Болат-Хымыч и аварская принцесса

 

О Болат-Хымыче расскажу

Я легенды, сказ о нем,

На берегу Черного моря

Пас он свой скот,

Начиная от Черного моря,

Берег Хазарского моря

Заполняли табуны

Его скакунов.

 

Тысячами в полон

Он захватывал людей,

(В края) от восхода до заката

Их продавая вдалеке,

Творил много бед,

Охраняя караванные пути,

Выслеживая добро аварского хана,

Его стойбища наполнились

Табунами скакунов,

Овцами и другим скотом,

Стал Хымыч богаче богатого.

 

Когда дело касалось мужества,

Всех своих врагов он гнул,

Самые большие реки

Конь его быстро переходил вплавь,

Со своим бурдюком из кожи быка

Плавал он в реках, не погружаясь (в воду).

 

Его конь – стройный иноходец,

Скакал три дня без остановки,

Перепрыгивал через Буздан-реку,

Настигал оленей и оленух.

 

А Болат-Хымыч был

Батыром Нижней Дигории,

Тысячи воинов которого стояли

На берегу Хазарского моря

В железных доспехах, рядами.

 

Его ладьи и его корабли

Плавают по великим рекам,

Из далеких краев они

Возвращаются с добычей.

 

У Болат-Хымыча, говорят,

Кровь была красно-алой,

Черным-черной была его борода,

Он красил ее хной,

Приводил новую жену,

Когда ему вздумается.

 

У этого Хымыча было

Две злющие жены,

Которые, говорят, жили с ним,

Потому ни одна птица

Не пролетала над его домом.

Хоть и были они очень красивы,

Но чуть не умирали от злости,

Все вести-новости в селе-округе

Слышали они, ведали.

 

Однажды распространилась весть,

О которой говорили во многих местах,

О том, что аварский¹ хан Байкан²

Устраивает большие скачки

Возле Буздан-реки,

И велит глашатаям многократноз кричать:

 

– Пусть устремится сюда

Тот, кто прилипает к седлу,

Кто соперничает из-за славы,

Который копытами коня

Высекает искры огня,

Чей конь дышит свободно,

Кто по земле может бежать, как олень,

Кто вздымает пыль до неба,

Кто закалился в походах,

Кто считает себя батыром,

Кто выдержал много тягот,

Кто вплавь переправляется

Через великие реки,

Кто взбирается на горы

Подобно кийику,

Кто желает испытать себя,

Пусть направляется сюда,

Надеясь на себя!

Кто победит в состязании,

За того я и выдам свою дочь,

Тому я дам (богатые) дары,

Груды дорогого шелка,

Тысячу верблюдов и табун (коней),

Конное войско из нартских молодцев

Проводит его до дому!

 

Так известил аварский хан,

Мощный, могучий Байкан,

А на берегу Буздан-реки

Разбил он узорчатый шатер,

И сидел в нем, раздумывая

О том, приедет ли, спеша,

Достойный его дочери батыр.

 

О, через вестников, глашатаев

По горным и степным дорогам

Разошлась эта весть по свету,

Эй, каждый уверенный в себе джигит

Вознамерился ехать туда.

 

А Болат-Хымыч беспечально

В своем дворе, в тени

Лежал, спокойно отдыхая,

Есть у него и серебро, и золото,

Есть две красивые жены,

Шерсть, каждый тюк которой

Весил (целый) пуд,

Разложив перед собой,

Они валяли смоченной,

Они пели «Ийнай»³,

Они делали бурку,

Чтобы, сидя на коне,

Он ни от чего не пострадал,

Вот такую бурочку,

А прилегшего Хымыча

Они посчитали спящим,

И занялись беседой:

 

– Хымыч стал очень малодушным,

Все время лежит дома,

Ни до чего ему дела нет,

Нет в нем и прежней силы,

Ничего не знает о том, что происходит,

Живет (лишь) в свое удовольствие.

 

Рядом с нами соседи-авары²,

С нартами (во всем) схожи авары,

Рождаются на спинах коней,

И кровь смывают кровью,

Будь то их самцы или самки,

Будь то их мужчины или женщины,

(Все они) любят битвы-брани,

Погибают в сражениях,

Другой смерти не желают,

Умерших в своей постели

За мужчин не считают,

С нартскими схожи их нравы,

Сильный мужчина их правитель.

 

Аварский хан выдает свою дочь

За победителя в состязании,

Очень велико ее приданое,

Она с головы до ног в золоте и серебре.

 

Был бы он прежним Хымычем,

Хымыч-батыр нас бросил бы,

Отправился бы к аварскому хану,

Взял бы (в жены) дочь хана,

В сопровождении сотни всадников

Сто повозок с тканями

Привез бы сюда!

