Глава 19. Договор рода. Веди меня через ночь

ангел мой

веди меня через ночь

ангел мой

веди меня через ночь

держи мою руку, я здесь

держи мою руку, я здесь

держи мою руку, я здесь

не отпусти

Группа «Para Bellvm», из песни «Веди меня через ночь»

Впрочем, за исключением войны титанид, я был уверен, что все происходит просто идеально. Я познакомился со своим Патроном и начинал знакомиться с богами мира Акташ. Живой, вечно изменяющейся реальностью богов, природа которых — красота.

Первая встреча произошла в исторической точке зимнего солнцестояния, когда мы празднуем главный ритуал колеса года — Великий Йоль. Время, когда происходят самые интересные процессы и небо становится настолько близким, насколько это возможно. Мой самый первый опыт сакрального, пробуждение Кундалини, произошел на Йоль. Накануне Йоля было мое первое посвящение в Ордене. И позволю себе небольшой спойлер — последнее описанное в этой книге преображение также произойдет на Йоль. Время, когда можно, если вы к этому готовы, совершить скачок на иной уровень себя, иную спираль бытия, умереть и воскреснуть.

Грядущий год был годом древних богов, и разворачивающаяся мистерия происходила под знаком Кылчина.

Тогда я проводил медитацию. Эта медитация повторялась мной уже много лет, и каждый образ, каждую вибрацию, каждый сигнал я знал до глубины души. Слово Силы повторяется трижды. Открывается Исток. Обычно на открытии Истока во мне включалась вибрация протослога «А» — и вся реальность растворялась в этой вибрации. «Явлено Черное Солнце в недрах космической ночи...»

Но в этот раз произошло что-то невозможное. Я впервые увидел Его. Увидел Черное Солнце. Это был ослепительно-черный контур человека, сидящего в позе медитации, в позе Будды. Ослепительно-черный свет, и по контуру его фигуры — предельно сжатое свечение, точно свечение Солнца во время затмения. Невероятное, нечеловеческое, предельное напряжение. Много лет я называл его имя. В этот раз он услышал.

Никогда в ясном уме и твердой памяти не видел я ничего прекраснее и ничего могущественнее. Это был самый сильный ритуал, когда не на словах, а на деле круг как будто стал единым телом и каждое слово каждого участника, даже будь он в кругу впервые, звучало откуда-то из глубины, из Истока.

По окончании ритуала ко мне подошла Дарья.

— Ты видел его, да, — не то вопросительно, не то утвердительно сказала она. — Черное Солнце. Мои боги приняли тебя полностью, без остатка. Чтобы Кылчин решил проявиться, да еще в своей полной форме! Потрясающе, просто потрясающе!

Кылчин. Я-то думал, что это Люцифер. Черная фигура, окруженная тонкой линией серебряного света невероятной интенсивности. Солнце в затмении. Воистину «явлено Черное Солнце в недрах космической ночи». Боги хотели, чтобы наша мистерия была доведена до конца, и неудача с договором Истока явно не являлась для этого сигналом стоп.

И все же до сих пор я до конца не понимаю, кто же это был — Люцифер в маске Кылчина или Кылчин, пришедший на главный праздник Люцифера. Ночь Великого Йоля, время, когда боги наиболее сильны и можно совершить выход на иной круг. Ритуал, где жречествует Мартиэль. Так Кылчин или Люцифер явился тогда в круг? Так это Акташ приняла Люцифера за Кылчина или сперва я принял Кылчина за Люцифера. Это было одно из самых прекрасных, самых сильных видений. Но интерпретируя увиденное, я совершил ужасную ошибку, однозначно приняв ее точку зрения. Я стал забывать своих богов. Не на словах, конечно. Ментальные конструкции — последняя защита, когда все рухнуло в бездну. Просто сместился локус внимания, сознания. Я начал мыслить так, как в начале нашей мистерии боялась поступить Акташ, отказываясь от ритуалов чужих богов. Я начал забывать своих богов.

Впрочем, именно это переживание открыло мне путь к пониманию ее картин. Я уже писал, что первое впечатление было немного пугающим: сила Темной воды слишком велика, и я оказался совершенно не готов ее принять. Постепенно я стал чувствовать их неповторимый стиль и красоту. Но начиная с этого момента, я стал видеть совсем по-другому. Это уже не было простой живописью. Это была иконография. Интересно, что единственная выставка живописи Акташ так и называлась — «Языческая иконография». Каждая картина — дверь. Каждая картина — портал. Вот Акташ в разводах Темных вод. Древняя, как само мироздание. И камень сияет в ее третьем глазе. Камень, который является знаком нерушимости и оси в этом пространстве, на первый взгляд, абсолютного хаоса и текучести. Акташ — Темная вода, камень в ее короне — форма Кылчина.

