XIII . Ачемез, сын Ачея, и Тотурбий

 

РОЖДЕНИЕ ТОТУРБИЯ

 

Э-эй, на свет не было второй такой стройной знатной госпожи,

Статной, чернобровой, говорили, ладной госпожи.

 

К Ак-бийче однажды в гости приехал Ширдан,

Расказывал вдове о том, что видел, как и небылицы.

 

Скуку той одинокой женщины он, говорят, развеял,

Рассмешил, говорят, он Ак-бийче, она чуть пупок не надорвала.

 

А во время разговора княгине пришло в голову спросить:

– Почему ты живешь один, а не возьмешь себе какую-нибудь красавицу?

 

Ездишь из села в село, изнуряя свою бедную лошадку,

Нет ли девушки, которую ты ввел бы в дом, и чтобы ты ей нравился?

 

– Ой-ой, оставь, – сказал Злоязычный, – я очень многих выбирал,

И через это испытал много обид и несправедливости.

 

Эти дрянные нарты меня своим не признают, меня не любят,

И своих дочерей, когда я сватаюсь, не отдают, не нравится им это.

 

Княгиня сжалилась над ним и отдала ему свою рабыню,

И Злоязычный уехал, взяв эту рабыню в жены.

 

Осталась в Кырс-Кале княгиня, закрыв ворота (крепости),

От частого плача промокли ее подушки и перины:

 

– Ах, как моим сердцу и душе отдохнуть от бедствий,

Кто может быть несчастнее меня между двумя морями?

 

Хымыч-батыру голову отсек нарт Ёрюзмек,

Семь сыновей моих пес Сосурук отправил на тот свет.

 

На кого мне теперь опереться, кто защитит мою большую крепость,

Свои вечера и тусклые рассветы провожу я, плача.

 

Вот в эту ночь увидела красавица Бойранкыз чудесный сон,

В черном небе летела светлая звезда, оставляя золотистый след.

 

Летела и через некоторое время спустилась на землю,

Ее свет легко впитался в тело Ак-бийче.

 

После этого ей стало легче на душе и ночь прошла в покое,

Проснувшись, Ак-бийче раскрыла окно своей комнаты.

 

Все ее тревоги и скорби почему-то рассеялись,

Когда она села (на стул), нагота ее колен открылась небу.

 

Глядя с неба, два салымчи увидели эту красавицу в одиночестве,

Заглядевшись на Бойранкыз, они чуть не умерли от искушения.

 

Оба они превратились в голубей и слетели с неба к ней,

Похаживая, воркуя, оба сели на ее колени.

 

Она их погладила, говоря: «Цыпляточки, цыпляточки»,

Один из них улетел, а другой посмотрел Ак-бийче прямо в глаза.

 

Тогда княгиня впала в истому и уснула глубоким сном,

А салымчи, приняв свой облик, достиг своей цели.

 

А если спросите, кто был этот салымчи, то это был Аламан,

Который, говорят, повелевал черными джиннами.

 

И вот красивая княгиня проснулась, хорошенько выспавшись,

Чувствуя в теле изнеможение, усталость, прилегла на кровати.

 

Ой-орира, тогда вокруг разнеслась громкая новость, весть,

Что красавица Ак-бийче, говорят, забеременела от салымчи.  

 

Удивляясь, сказала она: «Ни одна мужская рука до меня не дотрагивалась,

Откуда взялась эта беременность и отчего, не знаю».

 

Через девять месяцев и девять дней, когда наступило ясное утро,

В тот день красавица-княгиня родила удивительно прыткого сына.

 

Рабыни, приняв роды, все сгрудились вокруг него,

И только хотели запеленать, как ребенок вырвался и убежал.

 

Убежал он нагишом, потом перешел на другую улицу,

И приблизился к ребячьей стайке, которая играла в альчики.

 

Увидев его, дети разлетелись во все стороны в испуге,

Девушки-рабыни, прибежав туда, насилу поймали мальчика.

 

Пришли с ним домой, искупали, говорят, запеленали в шелка,

И отнесли его матери, чтобы она накормила его, дала ему грудь.

 

Из-за того, что он родилсяв месяце Тотура, его назвали Тотурбий,

В тот же день в табуне родился один рыжий жеребенок. 

 

Этого жеребенка княгиня отправила в подземелье к сборищу духов:

Сказала: «Вырастите резвого тулпара, чтобы он послужил моему сыну».

 

Красавица-княгиня встала и довершать свои дела взялась сама,

К тейри Неба, Земли и Огня обращаясь, так она молила:

 

– Сделайте его смелым молодцем, которого не брал бы острый меч, 

Не пронзала стрела, который сам бы побеждал своих врагов!

 

Чтобы нарты семи гор трепетали перед этим отважным молодцем,

Чтобы народы тех гор дрожали, услышав имя этого моего дитяти!