 

Эти слова женщин

Коснулись слуха Болат-Хымыча,

Заставили его призадуматься,

От сказанного женщинами

Закипели его кровь и желчь,

Был он, верно, гордым мужем,

Вскочил он с места

И сказал сам себе:

 

«Пусть имя мне будет не Хымыч,

Пусть ни одно мое благопожелание

Не исполнится,

Если я не поспешу в Аварский Эль,

Если на берегу Буздан-реки

Не поучаствую в скачках!

 

Да не буду я Болат-Хымычем

Если не приду в той скачке первым,

Если из-под копыт коня

Не вывернутся куски дерна!

 

Да не буду я Болат-Хымычем,

Если не одолею в играх,

Если в предстоящих испытаниях

Не смогу быть первым!

 

Да не буду я Болат-Хымычем,

Если не отправлюсь к аварскому хану,

Если не смогу взять в жены

Дочь хана, первую красавицу в мире!

 

Да не буду я Болат-Хымычем,

Если не попробую испытать себя,

Если не приеду в свое село

С прекрасной дочерью Байкан-хана!

 

Да не буду я Болат-Хымычем,

Если не отправлюсь к аварскому хану,

Если не смогу стать зятем

Могучего хана Байкана!

 

Если я забуду эту свою клятву

Да не увидеть мне рассвета,

Да не войти мне в те комнаты дома,

В которых живут две мои супруги!

 

Эй, хоть и стар я, но дал клятву

Не отрекаться от данного мною слова,

В мужестве, в геройстве

Никогда не отступать назад,

Состязаясь с нартскими батырами,

Будь то в скачках, эй, или соперничая,

Показать своего Ак-Буу,

Переплыть на нем Буздан-реку,

И все другие испытания

Выдержать на равнине Бештау!»

 

Сказав это, Болат-Хымыч

В ту ночь спал очень мало,

Готовил, говорят, своего коня,

Подпруги и всю сбрую

Велел он изготовить

Из медвежьей шкуры,

Седло коня, наблюдая сам,

Велел обшить шкурой зубра,

И, не известив жен,

Не одевшись красиво, нарядно,

Собрался, говорят, ехать на Буздан-реку,

Повелев своим сыновьям и дружине:

«Поезжайте со мной!».

 

Сели девять его сыновей

Одновременно на своих коней,

В телеги, стоявшие в его дворе,

Запрягли девять лошадей,

Сотня всадников, его дружина,

Села, говорят, на сотню жеребцов,

И девять петухов, говорят,

Прихватив (с собой),

Настроились выехать в путь,

А отправляясь в дорогу, говорят,

Они сыграли на дудках,

И семь дней, неторопливо,

То ехали, то отдыхали.

 

И вот на закате достигли

Те всадники Буздан-реки,

Теплой ночью на ее берегу,

Не испытав тревог и забот,

Отдохнули до рассвета.

 

Вот так Болат-Хымыч

Приехал в страну аваров,

Предстал он и перед ханом,

Который, согласно обычаю,

Выставил, говорят, свою дочь призом.

 

А дочь его, говорят, принцесса,

Прекраснее полной луны, нарядная,

Сидела там одна, в тени под зонтом,

Поглядывая на прибывающих

На предстоящие здесь состязания,

Но никто ей не нравился.

 

И вот началась скачка,

Но Болат-Хымыч и не шелохнулся,

К скачке не присоединился,

Всадников почитая ни за что,

Байкан на него обратил внимание,

Подивился, говорят, пораженный.

 

Они удалились во всю прыть,

Вот тогда Болат-Хымыч

Стегнул своего Ак-Буу,

Отправился тогда стремглав,

Из-под четырех копыт коня

Подобно молниям вылетали огни.

 

Мчался он, как мчится заяц,

Убегающий от волка,

Спасая свою жизнь,

Как злой порыв ветра,

Сорвавшийся с вершины Бештау
Прыгая, как прыгает туренок,

Плыл по реке,

Как плавает рыба,

О, его движение по воде

Было точь-в-точь, говорят,

Подобно движению легкой лодки

Под парусом,

А иногда казалось, говорят,

Что он летин под небесами,

Как белый лебедь в тумане.

 

Вскоре догнал он скачущих,

Обогнал их и вышел вперед,

Всадники остались позади,

Хоть и пытались они его догнать,

Стегая своих скакунов,

Ехали, растянувшись, растерянные,

Не в силах справиться, горюя.

 

В скачке победил Хымыч,

А на второй день, в полдень,

Началось и другое испытание:

Выпустили зубра-быка

На бескрайнюю равнину перед ними,

Молодцы пускают стрелы,

Острые стрелы в могучее

Тело того зубра вонзаются,

На них он внимания не обращает,

Продолжает убегать с ревом,

Тогда, увидев, что он сейчас скроется,

Пустил стрелу Болат-Хымыч

И остановил зубра-быка.