А вот и древний Лось. В одном из выходов на глубину я почувствовал его. Хранитель рода. И хранитель мира. Древний, немного усталый бог, удерживающий одну из опор мироздания. Лось, между рогов которого восходит солнце. Опять Кылчин. Сколько их таких — хранителей. Возникло ощущение, что он ждет очень важного обновления и воскрешения. А вот Акташ изобразила Азазеля, так, как она его видела и знала — звездный лик, отраженный в Черных водах. Как будто она подарила ему еще одну форму, еще одну грань, еще одно имя-лик. Только жалкий бог монотеистов не терпит других богов. Древние боги жаждут встречи друг с другом, и их взаимодействие обогащает и раскрывает каждого из них. А вот одна из самых таинственных картин — темная женщина, несущая отсеченную голову, сияющую светом. Тьма, несущая свет. Голова здесь точно факел, освещающий путь. Я называл эту картину Юдифь, но это всегда крайне обижало Акташ, ибо для нее этот лик являлся ликом высшей любви, а не войны и противостояния. А вот совершенно особая картина, для полноты постижения которой нужно спуститься под шелуху или очень сильно отпустить восприятие. Ангел? Птица? Лось? Утренняя заря в своем сиянии? Все зависит от точки наблюдателя. Особая, тайная картина. Только тот, кому понравится сущность на этой картине, сможет увидеть всю красоту, динамику и мощь этого изображения.

Для Акташ ее живопись — это самая сокровенная грань ее служения богам. Увидеть лик. Уловить устойчивую форму в хаосе светотеней. И дать своим богам новую форму. Теургия одного из самых высших уровней, теургия, в которой есть только ты и боги. «Для кого музыка?» — спрашивал ученика учитель в гениальном романе Киньяра «Все утра мира». Наивный ученик отвечал, что для царя, для успеха. Повзрослевший уже говорил, что для себя, ради красоты. Но пришедший к последней мудрости ученик дал правильный ответ — для мертвых. Слово «мертвые» имеет два противоположных значения. Здесь — те боги, которые для профанов лишь боги смерти, а для тех же, кому дано видеть, они-то и есть сама нерушимая жизнь в самой глубокой точке смерти, исток всякой жизни, знание которого, согласно тому же Алистеру Кроули, есть знание смерти.

И похоже, ее боги ждали не только ее картин. Сама Акташ с удовольствием провела бы жизнь наедине с холстом, по большому счету не слишком нуждаясь ни в признании, ни в партнере, ни в каком-то большом круге. Есть — хорошо, спасибо богам. Нету — значит, так надо. Как будто на каком-то другом, не сразу заметном уровне ее природа, ее душа глубоко целостна и андрогинна. Иногда я узнавал ее мужскую форму по очень характерным словам — «так правильно, так надо». Сперва меня, вечного бунтаря и нарушителя, очень раздражала эта абсолютная, тотальная мужская уверенность, и я начинал споры. Только после очень долгого взаимодействия я понял простую истину: «так правильно» в ее устах не означает «правильно с точки зрения морали, этики, общего для всех закона». Нет, это как раз та самая рита на первый взгляд закон, подразумевающий единственно правильное решение, возможное именно здесь, сейчас, в этой точке, в это мгновение. Она, точнее он — ее мужская форма, всегда знал риту, закон над законом, который современные люди давно разучились чувствовать.

У богов были очень интересные планы. А в поле таки были дети. Мои первые нелепо-наивные попытки манипуляции и взятия на слабо, стоившие в итоге так дорого нам обоим, тем не менее были первым, еще нелепым ответом на объективный запрос духов Рода.

Однажды в нашем путешествии на глубину я почувствовал, что через меня идет совершенно особая вибрация. Я не был собой, но при этом не был и Азазелем. «Кто ты?» — «А откуда я это знаю?» — «Ну называй первое, что приходит в голову, это же и есть магия». Первое — Люцифер. Но будь это Люцифер, он должен был бы явиться в сиянии сжигающем и сокрушить все мое естество, а тут я всего лишь более старый, спокойный, древний и немного усталый. По сравнению с тем, что я пережил позже, это было пять процентов от Его полного проявления. Сперва мне даже казалось, что я просто играю в него, слишком мягкое и спокойное было вхождение. Мы просто говорили. Говорили о том, как у каждого из нас происходит передача света, включатся наши ставки, жрецы. Она рассказывала, как это происходит в ее мире. Какая нелепость — боги все и так знают друг о друге. Просто надо было в очередной раз сыграть красивую партию.

