Чувствительное путешествие в ревель

 

1

 

Перед Троицею в будни

На башне городской,

В субботу пополудни,

Пробило час шестой.

Мы чинно за коляской

В телеге нанятой

Поехали рысцой.

Признаться: было тряско:

То яма в мостовой,

То камень неучтивый

Смущали наш покой,

И без того плохой.

Чухонец некрасивый

То грубым языком,

То маленьким кнутом

Гнал маленькую пару

Неудалых коней:

Нечуткие к удару,

Глухие для речей,

Они передвигали

Нас тихо по камням; —

Так Дерпт мы оставляли.

О чем, не знаю сам,

Я тосковал душою;

К[няжевич] тожь грустил

И взор его бродил,

Едва не со слезою,

По крышам, по садам,

По Дому — и уныло

Остановлялся там,

Где было… Что же было?

Пусть объяснит он сам.

И вот мы, слава богу,

На гладкую дорогу

Попали с предурной:

За Юрьевским форштатом

Ни ям, ни мостовой;

Но я с моим собратом,

Как прежде, ни гугу:

Таинственное что-то

(Назвать я не могу)

Чувствительной зевотой

Мне отворяло рот.

Известно, кто зевнет —

За ним зевает ближний;

Что значит? Может быть,

Всей мудростию книжной

Не можно объяснить.

Так мой товарищ милой,

Задумчиво-унылой,

Мне дружно подражал:

Зевал, как я зевал.

Наверное, не знаю,

Но что за грех сравнить?

Как наш Адам из раю

Изволил выходить —

И мог ли не грустить

О счастливом жилище,

Где он о самой пище

Заботы не знавал,

Где все, чего желал,

Ему приготовляла

Всевышнего рука —

Так нам сердца сжимала

Известная тоска:

И, признак огорченья,

Чуть слезы не текли,

Но вот корчма вдали:

Adieu! до продолженья.

 

2

 

Вечерняя спустилась тьма;

Пред нами черная корчма;

Она ужасна издали:

Поля пустые облегли

Еe почти со всех сторон.

Ландшафт ничем не оживлен:

Ни тихошепчущий поток,

Ни прохладительный лесок,

Ни громозвучный водопад,

Ни пестрота веселых стад…

Короче: ровно ничего

Кругом для взора моего

И для чувствительной души

Не представлялось в сей глуши;

И мы вошли в сию корчму —

Она похожа на тюрьму,

К которой уж давно, давно

Не мыто и не метено.

Порог возвышенный в дверях;

На потолке и на стенах

Буграми сажа, пыль и мох, —

А старый пол — беда для ног;

Таков дороги вешней вид,

Когда потоками бежит

Снегов растаявших вода;

Так мостовая, где худа…

По ней печальный пешеход

Сердито, медленно идет

И, глядя на негодный путь,

В мечтах бранит кого-нибудь.

Две комнаты — одна с другой

Могли бы спорить духотой.

Вдоль не очищенной стены,

Свидетель мрачной старины

Поставлен долговязый стол.

Он годен — так К[няжевич] счел —

К обеду двадцати персон.

К[няжевич] счетам изучен,

Я ж в арифметике отстал

И, как поэт, сей стол считал

Несносным даже для очей —

То каково же для гостей?..

И вдоль стола того — скамья,

Но чернота и пыль ея

На ней не позволяют лечь;

Налево — сумрачная печь

С широьим, черным очагом;

Окно с замаранным стеклом,

Замаранным, как бы затем,

Чтоб даже сумрачным лучем

Не освещалася корчма

И путнику б густая тьма

Не позволяла разглядеть,

Что негде будет посидеть

И телу в тишине ночной

Дать укрепительной покой.

Благодаря богов, у нас

С собою был съестной запас;

А ужин — дело золотое

Тому, кто изнурен путем:

Тогда — двойная жажда в нем

И аппетит сильнее втрое.

Притом замечено давно,

Что все людские наслажденья

От ожиданий и томленья

Приятней — так и быть должно!

Веселья слаще после скуки,

Отрадней блага после бед,

Любовь живее от разлуки,

Вкусней от голода обед.

Так принесли мы жертву Кому!

Для нас царица сей корчмы

Расстлала по полу солому,

И тихо улеглися мы.

Сия чухонская Бавкида —

Простите этот эпизод —

Непривлекательного вида,

Как весь Ливонии народ:

Лицо, которого Гогарту

Не удалось нарисовать;

Вам не случалось ли видать

Унылой Корсики ландкарту?

Так некрасива и черна

Была лицом сия жена,

Живые, сумрачные взгляды

Из-под нависнувших бровей,

Волос не перечесть у ней:

В красе природной, без помады

От головы, до самых пят

Они растрепаны висят.