 

Его стрела пронзила лопатку (быка),

Выстрелил он еще раз,

И стрела его прошла через шею,

А третья через сердце,

Зубр взревел, как лев,

И остался на месте, недвижимый.

 

Вот на третий день новое

Испытание затеял аварский хан,

Там, говорят, натягивают луки,

Стреляют в мишень,

Воткнув в зеркало иглу,

Тщатся поразить ее,

В цель не попадают,

Внимание принцессы, говорят,

Обратить на себя не могут,

Долго выжидая, Болат-Хымыч,

Прицелившись, пустил стрелу,

Иглу переломил пополам,

Стал в испытании первым,

Дружина Хымыча, ликуя,

Вскричала разом,

Воздала хвалу Хымычу.

 

А Байкан поднялся с места,

К Болат-Хымычу подошел,

И, обращаясь к народу,

Начал свою речь,

Благословил Хымыча.

 

Основательно все обдумав,

Свадьбу справили в понедельник,

Множество лодок по Буздан-реке

Сновали туда и сюда,

Борцы сходились в схватках,

Стрелки состязались в стрельбе.

 

Посадили в ханский фаэтон

Прекрасную дочь аварского хана,

Тронули, говорят, отправились (домой),

Приданое принцессы –

Сто повозок, груженых тканями,

Зять аварского хана,

В сопровождении ста воинов,

Отправился оттуда вдаль.

 

Покинули они большую долину,

Добрались до Бештауской степи,

В укрепленное селение Хымыча

Привезли принцессу,

Въехали на окраинную улицу.

 

Когда они прибыли в селение Хымыча

И передние повозки

Въехали через ворота (его дома)

Его жены взбеленились,

Передних всадников остановили:

– Это не нашего Хымыча,

Какого-то другого

Хымыча повозки, –

Так они им сказали,

Их обратно завернули. 

 

Когда они так делали,

Подоспел и Болат-Хымыч,

А подъехав, тут же своих жен

Плетью своей избил,

Повозки (во двор) пропустил.

 

– Это ты их завернула! – говорит одна,

– Ты завернула! – говорит другая,

Одна схватила лопату,

Другая дверной запор,

Стали они биться-драться,

Пробили друг другу головы.

 

Прекрасную дочь аварского хана

Обе его жены невзлюбили,

О ней всякие злые сплетни

Повсюду распространяли,

Чтобы ей навредить,

Округу и родичей

На ханскую дочь натравливали.

 

Долго терпел это Хымыч,

Наконец, однажды возгремел,

Велел схватить их обоих,

Велел посадить их на две повозки,

Отправить в глухой лес

И избить плетьми.

 

Принцесса осталась (в доме) одна,

Стала она Болат-Хымыча

Прославленной супругой,

Это она родила ему

Туго затягивающего пояс,

Рожденного на счастье Нартии

Витязя по имени Батыраз,

Ойра, ора-дара!

 

¹ Авары – средевековый тюркский народ, обитавший в Предкавказье. Большая часть этого народа ушла на Балканы, где ими был создан Аварский каганат, просуществовавший более двух веков и впоследствии разгромленный Карлом Великим (в начале IX в.). Не путать с современными аварцами в Дагестане (самоназвание – маар, маарулал), получившими это название из-за случайного созвучия.

²В другом варианте этой песни, записанном Малкондуевым Х.Х. в сел. В. Балкария, аварского хана зовут Базук.   

³«Ийнай» – песня, которая исполнялась во время валяния войлока.

 

Болат-Хымыч и двое мужчин

 

Трех жен имевший Хымыч

Жил в своей башне,

Когда он выходил из своей башни

Был подобен черной туче.

Дочь аварского хана

Он любил, как свою душу,

Двух других своих жен

Со дня ее приезда не видел.

 

Однажды возле его башни

Проходили двое мужчин,

Посматривая на эту башню.

– О, – сказал один мужчина, -

Если бы я завладел его властью,

Если бы его золотой казны

Я стал бы хозяином,

В башне Хымыча

Если бы стал я ханом!

А другой сказал так:

– Пусть бы тебе досталось его ханство,

Пусть бы твоим стало его золото,

О, если бы моей

Стала его жена!

 

Болат-Хымыч, услышав это,

Велел позвать этих двоих,

Велел сварить два яйца

И положить перед ними.

Одно яйцо было как яйцо,

С желтой скорлупой,

А второе изукрашенным

Пестрыми узорами,

Такова оказалась там

Мысль Хымыча:

 

– Оба съешь ты сам,

Если найдешь различия, –

Сказал Хымыч одному мужчине,

А когда тот закончил есть, спросил:

– Было ли различие?

– Нет, – ответил тот человек, –

Оба просто куриные яйца,

Вкус обоих, как я чувствую,

Был одинаковым.

