю,

И громозвучный наш язык —

Тебя приветствую, тебя благословляю,

Тебя, счастливый ученик

Той жизни сладостной, которую стихами,

Я горячо провозглашал,

Пленявшийся ее блестящими дарами

И лестью дружеских похвал;

Приветствую тебя, под знаменем Камены,

На много, много славных дел!

Люби ее всегда, не жди от ней измены,

Ее любовью тверд и смел!

Обманчивой волной молвы не увлекайся,

Не верь ни браням, ни хвалам

Продажных голосов, в их споры не мешайся,

В их непристойный крик и гам,

Но чувствуя себя, судьбы своей высокой

Не забывая никогда,

Но тих и величав, проникнутый глубоко

Святыней чистого труда,

Будь сам себе судьей, суди себя сурово…

И паче всякого греха

Беги ты лени: в ней слабеют ум и слою,

Полет мечты и звон стиха;

Ты будь неутомим! Когда на Русь святую,

Когда в чужбине я свою

Неугомонную тоску перетоскую

И чашу горькую допью,

В Симбирск я возвращусь, в мое уединенье,

В покой родимого гнезда,

На благодатное, привольное сиденье,

Здоров и радостен, — тогда

Меня ты посетишь в моем приюте милом;

Тогда камин, домашний друг

Моих парнасских дел, янтарным, ярким пылом

Осветит мирный наш досуг,

И мы, по способу певца Вильгельма Теля,

Составим славное питье

И будем бражничать и вместе полны хмеля

Помянем дерптское житье

И наши прошлые, лирические лета!

Потом, давай твоих стихов

И прозы, все читай! Я слушаю поэта,

До ночи слушать я готов

Тебя; в созданиях души твоей прекрасной

В картинах верных и живых,

В гармонии стиха с игрою мысли ясной

И вдохновениях твоих

Легко, восторженно забудусь я с тобою…

Часы летят, давно погас

Камин, давно мой пунш простыл передо мною,

И вот денница занялась!..

 

 

ИОГАННИСБЕРГ

 

 

Из гор, которыми картинный рейнский край

Гордится праведно, пленительный, как рай,

Которых имена далеко и далеко

По свету славятся, честимые высоко,

И радуют сердца, и движут разговор

На северных пирах, — одна из этих гор,

Не то, чтоб целостью громадных стен и башен

Старинных верх ее поныне был украшен,

Не то, чтоб рыцарей, гнездившихся на ней,

История была древнее и полней,

Была прекраснее воинская их слава, —

Одна из этих гор, она по Рейиу справа,

Вдали от берегов, но с волн его видна,

Иванова гора, достойна почтена

Всех выше славою: на ней растет и зреет

Вино первейшее; пред тем вином бледнеет

Краса всех прочих вин, как звезды пред луной.

О! дивное вино! Струею золотой

Оно бежит в стакан, не пенно, не игриво,

Но важно, весело, величественно, живо,

И охмеляет нас и нежит, так сказать,

Глубокомысленно. Такая благодать,

Что старец, о делах минувших рассуждая,

Воспламеняется, как радость молодая,

Припомнив день и час, когда он пил его

В кругу друзей, порой разгула своего,

Там, там у рейнских вод, под липою зеленой…

Такая благодать, что внук его ученой

Желал бы на свои студентские пиры,

Хоть изредка, вина с Ивановой горы.

 

 

К СТИХАМ МОИМ

 

 

Небо знойно, воздух мутен,

Горный ключ чуть-чуть журчит.

Сад тенистый бесприютен,

Не шелохнет и молчит.

 

Попечитель винограда,

Летний жар ко мне суров;

Он противен мне измлада,

Он, томящий до упада,

Рыжий враг моих стихов.

 

Ну-те, братцы, вольно, смело!

Собирайся, рать моя!

Нам давно пора за дело!

Ну, проворнее, друзья!

 

Неповертливо и ломко

Слово жмется в мерный строй

И выходит стих неемкой,

Стих растянутый, не громкой

Сонный, слабый и плохой!

 

Право, лучше знаменитой

Наш мороз! Хоть он порой

И стучится к нам сердито,

Но тогда камин со мной.

 

Мне тепло, и горя мало;

Хорошо душе тогда:

В стих слова идут не вяло,

Строен, крепок он удало

И способен хоть куда!

 

 

КОРАБЛЬ

 

 

Люблю смотреть на сине море,

В тот час, как с края в край на волновом просторе,

Гроза грохочет и ревет;

А победитель волн, громов и непогод,

И смел и горд своею славой,

Корабль в даль бурных вод уходит величаво!

 

 

КРЕЙЦНАХСКИЕ СОЛЕВАРНИ

 

 

Предо мной скалы и горы!

