Вес и пропорция в «Книгах Простеца» Николая Кузанского.

De Staticis Experimentis [350]

1. Введение: Idiotae Libri. М удрость, человеческий ум, мир природы

De Staticis Experimentis – последняя из книг Простеца, составляющих цикл, который включает 4 диалога, написанных Кузанским в 1450 году. В этих диалогах философ с различных перспектив исследует человеческий ум и его связь с истиной. Концептуальное построение цикла носит нисходящий характер. Он начинается в высших пределах истины, где она тождественна Богу, затем изучается ее живой образ, которым является человеческий ум, и, наконец, завершается цикл развертыванием ума в мире природы. Главные действующие лица четырех диалогов – Оратор и Простец (Idiota), к которым в третьей книге присоединяется Философ. В начале цикла оратор представлен как ученый - профессионал, зависимый от книг и интеллектуальных авторитетов и бахвалящийся своей причастностью миру знания. Простец же - обычный человек, который не получил никакого схоластического или церковного образования. Взамен этого он предлагает путь личного опыта и обдумывающей мысли, которые, по его убеждению, приводят к истинной мудрости. В последней книге цикла два эти персонажа больше не противостоят друг другу. С момента своего первого появления Оратор был духовно ведом Простецом к смирению, и их общение стало дружеским.

Согласно упомянутой выше нисходящей схеме, первые две книги Простеца - De Sapientia I и II - анализируют отношение между человеческой и божественной мудростью, то есть истиной как конечной целью человеческого ума. Язык, избранный автором для построения двух этих диалогов, демонстрирует близость языку мистики: опытное переживание мудрости вновь и вновь описывается с помощью чувственных образов и выражается как любящее познание. Подчеркивается, что тайны мудрости не открываются тому, кто не устремлен к ним, а в качестве необходимого шага на пути к мудрости выдвигается требование нравственного и эмоционального очищения. Указания на недостижимость Бога используют язык утверждений и отрицаний. Хотя сквозная для диалога мысль о том, что «мудрость кричит снаружи на улицах»[351], никогда не упускается из виду, акцент делается на другой стороне отношения: мудрость «обитает в высочайших местах»[352].

De Mente - третья книга из цикла Idiotae Libri фокусирует свой анализ на человеческом уме, который определяется как образ божий[353]. Появление третьего действующего лица – Философа, означает намерение Николая Кузанского развить специальное исследование природы человеческого ума, которая состоит в подобии Богу. Словарь изменяется, превращаясь из любовного в технический, классические философские теории подвергаются проверке, посылки стремятся к детализированности, точности и понятности. Подобие ума Богу, объясняет Простец, коренится в его бытии, подобно тому, как его проявление коренится в единстве. Тогда как мир природы, который представляет собой развертывание (explicatio) божественного единства, оказывается впоследствии только онтологическим основанием, делающим возможным многообразие; в человеческом уме единство отражается в своей единственности. Это - отличительные характеристики особой природы ума, источник его силы, подобной божественной силе, но ограниченной тем обстоятельством, что бытие ума произведено Богом. Благодаря этому ограничению, ум не способен творить так, как творит Бог. Следовательно, как постижение божественного ума является порождением существований, так мышление человеческого ума есть порождение понятий или подобий существований. И, хотя таким способом ум познает мир наилучшим из возможных образом, поскольку он не творит мир, ум никогда не может достичь его сути. Вследствие этого путь ума к истине бесконечен, форма бесконечности открывает прилагающему усилия разуму его собственное бессмертие. Если в первых двух книгах акцент делался на вечной мудрости, которая «постигается непостижимо»[354] умом, в сочинении De Mente он перенесен на живой образ мудрости, то есть на сам ум.

Соответственно, De Staticis Experimentis сфокусирован на последнем шаге лестницы: на разворачивании вечной мудрости в мире природы, и на способности ума познавать этот мир посредством собственного развертывания. В этой очень короткой книге Николай Кузанский устами Простеца описывает процедуру, которая позволила бы людям достигать более точного знания природы. Она состоит во взвешивании всего природного, не только тел, но и процессов. Вновь изменяется язык, наступает черед научного изложения. Если De Sapientia I и II обнаруживает знакомство Николая с предшествующей мистической традицией, а De Mente демонстрирует его знание классических философских школ, то De Staticis Experimentis является свидетельством его интереса к науке и осведомленности в ней. Хотя диалог по большей части состоит из каталогизирования опытов, которые можно проводить с весами, его написание (и прочтение) предполагает, кроме всего прочего, понимание законов равновесия и принципа Архимеда. Однако это не означает, что De Staticis Experimentis - научный текст, который использует научное исследование для изучения проблемы. Диалог не предлагает также аксиоматической демонстрации и перечня опытов: процедуры, описываемые Простецом, не являются строгими экспериментами в современном смысле, т.е. такими, которые определены идеальными условиями.

