Интермедио 1. Девочка и Ангел

Озеро было прекрасным.

Оно излучало белый свет и, казалось, было наполнено чем-то сильным и таинственным. Вслед за озером свет начал исходить от камней, растений и деревьев.

За этим наблюдала маленькая девочка в розовом платье с вышитой бабочкой на груди. Девочка всегда любила уходить слишком далеко от людей. Вот и сейчас она выбралась на свободу сквозь перегородку парка, и ее еще не успели найти.

А озеро было прекрасным. Девочке казалось, что оно было живым. А значит, каждый камень, каждый цветок мог чувствовать, мог мыслить. Он обладал сознанием, как и все вокруг было единым совершенным восприятием.

Но девочка не знала, что такое сознание и восприятие. Она не знала наверняка, что в этом мире считать нормальным, а что нет. Она могла только чувствовать, что она здесь чужая и никто не может понять ее до конца — никто, кроме святящихся камней и деревьев. Она прикасалась к ним и говорила с ними. Но они ничего не могли ей ответить.

И тогда девочке стало страшно и чудовищно одиноко. Страшно оттого, что никто и никогда не сможет ее понять и принять, стать по-настоящему близким. И кто бы ни был рядом, она навсегда останется маленькой девочкой, живущей где-то не здесь, а значит, и не живой вовсе. И она не станет искать этого принятия, этого понимания. Она будет сбегать в лес к озеру. Она всегда будет сбегать в лес к озеру...

Девочка заплакала. Если бы ее спросили, почему, то она бы не смогла объяснить. Сияющее озеро было слишком красивым для того, чтобы быть правдой в том сером мире, на который она обречена смотреть, пытаясь забыть тоску по чему-то иному, чему-то некогда знакомому и родному.

Над озером поднялся ветер. И ветер тоже был живым.

Девочка почувствовала, что он будто пронизывает миры, смешивает их, перестраивает потоки. Ей захотелось стать ветром.

Она почувствовала за спиной чье-то присутствие. Она сразу поняла, что этот кто-то не враждебен ей, а наоборот — желает добра и сочувствует. Это был кто-то близкий на уровне божественных миров, которые сияли. Она оглянулась, но никого не увидела. Был только ветер.

И зачем она услышала голос — очень ясный взрослый мужской голос:

— Как тебя зовут здесь?

Она не понимала что значит «здесь», но ответила на вопрос.

— Почему ты плачешь?

Девочка вздохнула и попыталась вытереть слезы. Ее учили быть сильной и никому не показывать своей слабости. Но она чувствовала, что этому собеседнику можно доверить все. Но ведь он и так уже все знает...

И она сказала:

— Мне страшно. Я вижу то, что другие не видят, не чувствуют. Ты видишь, как светится это озеро?

— Это пробуждается твоя память. Озеро много значит для тебя. Ты чувствуешь и понимаешь больше. И этого не нужно бояться.

— Кто ты такой? — спросила девочка. — Я говорю с ветром? Почему ты можешь отвечать мне?

В этот миг девочка начала видеть очертания. Он был очень высоким и походил на человека. Его волосы были кудрявыми и рыжими, а глаза меняли цвет — от зеленых до темно-карих. Он был одет во что-то, напоминающее темно-фиолетовый плащ.

— Нет. Я не ветер. И ты не ветер, хотя в тебе много этой стихии. И я никак не связан с этим местом. Но мы связаны с тобой, дорогая. И я буду оберегать тебя и заботиться о тебе. Ты можешь называть меня своим ангелом. Я могу чему-то научить тебя, а точнее помочь вспомнить, потому что знаю, как это тяжело — вспомнить себя. И я всегда буду рядом с тобой. Всегда. Потому что когда-то ты пошла за мной по своей воле. Ты больше никогда не будешь одинока.

Он говорил, и его слова падали в глубины озера, отражаясь в сознании девочки полосами яркого света.

— Смогу ли я говорить с тобой, когда захочу?

— Только когда действительно будешь нуждаться. Только тогда. Ты можешь говорить со мной в мыслях и снах. Я всегда буду рядом.

Сияние стихало. Все постепенно обретало привычную форму.

— А, знаешь, — сказала девочка, — я думаю, что тот, кто сотворил все это, он ведь совсем не добр. Он и его служители не нравятся мне. Ты на его стороне?

Ее собеседник задумался на секунду.

— Да, он совсем не добр. Ты правильно понимаешь. И мы противостоим ему.

— Но ты сказал, что ты ангел.

— Тебе ведь еще неизвестно, что там бывают мятежи? Если хочешь, можешь называть меня темным ангелом.

— Значит, ты на другой стороне? Это интересно.

— Да. Ты еще не знаешь, насколько.

