Общие результаты действий 1841 года.

Из всего вышеизложенного очевидно, что общие результаты действий наших в 1841 году, к сожалению, не соответствовали употребленным со стороны правительства усиленным мерам. Прикомандирование к войскам, находившимся на кавказской линии, всей 14 пехотной дивизии и временное употребление на черноморском берегу четырех баталионов 13 дивизии — привели только к тому, что на Сунже возведено два небольшие укрепления, между Лабою и Кубанью водворены четыре станицы и, при укреплении Навагинском, возведена небольшая отдельная оборонительная башня. Неоспоримо, что частная польза от постройки сей последней, для гарнизона Навагинского укрепления, весьма была велика; но это могло быть произведено при несравненно меньших издержках и с меньшею потерею людей, простою высадкою на берег некоторой части пехоты ⁴³. Что же касается до пользы, приобретенной посредством водворения между Лабою и Кубанью казачьих станиц, то она, на первое время, не могла еще вознаградить вреда, происшедшего от измены и побега с Лабы покорных аулов, для удержания которых на местах, до того ими занимаемых, генерал-лейтенант Засс, по всей справедливости, имел весьма достаточные военные средства и, сверх того, как главный местный начальник, мог бы даже предупредить и отклонить это происшествие, мерами благоразумного управления. [52]

Что касается левого фланга и Чечни, то, как уже выше замечено, возведение укреплений Казак-Кичу и Закан-Юрта, затруднив прорывы больших хищнических партий чрез Сунжу, конечно, принесло тем некоторую пользу; но, с другой стороны, мера эта, чисто оборонительная, едва ли столько же и не повредила нам. Она могла быть принята и истолкована горцами за боязнь, с нашей стороны, отважиться на что-либо решительное, даже и с теми огромными силами, которыми, по взятии Черкея, располагал генерал-адъютант Граббе ⁴⁴. Обстоятельство это, которое тогда не представлялось так важным, объяснилось позднейшими событиями; ибо могущество Шамиля, которому нанесен был, рассеянием собранных им скопищ и покорением Черкея, в начале кампании, сильный удар, — во время бездействия чеченского отряда вновь не только утвердилось, но и расширилось в одну сторону — за аварское Койсу, до пределов ханства казикумыхского, а в другую — за снеговые горы, почти к главному кавказскому хребту, отделяющему Дагестан от Кахетии.

Это имело самое неблагоприятное влияние на все последствия действий дагестанского отряда.

Выше сказано, что возведение Евгениевского укрепления, упрочив покорность Черкея и других салатавских аулов, прикрыло, вместе с тем, шамхальские владения. С другой стороны, переселение одной половины ауховского племени в Андрееву, изгнание другой половины его в горы и, наконец, истребление всех аулов в земле ауховцев, — все это принесло также немалую пользу, отнятием у Шамиля части вооруженной его силы и [53] удалением от Внезапной весьма опасного соседства с непокорными обществами. В богатых ауховских аулах производились, обыкновенно, как выше упомянуто, сборы хищнических партий ичкеринцев и даже андийцев и гумбетовцев, — и крепость Внезапная, с деревнею Андреевою, беспрерывно была тревожима их набегами. С обессилением же ауховского общества, набеги эти прекратились совершенно.

