Теоретическая и практическая значимость классификации правовых систем

 

1. Разрешением многочисленных и разнообразных проблем, связанных с классификацией национальных правовых систем, в западной юридической литературе многие авторы занимаются традиционно, с момента появления в XIX в. в различных университетах Европы первых кафедр, курсов и различных исследований по сравнительному правоведению.

В России эта проблематика стала занимать в научных исследованиях свое подобающее место сравнительно недавно, лишь в 60-80-е годы XX в.

В настоящее время, к концу XX - началу XXI столетия, интерес к сравнительному правоведению вообще и к проблемам классификации национальных правовых систем, в частности, в нашей стране в силу объективных причин (необходимости самоидентификации правовой системы России, унификации торгового, финансового и иного законодательства и т.п.) и субъективных факторов (стремления ученых разных стран к сотрудничеству, расширения научного кругозора за счет познания правовых систем других стран, избежания национальной ограниченности и "отечественного провинциализма" и т.п.) значительно возрос. Об этом свидетельствуют, в частности, довольно многочисленные публикации в виде статей, монографий, учебников и учебных пособий по сравнительному правоведению, а также переводы ряда опубликованных на Западе книг*(92).

2. Прежде чем говорить о классификации национальных правовых систем и ее теоретической и практической значимости, необходимо четко уяснить, какой смысл вкладывается в термин "классификация".

Согласно сложившемуся в отечественной научной литературе представлению "классификация" (лат. classic - разряд и facere - делать) рассматривается как "система распределения каких-либо однородных предметов или понятий по классам, отделам и т.п. на основе определенных общих признаков"*(93). С логико-философских позиций она определяется как "особый случай применения логической операции деления объема понятия, представляющий собой некоторую совокупность делений (деление некоторого класса на виды, деление этих видов и т.д.)"*(94).

При этом особое внимание обращается на то, что классификация всегда проводится лишь в определенных целях. Она фиксирует "закономерные связи между классами объектов"; способствует определению места и роли объекта в общей системе объектов; помогает установить наиболее важные, общие для всех объектов качества и свойства, она подытоживает "результаты предшествующего развития" накопившихся знаний о классифицируемых объектах и их общей системе; способствует более глубокому познанию объектов и их системы; позволяет делать обоснованные прогнозы относительно путей дальнейшего развития и совершенствования как отдельно рассматриваемых объектов, так и всей их совокупности в целом*(95).

В зависимости от характера и "степени существенности оснований деления (подразделения)" объектов на виды (подвиды) или классы различают естественную и искусственную классификации*(96). В основе естественной классификации лежат наиболее важные для классифицируемых объектов признаки. Соответственно в основу искусственной классификации положены вспомогательные признаки.

Аналогичные представления о "классификации" существуют и в зарубежной литературе. С той, однако, разницей, что значительное внимание в процессе классификации уделяется не только общности классифицируемых объектов, но и их особенностям*(97).

Применительно к правовой материи классификация как процесс "распределения" однородных объектов по классам, относительно самостоятельным группам, отделам и т.п. практически ничем не отличается от аналогичных действий, совершаемых применительно к любой иной - политической, социальной, физической, биологической и др. - материи.

Различие при этом заключается лишь в том, что в качестве объектов классификации выступают не политические, социальные или любые иные институты, факторы, элементы, а правовые. В рассматриваемом случае в качестве таковых берутся национальные (внутригосударственные) правовые системы.

Правовая картина мира, как известно, складывается из множества существующих и функционирующих на современном этапе развития общества национальных правовых систем. Все они в той или иной мере взаимосвязаны, взаимозависимы, оказывают воздействие друг на друга.

Разная степень взаимосвязи и взаимодействия их обусловлена тем, что одни национальные правовые системы имеют больше общих признаков, чем остальные. Другие же, наоборот, отличаются доминирующим характером специфических черт и особенностей по отношению друг к другу; имеют между собой гораздо меньше общего, чем особенного.

Среди сотен существующих в современном мире правовых систем многие из них обладают доминирующими сходными чертами. Эти сходства, как правило, обусловливаются одними и теми же или "очень близкими между собой типами общества", общими или "очень сходными историческими условиями развития общества", общей или "очень сходной религией", а также другими аналогичными им обстоятельствами*(98).

Наличие общих признаков и черт у разных правовых систем позволяет классифицировать их между собой или подразделять в зависимости от тех или иных общих признаков и черт (критериев) на отдельные группы или правовые семьи. В научной и учебной юридической литературе правовые семьи понимаются в общем плане, как правило, в качестве совокупности национальных правовых систем, выделенных на основе общности их различных признаков и черт*(99). Разумеется, это не исключает других представлений о правовых семьях и группах правовых систем*(100).

