Глава VIII : Школа – освобождение

В десятом классе Сигурд учился очень плохо. Учителя не понимали, как он смог сдать экзамены на большой балл. Кёниг снова скатился на тройки. Учителя всеми силами мучили его, давали удвоенное домашнее задание и делали все, чтобы он чувствовал себя некомфортно. Они унижали его перед всем классом и вызывали мать по каждой мелочи. Пьющая мать приходила в школу и еще больше позорила Сигурда. Это было довольно темное время его жизни.

Обещанные встречи с Эмелин пришлось отложить. Возлюбленные виделись крайне редко и, как следствие, их чувства начали постепенно угасать. Несмотря на всеобщее презрение, Сигурд был популярен у некоторых девушек, а Эмелин в новой школе была популярной у мальчиков. Несколько месяцев они сдерживали натиск одноклассников, но в итоге им пришлось начать общаться с теми, кто хотел с ними общаться.

По вечерам Сигурд и Эмелин рассматривали подарки друг друга, вспоминая о лучших временах, которые сейчас были недостижимы. Это был довольно сложный момент для них обоих. Они отвыкали друг от друга, а на освободившееся в разбитых сердцах место претендовало по несколько человек.

 

***

 

Однажды они все же смогли встретиться. Эмелин держала амулет в руках, сидя на берегу пруда Шиллера. Сигурд подсел к ней. Эмелин сидела тихо. Сигурд тоже молчал. Девушка посмотрела на него, а потом снова отвернулась. Она вложила ему в руку амулет.

– Кажется, мы расстаемся. Он мне больше не нужен.

Сигурд опустил голову.

– Кажется так, но это подарок. Я его не возьму.

– Он мне не нужен.

– Не нужен. Хорошо. То ты все равно оставишь его у себя.

– Зачем?

– Чтобы помнить о том, что случилось?

– Помнить? Ты не выполнил своего общения. Теперь я люблю другого.

– А я люблю другую.

– Вот и все. Мы больше не пара. И даже не друзья. Мы друг другу никто. Понимаешь? Никто…

Сигурд положил амулет на колени Эмелин. Она взяла его, замахнулась и бросила в пруд. Сигурд заметил, куда тот упал. Эмелин встала. Сигурд тоже встал. Она посмотрела ему в глаза и сказала:

– Это конец. Прощай, Сигурд. Нам не суждено быть вместе. И от того мне больно.

Сигурд опустил взгляд.

– Прощай…

Эмелин ушла. Сигурд посмотрел на поверхность пруда. Было холодно. Поздняя осень, пусть и в довольно теплом регионе. Сигурд снял с себя пиджак, снял штаны и рубашку, а после быстро вошел в воду и нырнул в нужном месте. Чтобы достать амулет, пришлось погрузиться несколько раз. Искать маленький предмет под водой с закрытыми глазами было довольно сложно.

 

***

 

На следующий день Эмелин вышла из своей квартиры. Закрывая дверь, она нащупала что-то висящее на ручке. Это был её амулет. Она не знала, когда Сигурд повесил его на ручку, но её подарок в итоге вернулся к ней. Эмелин улыбнулась и взяла свой амулет.

 

***

 

Сигурд вернулся домой. Он не пошел в школу. У него была высокая температура. На несколько мгновений ему даже показалось, что он может умереть, но это было временно. Кёниг лег в кровать и укрылся под одеялом, понимая, что он поступил правильно. Теперь нужно было перетерпеть последствия правильного поступка. Он все еще уважал Эмелин и хотел с ней дружить, но о какой дружбе может идти речь после любви? Как минимум, так он думал.

 

***

 

Одиннадцатый класс для Эмелин и Сигурда выдался очень тяжелый. Во-первых, им пришлось учиться с удвоенной силой, чтобы получать хотя бы тройки. Сигурд уже начинал догадываться, что оценки учителей – это не показатель знаний, а показатель банального послушания. Чем более покладист и глуп был ученик, тем больше шансов у него было на хорошую оценку.