Ее угрюмая осанка,

Морщины древнего чела…

И словом, всем она была

Страшна, как ведьма киевлянка.

Подробность лишняя скучна,

Моя богиня это знает,

И вкусу вашему верна —

Здесь непритворно умолкает

Затем, что спать сама желает

И скоро бодрствовать должна.

 

3

 

Благотворная денница

Разорвала ночи мрак,

И пустынная синица

Пела утро кое-как.

Мы меж тем, как запрягали

Ободрившихся коней,

По окрестностям гуляли

И цветочки собирали —

Будто с ними веселей.

Здесь К[няжевич] осмерную

Незабудочку сыскал…

Он задумался, сказал:

(Я его не критикую,

Но, что слышал, говорю)

"Сей цветок, осьмое чудо,

Но кого им подарю?

Неприятно, скучно, худо

Быть, как я…"- И кончил сим.

Я не понял, и уныло

Он мне дал цветочек милой

С красноречием немым.

Я в бумажнике, как должно,

Нежный дар сей разложил;

Но — какой неосторожной!

Видно, где-то уронил.

Кони ржут — пора в дорогу!

День прекрасный: без жаров,

Без слепней и комаров,

И за это — слава богу!

 

4

 

Еще корчма — об ней ни слова!

Она, как прежняя, худа —

Я ж не охотник до худова,

И муза юная горда:

Неблаговидного труда

Она чуждается правдиво;

Насилу и одну корчму

Я описал вам терпеливо:

И то — не вопреки ль уму?

 

5

 

Вид прекрасный недалеко

На равнине, из садов

Нам открылся одинокой

Белокаменной, высокой,

С головой до облаков,

Оберпален, замок древний.

Жаль, что он среди степей:

Не картинные деревни,

Не роскошный вид полей,

Лишь чухонские харчевни

Окружают замок сей.

Если вам уже знакомы

Достопамятные томы,

В коих мудрый Карамзин,

Ученик бессмертной Клии,

Описал войны России

Средь Ливонии долин —

Вам известен Оберпален.

Он теперь не то, что был,

И пустынен и печален.

Там, где гордый рыцарь жил,

Где певались песни славы,

Где гремела медь и сталь —

Спят безмолвные дубравы,

И живет какой-то Валь.

Так века переменяют

Обитателей земли:

Ныне витязи в пыли,

А пигмеи поживают.

В Лету наши дни втекают,

Не слыхать великих дел,

Мир мирскому покорился,

Просветился, простудился

И ужасно похудел.

Мы взошли на возвышенный

Бельведер, смотрели вдаль:

Все кругом уединенно

И печально, как печаль.

Речка, мельница, долины —

Все уныло, все молчит.

Сад прекрасный и старинный —

Но кого он приютит?

Густолиственные вязы

Хороши, но кто на них

Начертит от сердца фразы?

Кто в аллеях вековых

Станет с тихими мечтами,

Чуть приметными шагами

Пред денницею гулять,

Восхищаться филомелой

И душой осиротелой

С темной горлинкой вздыхать?

Так мечтанья волновали

Мне чувствительную грудь.

Мы пришли: нас кони ждали —

Добрый день и добрый путь!

 

6

 

Вы знакомы с красотою

Той корчмы,

Где пред троицей святою

Спали мы.

Мы в корчме — в ней мрачность та же,

Пыль и мох,

Пол избит, а стены в саже,

Воздух плох;

Слишком душен, для дыханья

Нездоров;

Сверх того здесь дом собранья

Комаров.

Их здесь много, очень много:

Чу, жужжат!

А народ сей долгоногой

Людям рад;

Он живет лишь кровопийством.

Мы за всех

Стали мстить ему убийством:

То не грех!

Но что пользы? Все осталось

Много их,

И заснуть нам не досталось

Ни на миг.

Счастлив, кому судьбина

Определила сон

Под кровом балдахина;

Как тих, спокоен он!

Комар не блокирует

Его ушей и щек,

Он с мошкой не воюет;

А наш — несносный рок!

Ах! мы… Что было с нами,

Читайте: ваш пиит

С закрытыми глазами

На ложе сна лежит…

Вдруг писк, неугомонной

Комар ко мне летит —

Пищит… умолк… пищит…

Вот будто сел… все спит —

И я рукою сонной

Ловлю его, ловлю…

Хоть как, так увернется!

Опять пищит и вьется…

И я — опять не сплю!