Необходимость классификации правовых систем вызывается следующими причинами. Во-первых, сугубо научными, познавательными и "образовательными", ибо глубокое и разностороннее познание правовой картины мира требует не только ее общего (и с неизбежностью в значительной мере поверхностного) рассмотрения, но и изучения ее отдельных частей, вбирающих в себя сходные правовые системы. Только глубокое и всестороннее изучение последних сначала в отдельности, а затем во взаимосвязи и взаимодействии друг с другом, позволяет дать четкую, адекватно отражающую реальную действительность правовую картину мира.

А во-вторых, это обусловливается сугубо практическими целями унификации действующего законодательства и совершенствования национальных правовых систем. Отмечая, что сама идея группировки правовых систем в "правовые семьи" возникла в сравнительном правоведении в 1900 г. и широко была распространена уже в начале XX в., П. Круз вполне оправданно указывает на то, что одной из важнейших причин (если не самой главной) такой классификации явилось стремление юристов - теоретиков и практиков - "обеспечить если не полную, то, по крайней мере, хотя бы частичную, но основную, наиболее существенную часть процесса унификации всех цивилизованных правовых систем"*(101).

Данное мнение разделяется и другими авторами. Ибо вполне очевидно, что любая - полная или частичная - унификация будет проводиться тем успешнее, чем теснее она будет связана с классификацией. Последняя, объединяя правовые системы между собой по цивилизационному (системы, находящиеся на одном уровне развития), географическому (системы, существующие на одном континенте), региональному (системы, функционирующие в одном регионе) и иным общим для классифицируемых правовых систем внешним и внутренним признакам, несомненно, создает для процесса унификации права самые благоприятные предпосылки и условия, делает данный процесс более динамичным и целенаправленным.

Классификация, а точнее, ее результаты - объединенные между собой на основе общих признаков и черт правовые системы, избавляют законодателей и исследователей, занимающихся проблемами унификации, от необходимости предварительного анализа и выявления правовых систем, более или менее склонных к взаимному сближению друг с другом, к глубокой унификации или лишь к внешней гармонизации своих отдельных сторон или аспектов.

Логично предположить (а реальная правовая жизнь, практика многих стран это подтверждают), что между сходными правовыми системами, относящимися к одному и тому же типу, гораздо больше предпосылок к унификации, нежели между правовыми системами, относящимися к разным группам, видам или семьям.

Например, между правовыми системами мусульманских стран (Ливия, Иран, Ирак, Афганистан и др.) в силу самой их религиозной природы и характера гораздо больше сходства, а следовательно, и объективных предпосылок для унификации, чем, скажем, между ними, с одной стороны, и правовыми системами англосаксонских стран (Великобритания, Канада, Австрия, США, Новая Зеландия и др.) - с другой.

Однако классификация в практическом плане отнюдь не сводится лишь к установлению общих признаков и черт группируемых правовых систем и тем самым к созданию или выявлению предпосылок, необходимых для унификации. В научной литературе в связи с этим совершенно справедливо отмечалось, что это дело самого исследователя-компаративиста решать в процессе классификации правовых систем, равно как и при проведении других сравнительно-правовых "операций", на какие стороны исследуемых объектов обращать внимание - только ли на их сходные черты, или только особенности, или же одновременно анализировать и те и другие*(102).

Выбор того или иного подхода зависит от многих факторов и в первую очередь от разделяемых автором правовых ценностей, сходства или различия правовой идеологии, степени близости правовых систем друг к другу, наконец, от непосредственных целей сравнительного исследования правовых систем.

М. Богдан в связи с этим замечает, что иногда, особенно когда речь идет о тесно связанных друг с другом правовых системах, таких, например, как правовые системы соседних штатов США Нью-Йорк и Нью-Джерси, больше внимания исследователями уделяется их различию, нежели сходству. В других же случаях, особенно когда сравниваются различные правовые системы, больший интерес могут представлять их общие или сходные черты, чем особенности. Например, при сравнении таких сходных между собой институтов, как свобода заключения контрактов, свойственная большинству правовых систем, нет необходимости говорить об очевидном - их идентичности. Гораздо больший интерес представляют их особенности - содержание, механизм заключения и осуществления договоров, гарантии и т.д.*(103)

Однако не следует упускать из виду то вполне понятное и очевидное обстоятельство, что в целях классификации правовых систем как одной из предпосылок их унификации основное внимание уделяется все же выявлению их сходства, на основе которого группируются правовые системы, нежели рассмотрению их особенностей. Анализ последних, несомненно, имеет немаловажное значение как для классификации права, так и для его унификации. Тем не менее по сравнению с анализом сходных черт и особенностей правовых систем применительно к данному случаю он неизменно уходит на второй план.