 

Говорит ему Болат-Хымыч:

– Много женщин я перевидел,

Познал их вкус,

Хочешь верь, хочешь нет,

Все женщины тоже одинаковы,

Все они, словно сундуки без замков.

А ты, – говорит он другому мужчине, –

Ты жаждешь власти,

Желаешь ее,

Не понимая ее смысла,

Услышь то, что я скажу,

Власть достается силой,

Власть достается сильному,

А потом – и хитрому,

Кознодею, колдуну,

Или тому, в ком есть оба эти (умения),

Тому, кто чуть не умирает из-за нее,

Она достается тем более,

Но что тебе от этого?

 

Если есть у тебя сила – соперничай,

Чтобы спихнуть меня с престола,

Если обладаешь хитростью, старайся

Столкнуть меня в глубокую яму.

Но нет огонька в твоих глазах,

Нет ума в твоих словах,

Не смог бы ты быть ханом,

Ты просто мелешь глупости,

Идите своей дорогой,

Вы ни о чем не знаете!

 

Рождение Батыраза и Ширдана

 

Хымыч отправился в Аварию,

Взял в жены дочь хана,

Болат-Хымычу там воистину

Счастье привалило,

Его аварская женушка

Была очень сведущей знахаркой,

Понимала толк в снадобиях,

Самые тяжелые раны

Она излечивала заклинаниями,

Сама была очень радушной,

Все время смеялась.

 

Однажды Болат-Хымыч

Пошел добыть оленуху,

Долго бродил и притомился,

Нужно было ему отдохнуть

И он сел в одном местечке,

Оттуда выползла змея,

Она тяжко ужалила Хымыча

В самую середину спины,

Хымыч помчался в башню,

А спина у него вспухла,

Как тулук,¹ наполненный зерном.

 

Принцесса смотрела, гладила (ему спину),

Шептала свои заклинания,

Зевая, поплевывала²,

Опухоль стала спадать,

Она разрезала ее острым ножом,

Сожгла эту боль,

Хымыч исцелился,

Стал сильнее прежнего,

Встал на ноги.

 

В то время княгиня

Уже была тяжелой,

Ходила облуненная³,

Хымычу она сына родила,

Сын его был, говорят, змееглазым,

На голове у него были два пятна,

Родился он в месяце Тотура,

Мать свою измучал (при родах),

Положили его в колыбель,

Назвали Батыразом.

 

Недолго прожила его мать,

Вскоре заболела и умерла,

Сердце Болат-Хымыча

Сильно страдало из-за этого.

У Болат-Хымыча на небе

Была стеклянная башня,

Он отвез Батыраза туда,

Поместил его в этой башне,

За ним заботливо

Присматривала одна старая рабыня.

 

Хымыч оставался один,

Потом, когда развеялся,

Позабыл свои горести,

Стал таким же, как прежде,

Были у него в каждом селении

По две или три зазнобы,

Ездил он то туда, то сюда.

 

Распутство стало его уделом,

Стоило Хымычу улыбнуться

И соблазнялась любая женщина,

Когда он этим увлекся,

Мужество его уменьшилось,

Достоинство утратилось.

 

Все злее и злее

Становился Хымыч,

Окрестные селения

Подряд терзал Хымыч,

Облагал их данями,

Его большая башня

Наполнялась богатством.

 

Когда он хотел побеседовать,

Когда шел на большой ныгыш,

Когда близко видел нартов,

Когда садился на камень управителя,

То высмеивал нартов,

Хоть молодых, хоть старых.

 

Однажды он пошел на охоту,

И долго ходил по широкой степи,

Возле одного кургана

Велел разбить свой шатер,

Сидя перед ним, говорят,

Посматривал по сторонам,

А в это время туда

Внезапно из одной норы

Появилась, говорят, бесовка.

 

Заметив Хымыча,

Он сначала жеманничала,

Потом разделась догола,

Стала плясать по-бесовски,

Стала дурачиться по-бесовски.

 

Болат-Хымыч удивленно

Долго глядел на эту бесовку,

Потом повернулся  

И сказал своим джигитам:

– Немало женщин я перепробовал,

Сосчитал их более ста,

Но еще никогда

Не соблазнялся бесовками!

 

Вскочил он с места,

Погнался за бесовкой,

Догнал с одного шага,

Отвел ее за холм,

Стал ее испытывать,

Сделал с ней, что хотел.

 

Тотчас же скрылась

Женщина-бесовка в норе,

Через три месяца родила ребенка,

Сама уложила его в колыбель.

Выростал он под землей

Каждый месяц на пядь,

Жадный до еды и питья.

 

Достиг он своего семилетия,
Усвоил знания бесов,

Повадки у него были, как у крысы,

Смотрел он исподлобья,

Глаза у него были маленькие, черные,

Слова у него были колкие.