 

***

 

Наконец-то выпускной. Сигурд ждал его с самого первого дня в школе. Он ненавидел учителей, ненавидел большую часть учеников и ненавидел само это здание. Конечно же, на выпускной он не пошел. Он просто забрал все нужные документы. Это самое лучшее, что он мог сделать в такой ситуации. Он не хотел видеть лица учителей и учеников. Это была настоящая свобода. Скажите, вы бы согласились на выпускной, если бы более десяти лет просидели в тюрьме? Согласились бы еще один день видеть счастливые лица надзирателей, которые ненавидели вас и портили вам жизнь? Вы согласились бы смотреть на лица сокамерников, презиравших вас? Вот и Сигурд не желал этого. Он решил насладиться свободой во всем её великолепии, а потому пошел к пруду. Совсем один. Он надел футболку и шорты, а школьный костюм засунул в рюкзак. Вместе с одеждой он затолкал в рюкзак тетрадки и листочки, которые сохранились у него за годы обучения. Рюкзак даже немного порвался, но не было никакой разницы.

Сигурд развел небольшой костер на берегу пруда. После он сидел напротив костра, забрасывая внутрь ненужные листки и тетрадки. Свою форму узника, школьный костюм, он оставил на десерт. Вместе с тетрадками сгорали и неприятные воспоминания о том, что происходило в школе. Сгорали учительские обиды и оскорбления, сгорали многочисленные драки, многие из которых Сигурд проиграл. Он хотел навсегда забыть о том, что происходило в этой адской тюрьме, которую почему-то называли школой.

Наконец-то настала очередь школьной формы. Сигурд даже встал для того, чтобы сжечь её. Сначала он кинул в костер рубашку, потом брюки и в самом конце – пиджак. Оставался только рюкзак. Сигурд достал из него нож, подаренный Эмелин. Он долго смотрел на подарок, а после бросил рюкзак в огонь. Это был праздник свободы.

 

***

 

Эмелин, в отличие от Сигурда, пошла на выпускной. Отец заставил её надеть красивое платье. Он вместе с матерью побывал на основной части выпускного, но потом дети отправились в свое путешествие. Эмелин попала в плохую компанию к наркоманам и алкоголикам. Конечно же, её споили. Тогда же она лишилась девственности. Трудно сказать, от кого. Тот день она помнила очень смутно, и, если судить по рассказам, в одной постели с ней побывали сразу десять человек.

 

***

 

Эмелин проснулась у себя дома. Она была одна. Отец и мать работали. Девушка посмотрелась в зеркало и заплакала. Ей казалось, что все проблемы мира свалились ей на плечи. Во-первых, она получила очень низкие баллы по ЕГЭ. Во-вторых, её изнасиловали друзья, которым она доверяла. Правда, последнее она доказать не могла, как минимум потому, что никто не сознавался, а она сама ничего не помнила. Униженная девушка без будущего и без настоящего – вот что она видела в себе.

Эмелин взяла амулет со знаком «Ом» и села на кровать, рассматривая его.

– Сигурд сказал, что ты будешь меня защищать. Не может защитить какая-то безделушка. Он меня бросил. Весь мир меня бросил. Я осталась совсем одна. Ненавижу эту тупую жизнь. Может быть, убить себя? Зачем жить? Жизнь не имеет смысла.

Эмелин всмотрелась в амулет.

– Но когда-то он у меня был. У меня был смысл. Я его упустила. Сама виновата, дура. Или… Нет. Он виноват. Мы оба виноваты.

 

***

 

Сигурд вернулся домой после очередной прогулки. Его встретила мать. Она была пьяна.

– Где вещи?

– Какие вещи? – поинтересовался Сигурд.

– Такие вещи. Пиджак. Рюкзак.

– Я их выбросил.

– Эй, ты, свиненыш, ты охерел совсем?! Я бы могла их продать. Вот ты сука тупая. Я пашу, работаю, а ты выкидываешь мои вещи.

– Все равно бы на бутылку потратила.

– Бутылку? Хочешь сказать, что твоя мать алкашка, ублюдок мешкий? Тебе не стыдно? Я работаю, чтобы содержать тебя, а ты, кусок дерьма, ничего не можешь. Я вот в твои годы уже работала! Понимаешь? А что ты? На шее висишь! И ничего от тебя не дождешься.

– Выйди из моей комнаты.

– Хер тебе. Это моя комната. Это моя квартира.

– Это папина квартира. Он был её владельцем теперь…

– Ой, завали пасть, мелкий ублюдок. Я плачу за эту квартиру! Значит, моя! Понял! Вообще, вали отсюда! Не хочу тебя видеть здесь! Это все мое! Ты только на шее и можешь сидеть!

– И свалю! Навсегда! Ты больше никогда меня не увидишь! Никогда!

– Хах, щенок, еще прибежишь к мамке! Будешь на коленях умолять тебя простить!

– Никогда. Ты мне не мать.

– Да как ты посмел!