 

Записки Черной Королевы. Записано за год до описываемых в прошлой главе событий, происходило в раннем детстве.

Глава 4. Карни

Послушай — я здесь, я рядом. Смотри, смотри:

Ты видишь — сквозь лед и камень растет трава.

И может, был прав Создатель, сказав: «Умри!»

Но я не сумела так. Я жива! Жива...

Martyel. Лилит

Интересно, сколько раз, читая эту часть, почтеннейший читатель возмущенно воскликнет «так не бывает!»? Ну, например, не бывает так, чтобы с разницей в неделю в твою жизнь ворвались две необыкновенные женщины, за плечами каждой — множество ступеней пути. Но верите вы мне или нет — это правда.

Карни. Сокращение от ее настоящего имени Карина, которое само по себе более чем символично.

В нашем мире магии не бывает случайностей. И если уж появляется женщина с символическим именем и фамилией, значит, приготовься проститься с прошлым. Карина по-арабски — Лилит. В книге Лилит, некогда изданной во славу Владычицы, — отдельная глава под названием «Карина». А в ее фамилии странным образом встречаются большинство букв из имени Мастера, причем в правильном порядке. Тогда это просто казалось мне забавным. Марти. Смешное совпадение, которое со временем перестанет казаться смешным.

Карни знала обо мне все. Карни изучила всю теорию и практику, прослушала все мои лекции и лекции других наших лекторов. Для Карни есть только один смысл жизни — восхождение к духу. Мужчины Карни в прошлом — один из самых известных каббалистов и один из известнейших суфиев. Карни по настоящему интересны лишь те, кто полностью посвятил себя духу. И, похоже, последний год она заинтересовалась мной. Взаимно.

С первого же ее появления я приглашаю ее на танец. Всего через неделю мы остаемся наедине.

Впрочем, я далеко не сразу понял, кто передо мной. Уставшему от тягот титанических войн, мне просто хотелось бесшабашной, ни к чему не обязывающей страсти. Карни — такая яркая, легкая, обращенная в мир, казалось, была ответом на мои молитвы. Хотелось отдохнуть.

В наше первое свидание первый вопрос, который она задает: «Расскажи об Азазеле. Я читала главу из твоей книги, ты действительно из наших?»

— Из наших? — Признаться, я сперва не воспринимаю ее слова всерьез. Хочет человек включиться в мой миф — почему нет? Он все равно так давно не приходил... Я рассказываю все, что можно рассказать, и задаю дежурные вопросы.

Вместо ответов Карни протягивает мне свой смартфон.

— Это моя статья в блоге. Десять лет назад.

Выясняется, что еще тогда Карни решила, что она, из-за того что болеет редкой генетической болезнью, принадлежит к тому самому проклятому роду нефилимов. И все время, пока она изучала каббалу, ей было интересно одно — история нисхождения ангелов.

Я ошарашен. Я озадачен. Я даже смущен. Внутренний Крег Туми может до хрипоты кричать, что это всего лишь компенсаторная фантазия, позволяющая психике смириться с болезнью, которую нельзя вылечить. Те, кто повыше, не слушают глупца и слишком хорошо знают цену поверхностным объяснением. Важно не то, что это фантазия. Важно, какая фантазия. Она могла выбрать тысяча и одну фантазию, но она предпочла фантазию о роде Азазелевом. Это не просто свидание, надо под шелуху, надо в глубинные ритуалы, надо в мистерию.

— Дай мне ключи... Меня интересуют только ключи, — практически сразу сказала Карни.

Интересно, что она имеет в виду. Ключи, эка невидаль! В ОТО я ее все равно не посвящу. Ключи Мартиэль? Ну так их может каждый в ритуале услышать. Должно быть, разновидность любовного флирта.

— Ты знаешь путь. В глубине, в 2,22, отдавшись всей полноте страсти, можно открыть богов.

— Секс я люблю. Но ключи передаются не только так, ты же должен знать.

И все-таки — до чего же интересно, о каких ключах она говорит? Еще недавно я бы пропустил эти слова мимо ушей, но запрос на «ключ», такой уверенный и бескомпромиссный, не может пройти мимо. Чего ты хочешь, красавица, на самом деле — тайные слова? Я буду счастлив броситься в омут с тобой, красотка.

Мы выполняем ритуал 2,22, совершаем ряд практик воображения, призывания и ритуалов. Почему-то я решаю сделать ритуал двух бездн, хотя выполняю его достаточно редко. Воображение освобождается от пут, еще немного — и мы рухнем в объятия друг друга. До чего же яркая! Радужное сияние обрушивается почти сразу.