Тесно сковывает взоры

Высь подоблачных громад!

Вот на солнечном их скате

Жарко нежится в халате

Полосатом виноград!

Вот густая сень акаций,

Для больных мужчин и граций

Сад с целебным ручейком!

Два сарая под горами

Длинны, черны, с шатунами

С иксионским колесом!

Скучный вид! Вот где я ныне!

В щели гор, в глухой лощине,

На лекарственных водах!

Жду от них себе помоги!

Сбился я с моей дороги

Сильно, к немцам, за Крейцнах.

 

 

МАЛАГА

 

 

В мои былые дни, в дни юности счастливой,

Вино шипучее я пил,

И вкус, и блеск его, и хмель его игривой,

Друзья, не мало я хвалил!

Сверкало золотом, кипело пеной белой

Нас развивавшее питье,

Воспламенялось и кипело

Воображение мое;

Надежды и мечты, свободные, живые,

Летали весело, легко,

И заносилися, прекрасно-молодые,

Они далеко, высоко!

Шум, песни, крик и звон в прелестный гул сливались

Студентский пир порядком шел,

И чаши об пол разбивались,

Разгульный теша произвол!

 

Остепеняют нас и учат нас заметно

Лета и бремя бытия:

Так ныне буйный хмель струи золотоцветной

Не веселит меня, друзья,

Ни кипяток ее, ни блеск ее мгновенный;

Так ныне мне уже милей

Напиток смирный и беспенный,

Вино густое, как елей,

И черное, как смоль, как очи девы горной,

И мягкосладкое, как мед;

Милей мне тихий мир и разговор неспорной,

Речей и мыслей плавный ход;

Милей почтительно-ласкаемая чаша,

Чем песни, крик, и звон, и шум.

Друзья, странна мне юность наша:

У ней все было наобум!

 

 

МАЯК

 

 

Меж морем и небом, на горной вершине,

Отважно поставлен бросать по водам

Отрадный, спасительный свет кораблям,

Застигнутым ночью на бурной пучине,

 

Ты волю благую достойно творишь:

Встает ли свирепое море волнами,

Волнами хватая тебя, как руками,

Обрушить тебя в глубину: ты стоишь!

 

И небо в тебя светоносного мещет

Свой гром, раздробляющий горы: ты цел;

Он, словно как пыль, по тебе пролетел,

И бурное море тебе рукоплещет!

 

 

МОЛИТВА

 

 

Моей лампады одинокой

Не потушай светило дня!

Пускай продлится сон глубокой

И ночь глухая вкруг меня!

Моей молитвенной лампады

При догорающем огне,

Позволь еще забыться мне,

Позволь еще вкусить отрады

Молиться богу за нее.

Его прелестное созданье,

Мое любимое мечтанье

И украшение мое!

 

Да жизни мирной и надежной

Он даст ей счастье на земле:

И в сердце пламень безмятежной,

И ясность мысли на челе!

И даст ей верного супруга,

Младого, чистого душой,

И с ним семейственный покой

И в нем приветливого друга;

И даст почтительных детей,

Здоровых, умных и красивых,

И дочерей благочестивых,

И веледушных сыновей!

 

Но ты взошло. Сияньем чистым

Ты озарило небеса,

И блещет пурпуром златистым

Их величавая краса;

И воды пышно заструились,

Играя отблеском небес,

И свежих звуков полон лес;

Поля и холмы пробудились!

О! будь вся жизнь ее светла,

Как этот свод лазури ясной,

Высокий, тихий и прекрасной

Живая господу хвала!

 

 

МОРСКАЯ ТОНЯ

 

 

Море ясно, море блещет;

Но уже, то здесь, то там,

Тень налетная трепещет,

Пробегая по зыбям;

Вдруг поднимутся и хлынут

Темны водные струи,

И высоко волны вскинут

Гребни белые свои;

Буря будет, тучи грянут,

И пучина заревет.

Рыбаки проворно тянут

Невод на берег из вод.

Грузно! Что ты, сине море,

Дало им за тяжкий труд?

Много ты в своем просторе

Водишь рыб и всяких чуд;

Много камней самоцветных,

Жемчугов и янтарей,

Драгоценностей несметных,

Соблазняющих людей,

В роковой твоей пучине,

Бережет скупое дно.

Что ж ты, дало ль, море сине,

Рыбакам хоть на вино?

Невод вытащен. — Немного

Обитателей морских;

От сокровищ бездны строгой

Нет подарков дорогих!

Вот лежит, блестя глазами,

Злой, прожорливый мокой,

С костоломными зубами;

Вот огромный блин морской,

Красноносый, красногубый,

С отвратительным хвостом;

Да скатавшегося в клубы

На раздолье волновом,

Воза с два морского copy,

И один морской паук;

А тащили словно гору,

А трудились сотни рук!