«У меня, как дочери Кылчина, всегда два ребенка. Один становится отражением своего отца, того, кого выбирает Хозяин рода. Ему будет очень хорошо, потому что наши дают ему большой ресурс, позволяющий ему в полной мере стать тем, кем он хочет. Хочет быть врачом — мы обеспечим лучший медицинский институт и лучшего учителя. Хочет быть художником — и учителя найдут его сами. Это преумножение, усиление, тайна Черной воды. А второй ребенок обычно такой, как я. Такая же дочка Кылчина или Кылчин. Все мужчины нашего рода — грани Хозяина рода, Кылчина, все женщины — его дочки, Темные воды».

Я-то думал, что мы играем в роли и абстрактно беседуем. Я даже не верил, что это был Люцифер, слишком спокойное это было проявление. Азазель его младший брат, но его появление всегда было куда более эффектным. Я даже забыл этот эпизод. Только потом, отчасти от Акташ, а отчасти от совсем другого человека, я понял: именно тогда и заключался наш новый договор! Договор рода.

И ведь как был сформулирован этот запрос! «Мои боги изменились. Много лет я приносила жертву смерти. Но сейчас Черное Солнце явился и сказал, что моей жертвой должно стать сохранение жизни и забота о жизни. Поэтому я хочу, чтобы мы завели кота».

Буквально через пару недель Акташ захотела, чтобы я подарил ей кота. И это должен быть обязательно породистый кот, дорогой кот очень хорошей породы. Это особенно возмущало меня — я всегда считал, что нет ничего нелепее, чем заводить породистых котов, когда на улицах голодают беспородные. Да и денег было жалко, что греха таить. Впрочем, я уже достаточно усвоил, что легче идти против рожна, чем спорить с Акташ, если она (а в данном случае даже он, ибо — «это правильно») чего-то хочет. Только сейчас я понимаю, до какой степени это действительно было правильно, и простой и нелепый с поверхностной точки зрения запрос под шелухой обернулся ритуалом, репетицией нашего главного договора. Сейчас мне даже забавна моя тогдашняя непонятливость: даже в обывательских штампах женщина, заводящая кота, хочет ребенка и готовится о нем заботиться, «тренируясь на кошках». Мы выбрали роскошного, грациозного, изысканного рыжего котяру с острой мордой. А через месяц произошло неожиданное: ей буквально впихнули еще одну кошку — на этот раз, как я и хотел, дворовую, черненькую кусачку-царапучку. Репетиция, похоже, разыгрывалась наполовину без нашего участия.

Кот не раз проявлял себя весьма неожиданно и вовремя. Помню, как-то мы с Дарьей выполнили ритуал 2,22. И как это часто бывало, это не слишком нам помогло — Азазель и Акташ отошли в сторону, а мы превратились в злых детей — идиота и истеричку, которые начали делать то, что больше всего на свете любили, — ругаться. На этот раз ругань происходила на каком-то предельном эмоциональном взводе, причем даже причина этого конфликта была непонятна. И вот, точно в кинопостановке, когда звук наших голосов стал подходить к верхнему пределу, кот опрокинул кастрюлю.

БАМ! Весь рис, вся рыба рассыпаны по полу, а довольный кот обтирает окружающие стены. Мы смотрим друг на друга и начинаем безумно ржать — похоже, мы стали настолько малыми детьми, что кот «остался за старшего». И когда терпеть двух взбесившихся детей стало невозможно, он прибег к коронному номеру, устроив свой поистине феерический БАМ, после которого нам ничего не оставалось, как объединить свои усилия и собирать с пола ошметки рыбо-риса.

Внезапно кот заболел. Я уже не помню всех подробностей, однако ситуация складывалась просто катастрофически. Сначала ему был поставлен неправильный диагноз, выписаны не просто бесполезные, но противопоказанные при данной болезни лекарства. Дарья постоянно находилась на телефоне. Ко всему прочему, у нее почти полностью обрушилась работа, и она была вынуждена постоянно просить денег на лечение кота.

Наблюдая за тем, как Дарья на пределе сил сражается за его жизнь, я, кажется, впервые начал ей доверять по-настоящему, на глубинном уровне. Это было какое-то новое доверие, впервые я мог воспринимать ее не только как абсолютно иной принцип бытия. Признать Богиню было достаточно легко после явления Акташ и прямого видения, а теперь я увидел человека, готового до последнего биться за жизнь дорогого ей существа.

Когда я приехал к ней, она сразу сказала: «Вокруг меня слепые пятна. Помоги мне разобраться с этим. Иначе кот не выживет. Иначе нельзя, так надо». Ее слова слишком часто звучали странно, но я уже привык, что это твердое «так надо» указывает на то, что она сейчас «он» и я имею дело с самим Кылчином.