Внезапно происходит нечто, к чему я точно не был готов. Она впадает в оцепенение. А наши психические пространства уже сцеплены, потому холод обрушивается на меня. Я как будто изнутри чувствую, что ее душа, ее суть словно впечатана в мертвящий лед.

Могу ли я ей помочь? Я пытаюсь выйти в эротический регистр, но она будто бы цепенеет. Что делать, боги, что делать?! Первый урок магии: имеешь дело с чем-то непонятным — дай этому непонятному имя. Захватило прекрасное, мощное, ослепительное состояние — дай ему имя, чтобы иметь право и силу позвать. Захватило что-то ужасное, пугающее, губящее — дай ему имя, чтобы отделить себя от этого состояния. Имя надо давать просто — первое приходящее в голову имя будет правильным.

Мара. Вот, значит, ты какая — Мара. Но почему, почему, черт побери? Там наяву — яркая, легкая, сияющая. И такой мертвящий холод под шелухой.

Я начинаю взаимодействовать через свет. Все, как учила Марти — Зеленый поток жизни, Красный — огня, зеленый из сердца направленным лучом. Выбирайся, дорогая, из чар твоей Мары, здесь тебя ждут, здесь тебя любят. Азазель! Нефилимов ради, помоги! Поток становится ярче, кажется, Мара немного отступает, появляется контакт, энергия. Влечение снова наполняет тело. Соблазн. Иди же ко мне в огонь, девочка моя, я растопил мое огненное озеро... О, узнаю вибрацию Азазеля, и, кажется, она тоже узнает его. Из визуализации потоков мы переходим к долгожданному соитию.

Странный секс. В моей жизни всегда было много разного секса. Утонченный и жесткий, пассивный и активный, нежный и грубый, верхний и нижний, секс втором, секс с молитвами и мантрами, секс как надежда на преображение через женщину. Иногда секс как завоевание, иногда как капитуляция.

Но сексом как терапией я занимался впервые. Каждая ласка, каждое движение, каждый поцелуй — как попытка направить еще немного огня, как воскрешение. Никогда раньше и никогда в будущем не знал я о существовании такого секса — секса как целительства. Кажется, что сам Азазель управляет моим телом. Великолепно! Экстаз! Карни снова та Карни, которую я знал: больше, ярче, сильнее. Это уже наш общий танец, гул, захватывающий нас под шелухой в яростном соитии, переходящий в последний выброс энергии.

Теперь можно и поговорить. Кто же ты такая, Карни-Мара? Откуда взялась эта твоя Мара? Я был на глубине с многими женщинами, но такое я вижу впервые. Я начинаю очень внимательно расспрашивать. И с каждым словом я понимаю, насколько моей малышке пришлось тяжело.

Предательство мужа, в которого она, по ее словам, «вложила все силы». А эта может, сил в ней на четверых хватит. Ко всему прочему, та редкая генетическая болезнь, которая требует постоянного лечения, лишает возможности родить. Четыре попытки. И вот тут на ее словах у меня начинают нервно шевелиться волосы — последний выкидыш был три недели назад. Последняя надежда разрушена, пришло оцепенение.

Детка, ты правда безумна, если через три недели пришла ко мне, чтобы заняться сексом. Эк тебе досталось, дорогая.

Я сделаю, все чтобы вернуть ее к жизни, и, похоже, первая попытка удалась.

Да разве так бывает? Крушение отношений, выкидыш, болезнь — и всего одна встреча возвращает к жизни, полностью сняв оцепенение, от которого иные лечатся годами. Это действительно невозможно. Но это — Жемчужинка. Живой исток. И все омрачение, вся мерзость, вся боль проходит рябью на водах — и вот воды вновь спокойны.

Меня только задело, что она не осталась спать в квартире. В этом отказе было что-то от скрытого вызова, недоверия, почти оскорбления. В другой ситуации обиделся бы смертельно. Но после Мары... Знаю, понимаю — не время. И так достаточно для одной встречи.

Следующей встречи я ждал. Следующей встречи я боялся. А если опять Мара? А если не справлюсь? Если вместо экстаза будет разрушение? Я был проводником, учителем, любовником. Но целителем душ я не был еще никогда. Раньше я сам искал силы, исцеления, новых форм души и новых наслаждений, которые может подарить мне женщина. Но оказаться целителем самому? Лестно, конечно, что получилось, но что удалось один раз, может не удаться потом.

Нет ничего более нелепого, чем ожидать и предсказывать погружение в высшую магию. Мары больше не было. Была богиня, была Бабалон, была очищающая, яростная, сжигающая в своем горниле все омрачения страсть. Точно древняя змея, Карни сбросила старую кожу и теперь могла в полной мере быть самой собой. Я даже надеяться не мог, что все решится так быстро.