Когда б я был не скован

Мирскою суетой,

И больше образован

Ученостью прямой, —

Клянусь самими вами,

Клянуся небесами,

Я б написать готов,

Иль прозой, иль стихами,

Geschichte комаров —

Не ученик педантов,

Огромных фолиантов

Не стал бы сочинять,

Не стал бы измерять

Комарий хобот, ноги;

Но, ритор неубогий,

В истории моей

Я описал бы живо:

Их дух браннолюбивой,

Вражду против людей,

Отважность их полета,

Увертливость в боях

И спящих тайный страх;

Я б разбудил для света

Из сумрака веков

Героев-комаров.

(У них героев тучи,

Сам Лафонтен сказал,

Что даже лев могучий

Пред комаром упал!)

И в славном переплете,

У дам, на туалете,

Лежал бы томик мой;

И летом, в час досужной,

В своей беседе дружной,

В саду, в тени густой,

Они б меня читали

И часто награждали

Улыбкой иль слезой.

 

 

А. И. КУЛИБИНУ

"Итак, поэт унылый мой!"

 

 

Итак, поэт унылый мой!

Тот скоро час примчится,

Когда тебе с родной страной,

С друзьями должно разлучиться;

Лететь туда, куда ведет

Рука судеб неумолимых;

Туда, где страшный гор хребет,

Среди степей необозримых,

Чело скрывая в облаках,

Стоит снегами увенчанный;

Где лютая зима на грозных высотах

Поставила свои чертоги льдяны;

Туда, туда, поэт — друг мой!

Там скалы дикие и пропасти ужасны,

И мрак дубрав чужой,

Услышат лиры глас прекрасный!

Туда и музы прилетят,

В Сибирь, в жилище хлада,

Поэт! богинь не устрашат

Ни даль, ни мраз, ни льдов громада:

Они, оставивши Парнас,

В твою смиренную обитель

Придут внимать твой мирный глас,

Любимец их и их любитель!

Тогда ты лиры золотой

Ударишь в звонки струны

И с них блестящею струей

Польется звук перунный!

Тогда ты будеть вспоминать

О родине своей, о тех местах священных,

Где дней твоих не смели возмущать

Страстей порывы разъяренных;

Где верных ты имел друзей,

Как с ними время протекало,

Как златострунной их твоей

Бряцанье лиры восхищало,

Как с ними радость разделял,

Мечты и тягость скуки,

Как их печальный оставлял,

Как простирал к ним руки.

Чтобы в последний раз обнять,

Сказать прости и удалиться.

Ах как приятно вспоминать

О том, с чем тяжко разлучиться!

Мой друг! Что может быть милей

Бесценного родного края?

Там солнце кажется светлей,

Там радостней весна златая,

Прохладный легкий ветерок,

Душистее цветы, там холмы зеленее,

Там сладостней журчит поток,

Там соловей поет звучнее,

Там все нас может восхищать,

Там все прекрасно, там все мило,

Там дни, как молния, летят,

Там нет тоски унылой

Там наше счастие живет,

Там только жизнью наслаждаться!

А ты, любезный, мой поэт,

Ты должен с родиной расстаться!

Дай руку! Милый друг, прощай!

Но там, в стране той отдаленной,

Твоих друзей не забывай;

Живи надеждой озаренный,

Что некогда увидишь их,

Что грозный рок к тебе смягчится,

И что блаженство возвратится

И позлатит ток дней твоих!

 

 

ПЕСНЯ КОРОЛЯ РЕГНЕРА

(В альбом А. А. Воейковой)

 

Мы бились мечами на чуждых полях,

Когда горделивый и смелый, как деды,

С дружиной героев искал я победы

И чести жить славой в грядущих веках.

Мы бились жестоко: враги перед нами,

Как нива пред бурей, ложилися в прах;

Мы грады и села губили огнями,

И скальды нас пели на чуждых полях.

Мы бились мечами в тот день роковой,

Когда, победивши морские пучины,

Мы вышли на берег Гензинской долины,

И встречены грозной, нежданной войной,

Мы бились жестоко: как мы, удалые,

Враги к нам летели толпа за толпой;

Их кровью намокли поля боевые,

И мы победили в тот день роковой.

 

Мы бились мечами, полночи сыны,

Когда я, отважный потомок Одина,

Принес ему в жертву врага-исполина,

При громе оружий, при свете луны.

Мы бились жестоко: секирой стальною

Разил меня дикий питомец войны;

Но я разрубил ему шлем с головою,-

И мы победили, полночи сыны!

Мы бились мечами. На память сынам

Оставлю я броню и щит мой широкой,

И бранное знамя, и шлем мой высокой,

И меч мой, ужасный далеким странам.