За спиной у Маргариты все это время был ремень. Она замахнулась на сына и хотела уже его избить, но Сигурд перехватил её руку и силой вытолкал из комнаты, а потом закрыл дверь. Мать села напротив двери и заплакала.

– Как твой ублюдок отец! Ударил мать! Ты такой же ублюдок, как и он! Надеюсь, что ты там сдохнешь в своей комнате! Выметайся! Чтобы я тебя не видела! Никогда не видела! Ты мне больше не сын!

 

***

 

Сигурд старался не появляться дома днем. Он избегал свою сумасшедшую мать алкоголичку, которую можно было взбесить одним неудачным словом. Она могла создать скандал из ничего, а Кёнигу это было не нужно. Он хотел покоя. Но где этот покой можно было достать? Он зависел от матери, но и не собирался унижаться и кланяться за деньги. Он не хотел ползать на коленях за ту мелочь, которую она ему давала. С другой стороны, нужно было поступать в ВУЗ. Благо, баллы позволяли. Тем более, Сигурд получал какую-никакую пенсию по утере кормильца и мог претендовать на социальную помощь внутри университета. Тогда ситуация казалась плачевной, но не безвыходной.

Сигурд понимал, что он может справиться со сложившейся ситуацией. И он решил сделать все, чтобы навсегда покинуть родительский дом, который принес ему скорее страдания, чем в чем-то помог. Действительно, трудно воевать на несколько фронтов сразу, особенно когда один из этих фронтов – семья, в которой хотелось бы отдохнуть от всех невзгод внешнего мира. Но нет. Для него жизнь в семье была бесконечной и бескомпромиссной борьбой, в которой жертвы были неизбежны. Наверное, поэтому Сигурд больше никогда и никому не обещал замужество. Он на примере своей семьи видел все ужасы брака.

 

***

 

Эмелин сидела с отцом на кухне и плакала. Он уже больше часа ругал её.

– Значит, ты пошла бухать с какими-то алкашами на выпускном? Серьезно?! И потом они все вместе лишили тебя девственности? Ты дура! Больная дура! Этому я тебя учил?! Нет! А что в итоге? Воспитал проститутку, которую трахают алкаши! Ты мне больше не дочь.

Жан встал и дал девочке пощечину.

– Запомни это хорошо! Ты просто так не отделаешься! Ты сильно провинилась! Очень сильно! Ты опозорила меня! Опозорила всю нашу семью!

 

Раздел III: Университет и свалка

Глава I: Дорога на север

Диоген, Сигурд и остальные вышли на большую дорогу, которая называлась Северная ось. Дорога вела прямиком на север и протягивалась за высокие стены, окружающие город. Бомжи шли в сторону Большой свалки Аранео, которая находилась к северу от города рядом с Паучьим озером. Герои двигались по тротуару, периодически оглядываясь, чтобы не попасться полиции и бандитам. Стремительно миновав улицу Штирнера, они перешли еще одну большую дорогу.

Диоген показал на дома и сказал:

– Это улица Анархии, а она окружает парк Кропоткина. Знаешь, что мне нравится в этом городе, Кёниг?

– Что же?

– Да то, что улицы названы в честь людей, которые этого реально заслуживают. Все эти улицы Пушкина, Ленина, Маркса, Энгельса, которые повторяются по миллиону раз, – это же ужасная безвкусица. И они один из них не заслужил, чтобы в каждом городе была улица с его именем. Я не говорю, Кёниг, что они плохие деятели, я просто говорю, что нужно называть улицы фамилиями разных достойных людей, а их в нашей стране было много. И не только в нашей стране.

– Да, это так.

– Вообще, многие повлияли на становление культуры в нашей стране. Вот и надо называть улицы их именами, а не Пушкиными кичиться и не Ленинами, которых на каждом углу стоит по десять штук. В этом городе мне нравится разнообразие названий.

 

***

 

На этот раз банда поэтов решила принять серьезные меры. Стефан вел большой фургон. Сзади сидели Эндрю Арчер, Фарс Пегас, Тима Рыбами и Моносолова. За фургоном ехали машины с шестерками этих поэтов. Только Верочка Соскова и Кристофер Герра остались на Поэтической улице. Остальные решили любой ценой найти бомжей.

Арчер усмехнулся.

– Вот. Теперь-то мы точно их убьем. Только где их искать?

Данилов ответил:

– Начнем с улицы Штирнера. Там их видели в последний раз. И там они навредили Ирэн. Мы должны отомстить. Предлагаю их хорошенько помучить.