Это была страсть. И это была ярость. Крик, от которого дрожали стены. Яростная, страстная, провоцирующая, бросающая вызов. «Давай, покажи, что ты можешь, дорогой! И это все? Выдай все, на что ты способен!» Происходило невероятное: она провоцировала Тень, того, кого я называл Рамси, и бесконечная агрессия, ненависть, скапливавшаяся годами и десятилетиями, появляясь на поверхности, бралась её за горло и преображалась. Сексуальная алхимия: Тень, чудовище, агрессор, которого она провоцировала каждым жестом, здесь, на поверхности, превращался в древнего Зверя, Териона. Если возможна сексуальная алхимия, отверзающая глаза слепому, трансформирующая свинец в золото, то именно здесь, сейчас творилась эта алхимия. Сначала я поймал себя на том, что на поверхность стала подниматься Тень — страшная, злая, ненавистная, не раз ставившая меня на грань разрушения и саморазрушения. Но идущий от нее невероятный красный импульс преобразовывал личное в архетипическое, человеческое в небесное, Рамси в Териона. Если бы я не пережил этого тогда, я бы не поверил, что это возможно.

«О да, дорогой, я знала, ты можешь, ты тоже древний зверь, ты проснулся. Я люблю тебя, милый, очень люблю». Голос меняется, и на смену звериному исступлению, в котором исчезает сознание, приходит затопившая сознание нежность. Нежность, вышедшая из берегов и затопившая наши тела и души.

Уже на второй встрече она стала называть имена. Ключи. Северный ветер. Радуга. Северное сияние. Танец над бездной. Она называла слова, о которых не могла знать. Как так получилось, что давняя фантазия, которую никто не стал бы понимать буквально, вдруг станет для нее ключом? Вселенная воображения — заявив сюжет как свой личный миф перед мирозданием, назвав имена сил, ты неизбежно оказываешься в центре мистерии, а с той самой секунды, как мистерия открывается, сама реальность, мироздание становится режиссером твоего мифа.

Десять лет назад Карни заявила свою принадлежность к роду нефилимов. И вот мы вместе. Двадцать лет назад еще к маленькой девочке пришел темный Ангел, и вот — она спасла наш Город десять лет назад и вернулась сейчас, когда я был готов осознать себя темным ангелом. Подобное притягивает подобное. И все, что нужно — это упасть на самое дно черного зеркала, а затем омыться в самых чистых темных водах, дабы на теле души проступили имена и знаки истинного мифа.

А на следующий день она прислала мне сказку. Сказку, написанную еще десять лет назад. В этой сказке сражались Северный и Южный ветер. И когда они устали от войны, появилась новая богиня. И имя ей было Мирра... А всего неделю назад я познакомился с другой Миррой, и чертова реальность стала напоминать флуктуацию континуума. Случись мне пересечься в разных городах с разными соррор Лилит или соррор Бабалон, я бы это и синхронией не счел — каждая уважающая себя практикующая на определенном этапе берет это имя. Но Мирра... Имя, которое вообще не значит ничего. Имя, выстрелом пробивающее брешь моей реальности с двух совершенно разных и не связанных друг с другом сторон. Демон? Богиня? Героиня? Да вообще никто.

 

Глава 5. Ариман

Тысяча лет оков —

что же накликал ты, бездумный пророк!

Тысяча лет оков —

просто на десять веков для мира не стать...

Тысяча лет без звезд,

пения птиц, запаха прелой земли.

Тысяча лет без слез

летних дождей, с ночью смешавших грусть.

Тысяча лет без снов,

сказок и песен, эха остывших струн.

Тысяча лет без слов,

только стук сердца, что до сих пор болит.

Martyel. Тысяча Лет

 

Порой, прерывая поток воспоминаний на несколько секунд, я пытаюсь посмотреть на все написанное как бы со стороны. В то же мгновение застываю я в ужасе, понимая до какой степени испытанием будет моя книга для читателя от первых и до последних строк.

Единственная цель, оправдывающая существование этой книги: она изображает не просто мою жизнь. Она изображает Мистерию. И я надеюсь, что те немногие мои читатели, в ком горит огонь Черных звезд, на моем примере смогут понять, как бесконечно просто и как бесконечно сложно превратить свою жизнь в мистерию. Вы не найдете здесь ни инструкций по магическим ритуалам, ни строгой доктрины, однако тем немногим, кто умеет отличать магию и Магию, эта книга поможет открыть не одни врата. Потому что это не просто книга о Магии — это книга, наполненная магией.

В тот месяц я также познакомился с третьей женщиной, принадлежащей высшей магии. Как вообще возможно, что за десять лет после ухода Черной Королевы в моей жизни появилось лишь две действительно великие женщины — Иштар и Акташ, а сейчас, за какой-то месяц, врываются три богини, связь с которыми будет сплетена самыми тугими кольцами самой высшей магии?

