Близкая взаимосвязь между сновидением и мифом находит дальнейшее подтверждение в представленном ниже цикле мифов, нередко дающих повод для обращения к аналогии.

Враждебная позиция наиновейшего направления в мифологии (представляемого, главным образом, Обществом сравнительных исследований в области мифологии) в отношении всякой попытки установить связь между сновидением и мифом*** является, по большей части, следствием намерения ограничить параллелизм с так называемыми кошмарами ( Alpträume ), как, скажем, в весьма примечательной книге Лестнера Загадка Сфинкса  (1889), а также следствием полного неведения что касается учения Фрейда по этим вопросам. Учение это помогает нам не только понять сами сновидения, но также раскрывает их символизм и

Согласно Фрейду, сюжет шекспировского Гамлета также допускает подобную интерпретацию. Позднее мы увидим, как исследователи мифологии с совершенно иной точки зрения находят связь истории Гамлета со сферой мифологии.

** Journal of Nervous and Mental Disease,  1912.

*** Cp. с точкой зрения Лесснера (Myth. Bibi.,  i, 4). Лишь Эренрайх признает значимость содержания сновидений для мифотворчества всех времен. Точно так же рассуждает Вундт относительно отдельных мифологических тем.

близкую связь с психическими явлениями в целом, в особенности со сновидениями наяву или фантазиями, с художественным творчеством и с некоторыми расстройствами нормальной психической деятельности. Общее во всех этих психических явлениях относится к одной психической функции, к человеческому воображению. Именно способность к воображению – человечества в целом, а не отдельного индивида – современная теория должна рассматривать как важный и, пожалуй, первостепенный фактор, благодаря которому изначально возникли все мифы. Интерпретация мифов в астральном смысле или, если говорить более точно, как своего рода альманаха событий календарного цикла, согласно Лессману – с точки зрения значимости творческого воображения человечества – поднимает вопрос: следует ли искать первые зародыши таких историй именно в небесных явлениях", или же, напротив, уже готовые сказания совершенно иного (предположительно психического) происхождения были впоследствии лишь перенесены на небесные тела. Эренрайх в работе Общая мифология  (1910) делает более определенное заявление: мифологическая эволюция, несомненно, начинается на земной почве, так как вначале необходимо накопить опыт из непосредственного окружения, прежде чем его можно будет проецировать на небесный мир. А Вундт утверждает (loc. eit‑, S.282), что теория, согласно которой мифология впервые зарождается на небе, а оттуда позднее спускается на землю, не только противоречит истории мифа, которой подобная миграция просто неведома, но также противоречит и психологии создания мифа, которая вынуждена отверг‑

«

В этом ключе высказывается Штукен (Stucken: Mose, S.432). Миф, дошедший до нас от предков, был перенесен на природные явления и истолкован натуралистическим образом, а не наоборот. ’’Интерпретация природы уже сама по себе представляет мотив" (S.633, Annot.). Весьма похожее мы читаем и у Майера в его Истории античности  (Vol. V, S.48): "Во многих случаях природная символика, отыскиваемая в мифах, лишь на поверхностный взгляд кажется присущей им или же была заложена в них вторично, как часто случалось с египетскими мифами и с Ведами; это первая попытка интерпретации, подобная интерпретациям мифов, появившимся у греков, начиная с пятого столетия”

нуть такое перемещение как невозможное, если учитывать внутренние основания. Мы также убеждены, что мифы', по крайней мере изначально, являются творениями человеческого дара воображения, некогда по каким‑то причинам спроецированными на небо и, судя по всему, лишь вторично перенесенными на небесные тела с их загадочными явлениями. Значение тех явных следов, которые этот перенос оставил в мифах, в виде фиксированных чисел, фигур и т.п., никоим образом не следует недооценивать, хотя происхождение их по своему характеру, предположительно было психическим; впоследствии же они были положены в основу всех календарных и астрономических исчислений, причем именно благодаря этому их значению.

В общем похоже на то, что тем исследователям, которые используют исключительно “натуралистический” подход в интерпретации мифов, так или иначе, не удалось в своих попытках выяснения изначального смысла мифических сказаний полностью избежать тех психологических тенденций, что, должно быть, были присущи также и создателям мифов" В обоих случаях мотивация идентична и приводит к одним и тем же результатам, как создателей мифов, так и интерпретаторов. В высшей степени наивно это выразил один из основателей и поборников сравнительного анализа мифов и “натуралистического” подхода к интерпретации Макс Мюллер в своих эссе (1869), где он говорит, что такой прием не только придает бессмысленным легендам собственно их значение и красоту, но также помогает свести на нет некоторые наиболее отталкивающие черты классической мифологии и пролить свет на их подлинный смысл. Такое отношение, причины которого вполне понятны, естественно, мешает мифологу предположить, что такие темы, как инцест с матерью, сестрой или дочерью, убийство отца, деда или брата, могут основываться на широко рас‑

По всем основным моментам такую же точку зрения отстаивает Тимме по отношению к сказкам. См. Adolf Thimme: Das Märchen,  Vol. 2, Handbücher zur Volkskunde, Leipzig, 1909.