Море стихло, море ясно;

В хрустале его живом

Разыгрался день прекрасной

Златом, пурпуром, огнем;

Видом моря любоваться

Собралась толпа гостей.

Ей мешают наслаждаться

Рыбаки; бегут за ней,

И канючат, денег просят:

Беднякам из бездны вод

Сети длинные выносят

Непитательный доход!

 

 

Н. А. ЯЗЫКОВОЙ

"Прошла суровая година вьюг и бурь,"

 

 

Прошла суровая година вьюг и бурь,

Над пробудившейся землею,

Полна теплом и тишиною,

Сияет вешняя лазурь.

Ее растаяны лучами,

Сбежали с гор на дол глубокиe снега;

Ручей, усиленный водами,

Сверкает и кипит гремучими волнами,

И пеной плещет в 6epeгa.

И скоро холм и дол в свои ковры зeлены

Роскошно уберет царица красных дней,

И в лиственной тени засвищет соловей

И сладкогласный и влюбленный.

Как хороша весна! Как я люблю ее

Здесь в стороне моей родимой,

Где льется мирно и незримо

Мое привольное житье;

Где я могу таким покоем наслаждаться,

Какого я не знал нигде и никогда,

И мыслить, и мечтать, и страстно забываться

Перед светильником труда;

Где озарен его сияньем величавым,

Поникнув на руку безоблачным челом,

Я миру чужд и радостям лукавым,

И суетам, господств ующим в нем:

И счастлив: не хочу ни в мраморны палаты,

Ни в шум блистательных пиров!

И вас зову сюда, под мой наследный кров,

Уединением богатый,

В простор и тишь, на алачны скаты

Моих березовых садов,

В лес и поляны за дорогой,

И к речке шепчущей под сумраком ракит,

И к зыбким берегам, где аист красноногой

Беспечно бродит цел и сыт;

Зову на светлый пруд, туда, где тень густую

Склонил к водам нагорный сад,

Туда — и на мостки и в лодку удалую,

И весла дружно загремят!

Я вас сюда зову гулять и прохлаждаться,

Пить мед свободного и мирного житья,

Закатом солнца любоваться,

И засыпать под трели соловья.

 

 

НИЦЦА ПРИМОРСКАЯ

 

 

Теперь, когда у нас природный, старый друг

Морозов и снегов и голосистых вьюг,

Господствует зима, когда суровый холод

К нам в дoмы просится и стукает, как молот,

В их стены мерзлые, когда у нас земля

Сном богатырским спит и блеском хрусталя

Осыпаны дубы и сосны вековые;

Здесь нет снегов и бурь, здесь ярко-голубые

И по весеннему сияют небеса;

Лимонные сады, оливные леса,

И роза милая, и пальма величава,

И знаменитый лавр, и пышная агава

Открыто нежатся при шуме вод морских.

Благословенный край! Отрада для больных!

Зимовье, праведно хвалимое врачами!

И много здесь гостей! Их целыми семьями

Сюда из дальних стран сгоняет аквилон;

Здесь и российский князь, здесь и немецкий фон,

И английский милорд, их жены, дети, слуги —

Проводят мирные приморские досуги

На теплом берегу, на ясном свете дня;

Житье здесь хоть куда, для самого меня!

Здесь есть и для меня три сладостные блага:

Уединенный сад, вид моря и малага.

 

 

П. Н. ШЕПЕЛЕВУ

"Он прищурился спесиво,"

 

 

Он прищурился спесиво,

Он глядит через плечо;

Аргамак его ретивой

Разыгрался горячо,

Чует всадникову волю,

И могуч и резвоног,

Мчится с ним по чисту полю:

То-то топот, то-то скок!

 

Это твой скакун удалый,

Это ты, когда-то, мой

Собеседник запоздалый

Там, у жизни молодой,

На приволье просвещенья!..

Ты оставил мирных муз,

И воинские ученья

Полюбил, крутя свой ус.

 

И досуга полковою

В сизых, дымных облаках

Потонув, ты чужд былого,

Пребывающи в мечтах

Про великие награды

Бога копий и мечей;

А потехи и прохлады

И надежды юных дней,

 

Книжный быт и Нины милой

Взоры полные любви, —

Все, что прежде кипятило

Чувства свежие твои,

Ты забыл. А юность наша,

Хороша была она:

Хороша была, как чаша

Искрометного вина!

 

Резвый блеск ее и сладость,

И хвала за то судьбе!

Я воспел друзьям на радость

В украшение себе,

И гульливые бывало

Чтят поэта своего!..