Самые прекрасные, самые яростные, самые полнокровные и полные истинных взлетов и нисхождений связи чаще всего начинаются сразу. История Магды — единственное исключение из этого правила, но там мне нужно было время, чтобы страсть полностью завладела мной, преодолев мой же страх оттолкнуть слишком важного человека.

Как правило же, все происходит однозначно. Пойманный взгляд, полный смысла и зова. Ответный взгляд. Узнавание желания, не требующее лишних слов и представлений. И — с места в карьер, то есть в постель, даже если постелью будет летний московский дворик, как это было много лет с Иштар, или лифт в Северной столице. Иногда, если наши двойники, наши Анимы и Анимусы не зацепят друг друга, эта вспышка и останется всего лишь вспышкой северного сияния на сером небосклоне будней. Иногда может начаться танец длинной во много лет. Порой возможны варианты: можно быть хорошими друзьями несколько лет, а потом мгновенно вдруг почувствовать эту вспышку. Но что я знаю абсолютно точно,— если в начале этой встречи не происходит, она не произойдет никогда. Поэтому нет никакого смысла в таких словах, как «соблазнение», «завоевание» и прочих военно-полевых метафорах, подразумевающих некое противоборство, которое на самом деле не более чем торг, демонстрирующий, что страсть недостаточно сильна и велика.

Всегда следуй за огненно-молнийной точкой вожделения — вот что я посоветовал бы другу, ученику, ученице, если бы они пришли ко мне за советом, как разобраться в сложных переплетениях чувств. Как нельзя быть немного беременной, так и нельзя растянуть молнию до человеческого, слишком человеческого торга. Молния — вспыхивает мгновенно.

Так было раньше и так было на этот раз. Чьи-то глаза поймали мои глаза, и вот я продолжаю говорить с залом, раскрывая вопросы оккультной философии, а мое эфирное тело уже переместилось в ближайшую постель вместе с прекрасной незнакомкой. Правда, лекция от этого хуже не становится, даже наоборот.

Красива. Интересна. Глубока. Зовет. Зову. Говорим. Встречаемся. Приглашаю. Кажется, что-то практикует, знает о магии и мистике. Сразу сексуальная магия, острие наслаждения усиливается новизной, и все воззвания, молитвы, ритуалы знаков стихий, знаков бездн, ритуалы, известные лишь посвященным, усиливают и утончают наслаждение, так что сознание раскрывается до границ небес, а наслаждение становится током, захватившим все тело. Ну наконец-то познакомились. Теперь можно познакомиться и на другом уровне.

Несколько встреч, несколько ночей, несколько лунных бликов когда мы узнаем друг друга, — и я решаю пригласить ее к сексуальной магии и ритуалам 2,22.

И снова неожиданность. Боги, мне уже давно пора было бы привыкнуть, что никакие предварительные ожидания не имеют значения. Внезапно Пифия — пусть это будет ее именем в книге — идет гораздо глубже меня и начинает говорить так, что с первыми же словами становится ясно: предстоит что-то интересное.

Сперва — не очень понятный, но более чем загадочный вопрос: «А кто такие восьмеричные боги?»

Я, разумеется, вспоминаю Огдоаду, Гермеса, «Касталию» как поток 8 и много интересного. По ее ироничному замечанию — «включил профессора и начинаю пересказывать научные статьи». Хотелось бы взять глубже, но не умею.

— А кто такие Зороастрийцы? — спрашивает она. И вдруг неожиданно продолжает фразу: — Зороастрийы во всем виноваты, они все испортили.

Чувствую вспыхнувшую лампочку. Интересно. Впрочем, я пока не столь серьезен, в конце концов, про поток 8 она может знать из моей статьи, а что все испортили зороастрийцы, отравив религиозное сознание этическим дуализмом, перекочевавшим позже в другие, более молодые религии откровения, знает любой более-менее читающий эзотерик.

«Надо бы ее проверить чем-нибудь более серьезным», — думаю я. Значит, зороастрийцы. А если Аримана вспомнить?

— А может, ты и про Аримана что-то расскажешь?

И вот тут Пифия преображается. Другой голос, другая вибрация, другое пространство. Она превращается в настоящую Пифию, вещающую древние тайны внемлющим жрецам. Этот завораживает, поражает, очаровывает, язык скован немотой, а она начинает рассказывать. И как она рассказывает! Ее откровение продолжалось, возможно, больше часа, ибо в это мгновение вещала она о совсем иной истории сотворения мира. Мира, созданного Ариманом.