 

Княгиня велела принести с семи гор воду из семи источников,

И ополоснула рот Тотурбия этими принесенными семью водами.

 

Подрастая, этот могучий мальчик начал досаждать людям,

Кого избивал, над кем-то насмехался, у кого-то отбирал хорошую вещь.

 

Был красив он, был силен, лом завязывал он, сгибая вчетверо,

Был рослым и уже в детстве выглядел, как зрелый юноша.

 

В каждой игре старался он, говорят, стать главарем, стать первым,

Любил пешком легко обгонять бегущую лошадь.

 

Таков он был, сильнее всех детей и всех своих ровесников,

Во время игр многих детей и многих юношей он покалечил.

 

Долго терпя это насилие, сельчане от него устали,

Наконец, пошли к одному эльмену и задали ему такой вопрос:

 

– Ой да, эльмен, мы тебя в своем селе избрали и поставили главой,

Ты должен вправить мозги этому своевольному мальчишке.

 

Если, не достигнув и тринадцати лет, он будет играть честью нашего села,

Если, кого избивая, кого отпихивая (в сторону), будет досаждать,

 

Мы начнем, – сказали, – думать о нем по-другому,

Когда он вырастет, не покажет ли он нашему народу другие игры?

 

Тогда эльмен разыскал этого мальчишку и мягко с ним поговорил,

Постарался пристыдить его, уговаривая оставить свои шалости.

 

Но речь его была напрасной, ушла на ветер, в воздух,

По вине Тотурбия в селении возникали все новые ссоры.

 

Тот эльмен пошел к Тотурбию и сказал ему, пригрозил:

– Ты не слышишь ласковых слов, а все село на тебя злобится.

 

Если дело твое попадет в Народное Тёре, что ты скажешь,

                                        когда начальники сюда приедут,

Если и тебя, и твою мать прогонят из села, сделают изгоями?

 

Юный Тотурбий его речь пропустил мимо ушей, понять не захотел:

– Такой угрозы нет, – сказал он, – ни для моей матери, ни для меня.

 

Если Тёре явится, заставить их отказаться от таких намерений нетрудно,

Трудно будет угостить это тёре, – сказал он, – хорошенько накормить его.

 

В Кырс-Кале жила, поживала Ак-бийче со своей дочерью,

Потом она выдала Онгюлез за сына хийсарского хана.¹

 

Богатый калым прибыл к Ак-бийче в ее крепость, в ее дом,

Много надежд пробудилось тогда в душе Ак-бийче.

 

Вырос и Тотурбий, нисколько не обделенный силой, мощью,

Стали его излюбленным занятием набеги, они ему не надоедали.

 

Садился он на коня, выращенного под землею сборищем жеков,

Копил награбленное в набегах серебро и золото,

 

Когда он выезжал при оружии, его вид внушал страх,

Его пояс, говорят, был увешан золотыми и серебряными подвесками.

 

Вместе с ним выезжала его большая, отобранная им дружина,

Поедали они честный труд всего живущего окрест народа.

 

Ак-бийче жила, радуясь тому, что делал Тотурбиий,

Расхаживала по Кырс-Кале, разодетая в шелка.

 

¹ Хийсарский  хан – о правителе какого народа (хыйсар)идет речь, неясно.

 

ПЕСНЬ О КНЯЗЕ АЧЕЕ

 

Э-эй, Ачеевы жили на берегу Азовского моря, говорят, ой,

Старинные нартские селения находились на том месте.

 

Э-эй, распространились они, стали великим родом-племенем, говорят, ой,

И создали сами сильное княжество.

 

Э-эй, строили они кузницы, собирали оружие-доспехи, говорят, ой,

Разводили коней в широких степях.

 

Э-эй, в покое проходила их жизнь, спокойны были нравы, говорят, ой,

Теплы были их дома под камышовыми крышами.

 

Э-эй, на нартские селения надвигался черный туман, говорят, ой,

И этот черный туман сеялся дождем.

 

Э-эй, на карнизы садятся совы, говорят, ой,

Нартские селения охватывает тревога-печаль:

 

– Э-эй, от сильного дождя начнется черное половодье, – говорят, ой, –

И кто избавит наши головы от черного половодья?

 

Э-эй, кто избавит наши головы от черного половодья, – говорят, ой, –

Кто выйдет навстречу войску, идущему из Крыма?

 

Э-эй, в нартском селении батыром родившийся князь Ачей, – говорят, ой, –

Если кто и вышел бы без колебаний, так это он!

 

Э-эй, перед враждебным гостем и один человек – нарт, – говорят, ой, -

Но и одинокий нарт, живя долго, станет старым.

 

Э-эй, нет хвори, которая отпустила бы поясницу старика, – говорят, ой, –

Нет таких сил, чтобы задержать врага в долинах.