Это был очень странный полет. Она рассказывала мне свои сны, странные сны, часть из которых была связана с моим страхом. Она начала задавать мне разные точные вопросы, и это напоминало сеанс психоанализа. Вопросы не прекращались. Шаг за шагом, мысль за мыслью она выводила на поверхность те части, которые я больше всего на свете хотел скрыть прежде всего от себя. Но она хотела с ними говорить.

И вот она добивается своего. На поверхность выходит одна из моих самых ранних отщепленных частей. бывшая актуальной в пятнадцать лет. Тогда я называл себя Крегом Туми.

Детство. Подростковый возраст. Изоляция. Тоска на грани безумия. Мучительная беспомощность прошлого. Психика начинает защищаться. Психика создает образ отца — сурового, циничного, жестокого отца, который верит, что весь мир это пространство постоянного взаимного пожирания. Крег Туми. Это был один из моих юношеских псевдонимов, имено-игр.

Мне было страшно давать голос своим теневым частям, тем более я помнил, как повлияли реплики Михея из прошлой жизни. Но она настаивала, она требовала, чтобы я дал ему голос. Оставалось следовать за ее инструкциями.

Я вновь говорил «не своим» голосом.

— Ну что, дорогая моя, что ты хочешь мне доказать? Ты же сама знаешь, что этот мир — это пространство пожирания. Я видел, как ты говорила с другими. Сколько царственного презрения было в твоей беседе с таксистом — ты мне нравишься. Вот только зачем ты врешь себе?

— И кого же я пожираю? Разве поставить границу и заставить людей делать свою работу означает их пожирать? Кого я сожрала, скажи на милость?

Разговор продолжался. Крег Туми отступал. Психологи и психоаналитики правы: дай самой разрушительной теневой части выразиться, вызвериться, — она неизбежно начинает отступать, исцеляться. Кажется, Дарье удалось вывести из меня серую дрянь, о существовании которой я и не подозревал.

А потом Дарья попросила меня поговорить с котом.

Твою же мать — поговорить с котом!

— А чем идея поговорить с котом кажется тебе более безумной, чем идея поговорить с богом? Для любого психиатра и то и другое шизофрения. Ты так и не понял, что такое магия? Просто смотри на кота и говори, что приходит в голову. Расслабься, наконец, мы же играем, а не конструируем атомный реактор.

И я начал говорить. Здесь, в отличие от Туми, не было того пугающего «подвигания», однако меня поражало, до какой степени я, играя в «дух кота», говорил фразы, которые мне не пришли бы в голову.

Меня поразило это спокойствие. Спокойное принятие судьбы. Если должна быть смерть, значит, придет смерть. Дух выбирает себе хозяина до того, как хозяин выбирает его. В отличие от людей, коты как будто более естественно выбирают свои формы.

— Попроси его назвать нас. Попроси назвать свое имя.

Первое же пришедшее в голову имя кота — Попрыгун. Какое красивое имя. Дух кота, имя как принцип. Как красиво! Я разве могу дать такое имя? Какая интересная игра! Как прекрасно действительно освободить воображение! Она попросила, чтобы я сказал, как кот видит нас. И кот дал нам имена: Гвоздодер и Балеринка. Забавно. Опять балеринка из прошлой жизни. Гвоздодер и балеринка — вот уж действительно парочка, нарочно не придумаешь.

А потом в первый раз за все наши полеты я заплакал. Мне было горько чувствовать, что этот кот, с которым я, пусть играя, воображаю абсурдный диалог, до какого не додумался бы ни один из сюрреалистов, — умирает. До сих пор я закрывался от смерти, от ужаса бренности, от любых чувств. Запрет Крега Туми. Граница. И эта граница была сметена рыданием, рыданием навзрыд. Я не мог поверить словам Дарьи, что от нас, от нашей «магии» хоть что-то зависит. Кот обречен умереть, у него поражена самая слабая часть — пищеварительная система, и никакие игры воображения не могут его спасти. Я задыхался от рыдания, оплакивая вместе с котом саму обреченность жизни, всего, что есть в этом мире.

Здесь я испугался. Я, мужчина, заплакал. Мне стало жутко, я не совладал с чувствами, я думал, что теперь Дарья будет презирать меня.

Но реакция оказалась прямо противоположна. Она впервые за много месяцев прониклась ко мне каким-то невероятным теплом и нежностью.

А самое невероятное, что кот действительно выжил. Слова Дарьи обернулись провидением: «Если мы сможем прорваться сквозь слепые пятна, он останется жив». Разве это вообще возможно? Разве магия — это не то, что происходит в магическом кругу, через инвокации и призывы? Разве простой выход чувств может что-то изменить? Абсурд! Инфантильная воля к всемогуществу! Все рациональное не верило в возможность чуда.