 

Называли его Ширданом,

Мать сказала своему сыну:

– Ты теперь уже большой,

Полон бесовских знаний,

Красив лицом и обаятелен,

Твой род высок,

Твой отец – князь нартов,

Инжи-Кала – его дом,

Ум у тебя шире, чем у любого,

Не считай себя равным никому,

Я отведу тебя к отцу,

И оставлю тебя там!

 

Мать отвела его в село,

Оставила его на ныгыше и ушла,

Сказав, мол, ты дитя человека,

Мол, своего отца узнаешь сам,

Мол, останешься в этом селении.

Хымыч пришел на ныгыш,

Увидел там этого своего сына

И спросил: «Кто ты и зачем пришел?».

 

Тот мальчик был озорным,

Что ни говори, а бес,

Глядя ему в глаза, ответил:

– Хымыч, я пришел к тебе,

Я тобой порожденный сын,

Я родился под землей,

Моя мать – женщина-бесовка,

Мне исполнилось семь лет,

Меня она оставила тебе,

Надеясь, что ты решишь, как мне быть,

Надеясь, что ты полюбишь своего сына!

 

Отец – всегда отец,

И кровь тянется к (родной) крови,

Сказал Болат-Хымыч:

– То, что ты от моей крови,

Что ты родился от меня, –

Пусть жизнь твоя будет успешной! –

Я понял с первого взгляда.

Я построил башню в небе,

Ее стены из стекла,

И свою башню на земле

Я покажу тебе,

Если захочешь, живи в ней,

Питаясь дорогой снедью!

 

Отказываясь, сказал ему Ширдан:

– Не нужна мне твоя башня в небе,

К ней твое дитя не привыкнет,

Там ему не будет счастья,

Если хочешь угодить (мне),

Вели построить дом под землей,

Чтобы у него было сто дверей,

И только одна дыра, чтобы войти,

Я бы жил в нем,

И ел, что найду!

 

Болат-Хымыч задумался,

Один холм возле села

Сам осмотрел и выбрал,

Велел построить под ним дом,

У которого было сто дверей,

У которого была одна дыра для входа,

Рожденный женщиной-бесовкой,

В нем и стал жить Ширдан,

А на небе жил Батыраз,

Это два сына Хымыча,

Таков рассказ о них.

 

       ¹Тулук – кожаный мешок.

           ²На женщину, произносящую заговор, заклинание, обычно нападает зевота.

³«… ходила облуненная …» - эвфемизм; говорить о женщине «беременная» (бууаз) считалось неприличным, поэтому говорили айлы «облуненная (имеющая в себе луну)», «тяжелая» и т. п. Луна, с ее сменой фаз, в сознании народа представлялась зримым символом рождения, созревания и смерти (отсюда, скажем, выражение жангы туугъан ай «новолуние», букв. «новорожденная луна».  

 

ЗАМУЖЕСТВО АК-БИЙЧЕ

 

Покинув Ак-бийче, уехал нартский батыр Алауган, уой,

Утомленный жизнью, прочь уехал батыр Алауган, уой.

 

Алауган же был отцом семерых сыновей, уой,

Не очень-то ладились у него отношения с Ак-бийче, уой.

 

А уехал он по вине своих неуемных сыновей, уой,

К тому же был он в это время, говорят, среднего возраста, уой.

 

Ак-бийче осталась в своей крепости одна, уой,

Ее сыновья с первыми лучами солнца расходились кто куда, уой. 

 

Оставаясь одна, размышляла она, сидя перед огнем, уой,

Говорила, поглядывая на огонь, вот так и эдак:

 

«Всему свету явилась я, как знатная гостья-ханша, уой,

Стала теперь словно рыба, выброшенная волной на речной берег, уой,

 

Или словно красивая золотая тарелка, которую никто не замечает, уой,

Сижу возле очага, как сидит какая-нибудь старуха, уой.

 

Конечно, я могла бы выйти за кого захочу, но за кого мне выйти, уой,

Где и какого героя, который стал бы хозяином моей крепости, выбрать, уой,

 

Чью голову положить на свою белую грудь, на плечо, уой,

Чьи лицо и брови гладить своей красивой белой рукой, уой?

 

Из больших князей и ханов нет в этих поселениях ни одного холостого, уой,

Вокруг меня полно ненавистных мне дрянных нартов, уой.

 

Под страхом узилища я не вышла бы из крепости ради одного из них, уой,

Разразила бы их чума, чтобы никого из них не осталось, уой!

 

Поеду-ка я к своему брату Кызыл-Фуку в гости, уой,

Посмотрю на положение, – сказала, – на состояние дел, уой.

 

Помогу ему, – сказала, – если нужно, исполняя поручения, уой,

Чтобы его большой, высокий дворец попал в мои руки, уой!».