 

Э-эй, кто же сообщит князю Ачею недобрую весть, – говорят, ой, –

Какой герой заставит нартские селения быть настороже?

 

Э-эй, кто просигналит над селом в грубую трубу, – говорят, ой, –

Кто поднимется на черных врагов, от которых почернела земля?

 

Э-эй, кто возложит на аргамака серебряное седло, – говорят, ой, –

Кто избавит наши головы от черного половодья?

 

Э-эй, кто выйдет, чтобы стать равным князю Ачею, – говорят, ой, –

Кто станет щитом для нартских сел и выстоит?

 

Э-эй, к князю Ачею помчался гонец с вестью о тревоге, говорят, ой,

То не весть (о тревоге), то требование недоброй дани.

 

Э-эй, князь Ачей сильно обеспокоился, говорят, ой,

Вскочил он с деревянной кровати, поднялся.

 

Э-эй, Ачей-батыр так сказал, говорят, ой:

– Я, хоть и стар, на дереревянной кровати не улежу.

 

Э-эй, нартские селения на юнцов не оставлю, – говорит, ой, –

А если и оставлю, лежать дома не смогу!

 

Э-эй, установил я в Хычаумане¹ государство и равенство, – говорит, ой, –

Прыжком поднялся я с деревянной кровати.

 

Э-эй, на помосте отнесете меня на гору, – говорит, ой, –

И услышите, что я скажу при виде врага.

 

Э-эй, стреляя из лука, я останусь на коне, – говорит, ой, –

Во главе отряда кровомстителей поставлю мчащегося первым.

 

Э-эй, на аргамака серебряное седло возложите, – говорит, ой, –

Кто считает себя мужчиной, берите в руки оружие!

 

Э-эй, Ачей-батыр перебирает стрелы, говорят, ой,

Ачей-батыр с берега реки поглядывает.

 

Э-эй, поглядывает и видит он черный туман, говорят, ой,

Такие нашествия со стороны Крыма стали обыкновением.

 

Э-эй, Ачей-батыр велит привести вороного аргамака, говорят, ой,

На берегу реки собирает он большой совет.

 

– Э-эй, не говорите о князе Ачее, что он старый, дряхлый, – говорит, ой, –

И не выдавайте крымскому хану своих секретов.

 

Э-эй, в кровавой битве и старый стоит молодого, – говорит, ой, –

А надвигающиеся враги мастера отыскивать броды.

 

Э-эй, в опасности и старый стоит молодго, – говорит, ой, –

Отважный душой побеждает и многочисленных врагов.

 

Э-эй, не позволю я считать себя старым и бессильным, – говорит, ой, –

Пока моя сабля не переломится, с аргамака не рухну.

 

«Э-эй, тот приближающийся не Ачей ли?», – спросит хан, – говорит, ой, –

А гнев князя Ачея на него будет ярым.

 

Э-эй, жив, скажут, батыр нарских селений, – говорит, ой, –

Быстро будет пускать стрелы его лук.

 

Э-эй, закапает моя кровь на камни горных дорог, – говорит, ой, –

Скорбь обрушу я на голову крымского хана.

 

Э-эй, не выпуская повода, закоченеет моя рука, – говорить, ой, –

Когда я погибну, вам поможет мой аргамак.

 

Э-эй, в товарищи дайте мне Ачемеза, – говорит, ой, –

Относитесь к нему, как ко мне, хоть он и юн.

 

Э-эй, когда мой Ачемез созреет, он защитит нартские села, – говорит, ой, –

Когда батыр погибает, его сыну остается верный пример.

 

Э-эй, когда вас мало, не бойтесь множества (врагов), – говорит, ой, –

А когда вас много, не будьте самонадеянны.

 

Э-эй, Ачей-батыр затянул подпруги аргамака, говорят, ой,

Его стрела вонзилась хану под лопатку.

 

Э-эй, копыта коней высекают огонь, искры, говорят, ой,

Ханские приближенные остановились, громко крича.

 

Э-эй, из-под копыт коней летят в небо искры огня, говорят, ой,

Вражеские воины стоят в нерешительности.

 

Э-эй, смотрят они, а слабых мест нартов не видят, говорят, ой,

В нартские селения вскачь не въезжают.

 

Э-эй, кровь Ачея-князя струится на камни дороги, говорят, ой,

Скорбь обрушил он на глову крымского хана.

 

– Э-эй, не судил нам победу Асман Тейри, – говорят (нарты), ой, –

Расскажем Ачемезу о том, что здесь было.

 

Э-эй, юный Ачемез отпустил аргамака, говорят, ой,

Уцелели стойбища нартских селений.

 

Э-эй, князя Ачея отнесли и уложили в мишерте,²говорят, ой,

Гробницу его возводили из (тесаных) валунов.

 

Э-эй, прибывают туда из нартских селений на похороны, говорят, ой,

Твоему врагу бы слышать (поднявшийся) там плач.