Предпочтительней описать De Staticis Experimentis как текст, анализирующий с философской точки зрения мыслительные процедуры, целью которых является знание мира природы[355]. В этой перспективе диалог поднимает вопрос, ответ на который пытается дать настоящая статья: почему выбрана операция взвешивания? Книги Простеца начинаются с классификации тех познавательных актов, которые являются специфически человеческими. Их три, а именно – счет, измерение и взвешивание. Они являются высшими проявлениями, посредством которых единство ума разворачивает себя в процессе познания[356]. Однако, в De Staticis Experimentis утверждается: «Так путем опытов с весами … можно высказывать более точные предположения обо всем, что можно знать»[357]. Как мы увидим, это утверждение расширяется для того, чтобы включить процессы, известные человеку благодаря счету и измерению, процессы, взвешивание которых представляется абсурдным. Почему же тогда Простец рекомендует взвешивание в качестве наиболее оптимального для познания природы пути, чем измерение и счет. Хотя это не утверждается в тексте прямо, ответ связан с самой природой человеческого познания, предполагаемой диалогом De Staticis Experimentis.

2.Сфера большего и меньшего.

Диалог начинается с того, что Оратор превозносит весы, как обязательные инструменты Государства и правосудия, а Простец отвечает: «Хотя ничто в этом мире не достигает точности, но с помощью весов мы на опыте приходим к более верному [ verius ] суждению…»[358]. Затем он ратует за письменный перечень «опытно установленных различий веса»[359] и переходит к утверждению о том, каким необходимым и полезным он мог бы быть. Наконец, Простец обосновывает сказанное им таким образом: «Через различие веса, думаю, можно вернее [ verius ] прийти к тайнам вещей и многое познать в большем приближении к истине [ verisimiliori coniectura ]»[360].

Слова Простеца, с которых начинается диалог, обнаруживают, что предлагаемая им процедура не претендует на то, чтобы сделаться методом для достижения универсального и необходимого знания. Учитывая общий характер диалогов Простеца, Николай напоминает читателям, что окончательная истина недостижима для человеческого ума. Весы не являются средством постижения сущности, но инструментом познания, результаты которого «более истинны» или «приближаются к истине». Повторяющееся употребление сравнительной степени verius [361]в De Staticis Experimentis вводит градацию и, тем самым, предел доступности истины для человека. В параграфе 162 это ограничение усиливается выражением verisimiliori coniectura. Тогда как мы можем перевести verisimiliori как «наиболее подобное истине», в своей работе De Coniecturis  (1441 – 1445) сам Николай дает следующее определение coniectura: «Coniectura igitur est positiva assertio, in alteritate veritatem, uti est, participans»[362] Что означает: «Итак, предположение есть положительное утверждение, которое причастно истине, как она есть, в инаковости». Предположение не является специальным типом человеческого знания, но все человеческое знание является предположительным. Это знание не является естественным, так как оно не основано на восприятии сущности, но установлено соглашением (positivus). Однако оно не является произвольным, в силу причастности с большей или меньшей степенью инаковости единству истины. Это дает нам возможность оценивать одно знание как более близкое к истине, чем другое[363]. Согласно Простецу, при обращении к миру природы знание, полученное посредством взвешивания, ближе к истине, чем любой другой тип знания. Почему это так?

Ответ коренится в идее человеческого знания как пропорционального, которая развивалась Николаем Кузанским в его первой крупной философской работе De Docta Ignorantia (1444). Первая книга «ученого незнания» открывается утверждением о том, что каждое человеческое существо имеет влечение к истине и внутренний критерий, делающий возможным ее поиск, а, значит, и достижимость его намерения. Это классическое утверждение, и читатель, хорошо знакомый с ним, может подумать, что ему известен и результат: если ничто не мешает процессу познания, то оно завершается постижением истины. Однако ближайшее описание этого процесса, даваемое Николаем Кузанским, приводит к совершенно противоположному заключению: «Все исследователи судят о неизвестном путем соразмеряющего сравнивания с чем-то уже знакомым, так что все исследуется в сравнении и через посредство пропорции»[364]. Наконец, Николай приходит к собственному выводу: «Итак, всякое разыскание состоит в более или менее трудном сравнивающем соразмерении. По этой причине бесконечное как таковое, ускользая от всякой соразмерности, остается неизвестным»[365]. Непознаваемое человеческими существами бесконечное и есть, парадоксальным образом, та самая истина, к которой их влечет естественное стремление. Несмотря на указанный парадокс, это стремление не напрасно. То, что человек хочет знать, - всегда вот – это, потому он игнорирует истину, недоступную человеческому пониманию. Лишь смиренно осознав это, человек может начать свое бесконечное восхождение к непостигаемой истине.