 

И вот, говорят, красивая княгиня отправилась в Инжи-Калу, уой,

Приглядывалась к женщинам и девушкам, приходившим к Кызыл-Фуку, уой.

 

От злости ее сердце чуть не разрывалось надвое, уой,

Самому Кызыл-Фуку сказать что-либо она не решалась, уой.

 

Женщины приходили каждую ночь, по одной, сменяя друг друга, уой,

Каждую ночь в его комнату входила и ложилась с ним другая женщина, уой.

 

И каждую из них утром отпускал Хымыч, подарив ей золото, уой,

Потом разъезжал, говорят, по селам на своем огромном рыжем коне, уой.  

 

Ак-бийче тогда сварила крепкое черное пиво и добавило в него зелье, уой,

Хымыч стал петь, говорят, и, от песен переходя к рассказам, уой,

 

Захмелел, много выпив колдовского пива Ак-бийче, уой,

К тому времени, говорят, наступила темным-темная ночь, уой.

 

Княгиня отвела в комнату и уложила Кызыл-Фука в постель, уой,

Вышла, говорят, и подозвала женщину, пришедшую в свой черед, уой.

 

Разозленная, она посмотрела на нее горящими синими глазами, уой,

И, еле-еле сдерживая себя, промяукала, как кошка, уой:

 

– Ты, наверное, и есть главная шлюха, сгинь с моих глаз, уой,

Я красивее, я совершеннее ста таких женщин, как ты, уой!

 

Берегись, не говори обо мне, – сказала, – в селе ни слова, уой! –  

Сказала так и выгнала эту женщину из дома Фука, уой.

 

Сама княгиня опять вошла в комнату Кызыл-Фука, уой,

Разделась и легла в постель рядом со своим братом, уой.

 

Крепко прижалась красивая княгиня к богатырскому телу Кызыл-Фука, уой,

Покой вошел тогда в сердце и душу Ак-бийче, уой.

 

Фук, ни о чем не подозревая, остался в ту ночь с Ак-бийче, уой,

Родные брат и сестра побыли друг с другом, как муж и жена, уой.  

 

Хымыч сказал: «Запах твоих щек словно запах подснежника, уой,

Прежде я не замечал никаких различий между женщинами, уой.

 

С тобою не растанусь, лучшая и совершенная из всех женщин – это ты, уой, –

Так говоря, дал он понять Ак-бийче свою любовь, уой.

 

Когда до рассвета оставалось уже мало времени, они стали остывать, уой,

Довольные друг другом, они задремали и немного отдохнули, уой.

 

Когда рассвело, Хымыч поспал еще, а когда проснулся, уой,

То увидел, что рядом с ним спит нагая Ак-бийче, уой,

 

Вскочил он с постели, сгорая от великой злости, уой,

Занявшись огнем, как по осени высокая сухая трава, уой:

 

– Так ты ради этого приехала в гости в Инжи-Калу, уой,

Попался я на удочку в твоих руках, как осетр, уой!

 

Моя бедная душа стала подобна выброшенной из воды рыбе, уой,

Моя бедная голова станет предметом позорной молвы, пересудов, уой!

 

– Что мне было делать, – сказала княгиня, – когда я осталась в моей

         Ак-Кале одна, уой,

Когда я устала, расхаживая взад-вперед, не имея даже собеседника, уой?

 

По ночам я, лежа в своей постели, мерзла, как на снегу, уой,

Размышляя, наметила я в своей жизни, – сказала она, – новый путь, уой.

 

Подумай сам, разве такая госпожа, как я, могла считать это жизнью, уой,

Ты же сказал, что нет женщины лучше меня, уой.

  

Вот и мужчины лучше тебя нет, и я бы вышла за тебя замуж, уой,

И если стану твоей супругой, – сказала, – кто нас обвинит за это, уой?

 

А народной молвы ты боишься зря, язык народа это просто сито, уой,

Чтобы прекратить пересуды, – сказала, – тебе нужен способ, уой.

 

Об этом способе я знаю давно, сообщу его тебе полностью, уой,

Если применишь его, – сказала, – потом, мужчина, не раскаешься, уой.  

 

Если завтра ты накинешь, – сказала, – старый, траченый молью гебенек, уой,

Сядешь на осла и с воплями проскачешь мимо ныгыша, уой,

 

Сам посмотришь, что будет, если проделаешь так три дня подряд, уой,

Все у нас уладится, – сказала, – если послушаешься меня, уой.

 

Утром Хымыч, говорят, отправился верхом на черном осле, уой,

И с криком проехал, говорят, проскакал мимо ныгыша, уой.

 

Народ хохотал и давался диву, говорят, получил большое удовольствие, уой,

А Болат-Хымыч доехал до своей башни, умирая со стыда, уой.