 

Э-эй, приехал Насыран, брат Ачея, говорят, ой,

Он и руководил похоронами отважного князя.

 

Э-эй, тело князя Ачея отнесли и положили в гробнице, говорят, ой,

И оказалось, что править ими (нартами) уже некому.

 

Э-эй, тогда сказал Насыран старцам, говорят, ой:

– Не подходит это ваше место нартам.

 

Э-эй, было у нашего отца немало смелых сынов, – говорит, ой, –

Вы же знаете о том, что у нас была крепкая клятва,

 

Э-эй, в трудный, черный день быть друг для друга плечом, – говорит, ой, –

А в радости вместе отдыхать в покое.

 

Э-эй, ниже нас обосновались Бораевы, – говорит, ой, –

И везде и всюду мы оказываем помощь друг другу.

 

Э-эй, на зеленый берег теплого Хазарского моря, – говорит, ой, –

Мы ездим к Схуртуковым на их праздники и пиры.

 

Э-эй, может, перейдете на равнины Терека рядом с нами, – говорит, ой, –

И тогда я остался бы верен своей клятве.

 

Э-эй, часть нартов согласилась с этим, говорят, ой,

Другая отказалась и осталась там.

 

Э-эй, нарты завершили похороны князя Ачея, говорят, ой,

Ачемеза Насыран забрал с собой.

 

Э-эй, Ачеевы пришли на ранины Терека и там осели, говорят, ой,

И, со временем, усилились на новом месте.

 

¹ Хычауман – название одного из месяцев в народном календаре; почему этим же словом  названы владения нартов Ачеевых, неясно; восходит к слову хычау (в осетинском языке – хуцау «бог»), неясного происхождения.

           ² Мишерте – сложенная из камней небольшая временная гробница посреди ручья, в которой, во избежание быстрого разложения, лежало тело покойника (до приезда на родных на похороны). Речь в песне, несомненно, идет о битве войска престарелого скифского царя Ачея (от ачы «сильный»; в древнегреческих источниках - Атей) с армией македонского царя Филиппа (отца Александра Македонского).

 

ПЕСНЬ О НАРТЕ АЧЕМЕЗЕ

 

Насыран-батыр и Тюклесхан

 

Сыновей Насыран-батыра, говорят, было трое батыров,

Они ходили в набеги по-одному.

 

Ночью они входили в нарядные комнаты дворца,

Днем садились на богатырских коней.

 

Очень много было у Насырана коней и скота,

Глядя с горы, на равнине не увидать было пасущихся впереди.

 

А на берегу Эдиля жил Тюклесхан, могучий хан,

Угоняя табуны Насырана, он оставил его почти без коней.

 

Его сыновья отправились на три битвы с Тюклесханом,

И все трое нашли свою смерть от его руки.

 

Сердце Насырана изболелось, горевал он,

Чтобы отомстить, взял он с собой двух товарищей.

 

Отправились они в далекий путь, скакали, поезжали,

Ехали, и наконец, достигли реки Эдиль.

 

Увидев там табун, быстро поскакали к нему,

Поздоровались с табунщиком и сказали ему:

 

– Эй, да умножится (число коней), эй, юноша-табунщик,

Кто владелец табуна, кто здесь главенствует?

 

– Здравы будьте, я пасу табун Тюклесхана,

Другого выхода у меня нет, так я добываю пропитание.

 

– Ну, если так, быть может, оделишь нас,¹

Наши лошади устали, дал бы нам по одной лошадке!

 

– Эге, если бы я раздавал коней всяким прохожим и проезжим,

Если этим, – сказал он, – воздавал бы им честь,

 

Я бы не пас такое множество коней для Тюклесхана,

Мой господин заметил бы и я не дожил бы до светлого утра!

 

– Ну, раз ты решил не отдавать, мы сами их угнать сумеем, –

Сказали они и погнали, говорят, табун в сторону гор.

 

Мальчик, плача и воя, пришел к Тюклесхану:

– Эй, чего ты плачешь, что за чума напала? – спрашивает он.

 

– Чего я плачу, – говорит, – коней-то угнали,

Пока я пешком сюда добирался, они ушли далеко.

 

– Если угнали, – сказал хан, – пусть скорбят,

И если ушли, пусть упадут в какую-нибудь адскую дыру!

 

Эх, жаль, что ныне день, в который я не выезжаю в путь,

Если не догоню их следом, это для меня позор и смерть!

 

Утром он возложил серебряное седло на шестиногого жеребца,

И пустился вслед за угнанным табуном коротким путем.

 

Насыран-батыр сказал своему товарищу: «Посмотри-ка,

Не едут ли за нами следом, всмотрись».

 

Этот молодец залез на дерево, всмотрелся и сказал:

– Округу (за нами) застлал низкий густой туман.