Но что было отнято у Шамиля с этой стороны, то приобрел он, распространением своего могущества, с другой. Утвердив власть свою на правом берегу аварского Койсу, в обществах карахском, куядинском и андаляльском, и владея беспрепятственно всем течением андийского Койсу, он мог, убеждением и угрозами, сильно действовать на аварцев, койсубулинцев и даже на казикумыхцев и кюринцев. Когда же генерал-адъютант Граббе, встревоженный донесением генерал-маиора Клюке-фон-Клюгенау об опасности, угрожавшей будто бы всему северному Дагестану, — в конце октября месяца того же 1841 года, возвратил последнему бывшие у него 3 баталиона от дагестанского отряда и, вместе с тем, распустил войска чеченского отряда, тогда Шамиль, посредством главных своих поборников, со стороны Чечни произвел сильный набег к самому Кизляру. При этом набеге горцы, кроме огромной добычи, отняли у нас одну пушку и, на возвратном пути, одержали верх над генерал-маиором Ольшевским, хотевшим пресечь им отступление; — со стороны же Андаляла, Шамиль овладел крепким селением Гергебилем, заслоняющим оттуда вход в мехтулинские владения. Вслед затем, к концу ноября, не взирая на весьма значительное число войск, еще оставшихся в северном Дагестане, от беспечности и нерешительности генерал-маиора Клюгенау, мюриды заняли Унцукуль, отторгли от покорности нам все койсубулинское общество и, на время, пресекли даже самое сообщение наше с Авариею. Хотя это последнее, счастливым случаем, и было вновь восстановлено, но не могло уже [54] производиться иначе, как под большим прикрытием пехоты с пушками.

В таком положении были дела наши на Кавказе к наступавшему 1842 году.

Действия 1842 года.

Приведенные выше обстоятельства в Дагестане требовали, чтобы, с нашей стороны, обращено было особенное внимание на положение Аварии. Кроме необходимости обеспечить ее надежным образом, следовало иметь в виду, что, с распространением в горах владычества Шамиля, край этот приобрел для нас в военном отношении особенную важность. Надобно заметить, что вообще, относительно земель, где господствовал Шамиль, мы находились в положении внешнем; только в Аварии и Койсубу мы имели на своей стороне все выгоды положения внутреннего или центрального. Авария совершенно разобщает Чечню, Гумбет и Андию с племенами, обитающими по правую сторону аварского Койсу, и представляет нам одинаковую возможность действовать, как чрез андийское, так и чрез аварское Койсу.

Но чтобы вполне воспользоваться всеми выгодами такого положения, нам, прежде всего, необходимо было прочным образом утвердиться в Койсубу и Аварии, или, лучше сказать, на всем пространстве между андийским и аварским Койсу, и овладеть главнейшими на этих реках переправами.

В этих видах, корпусный командир предполагал, в 1842 году, вновь собрать сильные отряды в окрестностях Внезапной и Темир-Хан-Шуры и направить их одновременно, первый — чрез Салатау, мимо Черкея в Гумбет, к Мехельте и Аргуани, а последний — из Аварии, прямо к Чиркату. Наступая, таким образом, в одно и тоже время, по сходящимся линиям, к андийскому Койсу и, взаимно содействуя один другому развлечением внимания и сил Шамиля, отряды эти споспешествовали бы друг другу к [55] достижению общей цели; и когда бы первый, т. е. чеченский отряд, или привел гумбетовцев к покорности, или бы нанес им чувствительный вред разорением главнейших их селений и истреблением вековых садов, составлявших значительнейшую часть их богатства, тогда последний, т. е. дагестанский отряд, утвердился бы на андийском Койсу н, овладев Чиркатом, устроил бы на выгоднейшем пункте переправу с двойным мостовым укреплением. Все это могло совершиться в продолжение 20, или много 25 дней — и тогда чеченский отряд предполагалось обратить или на Андию, и потом к поселению Дарго, для разорения этого гнездилища нашею главного врага — Шамиля, или прямо к этому пункту ⁴⁵, или, наконец, через Салатау, опять к Внезапной, чтобы оттуда, сообразно с обстоятельствами, предпринять новое наступательное движение.

Дагестанский отряд предполагалось, по окончании мостового укрепления против Чирката, употребить для занятия укреплением другого пункта, как например — бетлинской высоты, откуда, наблюдая за переправами чрез андийское Койсу, мы могли бы господствовать в северной части Аварии и Койсубу, подобно как из Хунзаха господствовали над всеми высотами левого берега аварского Койсу. Дагестанский отряд должен был, сверх того, овладеть, если б время позволило, деревнею Холотль и, если б неудобно было удержать этот пункт за нами, то, по крайней мере, истребить самое селение, чтобы отнять у горцев возможность иметь, на самой переправе чрез аварское Койсу, сборное место в 8 верстах от Хунзаха, и, наконец, по возможности обеспечить за нами переправу, при карадахском мосту, лежащем на сообщении Аварии с мехтулинскими владениями. [56]

Чеченский отряд, за исполнением вышеизложенного, еще имел бы время довершить кумыкскую линию — возведением промежуточных укреплений и постов между Умахан-Юртом, Герзель-аулом и Внезапною, чтобы обеспечить землю кумыков.