Мы бились жестоко — и гордые нами

Потомки, отвагой подобные нам,

Развесят кольчуги с щитами, с мечами,

В чертогах отцовских на память сынам.

 

Песни

 

"Полней стаканы, пейте в лад!"

 

 

Полней стаканы, пейте в лад!

Перед вином благоговенье:

Ему торжественный виват,

Ему — коленопреклоненье!

 

Герой, вином разгорячен,

На смерть отважнее стремится;

Певец поет, как Аполлон,

Умея Бахусу молиться;

 

Любовник, глядя на стакан,

Измену милой забывает,

И счастлив он, покуда пьян,

Затем что трезвый он страдает.

 

Скажу короче: в жизни сей

Без Вакха людям все досада:

Анакреон твердит нам: пей!

А мы прибавим: до упада.

 

Полней стаканы, пейте в лад!

Перед вином благоговенье:

Ему торжественный виват,

Ему — коленопреклоненье!

 

 

" Страшна дорога через свет; "

 

 

Страшна дорога через свет;

Непьяный вижу я дорогу:

А пьян, до ней мне дела нет,

Я как слепой — и слава богу!

 

Мечта и сон — наш век земной;

Мечта? — Я с Бахусом мечтаю,

И сон? — За чашей круговой

Я не скорее ль засыпаю?

 

Что шаг, — то грех: как не почтить

Совета веры неподложной?

Напьемся так, чтобы ходить

Нам было вовсе невозможно.

 

Известно всем, что в наши дни

За речи многие страдали:

Напьемся так, чтобы они

Во рту же нашем умирали.

 

Что было, есть, что впереди,

Об этом трезвый рассуждает,

А пьяный — мир хоть пропади,

Его ничто не занимает.

 

Собой довольному — не страх

Ему судьбы непостоянство,

И он в чувствительных слезах

Благодарит за это пьянство.

 

 

" Кто за покалом не поет, "

 

 

Кто за покалом не поет,

Тому не полная отрада:

Бог песен богу винограда

Восторги новые дает.

 

Слова святые: пей и пой!

Необходимы для пирушки.

Друзья! где арфа подле кружки,

Там бога два — и пир двойной!

 

Так ночью краше небеса

При ярком месяца сиянье;

Так в миловидном одеянье,

Очаровательней краса.

 

Кто за покалом не поет,

Тому не полная отрада:

Бог песен богу винограда

Восторги новые дает!

 

 

" Душа героев и певцов, "

 

 

Душа героев и певцов,

Вино любезно и студенту:

Оно его между цветов

Ведет к ученому патенту.

 

Проснувшись вместе с петухом,

Он в тишине читает Канта;

Но день прошел — и вечерком

Он за вино от фолианта.

 

И каждый день его, как сон,

Пленяя чувства, пролетает:

За книгой не скучает он,

А за покалом кто ж скучает?

 

Свободой жизнь его красна,

Ее питомец просвещенный —

Он капли милого вина

Не даст за скипетры вселенной!

 

 

" Мы пьем, — так рыцари пивали, "

 

 

Мы пьем, — так рыцари пивали,

Поем — они так не певали:

Их бранный дух, их грубый вкус

От чаши гнали милых муз.

 

Веселость пасынков Рорбаха [2]

Была безумна и неряха:

Бывало в замке за столом

Сидят в бронях перед вином.

 

И всякой в буйности природной

Кричит, что пьяному угодно

И непристойность глупых слов

Слетает нагло с языков.

 

Но мы, друзья, не то, что деды:

Мы песни призвали в беседы,

Когда веселье — наш кумир

Сзывает нас на шумный пир.

 

Великолепными рядами

Сидим за длинными столами,

И всякой, глядя на покал,

Поет, как Гете приказал.

 

Слова: отрада и свобода

В устах у пьяного народа

При звуке чоканья гремят,

И всяк друг другу — друг и брат!

 

Мы пьем — так рыцари пивали,

Поем — они не так певали.

 

 

" Мы любим шумные пиры, "

 

 

Мы любим шумные пиры,

Вино и радости мы любим

И пылкой вольности дары

Заботой светскою не губим.

Мы любим шумные пиры,

Вино и радости мы любим.

 

Наш Август смотрит сентябрем —

Нам до него какое дело!

Мы пьем, пируем и поем

Беспечно, радостно и смело.

Наш Август смотрит сентябрем —

Нам до него какое дело!

 

Здесь нет ни скиптра, ни оков,

Мы все равны, мы все свободны,

Наш ум — не раб чужих умов,

И чувства наши благородны.

Здесь нет ни скиптра, ни оков,

Мы все равны, мы все свободны.

 

Приди сюда хоть русской царь,

Мы от покалов не привстанем.