 

Туман клубится сильно, как большое белое облако в небе,

А над туманом порхает стая черных галок!

 

– Эй, какие ты недобрые слова сказал, слезай-ка,

Пусть то, о чем ты говоришь, останется вдали от нас.

 

Туман – это пар из ноздрей шестиногого коня Тюклесхана,

А стая галок – вылетающие из-под его копыт куски дерна. 

 

– Если так, то как нам быть, – сказали, – и что нам делать?

– Вы двое уходите, (– сказал Насыран, –) гоня табун в селение.

 

А я возьму оружие и подожду здесь хана,

Когда подъедет, вступлю с ним в бой и задержу его.

 

Те двое быстро погнали коней,

А Насыран-батыр стал дожидаться Тюклесхана.

 

Тюклесхан приехал вскоре, с шумом-громом,

Готовый любого встречного сразить и растоптать, смешать с землей.

 

Спросил он Насырана: «Это ты угнал моих коней,

А теперь стоишь, словно батыр, надеясь задержать меня?».

 

– Если ты – это ты, то я – это я! – сказал батыр, –

Если тебе под силу, не оставляй же начатого дела!

 

– Хочешь – борьба, хочешь – стрельба, – говорит Тюклесхан, –

И в том, и в этом никто еще меня не побеждал!

 

– Мы не бабы, чтобы бороться, вступим в перестрелку,

А закончатся стрелы, тогда дойдем и до борьбы!

 

Целясь в пупок врага, Насыран пустил стрелу,

Тюклеш подпрыгнул и стрела вонзилась в седло.

 

Тюклеш, целясь в лоб нарта, пустил свою стрелу,

Насыран подпрыгнул и она вошла ему в пупок.

 

Так Тюклеш-батыр убил Насырана,

Его труп он привязал к коню и отпустил его в степь.

 

Конь пришел в село, там началось оплакивание,

После похорон его дочь сказала, обливаясь слезами:

 

– Пресекся мужской род в семействе Насыран-батыра,

Мне досталось главенство в этих местах, в селе.

 

Если расправлюсь с тем убийцей, обрету покой,

В этот трудный день нужна мне ваша помощь.

 

Имеющий одну возможность, – сказала, – пускай приходит сам,

Имеющий две пускай приходят с оружием и на двух конях!

 

Три возможности имеющий пусть присылает троих,

У кого нет ни одного человека, пусть заплачет и наденет траур!

 

Отправились они, пошли путем похода,

И достигли вскачь далекой реки Эдиль.

 

А реку перейти не могут, не решаются, стоят там,

Не зная, как им быть, разъезжают по берегу туда-сюда. 

 

           ¹В оригинале – обиходное выражение «прояви узденство»; щедрость считалась одной из главных черт истинного узденя.

 

Детство Ачемеза

 

Нарт Ачемез родился, когда его отец был уже стар,

Рот ему ополоснула одна добрая вещая женщина.

 

Глазки мальчика были черными, как смородина,

Каждый день его укладывали в новую колыбель.

 

Через три месяца мальчик в люльку не вмещался,

В семь месяцев он взял в руки альчики.

 

А в семь лет он, словно нарт, сел на коня,

В двенадцать был сметлив, и выглядел как зрелый, смелый юноша.

 

Мать ничего ему про Насырана не сказала,

Боясь, что ее сын попадет в беду.

 

Вот однажды, скучая, мальчик спустился к мельнице,

И увидел, что сыновья мельника играют в альчики.

 

– Эй, что это, – сказал он, – за игра у вас, одно посмешище,

Биты ваши, как фасолины, а вы сами никудышние?

 

Посмотрите, какова бывает игра в альчики,

Учитесь игре, в которую играю я по-нартски!

 

И с этими слова метнул он мельничный жернов,

А жернов угодил в альчики, стоявшие в ряд.

 

Альчики этих мальчишек превратил он в мелкую пыль,

Наблюдавшие за ним детишки вздрогнули.

 

Испугавшись Ачемеза, они побежали к матери,

Плача, пожаловались ей, что случилось:

 

– Мы насобирали много красивых, больших альчиков,

Весело и долго играли здесь.

 

К нам подошел один злой мальчик,

И ударом жернова обратил альчики в пыль!

 

Их мать, говорят, пришла сердитая, бранясь,

И, глядя на Ачемеза, сказала слова, могущие задеть его за живое:

 

– Нашел бы ты себе, – сказала, – другое занятие, кроме альчиков,

Не моим сыновьям, а другим противостал бы, как мужчина!

 

Отправился бы ты к тому, кто убил брата твоего отца,

Взыскал бы вашу кровь с него, коль ты так смел!

 

Мальчик застыл на месте и целый час так простоял,

Всхлипывая, пошел к реке и лег ничком на лед.

 

Когда солнце закатилось, мать отыскала его там,

Просила встать, взяла его и вернулась с ним домой.