— И пришел он в поле мира извне. Внешний. Носитель иных знаний и мерностей. Пришел, погруженный вглубь себя, решая внутренние дилеммы иных миров, бродя по поверхности. В этот мир часто заходили разные существа — поспорить, разрешить конфликты или, наоборот, положить им начало. Каждый решал свои дела. Промежуточное, незначимое пространство для проходящих....Но в этот раз было все иначе. Он шел, сам того не подозревая, оставлял за собой волну, шлейф движений и перемен. Мир выходил из статического эдемского анабиоза. Всполохи и воронки хаоса на поверхности. Но откликов радости у местных обитателей это не вызывало. Дикий ужас, приход чумы и паника — так это воспринималось. Привычное сменилось на непонятное. Сопротивляться бесполезно, ибо процесс был запущен....А еще в этом мире на нижних слоях обитали сущности, которые еще были не сформированы в полноценных богов. Они вели свои внутренние дела, правили, веками не проявляя ни малейшего интереса, а что же происходит на поверхности. Статичного существования было им вполне достаточно и внешние перемены их не касались. А он ушел, осуществляя свой дальнейший путь по непостижимому для нас циклу.

— Тысяча лет! Этот цикл продолжается тысячу лет, ведь так?! — взволнованно воскликнул я. Вот здесь мне стало понятно: она действительно видит, и тот, кого мы назвали Ариманом, и есть Люцифер, настоящий Люцифер Серебряной Нити, про кого я знал многие годы от Марти, и до времени эти знания не должны были вообще выходить в открытое пространство.

— Там другое время, слишком сложно. Я продолжу?

— Давай.

— Так уж повелось что до него никто не возвращался. Это возвращение было парадоксом уже само по себе. И этот парадокс повлиял на все. Ариман обратил свой взор изнутри наружу и проникся этим миром, возлюбил его всем своим существом. Парадокс повлиял на него самого, произошел запуск эмоций и чувств, познание себя через внешнее...

Твою же мать! Она воспроизводит главную идею Юнга, что бог познает себя посредством человека, что бог нуждается в человеке, чтобы познать себя. Но это она точно не может знать!

 

...В восхищении он создает плерому, сотканную из себя, включающую все его знания о вселенной, и натягивает на этот мир, добавляя тем самым третью мерность, но не задавая на нее никакого принципа, который стал бы залогом направления, никаких рамок. И в этом создании плеромы зашит еще один парадокс: когда он исторгает из себя, в нем не остается пустоты, тратится ресурс. Он есть целостное — и целостное закладывает, нет понятия части.

А сам процесс был невероятен. За время его отсутствия тот шлейф от соприкосновения с миром уже создал хаос, привел статику в движение. И благодаря этому движению, на плероме, пленке стала появляться мандала мира. Живой, красивый, искрящийся, спонтанный процесс создания, чистая волна творчества. И за этим процессом остаётся только наблюдать и не вмешиваться. Так познал он радость творения, но не успел увидеть итог. Необходимо продолжать свой цикличный путь. И он вновь ушел...

До случившихся событий во Вселенной была своя установившаяся гармония, лишь на окраинах ее происходили столкновения. И вот — Парадокс, вырастающий в систему парадоксов. Пространство Вселенной закручивается и стягивается вокруг этого нового мира.

Слишком многие интересы сталкиваются вокруг этого мира. Слишком много амбиций, страхов, сомнений, желаний и надежд вибрируют в пространстве этого мира.

И прорицаемый итог этих столкновений прост: кем-то, чьи решения не обсуждаются, принимается решение изолировать этот мир. Нанести толстый непроницаемый слой оболочек, как под стеклом. Мир под стеклом — смотреть можно, трогать нельзя...

Спустя цикл Он вернулся. Он видит, насколько все изменилось. Те пространства, где оставил плерому (плеву), стали Низом. А он уже оказался Сверху. Мир развивается, растет, осваивается. Появился объем, вертикаль, новая мерность.

И к своему ужасу, увидел он, что мир оказался червив внутри, точно прекрасное снаружи яблоко, изнутри пожираемое отвратительным червем разложения. Исправить это было невозможно, и он решает добавить в верхнее поле мира грани своего бытия. Исторгает он из себя триаду, и атомы начинают обретать иные формы. И триада его дает основу для того, чтобы мир мог развиваться дальше.

И снова пора уходить..

Мир капсулируют и наблюдают за ним с внешней стороны. Как за водородной бомбой: рванет или не рванет? Возвращается Ариман. И очередной парадокс: за счет изоляции никто не имеет доступа и влияния внутрь этого мира, кроме него, ибо, включив в мир части своей природы, он включил в него всего себя.

Он начинает свое делание, вливая свои силы, активируя заочные верхние плеромы, слои, через которые пошли вниз световые линии белого искрящегося света. А с внутренней стороны мира он воспринимался как искрящийся темный свет. (По аналогии с занавеской, через которую идёт свет, но отбрасываются темные линии.)