Хоть громом бог в наш стол ударь,

Мы пировать не перестанем.

Приди сюда хоть русской Царь,

Мы от покалов не привстанем.

 

Друзья! покалы к небесам

Обет правителю природы:

"Печаль и радость — пополам,

Сердца — на жертвенник свободы!"

Друзья! покалы к небесам

Обет правителю природы.

 

Да будут наши божества

Вино, свобода и веселье!

Им наши мысли и слова!

Им и занятье и безделье!

Да будут наши божества

Вино, свобода и веселье!

 

 

" Счастлив, кому судьбою дан "

 

 

Счастлив, кому судьбою дан

Неиссякаемый стакан:

Он бога ни о чем не просит,

Не поклоняется молве,

И думы тягостной не носит

В своей нетрезвой голове.

 

С утра до вечера ему

Не скучно — даже одному:

Не занятый газетной скукой

Сидя с вином, не знает он,

Как царь, политик близорукой,

Или осмеян, иль смешон.

 

Пускай святой триумвират

Европу судит невпопад,

Пускай в Испании воюют

За гордой вольности права —

Виновных дел не критикуют

Его невинные слова.

 

Вином и весел и счастлив,

Он — для одних восторгов жив.

И меж его и царской долей

Не много разницы найдем:

Царь почивает на престоле,

А он — забывшись — под столом.

 

 

" Налей и мне, товарищ мой, "

 

 

Налей и мне, товарищ мой,

И я, как ты, студент лихой:

Я пью вино, не заикаясь,

И верен Вакху мой обет:

Пройду беспечно через свет,

От хмеля радости качаясь.

 

Свобода, песни и вино, —

Вот что на радость нам дано,

Вот наша троица святая!

Любовь — но что любовь? Она

Без Вакха слишком холодна,

А с Вакхом слишком удалая.

 

Вчера я знал с Лилетой рай,

Сегодня та и тот — прощай:

Она другого полюбила;

Но я не раб любви моей,

Налейте мой стакан полней!

Не за твое здоровье, Лила!

 

А то ли Бахус, о друзья,

Он усладитель бытия,

Он никогда не изменяет:

Вчера, сегодня, завтра — наш!

Любите звон веселых чаш:

Он глас печали заглушает!

 

 

" От сердца дружные с вином, "

 

 

От сердца дружные с вином,

Мы вольно, весело живем:

Указов царских не читаем,

Права студентские поем,

Права людские твердо знаем;

И жадны радости земной —

Мы ей — и телом и душой!

 

Когда рогатая луна

На тверди пасмурной видна, —

Обнявши деву молодую,

Лежим — и чувствует она

Студента бодрость удалую.

И, суеверие людей,

Не ожидай от нас мощей!

 

Наш ум свободен: и когда,

Как не гремит карет езда,

И молчаливо пешеходы

Глядят, как вечера звезда

Сребрит стихающие воды

Бродя по городу гурьбой,

Поем и вольность и покой!

 

От сердца дружные с вином,

Мы шумно, весело живем,

Добро и славу обожаем,

Чинов мы ищем не ползком,

О том, что будет, не мечтаем;

Но радость верную любя,

Пока мы живы — для себя!

 

ГИМН

 

 

Боже! вина, вина!

Трезвому жизнь скучна

Пьяному рай!

Жизнь мне прелестную

И неизвестную,

Чашу ж не тесную

Боже подай!

 

Пьянства любителей,

Мира презрителен

Боже храни!

Души свободные,

С Вакховой сходные,

Вина безводные

Ты помяни!

 

Чаши высокие

И преширокие

Боже храни!

Вина им цельные

И неподдельные!

Вина ж не хмельные

 

Прочь отжени!

Пиры полуночные,

Зато непорочные

Боже спасай!

 

Студентам гуляющим,

Вино обожающим,

Тебе не мешающим

Ты не мешай!

 

 

К ***

Кому достанется она

 

 

Кому достанется она

Нерукотворная Мария?

Она для неги рождена:

Глаза, как небо, голубые,

И мягкость розовых ланит,

И все — готовое для счастья —

К ней соблазнительно манит

Живую жажду сладострастья!

Блажен, кто первый обоймет

Ее красы на ложе ночи,

Ее прижмет, еще прижмет,

И задрожав, закроет очи!

 

 

[А. С. ДИРИНОЙ]

"Когда в моем уединенье"

 

Les vers sont en effet la musique de l'ame!