Где ж они? Одних не стало,

А другим не до него!

 

Я ж и ныне, муз поклонник,

Помню молодость мою

И тебе, мой милый конник,

Братски руку подаю!

Будь ты смел перед врагами,

Дорог родине своей,

И геройскими делами

Возростай и просветлей.

 

 

П. В. КИРЕЕВСКОМУ

"Где б ни был ты, мой Петр, ты должен знать, где я"

 

 

Где б ни был ты, мой Петр, ты должен знать, где я

Живу и движусь? Как поэзия моя,

Моя любезная, скучает иль играет,

Бездействует иль нет, молчит иль распевает?

Ты должен знать: каков теперешний мой день?

Попрежнему ль его одолевает лень,

И вял он и сердит, влачащийся уныло?

Иль радостен и свеж, блистает бодрой силой,

Подобно жениху, идущему на брак?

 

Отпел я молодость и бросил кое-как

Потехи жизни той шумливой, беззаботной,

Удалой, ветреной, хмельной и быстролетной.

Бог с ними! Лучшего теперь добился я:

Уединенного и мирного житья!

Передо мной моя наследная картина:

Вот горы, подле них широкая долина

И речка, сад, пруды, поля, дорога, лес,

И бледная лазурь отеческих небес!

Здесь благодатное убежище поэта

От пошлости градской и треволнений света!

 

Моя поэзия — хвала и слава ей!

Когда-то гордая свободою своей,

Когда-то резвая, гулявшая небрежно,

И загулявшаясь едва не безнадежно,

Теперь уже не та, теперь она тиха:

Не буйная мечта, не резкий звон стиха

И не заносчивость и удаль выраженья

Ей нравятся, о нет! пиры и песнопенья,

Какие некогда любила всей душой,

Теперь несносны ей, степенно-молодой,

И жизнь спокойную гульбе предпочитая,

Смиренно-мудрая и дельно-занятая,

Она готовится явить в ученый свет

Не сотни две стихов во славу юных лет,

Произведение таланта миговое,

Элегию, сонет, — а что-нибудь большое!

И то сказать: ужель судьбой присуждено

Ей весь свой век хвалить и прославлять вино

И шалости любви нескромной? Два предмета,

Не спорю, милые;- да что в них?

Солнце лета,

Лучами ранними гоня ночную тень,

Находит весело проснувшимся мой день;

Живу, со мною мир великий чуждый скуки,

Неистощимые сокровища науки,

Запасы чистого привольного труда

И мыслей творческих, нетяжких никогда!

Как сладостно душе свободно-одинокой

Героя своего обдумывать! Глубоко,

Решительно в него влюбленная, она

Цветет, гордится им, им дышет, им полна;

Везде ему черты родные собирает;

Как нежно, пламенно, как искренно желает,

Да выйдет он, ее любимец, пред людей

В достоинстве своем и в красоте своей,

Таков, как должен быть, он весь душой и телом,

И ростом, и лицом; тот самый словом, делом,

Осанкой, поступью, и с тем копьем в руке,

И в том же панцыре, и в том же шишаке!

Короток мой обед; нехитрых, сельских брашен,

Здоровой прелестью мой скромный стол украшен

И не качается от пьяного вина;

Не долог, не спесив мой отдых, тень одна,

И тень стигийская, бывалой крепкой лени,

Я просыпаюся для тех же упражнений,

Иль предан легкому раздумью и мечтам,

Гуляю наобум по долам и горам.

 

Но где же ты, мой Петр, скажи? Ужели снова

Оставил тишину родительского крова,

И снова на чужих, далеких берегах

Один, у мыслящей Германии в гостях,

Сидишь, препогружен своей послушной думой

Во глубь премудрости туманной и угрюмой?

Иль спешишь в Карлсбад здоровье освежать

Бездельем, воздухом, движеньем? Иль опять,

Своенародности подвижник просвещенный,

С ученым фонарем истории, смиренно

Ты древлерусские обходишь города,

Деятелен и мил и одинак всегда?

O! дозовусь ли я тебя, мой несравненный,

В мои края и в мой приют благословенный?

Со мною ждут тебя свобода и покой,

Две добродетели судьбы моей простой,

Уединение, ленивки пуховые,

Халат, рабочий стол и книги выписные.

Ты здесь найдешь пруды, болота и леса,

Ружье и умного охотничьего пса.

Здесь благодатное убежище поэта

От пошлости градской и треволнений света:

Мы будем чувствовать и мыслить и мечтать,

Былые, светлые надежды пробуждать

И, обновленные еще живей и краше,

Они воспламенят воображенье наше,

И снова будет мир пленительный готов

Для розысков твоих и для моих стихов.