– Например?

Тима Рыбами усмехнулся:

– Например, устроить им сеанс наших стихов.

Поэты засмеялись. Моносолова хлопнула Рыбами по плечу.

– Шутник ты. Большой шутник. Только вот шуточки не к месту. Мы же современные классики. Лучшие современные поэты страны.

Тима кивнул.

– Конечно. А еще мы людям помогаем. Такие вот мы молодцы.

Стефан усмехнулся.

– А я еще побеждал в сотнях конкурсах по бизнесу, науке и…

Фарс Пегас перебил:

– И всей прочей чепухе. Мы наслышаны, Стефан. Ты говоришь об этом каждый день. Надо бы заканчивать с презентацией себя самого. Выглядит противно.

– Молчал бы, Пегас. Все мы менеджеры. Все мы должны преподносить себя. Это неизбежно. Мы публичные люди. А публичным людям нужно создавать вокруг себя историю. Вообще не важно, кто я там и что сделал. Главное, что люди думают об этом. Вот они думают, что я чемпион и победитель по жизни. Значит, это так. Все мы не имеем ничего за душой, кроме того мифа, который мы создали.

Арчер кивнул.

– Так и есть. Плевать, кто мы на самом деле. Для людей – мы лишь обложки, на которые они смотрят и удивляются. Они должны завидовать нам и думать, что мы избранные. В этом секрет успеха. Но скажу так, даже классические авторы были мастерами по созданию мифа. Чего же нам не прибегать к их приемам?

 

***

 

Винсент Вуд все еще проводил время на кухне вместе со своей возлюбленной. Он говорил без остановки в течение уже нескольких часов. Как и многих прирожденных преподавателей, его было практически невозможно заткнуть.

– Знаешь, филология – это не наука и никогда ей не была. Филология – это любовь к слову. Ты можешь называть любовь наукой? Я вот не могу. Мы не исследуем тексты, а любим их. Только в нашей любви к классическим текстам мы открываем их подлинное содержание. Нельзя познавать язык и произведения поэтического и прозаического искусства без любви. Холодный анализ ни к чему не приводит. Это я проверил на себе. Все научные методики уступают перед одним простым чувством. Тексты нужно любить. Они требуют любви.

– Да, дорогой.

– Что мы можем сделать с ними без любви? Посчитать запятые, точки, слова, найти грамматические и стилистические тонкости и неточности, навесить на текст какие-то ярлыки, вроде жанра, стиля, но что это все такое?

– Не знаю.

– Ничто! Все это абсолютное ничто перед любящим взором, который смотрит в сердце произведения, а, значит, и в сердце автора. Только тот, кто посмотрел в сердце Гете, может понять этого великого поэта. Вот в чем я уверен. Я знаю, что только так и существует филология. Без любви она бессмысленна…

 

***

 

По пути на север бомжи тоже разговаривали о литературе, только речь шла далеко не о любви к ней. Диоген, побывав в течение многих лет литератором, ненавидел литературу и многих, кто с ней связан.

– Знаешь, Кёниг, есть самая низкая и наивная прослойка людей в литературе. И нет, это не жадные издатели, которые пытаются вытрясти из авторов последние деньги. Они тоже те еще свиньи. Но самые низкие в иерархии литературы – это филологические фанатики. Своеобразный ИГИЛ от литературы.

– И чем они тебе не угодили? – поинтересовался Сигурд.

– Как минимум, тем, что они самые глупые из всех, с кем мне приходилось иметь дело.

– И как же проявляется их глупость? И все ли филологи, как ты выражаешься, фанатики?

– О, нет, Кёниг, не все. Ты вот нормальный филолог, который в меру начитан и в меру любит литературу. Но есть и такие, которые с маниакальной страстью глотают сотни классических книг, а потом фанатично отстаивают их гениальность и унижают все, что не сходится с их любимой классикой. Эти людишки не понимают, что литература может быть разной. И даже у классиков она разная, но эту разницу они будто бы не видят.

– Так к чему ты?

– Прекрасное и ужасное – относительные категории, как добро и зло. Границу порой невозможно разглядеть. Так вот эти филологи-фанатики сидят на одном участке «прекрасного», любят его больше самих себя, а после из этого участка прекрасного бранят все, что к этому прекрасному не имеет никакого отношения. Филологи-фанатики напрочь отбивают у себя возможность расширения своих вкусовых предрассудков. И постоянно болтают о любви к литературе. Такие вот они.