 

На второй день эти люди, завидев Хымыча, залились смехом, уой,

На третий день уже не улыбались, не смеялись, были заняты беседой, уой.

 

Даже не упоминая о Хымыче, говорят, они оставили его, уой,

И сердца княгини и Кызыл-Фука успокоились, уой.

 

Фук женился, говорят, на родной сестре и стал жить с ней, уой,

Оба они любили друг друга так, что об этом хоть в сказке рассказывай, уой.

 

Кырс-бийче, говорят, велела сделать учет золоту Фука, уой,

И, под каким-то предлогом, отправила его на повозках в Кырс-Калу,¹ уой.

 

Себе сказала княгиня: «Когда будет нужно, ничего из этого не найду, уой,

Однажды это множество серебра и золота мне пригодится», – сказала, уой».

 

Затяжелев, красавица-княгиня, говорят, родила Фуку дочь Онгюлез, уой,

Красивую, как она сама, и своенравную, как она сама, уой.

 

Она никого не слушалась, такой была она необузданной, уой,

Жили они втроем в башне Фука в свое удовольствие, без забот, уой.   

 

Прежней женой Хымыча была дочь аварского хана, уой,

Она, говорят, родила сына, называемого Батыраз, и умерла, уой.

 

Ее сынишка подрастал на небе один, иногда спускался и на землю, уой,

Увидев его, Ак-бийче, говорят, приходила в бешенство, уой.

 

Однажды, заметив мальчика в доме, говорят, в раздражении, уой,

Она сказала девушке-рабыне: «Не пускай его ко мне, уой,

 

Когда я вижу этого змееглазого мальчика, душа покидает меня, уой,

Пусть живет где-то вне, – сказала, – пусть бродит по селу, как пес», – уой. 

 

Хоть она и не любила этого мальчика, он все же пробавлялся дома, уой,

Одевался в старье, ел что попало, если давали, уой.

 

Весь он был покрыт грязью, говорят, похожий на буйволенка, уой,

Бродил по селению на заплетающихся ногах, все примечая, уой.

 

Ноги у этого мальчика были тонкие, точь в точь, как журавлиные, уой,

А твердые, словно камень, руки умели ловить рыбу в реке, уой.   

 

Хоть он и помалкивал, но знал о том, что деется на небе и на земле, уой,

Таково было все, что этот сирота получил в башне своего отца, уой.

 

Наконец, нашел этот Батыраз, говорят, в реке Терек один остров, уой,

Выкопал в каком-то месте пещерку и стал жить в ней, уой.

 

Стрелял и ел он диких уток и гусей, говорят, и ловил осетров, уой,

На своего отца Кызыл-Фука всякую надежду потерял он, уой.

 

Когда этот Батраз вырос, стал он любимцем нартского народа, уой,

Где бы ни находился, всегда проявлял великую заботу о Нартском Эле,² уой.

 

 

¹ Кырс-Кала – крепость, в которой жила Бойранкыз (Ак-бийче, Кырс-бийче) со своими сыновьями именуется то Акъ-Къала «белая крепость», то, вероятно, по ее же прозвищу, Къырс-Къала «скупая крепость».

² Нартский Эль – одно из названий страны нартов в аланском эпосе (чаще просто Нарт «Нартия» или Нарт Кърал «Страна Нартов»).

 

РОЖДЕНИЕ СОСУРУКА

 

Одно время, когда княжил Кызыл-Фук,

И когда Кырс-бийче стала женой Фука,

 

Ойра, на солнечном берегу Великого Эдиля

В огромной крепости с высокими стенами,

 

Жили семь сыновей Ак-бийче,

Их отцом был Алауган-батыр.

 

И вот Ак-бийче говорит однажды мужу:

– Поеду-ка я, – говорит, – в свое селение.

 

Побуду в своей крепости на берегу Эдиля,

Хочу посмотреть, что там происходит.

 

Княгиня была довольна собой,

Странная мысль (тогда) пришла ей в голову.

 

В крепости два дня длилось ее раздумье,

Потом она спешно удалилась на берег реки.

 

Когда на солнечной излучине Великого Эдиля,

Уой, на пестрым-пестрящем, зеленом его берегу,

 

Уой, пастух нартов нарт Созук,   

Уой, пастух нартов нарт Созук,

 

Когда он выгнал свою отару на берег реки,

Когда он пас своих пестроголовых овец,

 

Когда он сидел на белом камне,

Когда, повернув голову, посмотрел в эту сторону,

 

Увидел он чудо, увидел диво,

Княгиня (там) разделась догола.

 

Красивую княгиню он увидел обнаженной,

Уой-уой, от такого соблазна чуть не умер.

 

Красавица-княгиня тоже видела Созука,

Глядела, про себя смеясь над ним.

 

Вошла она в воду, искупалась и вышла,

Созук, взирая на эту красавицу, изнемог.