Но, черт возьми, совпадение это или нет, кот действительно выздоровел и, хвала богам, жив до сих пор. И всего-то через неделю совершенно случайно я купил книгу Клири «Взывая к богам». Эта книга поразила мое воображение, ведь, в отличие от большинства языческих традиционалистов, он говорил с позиции всей высоты современной философии. Клири рассказывал об особом режиме сознания, режиме открытости бытию, открытости богам. Бог, конечно, не «хромой старик с вороном на плече», но одновременно — этот образ старика лучше всего выражал для видящего полноту божественного присутствия. И в одной из глав Клири писал о своем коте. Он говорил, что кот — это не только конкретный объект, что в режиме «открытости бытию» мы видим через него ту самую божественную «котовость», Кота как манифестацию особого кошачьего бога. Клири мог бы сказать о чем угодно — змее, хомяке, книге на его столе. Но почему-то он выбрал именно этот образ — образ кота. И читая эти строки, я чувствовал, как оглушительное, парадоксальное, изменчивое и танцующее бытие приоткрывается моему изрядно затертому взору.

Одно из самых сильных качеств Акташ в ее мужской форме — это способность точно формулировать вопрос. Если уж леди решила задать вопросы — будьте уверены, правда все равно выйдет наружу. Многие разговоры с ней похожи на разговоры с очень хорошим психоаналитиком. Кажется, мы даже боролись — я пытался убедить ее, что она — Божество, которое знает все и должна сказать мне, как правильно. Но как правильно она говорила не так часто. В большинстве случаев она предпочитала задавать вопросы. В этом было что-то среднее между юнгианским аналитиком, Сократом и мастером Дзен с крепкой и увесистой дубиной. Вопрос за вопросом, вопросы странные, парадоксальные, чем-то похожие на коаны. Вопросы, над которыми очень не хотелось размышлять, сама постановка этих вопросов, сама необходимость думать в этой системе координат означала выход за свои привычные границы.

И это действовало. Раз за разом мне приходилось переосмыслять привычные модели и схемы, думая о том, о чем не привык думать. Ко многим важным решениям она подвела меня вопросами. Впрочем, в ее арсенале были не только вопросы — порой она могла действовать куда тоньше. Однажды она почти обманом заставила меня съехать от матери. Насмешка судьбы — вот уже много лет я, будучи уверен, что «отделился от матери», и испытывая к ней только презрение, продолжал жить с ней в одной квартире. Это казалось мне «разумным» — домой я приезжал только на один-два дня в неделю, находился это время в отдельной комнате, где мне вроде особо не мешали. Зачем уезжать, зачем снимать отдельную квартиру ради пары дней в неделю?

Чтобы подвигнуть меня к решению, Дарья воспользовалась запретным приемом. Она прибегла к «святой лжи», однажды на глубинном уровне очень убедительно сказав: «Если ты уйдешь из дома, мать перестанет есть твою энергию и умрет через два года».

Она солгала. Я живу один уже куда больше двух лет, и мать так же жива. Правда, меня это больше не заботит. Эта ложь заставила меня уйти без каких-либо внешних причин, и уже в первый месяц отдельной жизни я был поражен, насколько обострились мои творческие способности благодаря появлению своего пространства.

Потом она призналась, что это была «святая ложь». Запрещенный прием — скажут моралисты. Ошибка видящего — скажут скептики. Но как сказано в Книге Закона: «Успех — вот твое доказательство». Ее обман освободил мою творческую силу, мощь, и могу ли я не благодарить ее за этот подарок?

С каждой ее победой, с каждым моим перерождением, с каждой небольшой инициацией в полете, где я в руки ее отдавал дух свой, росла моя сила и моя свобода. Подчинившись ей, доверившись ей, я все больше обретал свободу быть. Мне был дан совершенный проводник, мой Хидр, мой «волшебный зеленый», взрывающий мою устоявшуюся реальность своими невообразимыми парадоксами, непонимание которых с моей стороны вначале вызывало ярость, боль, обиды и плач, но потом как будто из ниоткуда рождалось решение, оказывавшееся спасительным.

Меня расстраивало одно. Да, разговоры, анализ, очищение, приключение — это все было очень глубоко. Но Акташ в Силах больше не проявлялась. Я имею в виду тот самый первый опыт разноцветных растворяющихся медуз в священной Черной воде, когда ты возносишься к нечеловеческим формам экстаза. Раз за разом на мой запрос она говорила одно: не время, в этом нет необходимости, зачем тебе назад в утробу? Тебе сейчас нужно другие задачи решать. Но кажется, в один прекрасный вечер я таки смог ее убедить. Отправившись под шелуху, я очень просил Её прийти.

