Глава IV : Отличная учеба и путь поэзии

Сигурд в свои восемнадцать поселился в общежитии. Комната была маленькая, а его сосед в ней почти не появлялся. Жил он один и вдали от матери, о которой больше ничего не слышал и не хотел слышать. Он много читал, писал стихи и учился, притом учился на отлично, что оказалось после школы не так уж и трудно. В школе ему занижали оценки из неприязни, а в университете были новые преподаватели и надолго они не задерживались. Кроме того, в университете было меньше диких домашних заданий, которые отнимали все время студента. В итоге у Сигурда оставалось много времени на себя, и он тратил его на самосовершенствование.

 

***

 

В итоге желание прославиться своей поэзией привело молодого автора в бар, где выступали поэты. Сам Сигурд не пил и не курил, но выступить со своими стихами хотел. Ему нужен был шанс. Он думал, что его стихи могут сделать его знаменитым. Он был наивен. В баре на небольшой сцене стоял уже известный нам Кристофер Герра, которому было тогда сорок четыре года.

Кристофер разговаривал не стихами, но все равно растягивал слова, как будто бы он поет:

– Здравствуйте, дамы и господа. Сегодня вас ждут самые смелые поэты нашей страны. Те, кому есть что сказать, сегодня выйдут на эту сцену. Пожалуй, я начну со своего лучшего стиха.

 

Ночной трамвай в манящей полумгле

Теряется, подобно блеклым звездам.

И для чего на свет поэт был создан?

Чтоб утопить талант и боль в вине.

 

В вине за что-то или полусладком –
Какая разница, ведь все это одно.

Поэт опять в трамвае пьет вино.

И выпить он все сможет без остатка.

 

Давай же, пей. Давай же, пей до дна.

Ведь жизнь закончится, а с нею и страданья.

Но есть у нас с тобой одно желанье:

Чтоб жизнь не прекращалась никогда.

 

Пусть боль жует тебя, как бабл гам,

Ночной трамвай увозит в неизвестность,

Как смерть. И вот, пересекая местность,

Я окажусь, конечно же, не там…

 

Зрители зааплодировали. Сигурд усмехнулся. Стих ему не понравился. Слишком пустой и слишком обычный. Ну, да, смерть. Если это был лучший стих Кристофера, то он его не впечатлил. Герра поклонился, а после объявил:

– Сейчас на сцену выйдет известный поэт, который радует нас своими стихами с шестнадцати лет. Вы его очень хорошо знаете! Это Стефан Данилов!

На сцену вышел он, только волосы у него были намного длиннее. Рыжие кудряшки спускались до плеч. Сигурд догадался, что Стефан завивает волосы, что, в общем-то, его не удивило.

Данилов игриво осмотрел публику. Его будто бы распирало. Он поправил волосы и начал читать:

 

Она была моей лишь пару дней,

Мы виделись всего-то пару раз.

Я близок к ней, как пасмурная тень!

Мы пара точно, будто пара глаз.

 

Она ушла, оставив пустоту.

А я остался, делал вид, что ждал.

Ну, что ж, любовь, увидимся в аду.

Там нанесешь очередной удар…

 

И снова аплодисменты. Сигурд не понимал, что происходит. Он не знал, как плохие стихи могли вызывать у толпы такие позитивные чувства. Перед Кёнигом выступило еще несколько поэтов, а потом Кристофер объявил:

– Свободный микрофон!

Сигурд сразу же встал и вышел на сцену. Тишина. Он осмотрелся. Было немного страшно. Он начал:

 

Вы не горите, а сжигаете других.
И вы не звезды. Максимум костры.

Уничтожать из целей, пусть благих,

Вот все, чему здесь научились вы.

 

А каждый критик – чертов инквизитор,

Его слова лишь пытка из цензуры.

Ах, сколько было авторов убито,

И далеко, друзья, не пулей-дурой.

 

Так много веры тщетной и наивной,

Она сгубила многих простаков.