Voltairel [3]

 

 

Когда в моем уединенье

Не существует ни гроша,

Грустит мое воображенье

И то же делает душа;

Когда у господа — финансов

Я умилительно прошу

И ни студенческих романсов,

Ни важных песен не пишу;

Сии минуты роковые,

В их безотрадной тишине,

Напоминают часто мне

Кармана радости былые,

И вдохновение, и вас;

Я не забыл, как мой Пегас,

Слуга живой и неизменной,

Необходимости служил —

И мне отраду приносил

От доброты незаслуженной!

0! сильно чувствует поэт!

В душе, лишь гению послушной,

Притворства нет, и лести нет,

И нет надежды малодушной.

Неблагодарность все века

Открыто славилася в мире

И в одеянье бедняка,

И в императорской порфире, —

И свет таков, каков он был.

Но в длинных летописях света

Скажите: кто же находил

Неблагодарного поэта?

 

Один, с поникшей головой,

В моем приюте одиноком,

Сижу в молчании глубоком

И в светлый час, и в час ночной —

Мечты чуть живы, не играют,

И часто с утра до утра

По Дерпту целому летают

Искать бумажного добра —

И ничего не обретают!

Без денег с немцами — беда:

Они приятны для досугов,

Но их приятность никогда

Не лечит денежных недугов!

Но вы, которые ко мне —

За что, не знаю — благосклонны…

У вас мой дух неугомонный,

Как на родимой стороне,

Отраду чистую находит;

Не к вам ли, скучная порой,

С непринужденною тоской

Моя поэзия приходит?

О, будьте духу моему

Благотворителем, как были —

И то, и то, и то ему

Простите — если не простили!

 

 

АЛА

Ливонская повесть

(посвящена М. Н. Дириной)

 

 

В стране любимой небесами,

Где величавая река

Между цветущими брегами

Играет ясными струями;

Там, где Албертова рука

Лишила княжеского права

Неосторожного Всеслава;

Где после Грозный Иоанн,

Пылая местью кровожадной,

Казнил за Магнуса граждан

Неутомимо беспощадно;

Где добрый гений старины

Над чистым зеркалом Двины

Хранит доселе как святыню

Остатки каменной стены

И кавалерскую твердыню.

 

В дому отцовском, в тишине,

Как цвет Эдема расцветала

Очаровательная Ала.

Меж тем в соседней стороне,

Устами Паткуля, к войне

Свобода храбрых вызывала;

И удалого короля

Им угнетенная земля

С валов балтийских принимала.

Когда, прославившись мечем,

Он шел с полуночным царем

Изведать силы боевые,

Не зная, дерзкой, как бодра

Железной волею Петра

Преображенная Россия.

 

Родитель Алы доходил

К пределу жизненной дороги;

Он долго родине служил.

Видал кровавые тревоги,

Бывал решителем побед;

Потом оставил шумный свет,

И, безмятежно догорая,

Прекрасен был, как вечер мая,

Закат его почтенных лет.

Но вдруг — и кто не молодеет?

Своим годам кто помнит счет,

Чей дух не крепнет, не смелеет.

Чья длань железа не берет,

И взор весельем не сверкает,

И грудь восторгом не полна,

Когда знамены развевает

За честь и родину война?

Он вновь надел одежду брани,

Стальную саблю наточил —

Казалось, старца оживил

Священный жар его желаний!

Он позвал дочь и говорил:

"Уже лишен я прежних сил

Неумолимыми годами;

Прошла пора, как твой отец

Был знаменитейший боец

Между ливонскими бойцами,

Свершал геройские дела;

Все старость жадная взяла.

Не все взяла! Еще волнует

Мою хладеющую кровь

К добру и вольности любовь!

Еще отрадно сердце чует

Их благодетельный призыв,

Ему, как юноша, внимаю

И снова смел, и снова жив

Служить родительскому краю.

Проснитесь бранные поля,

Пируйте мужество и мщенье!

Что нам судьбы определенье?

Опять ли силы короля

Подавят милую свободу?

Или торжественно она

Отдаст ливонскому народу

Ее златые времена?

Победа — смерть ли — будь что будет!

Лишь бы не стыд! Пускай же нас

К мечтам, хотя в последний раз,

Глас родины, как неба глас,

От сна позорного пробудит!"

Сказал, и взоры старика

Мятежным пламенем сверкали,

И быстро падала рука

На рукоять военной стали:

Так в туче реется огонь,

Когда с готовыми громами

Она плывет под небесами,

Так, слыша битву, ярый конь

Кипит и топает ногами.

 

Так незастенчивый для вас

Давно я начал мой рассказ,

Давно мечтою вдохновенной

Его я создал в голове,

Ему длина тетради в две,

Предмет — девица, шум военный,

Любовь и редкости людей;

Наш Петр, гигант между царей,

Один великий, несравненный,

И Карл, венчанный дуралей —

Неугомонный, неизменный,

С бродяжной славою своей.