Помимо формирования необходимых предпосылок для унификации права классификация правовых систем имеет важное практическое значение и в других отношениях. Выступая как одно из проявлений функций сравнительного правоведения, она позволяет на фоне всей совокупности правовых систем глубже и разностороннее исследовать отдельные правовые системы, увидеть их достоинства и недостатки, выработать практические рекомендации и предположения по их частичному совершенствованию или же полному реформированию, способствует своеобразному "обмену опытом" между различными правовыми системами в плане их наиболее оптимального построения и функционирования, создает предпосылки для заимствования наиболее оправдавших себя норм, принципов и институтов одних правовых систем другими.

Разумеется, при всех проявлениях практической значимости процесса классификации национальных правовых систем и, в особенности, процесса заимствования их друг у друга речь идет не о некой механической "операции", а о творческом подходе и учете при этом исторических, национальных, экономических, политических и других условий и особенностей той или иной страны. Только при таком подходе можно рассчитывать на то, что вновь вводимые или переносимые из других правовых систем институты, нормы или принципы будут не только формально значиться в структуре новой правовой системы, но и эффективно осуществляться.

Многовековой опыт разностороннего заимствования одних правовых систем у других показывает, что в данном вполне естественном для всех без исключения стран процессе наряду с подавляющим большинством положительных примеров есть немало и отрицательных или, по крайней мере, спорных моментов.

В качестве последних в отечественной литературе указывается, в частности, на неоправданность введения в современной России института президентства, заимствованного, как известно, сначала СССР, а затем и Россией из государственно-правовой теории и практики ряда зарубежных стран и прежде всего Франции и США. Оспаривая "правомерность" и обоснованность введения данного института в нашей стране, его открытые противники или скрытые оппоненты (в основном из правящих кругов) апеллируют к позитивному опыту работы Верховных Советов СССР и союзных республик - высших представительных органов в стране, к отсутствию каких бы то ни было "президентских" традиций и обычаев в России, прямо или косвенно противопоставляют "президентализм" "парламентаризму". Далеко не всегда это звучит убедительно, поскольку в России до установления режима "президентализма", ассоциирующегося в сознании масс нередко с авторитаризмом, многие столетия существовал авторитарный по своей природе и характеру царизм.

Институту парламентаризма в противоположность "президентализму" отдается предпочтение, как известно, и многими зарубежными авторами*(104). Хотя справедливости ради следует сказать, что и у последнего немало сторонников*(105).

В качестве других примеров весьма спорного заимствования зарубежных государственно-правовых или сугубо правовых норм, принципов и институтов в России может служить институт присяжных заседателей*(106), отмененный у нас еще до Октябрьской революции 1917 г. и вновь введенный в уголовно-процессуальное законодательство РФ в 1991 г.; институт траста или доверительного управления имуществом, введенный в гражданское законодательство России в 1995 г., и др. Дело в том, что эти и другие институты механически переносятся из одних правовых систем в другие.

Институт присяжных заседателей, существовавший в российском законодательстве с 1864 до 1917 г., в "чистом виде", конечно, нельзя считать сугубо зарубежным феноменом. Однако на момент введения его в 1991 г. (под влиянием прежде всего современного американского законодательства) правовая система России, а также экономические и все другие условия коренным образом изменились по сравнению с прежним, дореволюционным, состоянием. Страна, общество и государство стали иными. Они радикально отличаются как от своих предшественников до 1917 г., так и от современных зарубежных феноменов. Игнорирование данных обстоятельств при введении этого института, подвергающегося довольно резкой критике со стороны западных юристов-процессуалистов, чревато его искусственностью и неэффективностью. Трудно поверить, например, что институт присяжных заседателей будет эффективно "работать" на всей территории Российской Федерации, включая, в особенности, те ее субъекты, где открыто проявляются сепаратистские, националистические или экстремистские тенденции.

Как представляется, аналогично обстоит дело и с гражданско-правовым институтом траста. Его содержание раскрывается в п. 4 ст. 209 ГК РФ, где установлено, что "собственник может передать свое имущество в доверительное управление другому лицу (доверительному управляющему). Передача имущества в доверительное управление не влечет перехода права собственности к доверительному управляющему, который обязан осуществлять управление имуществом в интересах собственника или указанного им третьего лица".