И она пришла. Пришла в облачении чернобурки. Эротическое переживание было одним из самых интенсивных, как в миг явления Акташ в Силах. Я оказался в удивительном тоннеле темной воды и странного свечения, похожего на свечение медуз в лучах солнца. Я был в пространстве чистейшей небесной влаги, и наполнявший меня экстаз словно извергал мою суть в Неведомое.

«Вот оно — то самое пересечение Бездны, о котором писал Кроули». — И это было последней мыслью, которую я успел подумать перед оргазмом. Мое эго взорвалось и рассыпалось на множество искр. Я перестал существовать, превратившись в тысячи мысле-осколков, тонущих в вечных водах.

Наслаждение вдруг превратилось в кошмар. Вернувшись в тело, я почувствовал, что сама основа моего бытия безнадежно рассыпается, как когда-то давным-давно. Хотелось заорать от ужаса.

Открыв глаза, я увидел Дарью.

— Вот так-то! Рассыпался! — В отличие от меня Акташ была предельно собрана и сконцентрирована. Передо мной будто предстала древняя Темная Богиня, забравшая саму суть. Не женщина, не богиня — демон, Исаис Черная, отнявшая копье Холла Дата.

— Ты хоть понимаешь, что с тобой происходит? Ладно бы ты не доверял мне. Я это могу стерпеть, ты мне ничем не обязан. Ты не доверяешь Лилит. Ты впервые был во мне полностью, всецело, тотально. И что? Великий любовник, сексуальный маг и мой дорогой черный брат развалился как мальчик.

Казалось, она издевается. Казалось, она наказывает меня за какую-то непостижимую вину. Казалось, я перестаю существовать.

— Как тебе моя новая форма? Моя лисья шкурка, чернобурочка, кицуне? Страшно? А ведь, в сущности, все должно было быть очень просто — ты возносишься к вершине экстаза, а потом собираешься в любви. Так где твоя любовь, дорогой мой? Что для тебя самое главное? Вокруг чего ты можешь собраться, ответь, пожалуйста.

— Люцифер.

Дарья расхохоталась.

— Люцифер! Ты только что был во мне, в моем мире, и думаешь, что здесь ты можешь собраться вокруг Люцифера? Только не пойми неправильно, я ничего не имею против Люцифера, я видела его и уважаю его. Но в Любви, в экстазе растворения все же стоит собираться не вокруг Люцифера. Есть две оси. Одна ось: ты — Азазель — Люцифер. Это ось духа, ось логоса. А есть ось: ты — я — Эллоиза — Лилит. Я бы поняла, что я для тебя не самое важное, но почему ты не вспомнил про Эллоизу, про Лилит, наконец?! Если бы ты вспомнил — все было бы хорошо. А сейчас на что ты похож? Дай-ка колечко.

В этот миг я почувствовал, что все во мне сжалось. Колечко! Кольцо Люцифера, моя единственная связь с Ним. Никогда! Я почти скрючился, почувствовал, как мои руки с кольцом отдернулись от нее. Ни за что! Колечко — моя единственная сила! И в тот же миг я собрался на другом уровне, я зрелый увидел того себя, который больше всего боялся дать кольцо в руки женщине, которую еще несколько минут назад называл «Богиней» и «моей Звездой».

Она опять столкнула меня с еще одной гранью Тени. Это был не Рамси, не яростный слепой псих, готовый убивать, если чувствует страх. Это было что-то куда более неприятное. Это был Горлум. Черный брат. Я вспомнил последние мысли перед оргазмом. Пересечение бездны! Вот тут меня накрыло настоящим ужасом. Потому что есть одна вещь, которую телемит боится даже больше, чем смерти, — стать черным братом, в миг пересечения бездны оказаться собранным во дворце Хоронзона и стать пожирателем падали. Горлум — да, какой хороший образ для черного брата. Всю жизнь ждать того единственного испытания и с позором его провалить.

— Со мной все кончено, да? — Я протянул ей кольцо. — Я вижу его, я — черный брат. Я впервые увидел эту самую неосознанную, самую отчужденную, самую отвратительную часть себя. Горлум. И кольцо света, кольцо Люцифера, самый большой и прекрасный дар, этот Горлум превратил в то самое «кольцо всевластия».

— Расслабься, это нормально. Ты хотя бы наконец-то его увидел. Раньше ты разваливал меня с видом праведника. Побудь немножко в моей шкуре. А я пока в шкуре кицуне, чернобурочка знает свое дело. Первую ось ты выстроил, молодец, хвалю. Раньше у тебя и Люцифер-то был не Люцифером, а не пойми чем. А теперь пора строить вторую ось. Эллоиза-Лилит. А ты все еще примешиваешь свою экс матушку и, что бы ни говорил, не можешь доверять женскому. Пора учиться. Я говорила с Марти мыслями, и она разрешила тебя развалить, так что все по плану.