 

Высоким даром управляя

По вдохновенью, по уму

Я ничему и никому

На поле муз не подражая

Певец лихих и страшных дел

Я буду пламенен и смел,

Как наша юность удалая,

И песнь торжественно живая

Свободна будет и ясна,

Как безмятежная луна!

Как чистый пурпур небосклона,

Стройна, как пальма Диванона,

И как душа моя скромна!

 

Вчера, как грохот колокольный

Спокойный воздух оглашал

В священный час, небогомольный

Я долг церковный забывал!

Мечты сменялися мечтами,

Я музу радостную звал

С ее прекрасными дарами —

И не послушалась она!

А я — невольно молчаливый

Смирил душевные порывы

И сел печально у окна.

Придет пора и недалеко!

Я для Парнаса оживу,

Я песнью нежной и высокой

Утешу русскую молву;

Вам с умилительным поклоном

Представлю важную тетрадь

Стихов, внушенных Аполлоном,

И стану сердцем ликовать!

 

 

ЕВПАТИЙ

 

 

"Ты знаешь ли, витязь, ужасную весть? —

В рязанские стены вломились татары!

Там сильные долго сшибались удары,

Там долго сражалась с насилием честь,

Но все победили Батыевы рати:

Наш град — пепелище, и князь наш убит!"

Евпатию бледный гонец говорит,

И, страшно бледнея, внимает Евпатий.

 

"О витязь! я видел сей день роковой:

Багровое пламя весь град обхватило:

Как башня, спрямилось, как буря, завыло;

На стогнах смертельный свирепствовал бой,

И крики последних молитв и проклятий

В дыму заглушали звенящий булат —

Все пало… и небо стерпело сей ад!"

Ужасно бледнея, внимает Евпатий.

 

Где-где по широкой долине огонь

Сверкает во мраке ночного тумана:

То грозная рать победителя хана

Покоится; тихи воитель и конь;

Лишь изредка, черной тревожимый грезой,

Татарин впросонках с собой говорит,

Иль вздрогнув, безмолвный, поднимет свой щит,

Иль схватит свое боевое железо.

 

Вдруг… что там за топот в ночной тишине?

"На битву, на битву!" взывают татары.

Откуда ж свершитель отчаянной кары?

Не все ли погибло в крови и в огне?

Отчизна, отчизна! под латами чести

Есть сильное чувство, живое, одно…

Полмертвого руку подъемлет оно

С последним ударом решительной мести.

 

Не синее море кипит и шумит,

Почуя незапный набег урагана:

Шумят и волнуются ратники хана;

Оружие блещет, труба дребезжит,

Толпы за толпами, как тучи густые,

Дружину отважных стесняют кругом;

Сто копий сражаются с русским копьем…

И пало геройство под силой Батыя.

 

Редеет ночного тумана покров,

Утихла долина убийства и славы.

Кто сей на долине убийства и славы

Лежит, окруженный телами врагов?

Уста уж не кличут бестрепетных братий,

Уж кровь запеклася в отверстиях лат,

А длань еще держит кровавый булат:

Сей падший воитель свободы — Евпатий!

 

 

ЕЩЕ ЭЛЕГИЯ

"Как скучно мне: с утра до ночи"

 

 

Как скучно мне: с утра до ночи

Лежу и думаю: когда

Моя окончится беда,

Мои яснее будут очи.

Бывало: пылкая мечта

Ко мне веселая летала,

И жизни тихой красота

Мою надежду чаровала.

Бывало: позднею порой

Прекрасный ангел песнопений

В тиши беседовал со мной

И ободрял мой юный гений.

Но быстро, быстро пронеслось

Мое веселье золотое:

Теперь что вздумаю — пустое,

Теперь стихи мои — хоть брось!

Но все пройдет как сновиденье:

Я буду счастлив и здоров,

И вновь святое вдохновенье

Проснется для моих стихов.

Такие чувствует печали

Богач, которого казну

Его завистники украли:

Он грустно помнит старину;

Но мысль надежная сверкает

В его печальной голове,

И он — в Управу посылает

Сказать о важном воровстве:

Его сокровища найдутся,

Тоска исчезнет, как мечта —

И благовидно улыбнутся

Уже спокойные уста.

 

 

К П.Н.ДИРИНУ

"Еще ты роком не замечен."

 

 

Еще ты роком не замечен.

Тебе прекрасен божий свет;

Не зная мук, не зная бед,

Ты всем доволен и беспечен;

Твои безоблачные дни,

Как милый сон, мелькают живо;

Да не закатятся они

С порою младости счастливой!