Изначально этот институт появился в системе англосаксонского права. В этой же специфической по своей природе и характеру системе он получил свое дальнейшее развитие и весьма широкое распространение. В других правовых системах, принадлежащих к романо-германскому праву, несмотря на попытки некоторых авторов-компаративистов своими теоретическими исследованиями стимулировать процесс "рецепции" американского права в Европе*(107), институт траста столь широкого распространения не получил.

Перенесение его на российскую правовую и социально-экономическую почву, еще более отдаленную от англосаксонской, чем романо-германская*(108), тем более проблематично. По этому поводу в отечественной юридической литературе уже высказывалось мнение о том, что: а) это введение явилось выражением "недостатка осведомленности в сравнительном правоведении"; б) этот институт "некстати появился в российском гражданском законодательстве" и в) это новшество не следует рассматривать "как беду для нашего гражданского права", ибо "особых неудобств траст не причинит, но его смысл и жизнеспособность весьма сомнительны"*(109).

С данными выводами и оценкой траста применительно к нашей стране весьма трудно не согласиться, как и с констатацией того очевидного факта, что траст - это "не просто иностранное, а инородное для нас явление"*(110). Не случайно "доверительная собственность или управление, даже будучи новинкой, не встречают энтузиазма и понимания ни у граждан, ни в среде юристов". Траст не имеет той почвы в виде судебной практики, какая сформировалась на его родине - в странах англосаксонского, "общего" права.

Траст - институт с обширной предысторией, которая и наполняет содержанием те несколько фраз, что образуют его определение. В странах романо-германского права траст такой основы "никогда не имел и в обозримом будущем едва ли ее когда получит"*(111).

Известно, что романо-германское право предлагает юристам целый комплекс аналогов траста в виде таких институтов, как комиссия, поручение, представительство и доверенность, опекунство, перемена лиц в обязательстве, которые давно составляют неотъемлемую часть российского и западноевропейского законодательства, прошли проверку временем и довольно обстоятельно защищены судом. В системе подобных традиционных институтов траст, по всей вероятности, окажется малоперспективным*(112).

То же самое можно сказать и о ряде других правовых институтов, искусственно введенных в последние годы в российское законодательство извне. Однако это не означает, что российская правовая система является неким уникальным феноменом, полностью несовместимым с зарубежными правовыми системами. С точки зрения способности ее к восприятию адекватно отражающих российскую действительность новых идей, принципов, норм и институтов, изначально заложенных и "положительно себя проявивших в других правовых системах, она мало чем отличается от своих зарубежных аналогов"*(113). Исходя из этого можно с полной уверенностью сказать, что все то положительное в плане унификации, гармонизации и т.п., что получают или могут получить от классификации зарубежные правовые системы, целиком и полностью относится и к российской правовой системе.

Более того, поскольку современная российская правовая система рассматривается как система переходного состояния экономики, общества и государства, ориентированных согласно Конституции РФ на рыночные отношения, а также на построение гражданского общества и правового, социального государства, то она уже в силу самой своей "переходной" природы должна быть более восприимчива к соответствующим правовым институтам, особенно четко выделяющимся в процессе классификации, чем другие правовые системы.

Речь при этом идет, в частности, о таких правовых институтах, как институт юридических, материальных и иных гарантий прав и свобод граждан, ставший особо актуальным в XX в., в век бурного развития промышленной индустрии и демократии*(114).

Имеется в виду также правовой и политический институт конституционно признанной оппозиции правящей партии, классу, режиму*(115). Официальное признание прав оппозиции, выступление ее в качестве реальной альтернативы существующему режиму и правительству, закрепление за лидером оппозиции - потенциальным главой государства или правительства или членами теневого кабинета конституционных прав и свобод, наконец, создание конституционно закрепленного и гарантированного механизма преемственности власти, несомненно, способствовали бы становлению демократии в России и укреплению стабильности общества и государства.

Помимо названных институтов для становления современной правовой и политической системы России несомненный интерес представляли бы развиваемые западными теоретиками и практиками конституционно-правовые основы обеспечения стабильности и эффективности существующих в различных странах государственно-правовых режимов; институт реального разделения и взаимного сдерживания, балансирования властей; институты, обеспечивающие эффективную борьбу с так называемой корпоративной преступностью (corporate crime) и политической коррупцией, и др.*(116)

Дальнейшей разработке и адаптации данных и подобных институтов к российской действительности в немалой степени могут способствовать классификация национальных правовых систем и выделение среди них с целью последующей трансформации общих для всех наиболее устоявшихся и оправдавших себя правовых феноменов.