 

– Что случилось, дитятко, открыл бы ты мне свое сердце,

Приготовлю, что ты скажешь, может, ты чего-нибудь поешь?

 

– Живот у меня болит, сделала бы ты хлопьев,

Принесла горячими, – сказал он, – и подала бы мне!

 

Сделала она, говорят, хлопья, и подала в тарелке ему в руки.

– Почему ты подумала, что у меня душа стеклянная? – сказал он.

 

Тогда она принесла ему хлопья в деревянной чашке,

Но он отказался от еды: «Я не с деревянною душой».

 

Взяла она, говорят, горячие хлопья ладонью,

В это время ее сын крепко сжал ей руку.

 

– Ой, дитя мое, что ты делаешь, жжет, одумайся,

Сказал бы мне, в чем виновата твоя бедная мать!

 

– Я бы одумался, если бы одумалась и ты,

Если бы открыто рассказала мне, кто пресек род моего дяди!

 

– Пусть тот, кто сказал тебе об этом, не воссядет на почетном месте,

Если это женщина, пусть эта бесстыжая не покроет голову фатой!

 

Гнедой табун Насырана ушел в сторону Эдиля,

Его сыновей и его самого убил пес Тюклесхан.

 

Единственная дочь Насырана, горя от этой скорби,

Взяла триста всадников и ринулась туда.

 

– Говорят, мой отец был батыром, который княжил,

Если это так, то где его оружие и доспехи? –

 

Так спросил Ачемез, становясь все настойчивее, –

Где его седло и богатырский вороной конь?

 

– Твой отец Ачей ездил в битвы верхом на нем,

Дверь конюшни он закрывал камнем весом в тысячу фунтов.

 

За этим аргамаком, – сказала она, – ухаживал он сам,

Тысячефунтовый камень он отваливал с помощью девяти мужчин.

 

Конь под башней, а вход (в конюшню) закрыт камнем,

Стоит он, наверное, и сейчас, утомившись от простоя.

 

В железной конюшне богатырский конь питается железной рудой,

От злости бьет копытами о землю.

 

Оружие князя, покрытое ржавчиной, тоже в подземелье,

С тех пор, как твой отец погиб, оно лежит в черном сундуке.

 

Мальчик, тяжело вздыхая, подошел к конюшне,

Тысячефунтовый камень он отвалил одной рукой.

 

Войдя в конюшню, он перебрал оружие и доспехи,

Осмотрел спину и копыта аргамака.

 

Во тьме стоял он много лет, не ел, не пил,

Не подпуская близко ни человека и ни одно существо,

 

Грызя железо, обнажая семь слоев земли,

Не поддаваясь горю, остался он тулпаром.

 

Мать нарта удивилась, говорят, раскаялась,

А этот аргамак обрел дар речи и сказал по-человечески:

 

– Давал я клятву Ачею, нашему почитаемому князю,

Что не позволю на себя сесть никому, кроме него!

 

– Ладно, – сказал Ачемез, – пусть твоя клятва не сгниет,

Пусть верховым конем сына князя Ачея будет другой.

 

Выпустил он отцовского аргамака наружу,

Дал он знаменитому богатырскому жеребцу полную волю.

 

– О мать, я сяду на коня, выйду в степь и помчусь,

Если поищу наш табун, то где его найду я?

 

– Для этого отправишься на берег Терека, в большую долину,

Держа в руке, – сказала, – костяную уздечку.

 

Никто не пойдет для спора в Тотур, куда ходит Тёре,¹

Там встанешь посреди камышей на бугорок.

 

Когда появится табун, пересчитаешь больших и маленьких коней,

Позвенишь уздечкой и посмотришь, кто прибежит к тебе.

 

Пошел он на бурые бугры в больших камышах,

Прибежал жеребенок-двухлетка и вставил свою голову в уздечку.

 

Нарту Ачемезу он не понравился и он прогнал его,

Но жеребенок прибежал опять и остановился перед нартом.

 

Так повторилось три раза, и нарт Ачемез дивился,

Тогда жеребенок заговорил, как человек:

 

– Если ты проявишь мужество, я сослужу тебе службу коня,

Если прогонишь меня еще раз, уйду один в широкую степь!

 

Если не задашь мне красной пшеницы, другим зерном я не наемся,

Если не сможешь быть мне товарищем, тебя я на своей спине не оставлю.

 

Надев костяную уздечку, он увел жеребенка,

Принес красной пшеницы и дал ему поесть.

 

Закончив есть ее, жеребенок задрожал,

Спала с него линька и предстал он богатырским конем.

 

Тотчас же богатырский конь пустился было убегать,

Нарт Ачемез, заметив это, схватил его за гриву.

 

Повернув его голову, он надел на него красивую железную узду,

Возложил серебряное седло и сел на своего тулпара.