Нашла им место, а точней могилы.

Но иногда и сладкий стук оков.

 

В слова свои, друзья, не сильно верьте.

Они вас уничтожат, но потом.

Любая вера обернется смертью

И станет инквизиции огнем.

 

Тишина. Аплодисментов не было. Более того, были презрительные взгляды. Тяжелые. Непробиваемые. Толпа разозлилась. Её посмели упрекнуть. К счастью, эта толпа была более-менее культурной, потому они не начали бросать в Сигурда тухлыми помидорами. Он покинул сцену.

Когда мероприятие закончилось, Кристофер Герра подсел к Кёнигу.

– Ах, здравствуйте. У вас интересные глаза, уважаемый.

Сигурд ответил:

– Здравствуйте. Чего вы хотите?

Герра усмехнулся.

– Я видел ваше выступление. Знаете, а вы единственный, кому не хлопали. Знаете почему?

– Хм, нет. Но хотелось бы узнать.

Кристофер посмотрел на юношу.

– Потому что вы выбрали неправильную тему. Кто же пишет про… Про что вы там написали?

– Про то, что вера губит людей и заставляет их губить жизни других.

– Да. Про это вот. Нонсенс и чушь. Все ведь знают, что надо во что-то верить. Вера укрепляет, делает лучше и много чего еще. Сомнению тоже есть место, но без веры оно ничего не может. Стоит на месте. Вы написали довольно глупый стих. Вашу идею никто не разделил, а что в нем было, кроме идеи?

– Несколько риторических приемов.

– Именно! Несколько. Очень мало. И они были не совсем выразительны. Понимаете, в чем проблема? Мой стих был наполнен высокими образами, а ваш – нет. В итоге, идея оказалась провальной. Люди не смогли её разделить. А больше не за что было этот стих и хватить. У большинства слушателей вы взвали чувство антипатии. И это не удивительно.

Сигурд поинтересовался:

– Зачем вы со мной разговариваете?

– Хотел предложить вам пойти в мою школу поэтов. Там я учу тех, кто хочет писать стихи. Научу вас писать так, чтобы даже такая убогая идея сияла.

– Спасибо, не надо.

– Ах, не торопитесь отказывать. Мои подопечные нередко выигрывают конкурсы. Ну, знаете, иногда я даже шепчу судьям, мол, вот хороший автор, не нужно ставить ему мало. Не всегда люди понимают, где хорошие стихи, а где плохие…

– Простите, но я пойду.

Сигурд покинул бар.

 

***

 

Эмелин за полгода, проведенных в сообществе феминисток, стала там одной из главных. Она была самой активной и жестокой. Она даже написала книгу: «Как истребить всех мужчин за пятнадцать минут или краткое руководство по радикальному феминизму для чайников».

 

***

 

Однажды она пришла домой после двенадцати. Жан сидел с ремнем в руках прямо на кухне. Он строго спросил:

– Где ты была?

Дочь не ответила. Он встал и громко повторил вопрос:

– Где ты была?!

– Не твое дело.

– Мое дело, пока я твой отец!

– Ты мне не отец! Ты просто кусок мужского дерьма, который доставал меня все это время!

– Что?!

– Да то. Надеюсь, что ты сдохнешь!

– Как… как… как ты смеешь?!

Жан замахнулся ремнем и попытался ударить Эмелин, но она с легкостью перенаправила его руку в строну и потянула её на себя. Жан почти потерял равновесие. Девочка ударила его между ног, а после, когда тот согнулся, кулаком обагрила его лицо. Отец упал. Эмелин с улыбкой смотрела на то, как он валяется на полу весь в крови.

Тут из родительской комнаты выбежала мама. Она увидела, что происходит и прокричала:

– Кто?! Как?! Это ты?!

Эмелин подошла к маме и похлопала её по плечу.

– Не бойся, сестра, он нам больше не угрожает.