Это путь интеллектуального постижения, который состоит в «соразмеряющем сравнивании»[366]. Несомненно, что для Николая прирост знания осуществляется через сравнение непознанного с тем, что уже известно. Кстати, сравнивать означает сопоставлять два или несколько объектов с тем, чтобы обнаружить их сходства и различия и установить связи между ними. Но Кузанский делает описание этого процесса еще более специальным, он выразительно отсылает к тому, что называет «значением пропорции». «Пропорция» - термин, принадлежащий языку математики, обозначает средства, которые используются в человеческом исследовании по мере его продвижения вперед. Николай употребляет это слово, потому что он уверен, что всякое сравнение предполагает как единство, так и разнообразие. Все сходства и различия, устанавливаемые человеческим умом, предполагают как разнообразие восприятий (и/или объектов) и ограничивающее их единство. Именно поэтому Николай пишет: «Соразмерность, означая вместе и сходство в чем-то общем и различие, не может быть понята помимо числа»[367].

В математике «пропорция» – это равенство отношений между двумя или более парами чисел. Отношение - это термин, описывающий количественную связь между двумя подобными величинами, и оно определяется числом раз, которым одна величина содержится в другой. Другими – операциональными словами, это результат, полученный в процессе деления одной величины на другую. Таким образом, можно утверждать, что пропорция существует в таком числовом ряду, где отношение между числами, следующими друг за дружкой, одно и тоже. Пропорция, к примеру, 2, 4, 6, 8, 16, 32, 64, ряд, в котором отношение равно 2. Пропорция или равенство отношений между членами ряда позволяет нам убедиться в том, каким должно быть следующее число в ряду. Прогрессия рядов, которая начинается с того, что нам уже известно, и следует к тому, чего мы еще не знаем, возможна благодаря пропорции, определяющей каждый новый элемент ряда.

3. Математическая пропорция и знание мира природы

Хотя предыдущее изложение кратко объясняет то, что давало Кузанскому возможность понимать математическое исследование как «сравнительную пропорцию», неочевидно, что это понятие можно расширить для определения всей целокупности человеческого познания, как это сделал Николай. Первые трудности касаются изучения мира природы. Если мы сравниваем два натуральных числа, то между ними всегда будет какое – либо отношение. Поэтому мы всегда можем разделить одно на другое, и, таким образом, открыть определенную пропорцию, которая позволила бы нам установить прогрессию.

Но если мы станем сравнивать тела или процессы (два или несколько), то с необходимостью нам не удастся обнаружить объединяющего их совершенного математического отношения. Мы установим отношение между ними, а это автоматически чревато вмешательством, как единства, так и множественности. Но это отношение не будет пропорциональным в строгом (математическом) смысле слова. Правило, лежащее в основании сравнения естественных тел и процессов, форма и состав которых являются сложными, неизвестно. Для того чтобы сравнивать посредством пропорции элементы такого рода, набор их характеристик должен быть переведен в фигуры.

Это превращение Николай Кузанский осуществляет в De Staticis Experimentis. По ходу диалога Простец набрасывает общие рекомендации (менее точные, чем другие) для того, чтобы измерять вес разнообразных существ и процессов. А именно, как измерять вес человека и животных в воде, и на суше[368]; каждого металла в воде и в воздухе[369]; камней разного достоинства[370]; любого из четырех элементов[371], вес морских глубин, скорости кораблей и силы ветров; вес животных и людей[372]. Согласно Простецу, возможно также взвесить жар, холод, время суток, движение небесных тел и размеры солнца; и даже предсказать путем взвешивания погодные условия[373].

