По МЫТАРСТВАМ (случай преп. Марка Фраческого)

Вот интереснейший случай. Преп. Марк Афинский или Фраческий был отшельником на горе Фраческой в Эфиопии. Перед смертью его посетил другой подвижник, преп. Серапион. Ему было откровение о том, чтобы он отправился к Фраческой горе и увиделся там с Марком, о котором не только Серапион но и, вообще, никто ничего не знал. Серапион послушался, нашёл и гору, и отшельника, а тот уже был при смерти. Марк сказал Серапиону: «Тебя Бог послал сюда для того, чтобы ты похоронил святыми твоими руками мое смиренное тело».

Я не буду пересказывать из жития, что Марк рассказывал Серапиону о себе, – перейду сразу к делу. Марк умер в присутствии Серапиона, когда они оба молились, и у Серапиона в момент его смерти было видение. Цитирую:

«Я созерцал воздушный путь к небу и отверзшиеся небеса. Причем я видел стоящие на этом пути полчища бесов <…>. Святая душа Марка была задержана на воздухе около одного часа. <…> Когда душа преподобного прошла без всякого для себя вреда чрез бесовские полчища и приближалась уже к отверстому небу, я увидел как бы подобие простертой с неба правой руки, принимавшей непорочную душу» (Жития святых св. Димитрия Ростовского, 5 марта).

Самое интересное произошло полторы тысячи лет спустя, когда о Марке Фраческом высказал своё мнение преп. Силуан Афонский. Столетиями никто не обращал внимания на то, какое значение имела задержка души Марка Фраческого на мытарствах на один час. Ни Серапион, ни Димитрий Ростовский, ни Игнатий Брянчаннов (который ссылался на житие Марка Фраческого в «Слове о смерти»), – никто не обратил внимания.

Но вот что сказал об этом Силуан. Его биограф, о. Софроний Сахаров, пишет:

«У нас сохранилась письменная заметка об одной беседе Старца с посетившим его монахом; беседа эта происходила в нашем присутствии 18/31 марта 1932 г. Старец говорил <…>. Преподобный Марк Фраческий за то, что пред исходом утешал свою душу исчислением своих трудов, был задержан в воздухе на один час; а это “на один час” – значит, что существовала опасность так и пребыть... Другие Отцы были более умудренными в духовной брани. Преподобный Макарий Великий, проходя воздушные пространства, не переставал смирять себя, и когда уже издали кричали ему бесы, что он избежал их, ответил, что еще не избежал. Так отвечал он потому, что привык держать ум свой во аде, и тем действительно избежал бесов» (Жизнь и учение старца Силуана. Гл. 3).

Говоря, что Марк Фраческий «пред исходом утешал свою душу исчислением своих трудов», Силуан имел в виду следующий эпизод из его жития. Когда Серапион подошёл к пещере, где находился Марк, то услышал, как тот разговаривает с собою вслух:

«Блаженна душа твоя, Марк, что при помощи Божией ты не загрязнил себя нечистотами мира сего, что ум твой не пленился скверными помыслами! Блаженно тело твое, так как оно не погрязло в похотях и страстях греховных! Блаженны очи твои, которых диавол не мог соблазнить созерцанием чужой красоты! Блаженны уши твои, потому что они не услыхали голоса женского в этом суетном мире! Блаженны ноздри твои, потому что они не обоняли смрада греховного! Блаженны руки твои, потому что они не прикасались ни к каким, принадлежащим людям, вещам. Блаженны ноги твои – не вступавшие на дорогу, ведущую к смерти, и не устремлявшиеся ко греху! Твоя душа преисполнилась духовной жизни и ангельской радости! <…> Зачем скорбишь ты, душа моя? Не бойся! Ты не будешь задержана в темницах ада, бесы ни в каком случае не смогут оклеветать тебя. По благодати Божией в тебе нет какого-либо особенного греховного порока: Ангел Господень ополчается вокруг боящихся Его и избавляет их».

В житии поясняется, что Марк говорил это «для утешения своей души и для утверждения несомненной надежды своей на Бога». Но Силуан Афонский пришёл к выводу, что в этом заключалась его ошибка, за которую душа и была задержана бесами на один час (а могло бы выйти и хуже).

Все эти самоутешения Марка Фраческого представлены в житии как образец – так, мол, и надо мыслить перед смертью, такими мыслями, мол, утверждается несомненная надежда на Бога. И нужен был исключительно независимый и критичный ум, чтобы разглядеть червоточину в этом благочестивом образце. Критичных-то умов достаточно, да, но в среде монашествующих, особенно, в среде серьёзных подвижников, слово которых имеет вес, подобный ревизионистский подход – большая редкость. Если это, вообще, не единственный для православного монашества случай такого трезвого подхода к житийной литературе.