О боги, неужели я единственный, кто реально не понимал природу нашей связи? «Я мысленно говорила с Мартиэль, спросив разрешение». Неужели уже тогда она увидела то, что станет ясно лишь в конце книги?

Даже сейчас, когда я делаю последние штришки, пробегаясь по старым записям, Акташ не устает меня удивлять...

 

Глава 20. Жречество Акташ

 

Если было бы возможно вернуться в те времена и спросить каждого из нас, что происходит в наших отношениях, можно было бы поразиться разнице ответов. Я уверенно бы ответил, что у нас все идеально, я наконец-то нашел женщину-богиню, ведущую, проводника. Да, я не сразу узнал ее, но, надеюсь, вина за первую ошибку искуплена, и уж сейчас-то у нас все на вершине, она обучает меня, как я всегда мечтал. Да, ругаемся, конечно, но, видимо, это часть обучения — мастера Дзен вообще с дубиной, а она только ругается — так что все по лайту. Наставник, проводник и сексуальная партнерша — это же то, о чем любой мужчина мог бы только мечтать, да и то не каждый бы посмел. Я в раю, черт возьми!

Если бы тот же самый вопрос тогда задали Акташ, ответ был бы прямо противоположный и наверняка содержал бы одно слово — пиздец. Выдержав паузу, она бы добавила: «Да он пожирает меня, меня уже почти нету».

Пожирает? Да как же, возмутился бы я. Я всецело отдал себя в твои руки, лепи меня, веди меня, в общем, делай что хочешь, только сделай меня Истинным Магом.

Разные миры. Очень разные, реально сближавшиеся только в очень немногие моменты, причем если спросить нас, наверняка мы совершенно по-разному оценили бы значимость тех или иных эпизодов. Акташ — из шаманского, языческого, изначального и дорелигиозного мира. Я из мира Города, влюбленный в технологии и городские пейзажи. Не зря Азазель считается еще и строителем городов. И разница между этими мирами гораздо больше, чем может показаться какому-нибудь юноше, гордо заявляющему «бога нет» или «я язычник», после чего полагающему, что свободен от христианской доминанты.

Главная проблема, непонимание, точка разлома — проекции. Вообще-то — человеку свойственно ошибаться, а свойственно ему ошибаться именно потому, что свойственно проецировать. Проецировать что угодно на кого угодно, разве что соотнося свои проекции с минимальной технической достоверностью. За всю жизнь я встречал от силы человек пять, способных хоть как-то осознавать проекции. И во множестве отношений проекции вообще не создавали проблем. Проекция обычно вообще не долетает — большинство людей это бронированные кони в противогазах. В любом случае — кого видит на самом деле муж в жене, обычно никого не волнует, главное, чтобы заботился, помогал в хозяйстве, берег. А как там работают проекторы, об этом обычно всерьез никто не думает — главное, чтобы проекция была положительная.

Для Акташ проекции на нее смерти подобны, а то и хуже смерти. Уникальная, я бы сказал — шаманская структура души делает ее как будто существом без кожи, тут же заставляя принять именно ту форму, то лицо, которое на нее проецируется. Для меня свойство принимать форму Анимуса партнерши — это предмет особой гордости и высокая сиддха, за которую я благодарен богам и которая и делает меня интересным множеству женщин. Для нее это угроза потери себя, разрушение, потеря связи между ней и ее источником, которая стоит ей самого дорогого — возможности рисовать.

А проекций у меня было — вагон и маленькая тележка. Во-первых и в самых главных — проецировал те представления о жизни, отношениях и реальности, которые были у жены. Это само по себе странно, потому что на тот момент мы с Айрум весьма отдалились.

Очень может быть, что брак сам по себе представляет некую примитивную, секуляризированную и выродившуюся аналогию договора источника. Если при договоре источника происходит полное соединение высших центов, то в браке происходит соединение частичное и психическое, а не пневматическое, но и этого достаточно, чтобы энергетически таскать куски от своей жены к остальным женщинам. Но почему никто из многих моих женщин никогда этого не замечал и это не вызывало конфликтов? Не знаю. Возможно, у них лучше границы, а возможно, их я просто лучше понимал.

