Иоанн Дамаскин, Исаак Сирин и Иустин Попович о невозможности / возможности покаяния после смерти

Преп. Иоанн Дамаскин говорит о невозможности покаяния человеческой души после смерти: «Падение для ангелов есть то же самое, что для людей – смерть. Ибо после падения для них невозможно покаяние, как и для людей после смерти» (ТИПВ, 2:4 [18]).

То же самое говорит преп. Исаак Сирин: «Житие мира сего подобно выводящим некоторые только буквы из начертанных на таблице; и когда кто захочет и пожелает, прибавляет к ним и убавляет и делает перемену в буквах. А жизнь будущая подобна рукописаниям, начертанным на чистых свитках, запечатанных царскою печатию, в которых нет ни дополнения, ни пропуска. Поэтому пока мы среди изменения, будем внимательны к себе, и пока имеем власть над рукописанием жизни твоей, какое пишем своими руками, постараемся делать в нем дополнения добрым житием, станем изглаждать в нем недостатки прежнего жития. Ибо пока мы в этом мире, Бог не прилагает печати ни к доброму, ни к худому, до самого часа исшествия» (Слово 38).

Но учение Церкви о сошествии Христа во ад и проповеди там душам умерших подразумевает возможность изменения их состояния через покаяние, о чём говорит в своей догматике преп. Иустин Попович:

«Свое Евангелие спасения Господь проповедал человеческим душам в царстве смерти с той же целью, с какой Он возвестил его и на земле: дабы, приняв его верою, спаслись. <…> Три дня проповеди Спасителя в аду; времени мало? Да, но нужно иметь ввиду, что речь здесь идет о душах бесплотных, которые под воздействием дивной проповеди Спасителя могли пережить кто весть какие возбуждения и перемены. <…> Несомненно, души в аду могли ответить на проповедь Спасителя либо ее принятием, либо отвержением, потому что бессмертные человеческие души и в царстве смерти именно потому и человеческие, что обладают человеческими чувствами, человеческим рассудком и свободной волей. И причем чувствами, рассудком и свободной волей, несущими в себе опыт, след и отпечаток земной жизни, что, вероятно, и оказало влияние на их выбор либо в пользу Христовой проповеди, либо против нее. Еще нечто: если бы человеческие души в аду не имели способности к самоопределению, то разве Спаситель проповедал бы им Евангелие, которое ни силой не навязывается, ни механически не приобретается, а принимается добровольно? В таком случае Его проповедь была бы неуместной и излишней» (Собрание творений преподобного Иустина (Поповича). Т. 3. М., 2006. С. 194).

Он считает, что души умерших сохраняют свободную волю и способность к самоопределению, и поэтому могут переживать перемены. И его мнение вполне логично укладывается в учение Церкви о проповеди Евангелия в аду. Но как согласовать это с приведённым выше мнением отцов о невозможности изменения души после смерти?

Может быть, так: изменения, о которых говорит преп. Иустин, являются развитием тех задатков, которые образовались в душе при жизни, и если нет соответствующих задатков, то нет и возможности их развития. Собственно, он и говорит о том, что душа умершего обладает чувствами, рассудком и волей «несущими в себе опыт, след и отпечаток земной жизни, что, вероятно, и оказало влияние на их выбор либо в пользу Христовой проповеди, либо против нее». Если выбор души после смерти обусловлен именно этим следом и отпечатком земной жизни, то такой выбор является не переменой в строгом смысле слова, а закономерным развитием того состояния, с каким душа покинула земную жизнь.

Только надо заметить, что наличие такого задатка ещё не является гарантией его развития. Чтоб было понятнее, возьму такую аналогию: к примеру, у меня есть задатки для занятий рисованием и живописью, и, значит, я могу стать художником, а тот, кто не имеет таких задатков, – не может им стать; однако я ведь могу решить и не становиться художником, несмотря на свои способности, – похороню их в себе, и всё, и окажусь в положении человека, лишённого каких-либо художественных задатков.

Возможно, так же и с покаянием после смерти: к нему способны только те души, которые уходили из жизни с задатком покаянных чувств; они, услышав проповедь Христа в аду, способны были развить в себе покаянное состояние до той меры, какая требовалась для принятия Христа и Его Евангелия (но могли самоопределиться и в противоположную сторону).

Один неоязычник ставит вопрос, ответ на который как раз относится к нашей теме: «Библейский Потоп. Решил бог истребить всякую плоть с помощью потопа. Зачем так сложно? Ведь, как преподносится, бог создал весь мир из ничего, одним усилием воли. Вот взял бы и уничтожил всех также легко усилием воли, если он это умеет. Зачем же использовать такой сложный и длительный физический процесс, как потоп? Духом что ли ослаб? <…>
Потоп – деяние совершенно для бога противоестественное. Бог – это сущность с уникальной силой и мощью. Бог одним усилием воли может сделать все, что хочешь. Бог не может заниматься такой ерундой, как устраивать потопы для реализации своих желаний. Это деяние не его уровня, это не божественная технология. Божественная технология – это мысль и слово. А то, что делает библейский бог, – это технология дьявола или просто дешёвая ложь» (В.А. Истархов. Удар русских богов. М., 2005. С. 17).

Потоп, кроме того, что заключал в себе определённый символизм, был нужен ещё и для того, чтобы вызвать упогибающих раскаяние, разрушив в них состояние самодовольства, – чтобы их души покинули жизнь с задатками покаяния. Своего рода шоковая терапия, приводящая умалишённых в разум. В этом случае они становились способны принять впоследствии проповедь Евангелия в аду. Не случайно апостол Пётр упоминает именно погибших во время потопа, когда говорит о сошествии Христа во ад: «Он и находящимся в темнице духам, сойдя, проповедал, некогда непокорным ожидавшему их Божию долготерпению, во дни Ноя, во время строения ковчега, в котором немногие, то есть восемь душ, спаслись от воды» (1 Пет. 3:19-20).

Думаю, погибшие во время потопа упомянуты потому, что оказались ярким образцом людей, которые хоть и были непокорны Богу, однако умерли такой смертью, которая предполагает образование задатка покаянных чувств, уносимых душой за черту жизни. Если бы все эти люди умерли спокойно и легко, то унесли бы в иной мир душевное состояние, в котором они противились Богу, и если что могло бы развиваться в их душах после смерти, то только это самое состояние.