Она пройдет, — но пусть она

Немрачный путь тебе укажет,

Пробудит силы ото сна

И ум для доблести развяжет,

Научит родину любить,

Добро и честь любить душою,

За них беды переносить,

И не бледнеть перед судьбою.

 

 

К ***

"Твоя прелестная стыдливость,"

 

 

Твоя прелестная стыдливость,

Твой простодушный разговор,

И чувств младенческая живость,

И гибкий стан, и светлый взор —

Они прельстят питомца света,

Ему весь рай твоей любви;

Но горделивого поэта

В твои объятья не зови!

 

Напрасно, пылкий и свободной

Душой невинный, он желал

В тебе найти свой идеал

И чувство гордости народной.

Ищи неславного венка —

Ты не достойна вдохновений,

Простая жажда наслаждений

Жрецу изящного — низка.

 

 

КАТЕНЬКЕ МОЙЕР

 

 

Как очаровывает взоры

Востока чистая краса,

Сияя розами Авроры!

Быть может, эти небеса

Не целый день проторжествуют;

Быть может, мрак застигнет их,

И ураганы добушуют

До сводов, вечно голубых!

Но любит тихое мечтанье

В цветы надежду убирать,

И неба в утреннем сиянье

Прекрасный день предузнавать.

 

Твои младенческие годы

Полетом ангела летят;

Твои мечты — мечты свободы,

Твоя свобода — мир отрад;

В твоих понятиях нет рока…

Несильной жертвы не губя,

Еще завистливого ока

Не обратил он на тебя;

Но будет час, он неизбежен,

Твоим очам откроет он

Сей мир, где разум безнадежен,

Где счастье — сон, беда — не сон.

 

Пусть веры кроткое сиянье

Тебе осветит жизни путь;

Ее даров очарованье

Покоит страждущую грудь;

Она с надеждою отрадной

Велит без ропота сносить

Удары силы непощадной,

Терпеть, смиряться и любить.

 

 

ЛИВОНИЯ

 

 

Не встанешь ты из векового праха,

Ты не блеснешь под знаменем креста,

Тяжелый меч наследников Рорбаха,

Ливонии прекрасной красота!

Прошла пора твоих завоеваний,

Когда в огнях тревоги боевой,

Вожди побед, смирители Казани,

Смирялися, бледнея, пред тобой!

 

Но тишина постыдного забвенья

Не все, не все у славы отняла:

И черные дела опустошенья,

И доблести возвышенной дела…

Они живут для музы песнопенья,

Для гордости поэтова чела! —

 

Рукою лет разбитые громады,

Где бранная воспитывалась честь,

Где торжество не ведало пощады,

И грозную разгорячало месть, —

Несмелый внук ливонца удалого

Глядит на ваш красноречивый прах…

И нет в груди волнения живого,

И нет огня в бессмысленных очах!

 

Таков ли взор любимца вдохновенья,

В душе его такая ль тишина,

Когда ему, под рубищем забвенья,

Является святая старина?

Исполненный божественной отрады,

Он зрит в мечтах минувшие века;

Душа кипит; горят, яснеют взгляды…

И падает к струнам его рука.

 

 

Н. Д. КИСЕЛЕВУ

"Скажи, как жить мне без тебя?"

 

 

Скажи, как жить мне без тебя?

Чем врачеваться мне от скуки?

Любя немецкие науки,

И немцев вовсе не любя,

Кому, собою недовольной

Поверю я мои стихи,

Мечты души небогомольной

И запрещенные грехи?

В стране, где юность странным жаром

Невольной вольности кипит,

Где жизнь идет, а не летит,

Где любят в долг, дарят не даром,

Где редки русские умы,

Где редки искры вдохновенья, —

Где царь и глупость — две чумы —

Еще не портят просвещенья, —

Любили вместе мы делить

Веселой младости досуги

И страсть правительство бранить

За всероссийские недуги. —

Мелькали быстро дни мои:

Я знал не купленное счастье

В раю мечтательной любви

И в идеальном сладострастье;

Но я предвижу, милый мой,

Что скоро сбудется со мной.

Живя одним воспоминаньем,

Я лучших дней не призову, —

И отягчит мою главу

Тоска с несбыточным желаньем.

Мои свободные мечты

И песни музы горделивой

Заменит мне покой сонливой;

И жизни глупой суеты

Меня прельстят утехой лживой, —

И прочь прекрасное! Но ты —

Свидетель милой наготы

Моей поэзии шутливой…

Пускай тебе сии мечты

В веселый час представят живо

Лихие шалости любви…

О! вспомни во<