Внутри мира стали происходить новые преобразования. Сущности, которые правили в нижних слоях, вышли на столько же слоев выше. И в мире стали рождаться новые смыслы, идеи, учения, связанные с этими сущностями. И тут они становятся богами.

Но были и те, кто видел и ощущал эти искрящиеся лучи, пробивающиеся свыше.
Но у них не было голоса. Они могли лишь внимать этим лучам и накапливать их внутри. Так создавались первые Искры.

И прошел ещё один цикл. Он снова вернулся, и новый слой этого мира начинает запуск. И с этого слоя стала появляться радуга: уже не только ровный свет, но спектр, радуга вспыхивает над миром.

Носители накапливают искры и вкладывают их в окружающую среду. Вокруг появляются учения, слова, смыслы, но хранители все еще не могут вложить свое учение в слово. Все силы идут на то, чтобы преодолеть червоточину.

Местные боги начинают свои войны, начинается передел пространства, и червоточина набирает силу, угрожая уничтожить мир. Стали появляться дикие страшные дыры. И тогда Ариман познал, что такое боль. И когда он познал боль, люди, в которых были его искры, тоже содрогнулись от боли нездешней, ибо они были телом его. За болью приходит отчаяние, и он познает, как мир разлагается внутри него.

Но через это отчаяние он видит, что может запускать процессы не только извне, но и изнутри, ибо мир стал его телом. И уходя, на последнем рывке он выдает импульс, волну из себя, которая проходит по низам мира, ниже третьего уровня творения, где погибает плерома. А там — выжженная, растрескавшаяся земля. Импульс ворошит эту землю, поднимается пыль. И на этой пыли зарождается что-то от него... Но Ариман уже ушел на новый цикл.

А на Земле появляются его первые культы. С самых глубин, из ядра земного, из темных миров прорывается его слово, которое пугает других, но является единственным залогом жизни мира. Носители Искр впервые обретают голос и говорят свое слово.

Он уходит на новый цикл, но случается беда. Пройдя две четверти витка, попадает в ловушку, плен, крушение. Какое-то темное пространство без времени. Он в нем застревает на тысячу лет...

— Вот оно — то самое, тысяча лет! Главная и ключевая песня Мастера!

— Он возвращается с опозданием и уже без сил, они были потрачены на то, чтобы выбраться из плена. Он не знает, что произошло, и большинство глаз его ослепли. Он знает, что необходимо что-то дать этому миру, но он не знает, что и как, и не осталось у него ресурсов, и сам он исполнен ледяным ужасом.

...Многие его люди, носители Искр, не дождались его возвращения. Остались те, кто все так же верил и продолжал делание. А часть предали. И Ариман погружается в невероятную гамму чувств: как будто твоя собственная рука тебя предала, отвергла, как раковая клетка. Но ведь ты и есть это. Это твоя плоть, которая тебя отвергает. Шок от парадоксального предательства. Так появился враг.

 

Если до последнего абзаца я еще мог сохранять нечто вроде скепсиса, ибо, по большому счету, нет ничего невозможного в том, чтобы в состоянии предельного расширения выдумать еще одну модель творения мира, — то услышав последний абзац, я подскочил на месте, точно ужаленный шершнем.

Серый хозяин. Каким-то образом она знает о природе Серого хозяина и о том, как он произошел, когда у Люцифера отъяли его часть. Эта часть учения Серебряной Нити всегда была наиболее секретной, и даже со мной Марти весьма неохотно и осторожно делилась информацией. И сейчас я слышал почти дословную цитату из одного из наших давних разговоров, когда я получил полный пакет информации. Вот это уже шок, вот это взрыв, вот это реально экстраординарное событие!

Я немедленно звоню Мартиэль.

— Приезжай! Срочно приезжай, здесь то, чего ни ты, ни я никогда не видели. Ты не пожалеешь, ты знаешь, что я не буду вырывать тебя по мелочам на мои свидания

Только бы успела. Только бы не прошел поток, не забылись слова. Самая тайная часть учения — о враге, который парадоксальным образом тоже Он, была воссоздана здесь и сейчас женщиной, которую я вижу в четвертый раз в жизни и которая точно не могла ничего знать. Мы слушаем ее песни, я делаю все, чтобы только не пропал поток.

Мартиэль приезжает через сорок минут.

А дальше начинается какая то фантасмагория. Они начинают общение, и в этом общении слова — это только верхушка айсберга. Странные движения, жесты, мимика, вибрация, телепатия, когда они абсолютно синхронно перемигиваются, кивают, точно зная что и как передают друг другу.