Да, главная проблема, что до последнего момента я так и не мог понять Акташ, не мог понять логику ее слов и поступков (хотя, черт возьми, она была еще какой, предсказать ее просто невозможно), а на все непонятное мы, хотим того или нет, проецируем предыдущий опыт. Я не понимал и инстинктивно подставлял разные известные картинки. И с каждым разом, чем ближе, теснее, глубже мы были связаны, тем болезненнее заострялись эти проблемы. А в одном из самых глубоких полетов, когда я смог оказаться на самой большой глубине и прочувствовать переплетения всех известных мне богов и духов, я вдруг решил, что раз наши боги сошлись в этом танце, то они заключили договор, из которого следует, будто Акташ теперь со мной навсегда и никуда от меня не денется. Пожалуй, это искажение было самым худшим и самым разрушительным из искажений, которые происходили между нами. Действительно, именно в этот миг окончательно заключался и утверждался договор рода, но не зная тонких законов, я интерпретировал этот договор как возможность полного присвоения — теперь никуда не сбежит, не денется, на все воплощение заполучил. И вот эта проекция стала настоящим кошмаром, после которого Дарья решила, что теперь уж точно пора расставаться.

Когда-то давно, в самом начале нашего общения Мартиэль поставила мне посмотреть какой-то фильм-сказку. В этой сказке главная героиня должна была не то добыть сокровище, не то спасти брата, но каждый раз, когда, глядя на испытание, она говорила «да это же плевое дело», крушение и она оказывалась в начале пути или хуже. На этих эпизодах Марти выразительно кивала, как бы давая знак обратить внимание на этот закон. Только через много времени я смог оценить, насколько точно работает этот закон. Только впервые я выдохнул и решил: ну теперь-то все просто, никуда она не убежит, — Дарья уже мысленно собрала вещи. Но перед разрывом она очень хотела провести свой единственный сезонный ритуал года.

Это был один из сезонных ритуалов, когда наш Мастер и Жрица уехала и не могла присутствовать на ритуале. Поэтому жрицей должна была стать Дарья.

Однажды Акташ сказала: «Я предпочла бы служить обнаженной. Телемиты, одевающие своих жриц в монашеские мантии, — это же нонсенс».

Я подумал, что она шутит. Может ли женщина по доброй воле желать совершить самую крайнюю, самую радикальную трансгрессию? Публичное обнажение. Да еще в кругу, где попадаются откровенные новички. Даже на Гностической мессе, где жрица только сидит на алтаре, нужно готовить женщину несколько месяцев, и только самые аристократичные на это способны. А в ритуале Колеса года жрица ходит вместе со жрецом. «Я, конечно, верю, что ты крута, но давай сошьем мантию».

Далее разворачивается игра богов. В ночь перед ритуалом она шьет мантию. И каким-то невероятным образом я, собираясь на мистерию, забываю эту мантию. Фактически создается ситуация, когда нет других вариантов. «Может, я на такси сгоняю?» — говорю я. «Ну уж нет», — отвечает она.

И вот начинается ритуал. Я в черной мантии и обнаженная Дарья. Я оказываюсь ошеломлен тем, чего с моей точки зрения просто не может быть. А дальше, в самый важный момент ритуала, начинается катастрофа.

Причастие. Пик ритуала. Я начинаю обходить круг, Дарья идет за мной. Она шепчет:

— Я должна произнести другое имя. У меня болит голова, это сигнал, что нужно произнести иное имя.

Ну вот и приехали! Я глубоко почитаю Акташ. Но что скажет круг, когда она без предупреждения начнет причащать Акташ?! Впрочем — будь что будет, думаю я и обреченно киваю.

Слова, которые слышу от нее, ошарашивают меня:

— Причастие Лилит.

Она произносит это имя. Невероятно! В вихре сущностей, похоже, они действительно познакомились.

И, разумеется, мне приходится тоже менять формулу.

— Причастие Люцифера! — говорю я, сизигийно следуя за ней. Было бы странно причащать Терионом в бинере с Лилит.

Ритуал закрыт. Круг. Впервые Дарья произносит имена своих богов. Впервые эти имена звучат для посторонних, фактически чужих для нее людей. «Черт возьми, это трансгрессия посильнее обнажения», — поражаюсь я.

Потом, сидя у друзей, Дарья говорит такую фразу: «Тут ведь дело не в том, чтобы произвести впечатление. Не в том, чтобы как-то на тебя повлиять. Тут дело в том, чтобы хоть как-то остаться собой». Я не понимаю этих слов. (Позже Дарья пояснит: «В каком-то смысле это возвращение к той самой протоформе, Акташ в Силах, как ты изволишь выражаться».)

Я еще раз убеждаюсь, что все прекрасно. Вихрь сущностей определил ее путь, имена богов впервые названы в кругу. Теперь я в полной безопасности, на это воплощение она никуда не денется. В то время как для нее все происходящее — что-то вроде последних долгов.

Что не понравилось Мартиэль по возвращении, так это изменение формулы. Не понравилось — это, пожалуй, мягко сказано: впервые за десять лет общения Мартиэль была реально зла на всех нас и рассматривала возможность полного выхода из круга.

Причастие Люцифера может быть дано только