 

Одеваться княгиня ничуть не спешила,

Стыдиться княгиня и не думала,

 

И семя нарта возгремело, словно молния,

А княгиня быстро отпрыгнула в сторону.

 

Вылетело горячее семя нарта Созука,

И впиталось в камень возле княгини.

 

Брызнуло его горячее семя на камень-валун,

А Созук крикнул (княгине), говоря:

 

– Эй, княгиня, тот камень, – сказал, – забери домой,

Камень-валун возьми, – сказал, – с собой!

 

И княгиня сделала то, что велел нартский чабан,

Взяла камень-валун и унесла с собой.

 

Вернулась она домой, неся камень-валун,

Камень шевелился, издавая странные звуки.

 

В камень впиталось горячее извержение нарта Созука,

От него камень забеременел.

 

Сердце Кырс-бийче переполнилось радостью,

Положила она камень в темное, теплое место.

 

Девять месяцев тот камень вздувался понемногу,

За девять месяцев он стал весьма большим.

 

Княгиня позвала сельского кузнеца,

И тихо, словно кошка, промяукала:

 

– Ты, добрый молодец, кузнец в селе,

То, что я скажу сейчас, это, во-первых.

 

Вот этот камень красиво, осторожно ты обтешешь,

Потом посмотришь и вынешь то, что там внутри.

 

Во-вторых, о том, что видел, ты никому не скажешь,

Дай слово мне, а если его не сдержишь, не быть тебе живу!

 

Этот кузнец стал делать все, что она велела,

Обтесал он камень и вынул из него ребенка.

 

Железным было его тело, железными были челюсти,

На голове у него был петушиный гребень,

А ноги были тонкими, как ноги петуха.

 

Мальчик был горяч, как раскаленная медь,

Этот кузнец уронил его, как только вынул (из камня).

 

Княгине вид и лицо ребенка не понравились,

Оглядела его и душой к нему ничуть не прикипела.

 

«На что мне может пригодится этот тонконогий,

когда вырастет, ­– сказала, –

И кого он победит, когда станет мужчиной? – сказала. –

 

Пусть под землей за ним присматривают жеки,

Увидим, будет ли он подобен своему отцу-исполину».

 

По ее зову тотчас прибежали туда жеки,

Взяли мальчонку и унесли его под землю.

 

Принесли, тут же окунули его в холодную воду,

И увидели, что он остался таким же горячим.

 

Ухватили они его клещами под коленями

Окунули в девять бочек с водой и тогда он остыл.

 

Железный мальчик закалился в булат,

Но его колени остались мягкими.

 

Мальчика княгиня назвала Сосуруком,

Иногда именовала его просто Состар улу.¹

 

Сосурук родился из камня улыбаясь, смеясь,

Глаза его горели, как вечерние звезды.

 

Сосурук рос под землей среди жеков,

У них он научился разным хитростям.

 

Через девять дней он казался девятилетним,

Тогда и вышел наружу из подземного жилища.

 

Кырс-бийче взяла железное дитя домой,

Собрала своих сыновей и объявила им, кто он такой:

 

– Когда он вырастет, будет вам товарищем,

Пусть будет мне дитятей, а вам братом.

 

Сыновья Кырс-бийче ей не сказали «да»,

Смотрели на его облик, и мальчик им не нравился нисколько.

 

При нем же они громко смеялись над Сосуруком,

Не хотели, чтобы он жил в Кырс-Кале:

 

– Зачем нам нужен этот железный обломок,

Поганец, родившийся на берегу от чабана!

 

На что похожи его ноги, чему подобен его вид,

Где нам будет найти такого же второго!

 

В чем нам пригодится этот неказистый колченогий,

Кто в Кырс-Кале, не ленясь, будет заботиться о нем?

 

О наша мать, не подумай что-нибудь плохое,

Но, может, заберешь его с собой при возвращении?

 

Оттуда княгиня вернулась в Инжи-Калу,

Но Фуку о мальчике ничего не сказала.

 

Сначала она кормила Сосурука, заботилась о нем,

Шло время, и она утомилась, ей это надоело.

 

Забытый (всеми), мальчик жил один в хлеву,

Ел, если рабыни что-нибудь ему давали.

 

Его сначала называли Состар улу,

Вскоре перестали замечать его.

 

Нартский чабан Созук, говорят, был его отцом,

Таково было рождение Сосурука.

 

¹ Состар улу – «сын валуна». Образ нарта Сосурука, как и почти все образы главных героев аланского эпоса, восходит к эпосу тотемическому. Имя его отца – Созук, Созукку – означает «растягивающийся, вытягивающийся», т. е. «змей». В древности кузнецы (не делившиеся с окружающими секретами своей профессии) представлялись колдунами и были окружены ореолом всяких легенд; в частности, народ