Люцифер всемогущий, я знаю точно — эти люди видели друг друга впервые! И вопреки всему, что я мог ожидать, их знакомство было больше похоже на встречу двух сестер, которые провели вместе все детство и юность, сохранив общие игры, тайны, жесты и знаки. Они говорят на одном языке, их мысли слиты воедино.

Невероятно. Так не бывает.

В ту ночь мы говорили о многом. Единственное, что меня беспокоило — было ощущение, что Пифия немного на меня жалуется.

— И вот так оно все. И он на тебя их всех повесил. И ты их всех тянешь. И тут какие-то боги чужие еще в поле... Тяжело тебе...

Настораживало. Я бы даже сказал, злило. Я заключил столько договоров, я в шаге от мантии шахеншаха, если получу еще несколько договоров, а теперь оказывается, что это чужие боги, которые «непонятно куда лезут». Небось, обычная ревность, но как же тонко читает, блин! Вот она — опасность фильтров эго даже для самого сильного видящего.

А на следующей встрече Пифия вызвала Велеса на суд, изрядно критично отозвавшись о моем с ним договоре в связи с Магдой. И черт возьми, за следующую неделю у меня чуть не уехала крыша. Безо всякого 2,22 в течение двух недель я проваливался в пространства чистого воображения, где в замок мой ломился древнерусский витязь и требовал позвать воеводу (то есть Мартиэль), чтобы тот выслушал его правду, попутно всячески костеря меня, «оскорбившего свой род и род Магды».

Этот эпизод настолько перепугал меня, что на этом чуть было не закончились наши отношения. Слишком большая и непредсказуемая сила в лице Пифии вдруг встала между мной и Велесом.

Впрочем, был еще один эпизод, который является венцом всей этой истории, ибо не случись так, даже при всех откровениях не понял бы я, что имею дело с чудом. В ночь, когда в нашу гостиницу приехала Марти, уже тем подтвердив, что Пифия — сестра Серебряной Нити, я хотел знать одно. «Назови имя. У Наших есть очень особые имена. Слишком много ты знаешь о нас дорогая, вот только мы не знаем о тебе ничего. Кто ты на самом деле?»

Обычно я неплохо справляюсь с «видением имен». Один из даров Азазеля. Были даже случаи, когда я случайно угадывал имя или тайного бога моего собеседника или собеседницы. Но здесь, несмотря на близость, которая должна была бы сделать наше поле единым, я терплю поражение за поражением. Перебираю имена, пытаюсь их конструировать, играя именами богов, созвучиями, вибрациями, но завеса лежит на моих глазах, и ни одно слово не находит отклика. Будь она неофит, принадлежи она к внешнему или даже среднему кругу, она могла бы ошибиться, приняв одно из названных имен, но избранная сестра от Оси никогда не перепутает свое с чужим.

Устав от бессильных попыток, я ложусь спать. В ночи происходит то, что не происходило со мной никогда. Точно лунатик или сомнамбула я в полусне подскакиваю с кровати, осоловелыми глазами смотрю на мою Пифию и говорю одну фразу: «Имя тебе — Мирра». В памяти остается только эта фраза.

Кто такая Мирра, почему Мирра? Почему Мирра, кто такая Мирра?! Чистый импульс, чистый сигнал бессознательного, ничего не значащий отзыв, который с этого момента начинает наращивать свой маховик, — я попал в настоящую мистерию. Но до времени главные ключи мистерии оказались сокрыты.

Реакция Пифии меня изрядно удивила.

— Да, это мое имя. Но есть еще какое-то, более глубокое, это имя, но не имя источника. Есть что-то глубже.

А всего через неделю Карни присылает мне свою старую сказку. Сказку, которую она написала еще шесть лет назад. В одной из последних наших практик мы заговорили о севере и Северном ветре, и неожиданно для себя — уже после путешествия — она вспомнила.

Вот текст этой сказки, который уместился в одном СМС:

Однажды Северный ветер понёсся что есть мочи к южным землям, и нельзя было его остановить. Сквозь сумрачные дни и чёрные ночи Он мчался к цели, уничтожая все на своем пути. Достигнув юга, Он вознёсся на самую высокую гору; там, в гордом одиночестве, ждал самый злейший его враг — Южный ветер. Не чувствуя преград и не зная границ, Они столкнулись в великом поединке между двумя мирами. И сокрушили всё вокруг себя, и увидели хаос. И ужас посетил их, и заключили они меж собой союз, в едином дуновении отделили каждый от себя и соединили в единое целое, и дали ему имя — Мирра. Так появилась на свет я. Мирра.

Совпадение. Синхрония. Направленное внимание, как любят пиздеть материалисты. Вот знаете, если бы у меня появилось две «Се