 

Конь быстро почувствовал железную силу рук Ачемеза,

Когда он возлагал седло, стоял, не шелохнувшись.

 

Сел Ачемез на коня и огрел его плетью,

И тулпар взвился в небо, в облака.

 

С неба он опять слетел на землю, как стрела,

И еще три раза взлетел высоко в небо.

 

Скакал он по земле, не разбирая ни дороги, ни оврагов,

Не беспокоясь о том, что будет с молодцем, если он упадет.

 

Мчался он подобно ветру, звеня своими удилами,

Не подчиняясь Ачемезу, кидаясь из стороны в сторону.

 

Тут, говорят, рассердился молодец, и натянул повод,

И сжал ногами бока коня.

 

У коня-неука, говорят, дыхание остновилось,

С головы до ног, говорят, покрывшись черной пеной,

 

От этих трех скачек устал он сильно,

Не смог сбросить с себя Ачемеза и сказал ему:

 

– Ни одному всаднику, кроме тебя, сесть на себя не позволю, хоть умру,

Ни одному человеку, кроме тебя, поймать себя не позволю.

 

Лишь одному тебе я сослужу все службы коня,

Буду верен этой клятве, – сказал он, – до самой смерти! 

 

Утром нарт вернулся домой и сказал матери:

– Отправлюсь к башне (крепости), в которой живет Тюклесхан.

 

Когда я уеду, думая обо мне, не плачь и не тревожься,

Победив врага, сняв его голову, вернусь я!

 

Когда уеду, сотвори свою мольбу Единому Тейри,

Скажи: «Дай моему сыну великую силу и мужество!».

 

Бедная мать льет слезы на черную землю:

– Видит Тейри, как я боюсь (за тебя).

 

Ой, что случилось бы, если бы ты остался дома,

Что я буду делать, если ты, душа моя, погибнешь в дальней стороне?

 

Этот Тюклесхан огромный и очень коварный муж,

Сопеничества-поединки – его любимое занятие.

 

Если судить по твоей кольчуге, по доспехам – ты князь,

Но по возрасту ты еще ребенок.

 

– Нет, – ответил нарт, – я не ребенок, ты ошибаешься,

Поймешь это, когда я вернусь, одержав победу над Тюклесханом.

 

Как я останусь дома, сидеть, как баба,

Когда на мне перед народом великий долг мести?

 

Пока не взыщу я кровь Насырана, не обрету покоя,

И не поем, – сказал он, – хлеба из твоих рук!

 

¹«… куда ходит Тёре …» – смысл строки неясен.

 

Нарт Ачемез и дочь Насырана

 

Нарт Ачемез взял все свое оружие и доспехи,

Положил в суму котелок и провизию.

 

Оглядывая свой лук, заметил он изъян,

Чтобы его поправить, пошел он к кузнецу в своем селе.

 

Но тот кузнец, не слушая, что Ачемез говорил ему,

Ковал топор, и, не желая прекращать работу,

 

Сказал: «Эй, мальчик, может, сначала побьешь молотом,

И поможешь мне закончить этот труд?».

 

– Какой мне молот взять, ведь здесь их два,

Каким удобней будет, – спросил он, – выбить лезвие?

 

– Большой молот не могу поднять даже я сам,

Для тебя он слишком тяжел, – сказал он, – возьми-ка маленький.

 

Нарт Ачемез схватил большой молот и ударил им,

Топор и наковальня вместе погрузились глубоко в землю.

 

– Ого, – сказал кузнец, – ты же сплошная сила,

Наверное, ты семя прежних людей.

 

Осмотрев лук Ачемеза, он его поправил и отдал ему,

С тем нарт с ним попрощался и вышел из кузни.

 

Выехал он на дорогу и поскакал к Великому Эдилю,

И там нашел в лесу одну поляну.

 

Отправился он на охоту, настрелял кийиков, оленух,

Снял с них шкуры и накрыл ими свой шалаш.

 

Насадил он на жердину целую тушу оленухи и поставил над огнем,

Когда она изжарилась, посыпал ее душистой солью и снял.

 

От этой туши отрезая, Ачемез ел мясо,

Запах соли разошелся по лесу, по всей округе.

 

Вдруг на ту поляну приехали два джигита,

Поздоровались с Ачемезом и остановились, словно колеблясь.

 

Нарт Ачемез усадил этих молодцев, как гостей,

Принес и поставил перед ними большую тушу оленухи.

 

Они сказали про себя: «Смотри на это диво,

На мальчика, который одной рукой поднимает целую тушу!».

 

Нарт Ачемез угостил, накормил своих гостей,

После этого стал распрашивать этих двоих:

 

– Ага, что бродите здесь, молодцы, в бору,

Путниками или охотниками явились вы ко мне?

 

– К тебе прислала нас княжна, дочь Насырана,

В эту местность она прибыла предводителем войска.