Предположения эти представлены были, в декабре 1841 года, военному министру и, в то же время, сообщены начальнику войск на кавказской линии и в Черномории, для соображения и изложения своего мнения. Но генерал-адъютант Граббе заблаговременно уже составил план, которого первым основанием было условие, чтоб ему действовать независимо от распоряжений корпусного начальства. Для этого он отправился в Петербург, где лично исходатайствовал себе разрешение, согласное с своими предположениями, не определяя, впрочем, сущности их, а обещая положительно самые важные результаты от своих предприятий, если только развязаны ему будут руки и даны все средства, которые он потребует.

Таким образом, он исходатайствовал, чтобы, независимо от войск всей кавказской и береговой линии, отданы были в его распоряжение все войска дагестанского отряда, и чтобы корпусное начальство ограничилось только удовлетворением всех его требований, как по материально-военной части, так и по части продовольственной.

Между тем, в начале 1842 года, сделано было на линии, по распоряжению корпусного командира, несколько небольших зимних экспедиций, среди которых заслуживают некоторого внимания поиски, произведенные к галашевцам и карабулакам из Владикавказа, — особливо последний, предпринятый полковником Нестеровым, в феврале месяце, на реку Ассу. Здесь нельзя не упомянуть об одном обстоятельстве, относящейся до распоряжений штаба войск кавказской линии.

Имея в виду вышеозначенную, в феврале месяце, экспедицию, полковник Нестеров обратился к начальнику штаба, генерал-маиору Траскину (генерал-адъютант Граббе находился тогда [57] в Петербурге) с убедительнейшею просьбою — выслать ему к тому времени шесть 10 фунтовых горных единорогов, представляя, что без этого оружия он не может надеяться на успех своей экспедиции.

О представлении этом корпусный командир узнал случайно и побочным образом; но, признавая требование полковника Нестерова основательным, и зная, что в георгиевском арсенале имеется такое число готовых 10 фунтовых горных единорогов, дал, чрез начальника артиллерии, предписание, чтобы орудия эти были немедленно высланы из Георгиевска во Владикавказ, а для наблюдения за исполнением отправил в Георгиевск своего адъютанта.

Пока делалось это распоряжение из Тифлиса, генерал-маиор Траскин из Ставрополя — уведомил полковника Нестерова, что он, при всем своем желании, просьбы его, на счет высылки 10 фунтовых горных единорогов, удовлетворить не может, потому что георгиевский арсенал их не имеет. Замечательно, что отзыв начальника штаба войск кавказской линии получен полковником Нестеровым в один и тот же день, вместе с уведомлением из корпусного штаба, что требуемые им орудия уже высланы и прибудут во Владикавказ к назначенному времени, — как это действительно и исполнилось.

Из донесения полковника Нестерова видно, что полным успехом поиска его в землю галашевцев он наиболее обязан был действию находившихся у него 10 фунтовых горных единорогов.

Выше объяснено, в каком неблагоприятном положении оставались дела северного Дагестана и Аварии, а потому настояла крайняя необходимость озаботиться восстановлением их без малейшего отлагательства, чтобы Шамиль, с открытием весны, не предупредил бы главных наших действий вторжением чрез Гимры в шамхальские, — а чрез Гергебиль — в мехтулинские наши [58] владения. С этою целью, тотчас же были направлены в Шуру подкрепления. А так как на генерал-маиора Клюке-фон-Клюгенау, после слабых и неосновательных действий его в конце предыдущего года, нельзя уже было положиться, то командование там войсками поручено было генерал-лейтенанту Фези, с разрешением — пользоваться, в случае надобности, всеми способами, как северного, так и южного Дагестана, для восстановления тамошних наших дел.

Генерал-лейтенант Фези прибыл в Шуру в первых числах февраля. Постигая всю важность гергебильского пункта — на который, впрочем, указано ему было корпусным командиром, с тем, чтобы стараться, как можно скорее исторгнуть его из рук шамилевой партии — он поспешил открыть с него наступательные свои действия, потому что селение Гергебиль, сильное по числу жителей и по крепости своего местоположения, изменив нам в ноябре минувшего года, служило сборным и складочным местом для шамилевых скопищ, приготовлявшихся вторгнуться в дагестанские наши владения.

Удачное дело 20 февраля и взятие с боя Гергебиля имели самые благоприятные последствия. Унцукуль, главный аул койсубулинского общества, страшась участи Гергебиля, вслед за покорением этого пункта, передался нам добровольно; причем, унцукульцы, захватив до 80 человек мюридов, у них находившихся, сами выдали их генералу Фези. Селения Кикуны, Кудух, Гимры, Харачи, Бетль, Ахкент и Инквалита также покорились сами, — и дела в Койсубу и Аварии, в половине марта, уже были совершенно исправлены. Сделанное генералом Фези, вслед затем, движение в Андаляль и кратковременное занятие Чох — главного селения этого общества, можно считать предприятием безвременным, и даже излишним, хотя оно совершилось без боя и потери.

Вскоре потом, генерал Фези был удален с Кавказа; но, к великому счастию, он успел уже сделать все, что нужно было [59] к ограждению северного Дагестана и к восстановлению свободного сообщения Темир-Хан-Шуры с Хунзахом и Авариею.

Лишенный, таким образом, всех приобретенных, минувшею осенью, выгод в северном Дагестане, Шамиль обратил усилия свои на юг. Пользуясь отсутствием из южного Дагестана всех действующих наших войск и своим влиянием на общества, лежащие по правому берегу аварского Койсу, а также на многочисленных приверженцев своих, находившихся в ханствах казикумыхском и кюринском, он собрал большие толпы горцев разных племен и, в конце марта, заняв Кумух, успел взволновать казикумухцев. При этом быстром вторжении, Шамиль захватил весь ханский дом и находившегося в Кумухе начальника самурского округа, подполковника Снаксарева, с несколькими казаками и нукерами ⁴⁶.

При такой близкой опасности в южном Дагестане, кроме резервного баталиона пехотного его светлости князя варшавского полка и линейного баталиона, занимавшего Хазры, Ахты и укрепление Тифлисское, войск никаких не было; и потому дела там могли принять крайне вредный для нас оборот, так как Каракайтах, Сюрга, верхняя Табасарань и другие горские племена, исключая одной Акуши, уже были готовы передаться возмутителю. Но, по счастию, со времени возведения, в 1839 году, укреплений при селении Ахты и Аджиахуре, владея всем течением Самура, мы уже стояли в южном Дагестане твердою ногою, — так что самых ограниченных средств было на первый случай достаточно для воспрепятствования распространению там успехов Шамиля.

Между тем, командир его светлости князя варшавского полка, полковник Заливкин, собрав сводную команду из своего резервного баталиона, в 250 человек, и присоединив к ним [60] 100 человек из линейного полубаталиона, находившегося в Хазры, остановив также следовавшую из Тифлиса в Шуру саперную роту, с несколькими орудиями туда же шедшей артиллерии, — наконец, собрав кубинских нукеров и небольшое число милиционеров, — перешел на левый берег Самура и этим движением, с одной стороны, ободрил мирных жителей, желавших спокойствия, а с другой — устрашил неприязненную нам партию, готовую уже поднять против нас оружие. Вскоре потом, будучи подкреплен еще тремя ротами из Баку, Шемахи и Дербента и 300 милиционеров из самурского округа, он поспешил занять первоначально Курах, а потом выдвинул две роты, с частию милиции, в деревню Ричу ⁴⁷.

Таким образом, полковник Заливкин удержал спокойствие в кюринском ханстве в продолжение всего апреля месяца и дал время собраться на Самуре войскам, направленным туда из окрестностей Тифлиса. Не менее того, однакож, слабый передовой отряд его при селении Риче подвергся большой опасности: 1 мая, он был окружен несколькими тысячами горцев; но 4 мушкатерская рота его светлости полка, с первою пионерною ротою кавказского саперного баталиона и 30 казаками донского № 49 полка, всего в числе 300 человек, с геройскою твердостию, выдержали нападение неприятеля, мечтавшего истребить эту горсть русских солдат. Нападение произведено было с большим жаром и со всею уверенностию в успехе; но сопротивление было так мужественно и так упорно, что, после восьмичасового боя, горцы обратились в бегство, оставив в руках победителей пять знамен и более 100 человек убитыми. Последствием этого, истинно геройского дела, было занятие Чираха, важного пункта — уже в казикумыхской земле. [61]

Вслед затем собрались к Чираху и войска, назначенные корпусным командиром в самурский отряд для действий к Кумуху. За отделением 10 действующих баталионов в северный Дагестан, за распределением, кроме того, шести с половиною баталионов для содержания караулов и по работам в Александрополе и по военным дорогам, нельзя было послать на Самур более трех баталионов от полков тифлисского и мингрельского егерских и эриванского карабинерного и, сверх того, маршевого баталиона виленского егерского полка, прибывшего для укомплектования полка князя варшавского.

Начальство этим отрядом было поручено полковнику князю Аргутинскому-Долгорукому, который вполне оправдал свое назначение. Он быстро двинулся к Кумуху; не доходя его, при деревне Шаурклю, встретил весьма значительное скопище казикумухцев, подкрепленных карахцами и тилитлинцами, атаковал его и, после сильного поражения и совершенного рассеяния горцев, 12 мая занял Кумух. Хаджи-Ягья, закоснелый мюрид, беглый прапорщик наш из горцев, оставленный Шамилем для управления казикумухским ханством, бежал, и жители, изъявив раскаяние в своем заблуждении, возвратились к покорности.

Между тем, согласно с Высочайшими предначертаниями, войска, которым предназначено было действовать в том году на кавказской линии, в северном Дагестане и на реке Гастагае, всего: пехоты — 33 1/2 баталиона, в том числе 2 полка черноморских казаков, и конницы — 5050 казаков и 570 человек милиции, с 90 орудиями полевой и горной артиллерии, — соединились в отряды:

В окрестностях Анапы, под начальством контр-адмирала Серебрякова ⁴⁸. [62]

На правом фланге кавказской линии, под начальством генерал-лейтенанта Засса ⁴⁹.

В центре линии, под начальством полковника Нестерова ⁵⁰.

На левом фланге, под начальством генерал-адъютанта Граббе ⁵¹.

В северном Дагестане, под начальством генерал-маиора Клюке-фон-Клюгенау ⁵².

Оба последние отряда поручены были непосредственному командованию генерал-адъютанта Граббе, которому, при том, подчинены были и все военные действия с той стороны Кавказа.

На этом основании, приступая к исполнению плана своих операций, генерал-адъютант Граббе вошел с требованиями по различным предметам, входящим в обыкновенные потребности предпринимаемых в горы экспедиций; на этот раз, требования его не только выходили из пределов умеренности, но и превышали всякую меру основательности в соображениях. Например, он требовал, в марте месяце, чтобы к половине мая было заготовлено в Темир-Хан-Шуре и других ближайших пунктах северного Дагестана 21,000 четвертей сухарей, т. е. 4 месячная пропорция для 21,000 или 8 месячная для 10,500 человек. Когда такое число войск могло быть в действии в Дагестане? — Наконец, неужели генерал Граббе мог потерять из виду и самую невозможность такого огромного заготовления, в столь [63] короткое время? Подобное требование можно объяснить одним только — заблаговременно принятым намерением отказаться от военных предприятий, под предлогом недостатка в способах продовольствия, обратив всю вину на корпусное начальство. Со всем тем, однакож, необыкновенною заботливостию корпусного интендантства, и это требование, не взирая на все неблагоприятные обстоятельства этой эпохи, было, по возможности, удовлетворено.

Но пока генерал Граббе, среди приготовлений своих, по разным, мало, впрочем, уважительным причинам ⁵³, медлил открытием кампании до последних чисел мая, — Шамиль, пользуясь его бездействием, собрал вновь огромные толпища в Чечне, под предводительством одного из главнейших своих поборников, Ахверды-Магомета, и вторично обратился против Казикумуха, усилив толпы чеченцев шайками, набранными Кибит-Магометом и Абдул-Рахманом карахским.

Таким образом, в конце мая, Шамиль вторгнулся в казикумухское ханство, — но уже со скопищем, простиравшимся до 15,000 человек. Положение бывшего в Кумухе нашего отряда было тем затруднительнее, что нельзя было воспрепятствовать шамилевым толпам, далеко превосходившим в числе, обойти правый его фланг и стать на сообщении его с Кубою и Дербентом; между тем, как и против самого отряда также осталось значительное число горцев, которые расположились в крепкой местности, при деревне Унжухутлу. Но полковник князь Аргутинский-Долгорукий, пользуясь разделением сил Шамиля, 1 июня, сперва [64] послал часть своих войск к упомянутой деревне Унжухутлу, разбил находившееся там скопище и потом, со всеми малыми своими силами ⁵⁴, двинулся против главных толпищ Шамиля, в числе 9000 занимавших у него в тылу деревню Кюлюли. Июня 2 не в дальнем расстоянии от этого селения, он встречен был всеми силами горцев, которые неоднократно покушались многочисленностию своею подавить русских; но, будучи всякий раз опрокидываемы с большою потерею, и потерпев, наконец, совершенное поражение, с наступлением ночи бежали; — Шамиль, с ближайшими своими приверженцами, первый подал к тому пример. Жарко преследуемые, с рассветом следующего дня (3 июня), толпы эти продолжали отступление в величайшем беспорядке, будучи в бегстве своем истребляемы самими жителями. В тот же день, вся казикумухская земля освобождена от неприятеля, который при этом случае, кроме огромной потери убитыми и ранеными, оставил 82 человека пленных, в числе коих находилось много значительных лиц, от всех племен, повинующихся Шамилю.

Но когда небольшой отряд полковника Аргутинского-Долгорукого, снаряженный самым поспешным образом, без особенных приготовлений, и обеспеченный с тылу только укрепленною линиею, устроенною по реке Самуру, в полной мере торжествовал над всеми усилиями Шамиля; когда, вследствие занятия, вооруженною рукою, ханства казикумухского, полагалось прочное основание к утверждению спокойствия в южном Дагестане и в целой каспийской области; — тогда экспедиция, снаряженная с величайшими пожертвованиями, со стороны Чечни и северного Дагестана, не взирая на приготовления, каких на Кавказе еще никогда не было, к [65] сожалению, не только осталась совершенно безуспешною, но и стоила нам величайших потерь.

Генерал-адъютант Граббе, которому, вероятно, свыше указана была главная цел совокупных действий чеченского и дагестанского отрядов, а в частностях только предоставлено было сообразоваться с положением обстоятельств и действовать по ближайшему усмотрению, притянув к себе от дагестанского отряда три баталиона с частию артиллерии, двинулся, 30 мая, из Герзель-аула вверх по ущелью Аксая, левым берегом сей реки, на деревни Шуани и Дарго, имея под ружьем слишком 10,000 человек и 24 орудия, в том числе 16 легких.

Он полагал быстро достигнуть Дарго, истребить этот аул, перейти потом чрез хребет, отделяющий нагорный Дагестан от Чечни, и покорить Гумбет и Андию. Следует заметить, что движение это предпринято было генерал-адъютантом Граббе в то время, когда ему известно уже было направление всех сил Шамиля против Казикумуха, и когда он мог ясно видеть, что, оставляя в эту минуту Дагестан беззащитным, а малый отряд князя Аргутинского предавая собственной его участи, он подвергал целый край величайшей опасности.

Между тем, самая громадность средств, соединенных им для этого движения, послужила ко вреду командуемого им отряда. Для поднятия военных и продовольственных запасов, он имел с собою множество повозок и до 3000 лошадей. При движении, обоз этот, по трудности дороги, растягивался на несколько верст, и для прикрытия его, даже редкою цепью стрелков, необходимо было употребить почти половину отряда. За отделением по два баталиона для авангарда и ариергарда, и за раздроблением остальных баталионов в боковые цепи и для помощи в движении обоза, — вся колонна была чрезвычайно слаба, не имела свободных войск для поддержания различных ее частей и, сверх того, должна была преодолевать величайшие препятствия, [66] противопоставленные ей и природою, и усилиями горцев, хорошо понимавших, что только на походе, чрез дремучие леса Ичкерии, они могут надеяться на какой-либо успех, и что, если отряд минует затруднительные дефиле, то они уже не будут более в состоянии наносить ему такого вреда.

30 мая отряд сделал только семь верст, еще не встречая неприятеля. Под 31 число, в продолжение целой ночи, шел проливной дождь и, испортив дорогу еще более, затруднил следование; так что, к вечеру 31 мая, после 15 часового марша, при беспрерывном бое с горцами, отряд сделал 12 верст — и был вынужден остановиться для ночлега на безводной поляне.

На следующий день, число горцев, собравшихся из окрестностей, увеличилось (по достоверным сведениям, число это не составляло и 2000 человек, потому что все главнейшие силы находились с Шамилем в Казикумухе); дорога была еще затруднительнее; завалы встречались чаще, — и отряд уже другие сутки не имел воды. Число раненых простиралось в нем до нескольких сот человек; между тем, как общий беспорядок час от часу более увеличивался.

Таким образом, в три дня войска успели пройти только 25 верст, и генерал-адъютант Граббе убедился, что продолжать движение уже было невозможно. Ночью, под 2 июня, отказавшись от своего предприятия, он отдал приказание отступать по той же дороге, по которой пришел.

Как ни бедственно было описанное движение вперед, но отступление отряда было еще несравненно бедственнее.

Войска, с бодростию преодолевавшие все трудности наступления, видя необычную для них неудачу, поколебались и упали духом; замешательство и безначалие дошли до крайней степени: никто не распоряжался и никто не заботился о связи общей. Наконец, отступление отряда, сопровождавшееся необходимостию или бросать, или истреблять, если успеют, все, что могло затруднять [67] движение, чтобы спасти только раненых, артиллерию и хотя малую часть тяжестей, получило вид совершенного поражения: были баталионы, которые обращались в бегство от одного только лая собак. В таком положении, потеря отряда, как в людях, так и по материальной части, должна была увеличиться до чрезмерности.

Как ни печальна эта картина, но, к сожалению, она заключает в себе сущую истину, без всякого преувеличения. Изображая ее в настоящем виде, нельзя, однако, не упомянуть и о похвальных подвигах, сияющих среди глубокого мрака особым блеском. К числу их принадлежит спасение пяти полевых орудий, из числа шести, находившихся уже в руках у горцев, стоившее жизни храброму командиру 3 баталиона кабардинского егерского полка, подполковнику Траскину.

Наконец, 4 июня, чеченский отряд возвратился в Герзель-аул, потеряв убитыми, ранеными и без вести пропавшими 66 штаб и обер-офицеров и слишком 1700 человек нижних чинов, одно полевое орудие и почти все военные и продовольственные свои запасы.

Огорченный такою неудачею, генерал-адъютант Граббе вовсе уже отказался было от наступательных действий и, отпустив находившиеся у него войска дагестанского отряда, все прочие хотел распределить для защиты левого фланга кавказской линии и для возведения предположенных укреплений; но вскоре переменил это намерение, опасаясь, чтобы тем не увеличить торжество горцев, и, направив из чеченского отряда четыре наименее потерпевшие баталиона, с восемью орудиями, в Темир-Хан-Шуру — решился действовать со стороны Аварии.

В конце июня, он соединил там, при селении Цатанихе, 11 баталионов пехоты, до 600 человек конницы и 20 орудий. С этими войсками он двинулся к селению Игали, предполагая овладеть им, устроить там укрепленную переправу [68] и, таким образом, обеспечить за нами господство на обоих берегах андийского Койсу.

Аул Игали, преданный огню самими жителями, 26 числа был занять без сопротивления; но, простояв там двое суток и видя невозможность овладеть переправой на андийском Койсу, действуя с одного только берега — как это легко можно было предвидеть — генерал-адъютант Граббе, в ночь с 28 на 29 июня, предпринял обратный путь и прибыл в Цатаних, с потерею, при этом бесплодном покушении, с самого уже начала никакого успеха не обещавшем, из числительной силы своей — 11 штаб и обер-офицеров и 275 нижних чинов ⁵⁵. Ночное отступление от Игали сопровождалось такими же беспорядками, как и поход в леса ичкеринские; между тем, как число неприятеля, на этот раз, по уверению Ахмед-хана мехтулинского, не превосходило и 300 человек.

За тем, войска, как дагестанского, так и чеченского отрядов, обращены были к постройкам, — одни по улучшению хунзахской цитадели и прочих укреплений и для поправки дорог в Аварии, — а другие употреблены на возведение укреплений на кумыкской линии, при разоренном ауле Ойсунгуре.

Между тем, небольшой отряд, под начальством полковника Нестерова, охраняя центр кавказской линии, успел, в продолжение первой половины лета, устроить при Сераль-Юрте [69] промежуточное укрепление на сунженской линии, между Казак-Кичу и Назраном. После игалинской экспедиции, отряд этот был усилен войсками и приступил к возведению укрепления на реке Ассе, которое, с истечением года, также приведено к концу и должно было служить началом предполагаемой передовой чеченской линии.

На правом фланге кавказской линии, до августа месяца, все было покойно, и войска занимались работами по окончательному устройству вновь водворенных, между Лабою и Кубанью, казачьих станиц. Но в начале августа, между закубанскими народами открылось сильное волнение. Несколько мулл, посланных Шамилем, тайно пробрались чрез Кабарду к абадзехам и, проповедуя между ними шариат, успели возбудить фанатизм, до тех пор чуждый племенам, обитавшим против правого фланга кавказской линии.

Они собрали огромные скопища и двинулись чрез Лабу к верховьям Кубани с тем, чтобы увлечь с собою в горы покорные аулы. Генерал-лейтенант Засс, действуя при этом случае нерешительно, допустил их исполнить принятое ими намерение. Таким образом, бесленеевцы, башильбаевцы и тамовцы оставили свои места и присоединились к племенам непокорным. На черноморской береговой линии, по возобновлении и усилении ее в 1840 году, и после экспедиции генерал-адъютанта Анрепа в землю убыхов, было спокойно, — и черкесы почти совсем не тревожили приморские наши укрепления.

Для окончательного устройства наших дел в той стороне Кавказа, оставалось только открыть повое, более надежное, сообщение восточного берега с Кубанью.

В этих видах, собран быль весною отряд, под начальством контр-адмирала Серебрякова, на который и возложено было устройство укрепления на Гастагае и дороги к Варениковой пристани, на Кубани, где было предположено учредить переправу. [70] Это важное предприятие исполнено почти без всякой потери и самым удовлетворительным образом. Устройством этой переправы на 110 верст сокращался путь между Анапою и Новороссийском с Черномориею, пролегавший до того по джемитейской косе, на Бугас и Тамань, и при том по такой дороге, которая весною и осенью становилась вовсе непроходимою.

Изложенные здесь военные события 1842 года, а особливо важнейшие из них, как-то: действия в Дагестане и Чечне, происходили в бытность военного министра, князя Чернышева, на Кавказе и, можно сказать, у него на глазах, — так что он мог вблизи наблюдать за постепенностию хода их. Чеченский отряд князь Чернышев видел на третий день после бедствий, постигших его в лесах ичкеринских.