Инструментом, который необходим для этого, в первую очередь, являются весы. Но серия опытов, описанная Простецом, подразумевает, что стремление взвешивать все существующее естественным образом распространяется на процессы, которые обычно постигаются с помощью счета и измерения. Например, ритм сердцебиения, который устанавливается путем слушанья пульса и счета ударов, производимых в течение определенного отрезка времени. Или размеры солнца, которые теоретически устанавливаются астрономами с помощью тригонометрических значений. В таких случаях, как эти, когда прямое взвешивание феноменов представляется невозможным и требует времени для осмысления, Простец изобретает вспомогательное средство (технику). Оно заключается в сборе воды в клепсидре или водяных часах в течение времени, процесс обдумывания проблемы, с последующим взвешиванием собранной таким образом воды. 

Хотя в диалоге определенно это не утверждается, но перечень возможных весов, такой, составления которого требует Простец, мог бы со временем позволить человеку создать различные ряды весов тел и феноменов, ряды, в которых может быть обнаружено правило пропорции. Например, ряд весов животных, в соответствии с которым можно установить, что вес средней кошки составляет х раз веса мыши, вес человека - х раз веса собаки, а вес лошади в х раз больше веса человека[374]. И другой ряд, составленный из весов разновидностей царства овощей. Или еще один, состоящий из весов различных минералов. И так далее. Со временем перечень мог бы сделать возможным сравнение и соотнесение этих рядов, что позволило бы создавать ряды более высокого порядка. Например, ряд весов всех живых существ, или всех природных объектов, или даже ряд продолжительности совершенно отличных процессов, таких как ритм и движение небесных тел. Таким способом, посредством создания последовательных рядов можно устанавливать отношение между увеличивающимся числом элементов и процессов.

Исследование мира природы посредством соизмеряющего сравнивания, открытого благодаря сведению тел и процессов к фигурам (в этом случае к фигурам, которые выражают вес), оказывается неисчерпаемым. Нам становится понятным, почему Простец считал его средством, подходящим для наиболее истинного изучения комбинаций вещей: превращение феноменов в фигуры – необходимый шаг человеческого познания, поскольку оно прирастает только через соизмеряющее сравнивание между еще неизвестным и уже известным. С помощью шкалы весов все естественные феномены могут быть переведены в фигуры, и постепенно откроются пропорции, которые лежат в основании и связывают их. Конечный результат развития, описанный в предыдущем параграфе, вполне мог бы стать изобретением единственного ряда, который установит взаимоотношения между всеми элементами и всеми процессами, которые составляют мир природы.

Согласно теории познания Кузанского, основанной на метафизическом понятии бесконечной истины, составление такого универсального ряда потребует бесконечного числа шагов, что не противоречит сказанному выше. Тем самым, это превращается в недостижимую задачу. Человеку доступно лишь это приближение к указанной цели путем прогрессирующего создания рядов, охватывающих все большее число элементов и процессов. Соответственно, процедура, предложенная Простецом, делает возможным бесконечное приближение к полноте знания мира природы. Хотя описанная процедура устремлена к абсолютному знанию, с ее помощью оно никогда не может быть достигнуто. Однако это самая лучшая из процедур, обнаруживаемых человеческим умом, потому что она соответствует самой сущности ума.

Единство ума, которое пробуждается при встрече с объектами природы, присутствует в каждом шаге познания. При действии чувств и воображения, это единство обнаруживает себя как способность различать. Глаз не способен отличить один цвет от другого, если различающее единство ума не включилось в работу. Пример того же ряда: вне силы единства ума воображение не могло бы собрать впечатления в единый образ, а рассудок не мог бы ни формировать понятия, ни классифицировать их. Можно сказать, что как только многообразие мира открывается познанию, ум устанавливает связи между его разнообразными проявлениями. Эти связи возможны благодаря указанному единству. Оно принадлежит собственно уму и ничему другому. Таким образом, понимание человеческого знания как пропорции, описанное в De Docta Ignorantia и использованное в De Staticis Experimentis, основано на идее ума, которую Николай подробно описал в диалоге De Mente.

Обязательное присутствие единства ума во всяком человеческом знании позволяет Простецу определить ум как «то, от чего возникает граница и мера всех вещей» и указать, что «его называют mens от mensuare»[375]. Это объясняет также, почему Николай настаивал на том, чтобы возможности пропорции использовались не только для сравнения чисел, но и для всего поддающегося сравнению, даже для тел и процессов, происходящих в природе. Ведь «число состоит не только в количестве, образующем пропорцию, но и в любом другом субстанциальном или акцидентальном сходстве или различии»[376]. Важно помнить, что эта измеряющая способность ума не сводится к голословному утверждению того, что математические понятия выражают существенное в мире природы. Если бы это было так, если бы реальность имела математическую структуру, постигаемую человеческим умом, то не было бы никаких препятствий для достижения абсолютного знания людьми. Это не совпадает с убеждением Николая. Более того, измерение посредством ума есть творческий акт, с помощью которого ум приспосабливает свою силу к творящей силе Бога. Это случается только тогда, когда чувственный мир актуализирует силу ума и однажды пробужденный таким образом ум, обнаруживает в собственном единстве способность продуцирования математических понятий, которые, посредством развертывания, обосновывают чувственное и рациональное знание.