 

Мы решили пойти и взыскать чистую кровь ее отца,

Не можем перейти Великий Эдиль и умираем от злости.

 

Княжна почувствовала запах соли, которой ты посыпал мясо,

И сказала: «Этот запах похож на запах соли Ачеевых.

 

Ни у кого другого такой же соли нет, пойдите,

И разыщите того человека, его шалаш, узнайте, где он.

 

Приведите его ко мне», – так она велела нам,

А сама осталась дожидаться нас в своем белом шатре.

 

– Не ошиблась рожденная от младшего брата моего отца,

(Родная) кровь все равно узнает друг друга.

 

Я приехал к берегам Эдиля, чтобы помочь ей,

О гибели Насырана услышал я совсем недавно.

 

Сел на коня нарт Ачемез и поехал с ними,

Увидел он княжну в одной красивой зеленой долине.

 

Под деревом поставлен был нарядный высокий шатер,

Ачемезу говорит едущий с ним батыр:

 

– Я поеду к княжне и предупрежу ее сначала,

И сообщу о том, что ты сюда приехал.

 

Княжна, услышав об Ачемезе, побежала к нему навстречу,

Заплакала, говорят, радуясь приезду брата:

 

– Целый месяц провела я здесь от безысходности,

Ты был подростком, я думала, что ты сюда поехать не сможешь.

 

А ты цветущим юношей явился предо мной,

Сможем ли мы что сделать с тем кровником, встретившись в степи?

 

– Что я смогу, – ответил нарт, – покажет дело,

Явлюсь я к Тюклесхану, – говорит, – не ища мостов.

 

К нему, как только рассветет, отправлюсь я один,

Если даст Тейри, через Эдиль я переправлюсь вплавь.

 

Меня вы дожидайтесь здесь, не покидая это место,

Надейтесь на меня, не беспокойтесь и не бойтесь.

 

– Добро, – сказала его сестра, – сделаем, как скажешь,

Благодаря тебе достигнем исполнения лучшей моей цели.

 

Волос женщины длинен, но короток ум у нее,

Она ошибается и в пустяковом деле.

 

Для главенства в этом мире сотворен мужчина,

Свершение мести – удел героев и батыров.

 

Утром нарт Ачемез, вздымая волны на реке,

Одним махом переправился на другой берег Эдиля,

 

И мчался птицей на коне немало дней,

А однажды вечером завидел вдалеке дымок.

 

Достиг стоянки табуна он, говорят, а кровь его кипела,

Желанием мести Тюклесхану томилось его юное сердце.

 

Подоспели табунщики и окружили его,

Думая, что одолеть одиного всадника будет очень легко.

 

Говорит нарт старшему: «Дал бы ты мне одного коня,

Я еду издалека, устал, принял бы ты меня, как гостя!».

 

– Собачий сын, если бы я привечал каждого проезжего,

Если бы одаривал конями каждого встречного,

 

То не пас бы в этих степях большой табун Тюклесхана,

И своей голове, – сказал он, – большой пользы не принес бы!

 

Нарт Ачемез выхватил свою саблю и взмахнул ею,

Начал по-одному он сбрасывать их с коней.

 

Недолго длился бой, убил он, уложил их всех,

И погнал табун к речному берегу.

 

Не сделав остановки, он переправил коней через реку,

И стал гнать их в большую долину, где находилась княжна.

 

Воины, удивляясь, провозглашая нарту здравицы,

Поспешили сообщить радостную весть княжне.

 

– Свое нартское слово, – сказала княжна, – сдержал ты, как батыр,

Угнал ты в одиночку гнедой табун Тюклесхана.

 

Домой мы возвратимся без войны с этим табуном,

Заслужив хвалу, оглашая всю округу громом, шумом!  

 

– Нет, – ответил Ачемез, – это не победа,

Для вас открыт широкий путь, а я вернусь назад.

 

Погубивший семейство Насыран-батыра и его самого,

Когда приедет Тюклесхан, разве он не подумает, что я сбежал?

 

Я должен встретиться с ним лицом к лицу,

И должен дать ему понять, кто есть кто.

 

Опечалилась дочь Насырана и собралась в дорогу,

Переживая, сказала она отважному сыну Ачея:

 

- Если останешься, это грозит твоей молодой душе, я знаю,

Но вижу я, что ты от слов своих не отречешься.

Гоня гнедой табун, нарты оттуда удалились,

Направились в далекий путь в свое селение, на родину.

Бой Ачемеза с Тюклесханом

Юный Ачемез переправился через реку и подъехал к одному холму,

Отпустил коня, а сам спокойно заснул в этом месте.

Мальчик-табунщик поехал к Тюклесхану,

И опять, плача и воя, упал (на колени) перед ханом:

 

– О, что случилось, – спросил хан, – что за беда стряслась?

– Всех тв