 

***

 

Стефан Данилов и его компания ехали по северной дороге. Сначала они исколесили улицу Штирнера и опросили людей, а потом направились на север.

 

***

 

Диоген заметил надвигающийся эшелон машин. Бомжи спрятались за домом в самом конце улицы Анархии. Моним спросил:

– Думаешь, это бандиты?

Диоген кивнул.

– Кто же еще будет расписывать свои машины стихами Бродского и Есенина?

Машины проехали мимо и повернули за угол. Диоген кивнул.

– Побежали. До стены еще несколько километров. Мы должны выбраться из города, пока бандиты не пошли на второй круг.

Бомжи побежали на север. Бежали они быстро, как могли. Сигурд немного отстал. Диоген усмехнулся и остановился.

– Ты серьезно не можешь за нами угнаться?

Филолог покачал головой.

– Вы слишком выносливые.

Диоген кивнул.

– Конечно, мы же постоянно тренируемся, бегаем, закаляемся. Это очень важно для того, чтобы выжить на улице. Иначе мы бы уже давно были мертвы. Знаешь, многие бомжи, теряя дом, теряют надежду. Они спиваются. Становятся нелюдями. И в итоге умирают. Люди думают, что так живут все бомжи, но это далеко не так. В нашей стране потерять дом может каждый, а вот потерять свою честь, достоинство и силу воли – нет. Тебе пора бы это усвоить, Кёниг. Я давно приглашал тебя к себе. С нами бы ты стал здоровым человеком, для которого такие кроссы были бы парой пустяков, но ты решил отдалиться от нас. Почему?

Сигурд задумался. Диоген медленно побежал рядом с ним. Филолог ответил:

– Наверное, потому что я хотел остаться один. Я потерял абсолютно все. Все мои амбиции рухнули в один миг. Я познакомился с тобой и с остальными. Да. Мы провели много времени вместе. Вы спасли меня от смерти.

– Кёниг, ты так и не научился самому главному. Ты говоришь, что потерял самое главное. И что для тебя самое главное? Жилье? Социальный статус? Все это хрень собачья. Я считаю, что человек, попадая на улицу, ничего не теряет. Он не теряет себя самого и может двигаться дальше. Что тебе дом? Что тебе социальный статус? Все это паутина.

– Паутина?

– Паутина, которая оплетает нашу жизнь. Дом как ценность. Социальный статус как ценность. Богатство как ценность. Уважение людей как ценность. Все это паутина. Если мы попадем в нее, то будем барахтаться в ней до конца наших дней. Ты ставишь дом превыше своего внутреннего состояния? Тогда, прости, но ты, Кёниг, хреновый человечишка. А если нет, то тебе стоит переосмыслить свои слова.

Сигурд кивнул.

– Да, ты прав. Дело не в доме. Дело в моих ожиданиях. Я думал, что я самый лучший. Я думал, что мир покорится мне. Я собирался стать преподавателем филологии. Трудно сказать, что это была моя мечта, но это была очень даже приемлемая работа, которой я хотел бы заниматься. Я думал, что меня будут уважать студенты, и я наконец-то обрету хотя бы такое небольшое счастье.

Диоген засмеялся.

– Кёниг, да ты погряз в паутине. Запутался. И запутался настолько, что до сих пор не можешь выбраться. Возможно, бомжевание – это твой путь. Твой путь к просветлению. Сансара быта затянула тебя, но у тебя появился шанс. Паутина выбросила тебя на время из своих сетей. Но что ты в итоге хочешь, Кёниг? Ты хочешь вернуться. Тебе не хватает тех оков.

– И что ты предложишь?

– Есть два типа бомжей. Одни цепляются за свою прошлую жизнь, а другие – нет. Так вот, первые – это те, кто спиваются с горя. Если выбирать между едой и бутылкой, то они выбирают бутылку. И в итоге такая участь ждет всех бомжей, которые хотят вернуться в паутину. Но есть и такие, как мы, Кёниг. Освободившиеся. Готовые двигаться дальше. Нам не нужны дома, чтобы жить. Нам не нужен социальный статус, чтобы уважать самих себя. Мы живем так, как хотим жить. И делаем то, что хотим. Пока весь город запутался в паутине, мы порхаем над ней бабочками. Мы свободны и вольны делать то, что мы делаем.

Сигурд показал на стену:

– А вот и выход из города. Мы почти добрались.

Диоген улыбнулся.

– Хороший разговор всегда поможет скоротать время в пути.