4. Почему взвешивать?

Как мы заметили во введении, основная операция человеческого ума qua мера всех познаваемых вещей, это измерение, счет и взвешивание. Очевидно, Николай мог бы избрать любое из этих действий или все их, пытаясь продемонстрировать как познающий ум нуждается в переводе явлений в фигуры, которые поддаются соизмеримому сравниванию. Но он выбирает взвешивание. Это не произвольный выбор. Хотя часть процессов, описанных в De Staticis Experimentis, могут быть познаны через счет и измерение, только взвешивание позволяет сравнивать их все. Счет позволяет сравнивать преимущественно однородные (гомогенные) элементы, которые имеют одинаковое строение, и подобные элементы, состав которых один и тот же у каждого сравниваемого элемента. Это неприменимо к естественным телам.

С другой стороны, для сравнения гетерогенных элементов может быть использовано измерение, но определение длины, ширины и объема тел не объясняет сложность их состава, которая позволяет отличать их друг от друга. Возвращаясь к предыдущему примеру, кошка в х раз больше, чем мышь (ее длина, ширина и объем соответственно в х1, х2 и х3 больше чем у мыши), но это отношение ничего не говорит о том, что делает их разными животными. Для Николая Кузанского материальный состав всего индивидуального складывается из комбинации четырех элементов, взятых в определенной пропорции. Вес, который он понимает как качество, принадлежащее телу, выражает эту комбинацию: больше или меньше воды, больше или меньше воздуха, больше или меньше земли, больше или меньше огня.

Возможно, потребовалось бы больше времени и усилий для объяснения того, почему счет и измерение так же неудовлетворительны для перевода процессов в фигуры, как и для перевода тел. К счастью у нас нет нужды делать это. Если мы согласимся, что взвешивание более подходящая операция для сравнения тел с помощью пропорций, и если мы хотим соединить процессы измерения с процессами, происходящими в природе, воедино в общих рядах, мы с необходимостью должны привести их к общему масштабу. В диалоге не детализировано определенное описание процедуры, посредством которой процессы могут быть переведены в количество. Тем не менее, в нем устанавливается общая техника, которая позволяет достичь этой цели. Она основана на приведении веса, ритма и ряда функций, зависящих от времени (скоростей, расстояний) к общему масштабу: весу воды, собранной в клепсидре.

5. Заключение

Познавая, человеческий ум разворачивает себя посредством трех главных операций: счета, взвешивания и измерения. Тогда как ни счету, ни измерению не удается удовлетворительным образом перевести в фигуры разнородность, присущую природе, именно вес оказывается операцией, которая выражает знание об этом «ближе всего к истине». Это не означает ни того, что природа – это книга, написанная языком математики, ни того, что взвешивание является методом, подходящим для ее полного раскрытия.

De Staticis Experimentis не стоит читать как научную работу, построенную на метафизических и гносеологических предположениях. Действительно, ее не следует читать изолированно, но как завершающую часть композиции, нацеленной на исследование различных уровней отношения между человеческим умом и истиной. Глубокое понимание этого диалога предполагает освоение не только понятий мудрости, истины и ума, развиваемых в предшествующих книгах Простеца (Idiotae Libri), но также идею человеческого знания, получившую объяснение в De Docta Ignorantia. Тогда как все исследования ума продвигаются вперед через соизмеряющее сравнивание неизвестного с тем, что уже известно, истина, поскольку она бесконечна, ускользает от всякого соизмерения. Это касается всех, устанавливаемых человеком пропорций. «Все взаимно связано какой-то - правда для нас темной и в точности непостижимой - соразмерностью»[377]. Хотя во взвешивании человеческий ум обнаруживает процедуру познания природы, соответствующую лучше всего его собственным характеристикам; бесконечность, от которой все вещи производны, в которой они покоятся, и к которой они стремятся, остается недостижимой путем соизмерения. В философской концепции Николая Кузанского истина онтологически не ограничена человеческой способностью ее достижения.

Хенрике Шталь (Трир, Германия)

„Истинное будущее всей философии: