Глава 118. Судья Хузер принимает решение

Достопочтенный судья Норман Хузер был крупным, плотным мужчиной с ястребиными глазами и заготовленной улыбкой, из тех, кто никогда не надевает одно и то же нижнее белье дважды. Что-то в его больших, полных губах говорило, что он будет усмехаться, потроша и поджаривая вас на костре в стиле кошмара "У холмов есть глаза". Это после того, как он изнасилует вас в зад, когда вы признаете, что Иисус на самом деле не ваш личный спаситель. Этот старик любил панибратство, умел заговаривать зубы и обладал хорошими связями. Он был христианином и без сомнений хранил больше секретов, чем когда-либо могло быть у шефа Калкинса. Как канцлерский судья, он мог избавиться от сложностей с законом взмахом руки или ручки, или другой уловкой; выражение его лица говорило, что он очень хорошо это знает. Дом, в котором он жил – хотя, правильнее особняк – был подтверждением того, что он очень хорош в своём деле.

Я был напряжён, вспотел и вырядился как дурак, будто кто-то в этом зале суда не видел меня в Бенде, день за днём, с голым торсом, пока я толкал ё газонокосилку или пересаживал клумбы, или ходил в своей футболке «Экономь всегда» и нажимал кнопки на кассовом аппарате, пытаясь объяснить, почему цена на молоко продолжает повышаться. Я не был столпом общества.

Когда Дарлин Уилсон появилась из боковой двери и подошла к своему столу, я ожидал увидеть шагающего за ней Измаила, но, конечно же, его не было. За ним будет присматривать один из помощников шерифа. Дарлин одарила меня подбадривающей улыбкой в стиле "выше нос".

Слушание началось с того, что Дарлин дала свои рекомендации суду «в отношении Измаила Гуда».

– Я не нахожу никаких веских причин, – сказала Дарлин с подготовленным заявлением, – почему Измаил не должен оставаться под опекой своего дяди – и, как мы недавно узнали, своего старшего брата – мистера Генри Гуда. Мистер Гуд – хороший член нашего общества и никогда не имел проблем с законом. Он управляет своим бизнесом по уходу за газонами и хорошо известен жителям Винегар Бенда. Так как он самый близкий родственник Измаила, для меня очевидно, что в интересах Измаила будет предоставить постоянную опеку мистеру Гуду.

Судья невозмутимо слушал.

– Как вам известно, – продолжала Дарлин, – мать Измаила, Сара Гуд, в настоящее время находится под стражей и обвиняется в соучастии в убийстве жителя Алабамы. Также ей предъявляют обвинения в хранении наркотических веществ, в хранении оружия и в оставлении ребёнка, помимо прочего. Еще она была признана виновной в нарушении испытательного срока. Мистер Гуд проживает с Сэмом Рейкстроу, который также является уважаемым членом этого общества и главным управляющим продовольственного магазина, которым владеют его родители. Мистер Рейкстроу также хорошо известен этому обществу. Я считаю условия проживания Измаила с мистером Гудом и мистером Рейкстроу более чем удовлетворительными. Более того, при этом Измаил кажется довольно счастливым, и я более чем уверена, что мистер Гуд и Мистер Рейкстроу будут заботиться об Измаиле наилучшим образом. Они уже устроили Измаила в школу, и учитель Измаила во время его первых трёх месяцев в этой школе заметила значительные улучшения и в его академических способностях, и в здоровье в целом. Следовательно, в свете этих фактов, я рекомендую передать мистеру Гуду постоянную опеку над Измаилом Гудом, его младшим братом, и эта опека должна вступить в силу незамедлительно.

Она села.

– Кажется, шеф Калкинс хотел сделать заявление? – произнёс судья.

Моё сердце оборвалось.

Калкинс немедленно встал.

– Да, ваша честь, это верно.

– Можете приступать, шеф, – сказал судья, откинувшись на спинку стула и сложив руки на большом животе.

Сэм сжал мою руку.

Я опустил глаза. Я надеялся, что Калкинс не станет поливать меня грязью, не расскажет судье, что однажды его вызвали посреди ночи домой к Сэму, потому что я стоял у него во дворе, голый, пьяный и злой, стрелял из ружья и угрожал покончить с собой. Это произошло вскоре после похорон мамы и папы. Я был настолько не в себе, что на самом деле не помнил, как делал это.

Сэм взглянул на меня, нахмурился, вероятно, вспоминая ту ночь, которая без сомнений была выжжена в моём разуме. Сэм говорил, что Калкинсу и его помощнику, Тиму Миллеру, потребовалось около тридцати минут, чтобы уговорить меня отдать оружие. Они договорились не предъявлять мне обвинения, если Сэм отвезёт меня в Поведенческий центр в Тупело, чтобы мне «помогли», и он сделал это.

Калкинс бросил на меня краткий взгляд.

– В свете противоречивого характера этой ситуации я счел необходимым быть заслушанным этим судом. Ваша честь, некоторых членов общества очень беспокоит характер отношений между мистером Гудом и мистером Рейкстроу, их отношения – и они оба сами скажут вам об этом – носят сексуальный характер.

– Мне об этом известно, шеф, – сказал судья.

– Ваша честь, я счел, что суд должен выслушать эти беспокойства и внимательно обдумать их при принятии решения. Однако... – он сделал паузу.

Судья подался вперед в своем кресле, словно почувствовав, что мы подошли к самому интересному.

Калкинс будто забыл все слова, проводя рукой по губам, будто стараясь решить, что хочет сказать, несомненно представляя, как я стоял там, в чём мать родила, спотыкался и как дурак размахивал ружьём, пьяный в хлам и готовый к своим пятнадцати минутам позора.

– Да, шеф? – подтолкнул судья.

– Что ж, ваша честь, я один из тех, кто считает отношения между мистером Гудом и мистером Рейкстроу довольно возмутительными.

– И?

– Измаил – они зовут его Изи, ваша честь – кажется очень счастливым мальчиком. Я признаю, что характер отношений между Генри и Сэмом немного необычен, но я не уверен, что это имеет большое отношение к тому, будут ли они хорошими родителями для мальчика. На самом деле, судя по тому, что я видел и слышал от совершенно разных людей, я пришёл к выводу, что действительно нет никаких веских причин, по которым суд не должен передавать полную опеку Генри. Как я понимаю, у Измаила любящая семья, и сейчас он живёт в очень поддерживающей, дружелюбной атмосфере, которая отвечает всем его нуждам, и в которой он явно расцветает. Я подумал, что мой долг, как офицера закона – выразить свои мысли на этот счёт. Меня вызывали во многие дома, ваша честь, как вы хорошо знаете – я много раз оказывался перед вами в таких ситуациях...

– Это действительно так, шеф.

–...и я зачастую с тревогой отношусь к тем ситуациям, в которых живут наши дети. Дети драгоценны, ваша честь. И вы хорошо знаете, что мне не нравится ничего связанного с детьми, когда эти дела попадают ко мне на стол. Но я уверен – на самом деле, это моё твёрдое убеждение – что мне не нужно переживать на этот счёт, когда дело касается мистера Генри и мистера Сэма, – Калкинс сделал паузу, снова поворачиваясь посмотреть на меня. – Ваша честь, я считаю мистера Гуда верным молодым человеком, порядочным. Он ходит в церковь каждое воскресенье и всегда был добросовестным, так сказать. Я хотел бы, чтобы в протоколе было указано, что я полностью его поддерживаю, – Калкинс вернулся на своё место.

Сэм посмотрел на меня, поднимая брови, будто не мог поверить в то, что только что услышал.

– Кто-нибудь ещё хочет высказаться? – спросил судья.

Я оглядел зал суда. Никто не сказал ни слова.

Теперь судья Хузер внимательно посмотрел на меня.

– Мистер Гуд, я бы хотел задать вам несколько вопросов, если вы не возражаете. Я хотел бы разобраться в нескольких вещах, прежде чем принимать решение. Вы можете подойти к трибуне, пожалуйста? Пристав приведёт вас к присяге.

– Хорошо, – сказал я.

– В своём заявлении мисс Дарлин говорит, что вы управляете бизнесом. На самом деле, вы зарабатываете на жизнь тем, что стрижёте газоны, верно?

– Да, Ваша Честь. Это так.

– Ещё вы работаете на полставки в продовольственном магазине?

– Да, Ваша Честь.

– Вы бы назвали себя богатым человеком, мистер Гуд?

– Ну, нет.

– Вы знаете, что воспитывать ребёнка может быть очень дорого?

– Это я понимаю, да.

– И вы не против этих расходов?

– Я сделаю всё необходимое, ваша честь.

– Мистер Гуд, вы понимаете, что есть люди, которые глубоко обеспокоены вашими отношениями с мистером Рейкстроу?

Я кивнул.

– Это, по сути, гомосексуальные отношения, не так ли?

– Да, – прошептал я.

– Вы считаете, что растить ребёнка в таком окружении – хорошая идея?

Я нервно провёл рукой по лицу.

– Я понимаю, что люди обеспокоены, – сказал я, – но я сделаю всё необходимое, чтобы воспитать Изи должным образом. У меня не так много денег, Ваша Честь. Я даже не закончил колледж. Но я очень люблю своего племянника – своего брата – и буду счастлив подарить ему дом – такой дом, которого у него никогда не было. Я хочу, чтобы он знал, что его любят, что о нём всегда позабочусь я и его дядя Сэм. После всего, через что он прошёл в своей жизни, Ваша Честь, я считаю, что он заслуживает счастья.

– Но вы уверены, что проживание ребенка в таком доме, как ваш, пойдет ему на пользу?

– Если бы не был уверен, меня бы здесь не было. Мой дом не лучше и не хуже любого другого. Честно говоря, меня никогда особо не интересовала сексуальная жизнь моих родителей, и я сомневаюсь, что Изи будет особо интересоваться моей. Я не понимаю, какое отношение это имеет к делу.

– Я не нападаю на вас, мистер Гуд. Я указываю на то, что люди обеспокоены, и вы, возможно, захотите хорошенько подумать об этом. Насколько я понимаю, ваш автомобиль недавно подвергся вандализму?

– Да, это так.

– Характер любых взрослых отношений, в которые вы хотите вступить, – это ваше личное дело, мистер Гуд, и суд это прекрасно понимает. Однако, отношения, в которых вы состоите, многое говорят о вас, как и о любом другом. Они многое говорят о том, какой вы человек, и какие будете принимать решения. Насколько я понимаю, вы уже четыре года состоите в серьезных отношениях с мистером Рейкстроу. Это верно?

– Да, сэр.

– Вы сказали бы, что ваши отношения с мистером Рейкстроу стабильные?

– Я люблю Сэма. Я люблю его с десятого класса. Я бы сказал, что это довольно преданно и довольно стабильно.

– Вы намерены оставаться с мистером Рейкстроу?

– Когда вы соберетесь легализовать однополые браки, мы будем первой парой, которая постучится в вашу дверь, сэр.

Всего на мгновение, судья Хузер улыбнулся.

– Как давно вы гомосексуал, мистер Гуд?

– Я не понимаю, как это относится к делу, – обороняясь ответил я.

– Через минуту мои слова станут понятнее, мистер Гуд. Не будете ли вы любезны ответить на мой вопрос?

– Кажется, мне было двенадцать, когда я понял, что я гей.

– Двенадцать лет? Верно?

– Да.

– Значит, вы поняли, что являетесь гомосексуалом, когда вам было около двенадцати?

– Да.

– И вы ещё не изменили своё решение?

Со стороны шефа Калкинса и его помощников послышался смех.

– Ну, нет, сэр, не изменил.

– И не собираетесь сделать этого в будущем?

– А почему должен?

– Именно об этом я и говорю, мистер Гуд. Вы знаете, как относитесь к этому делу, на этом вы собаку съели. Это всё хорошо. Это демонстрирует суду, что вы не выбрали гомосексуальный образ жизни из-за какой-то моды, а, скорее, вы были очень обдуманны в этом вопросе. И вы не боитесь предстать перед этим судом и сказать нам об этом. Я намереваюсь, чтобы протокол данных заседаний очень ясно отразил этот факт.

Я ничего не ответил на эту небольшую вербальную гимнастику.

– Ещё один вопрос, если позволите.

– Хорошо.

– Каковы ваши отношения с мистером Рейкстроу?

– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, сэр.

– Расскажите мне немного о вашем партнёре.

Я бросил взгляд на Сэма, который улыбнулся.

– Я люблю Сэма, ваша честь. Вот, собственно, и все. Ни больше, ни меньше. Мне всё равно, что говорят люди, или насколько они не одобряют это, будут ли они писать краской оскорбления на лобовом стекле моего грузовика, выгонят ли меня из церковного хора. В Библии говорится о Давиде и Ионафане, и о том, как душа Давида была связана с душой Ионафана, и как они любили друг друга. И на этом всё, правда. Боюсь, это довольно скучно.

– И как мистер Рейкстроу относится к присутствию ребёнка в доме?

– Он любит Изи. Мы оба любим. Изи каким-то образом превратил нас в семью. В смысле, мы всегда были семьёй, я и Сэм. Но сейчас мы будто настоящая семья. Я не знаю, как это объяснить. Нам просто так весело вместе, и я не могу представить, что Изи не будет рядом. У него никогда не было велосипеда, Ваша Честь, пока он не переехал жить к нам. Он никогда не ходил за конфетами на Хэллоуин. У него никогда не было даже домашней собаки, которая есть сейчас. Мы пытались сделать всё возможное, чтобы он был счастлив, чтобы дать ему понять, что он – часть нашей семьи. Когда я думаю о том, что Изи отправят в... в приют... или в приёмную семью..., – я замолчал.

При мысли о том, что этот полногрудый судья обладает силой забрать Измаила и отправить его в какое-то неизвестное будущее, у меня начали собираться слёзы. Я обещал не плакать, но ничего не мог с собой поделать.

– Пожалуйста, не забирайте его, – сказал я, поднимая глаза и глядя на судью, нарушая очередное данное себе обещание, обещание не умолять. – Ему нужно специальное образование, Ваша Честь. Никто не захочет заботиться о нём так, как мы. И он – моя кровь. Он хороший мальчик. Не наказывайте его из-за меня.

– Я приму ваши беспокойства во внимание, мистер Худ, – как–то официально произнёс судья. – Сейчас я хотел бы сделать перерыв и поговорить с Измаилом наедине. Мы соберёмся снова в час дня, и я оглашу своё решение.

Мы поднялись, когда судья вышел из зала.