 

***

 

Сигурд снова сидел в коридоре университета и читал. К нему опять подсел Винсент Вуд.

– Я очень рад, что ты выбрал меня научным руководителем. Нет ничего крепче, чем узы учителя и ученика. Крепче только родительские узы. И то не всегда. Знаешь, мой мальчик, ты молодец. Очень большой молодец. Вместе мы сможем добиться многого. Я уже достаточно стар. Голова не так быстро работает и мышление иногда подводит. Если я научу тебя всему, что знаю, то ты сможешь продолжить мое дело.

– Да. Конечно.

– Эх, я рад, что ты такой готов! Это просто прекрасно! Мы будем учиться! Дальше и дальше! Знаешь, если будешь хорошо учиться, то, может быть, поступишь в аспирантуру. И тогда тоже станешь преподавателем. Я думаю, что у тебя талант.

– Серьезно? Я никогда об этом не думал.

– Конечно! Серьезно! Быть преподавателем – великий труд! Оплачивается он довольно низко, но сколько блага ты сможешь принести? Подумай. Мне кажется, у тебя есть все данные, чтобы стать отличным преподавателем, как я. Ну, я намного опытнее тебя, потому сразу на мои лавры не претендуй, но когда-нибудь, годам к пятидесяти, ты сможешь достигнуть моего уровня.

– Долго ждать.

– Вся наша жизнь – игра.

– Уильям Шекспир.

– Это каждый школьник знает. Сейчас прочитаю более серьезный отрывок…

 

Вот мысль, которой весь я предан,
Итог всего, что ум скопил:
Лишь тот, кем бой за жизнь изведан,
Жизнь и свободу заслужил.
Так именно, вседневно, ежегодно,
Трудясь, борясь, опасностью шутя,
Пускай живут муж, старец и дитя.
Народ свободный на земле свободной
Увидеть я б хотел в такие дни.

 

Сигурд подхватил:

Тогда бы мог воскликнуть я: "Мгновенье!
О, как прекрасно ты, повремени!
Воплощены следы моих борений,
И не сотрутся никогда они".
И, это торжество предвосхищая,
Я высший миг сейчас переживаю.

 

Винсент улыбнулся.

– Браво, мой дорогой ученик. И ты, конечно же, знаешь, откуда эти строки?

– «Фауст». Гёте. Перевод Бориса Пастернака.

– Какая удивительная точность. Говорю тебе, ты когда-нибудь сможешь стать преподавателем, который превзойдет меня. Это случится не скоро, но ты уже на правильно пути. Учи Фауста в разных переводах. И на родном языке, конечно, тоже.

Сигурд ответил:

 

Die Nacht scheint tiefer tief hereinzudringen,

Allein im Innern leuchtet helles Licht;

Was ich gedacht ich eil’ es zu vollbringen;

Des Herren Wort es gibt allein Gewicht.

Vom Lager auf, ihr Knechte! Mann für Mann!

Laßt glücklich schauen was ich kühn ersann.

Ergreift das Werkzeug, Schaufel rührt und Spaten!

Das Abgesteckte muß sogleich gerathen.

Auf strenges Ordnen, raschen Fleiß,

Erfolgt der allerschönste Preis;

Daß sich das größte Werk vollende

Genügt Ein Geist für tausend Hände.

 

Винсент засмеялся.

– Вот это подход! Основательно! Очень основательно! Побольше бы таких студентов в нашем университете. В любом случае, у тебя большое будущее. Твои таланты неоспоримы, а твое трудолюбие должно быть вознаграждено. Я верю в справедливость, мой ученик. Такие люди, как ты, добиваются больших успехов в науке. И, главное, они не просто ученые. Они любят свой предмет. Они любят книги, которые они изучают. А как ты помнишь, без любви не может обойтись ни одно филологическое исследование. Только возлюбленному книга открывает свои самые сокровенные тайны. Запомни это.

– Запомню.

Винсент встал и поклонился.

– Всего хорошего, будущий профессор.