И о радости, которая после этого выпала на его долю

 

Не успел я расстаться с Сипионом, как министерский паж принес мне

записку следующего содержания:

 

"Если сеньор Сантильяна даст себе труд явиться в гостиницу под вывеской

"Архангела Гавриила" на Толедской улице, он застанет там одного из своих

лучших друзей".

 

"Кто бы мог быть этим другом, не называющим своего имени? - сказал я

себе. - Почему он скрывает его от меня? Ему, очевидно, хочется сделать мне

приятный сюрприз".

Я немедленно вышел и направился к Толедской улице. Прибыв в назначенное

место, я немало удивился, застав там дона Альфонсо де Лейва.

- Что я вижу? - воскликнул я. - Вы - здесь, сеньор?

- Да, дорогой мой Жиль Блас, - ответил он, крепко сжимая меня в

объятиях, - дон Альфонсо самолично предстоит перед вами.

- А что привело вас в Мадрид? - спросил я.

- Я удивлю и огорчу вас, сообщив вам цель своего путешествия, - ответил

он. - У меня отняли валенсийское губернаторство, и первый министр вызывает

меня ко двору, чтобы я дал отчет в своих действиях.

Я с четверть часа пребывал в тупом молчании, а затем, вновь обретя дар

речи, сказал ему:

- В чем же вас обвиняют? Вероятно, вы совершили какую-нибудь

неосторожность.

- Я приписываю свою опалу, - отвечал он, - визиту, который я три недели

тому назад нанес герцогу Лерме, уже с месяц прибывшему в ссылку в свой

замок Дению.

- О, разумеется, - прервал я его, - вы совершенно правы, считая этот

неосмотрительный визит причиной своего несчастья; не ищите никакой другой

и разрешите мне сказать вам, что вы изменили своей обычной осторожности,

посетив этого опального министра.

- Ошибка совершена, - сказал он, - и я примирился со своей участью: я

собираюсь удалиться со всей семьей в замок Лейва, где проведу в полном

покое остаток дней. Единственное, что меня огорчает, это необходимость

предстать перед надменным министром, который может оказать мне весьма

неласковый прием. Какое унижение для испанца! Тем не менее это неизбежно.

Но прежде чем подвергнуть себя этому, я хотел поговорить с вами.

- Сеньор! - сказал я ему, - не являйтесь на глаза министру, прежде чем

я не разведаю, в чем вас обвиняют; это зло не может быть непоправимым. Как

бы то ни было, вы соблаговолите разрешить мне предпринять в вашу пользу

все шаги, которых требуют от меня благодарность и дружба.

С этими словами я оставил его в гостинице с заверением, что не замедлю

подать о себе весть. Так как со времени двух докладных записок, о коих так

пространно упоминалось выше, мне больше не приходилось вмешиваться в дела

государственные, то я и отправился к Карнеро, чтобы узнать, действительно

ли отняли у дона Альфонсо де Лейва валенсийское губернаторство. Он отвечал

мне, что это правда, но что причины ему не известны. После этого я без

колебаний решился обратиться к самому министру, чтобы из его собственных

уст узнать, какие у него имеются основания быть недовольным сыном дона

Сесара.

Я так был расстроен этим досадным событием, что мне нетрудно было

принять печальный вид, дабы министр обратил внимание на мое грустное

настроение.

- Что с тобой, Сантильяна? - спросил он, как только меня увидал. - Я

замечаю на твоем лице следы огорчений; я даже вижу слезы, готовые брызнуть

из твоих глаз. Что это означает? Не скрывай от меня ничего. Неужели

кто-нибудь тебя обидел? Говори, и ты немедленно будешь отомщен.

- Ваша светлость, - отвечал я со слезами, - я не сумел бы скрыть от вас

своего горя, если бы даже хотел. Я - в отчаянии. Только что мне сказали,

что дон Альфонсо де Лейва - больше не губернатор Валенсии. Никто не в

силах сообщить мне известие, которое повергло бы меня в такую смертельную

горесть.

- Что ты говоришь, Жиль Блас? - сказал министр с изумлением. - Какое

участие можешь ты принимать в этом доне Альфонсо и его губернаторстве?

Тогда я подробно изложил ему все, чем был обязан сеньорам де Лейва, а

затем рассказал, каким образом я выхлопотал у герцога Лермы валенсийское

губернаторство для сына дона Сесара. Выслушав меня до конца чрезвычайно

благосклонно, министр сказал мне:

- Осуши свои слезы, друг мой. Я не только не знал того, что ты мне

сейчас поверил, но, признаюсь, смотрел на дона Альфонсо, как на

ставленника кардинала Лермы. Вообрази себя на моем месте. Разве бы он не

показался тебе подозрительным после визита, нанесенного им опальному

прелату? Тем не менее я готов поверить, что, получив свою должность от

этого министра, он мог совершить такой поступок, движимый одной только

признательностью, и я прощаю его. Мне жаль, что я сместил человека,

обязанного тебе своим назначением; но если я разрушил твое дело, то могу

его починить. Я хочу даже больше сделать для тебя, чем герцог Лерма. Твой

друг дон Альфонсо был всего лишь губернатором города Валенсии, а я сделаю

его вице-королем Арагонского королевства. Я разрешаю тебе объявить ему об

этом; можешь ему написать, чтобы он явился принести присягу.

Услышав эти слова, я перешел от крайней горести к преизбытку радости,

помутившей мой разум до такой степени, что это сказалось на форме, в

которой я выразил его светлости свою благодарность. Но беспорядочность

моей речи не вызвала у него неудовольствия, а когда я сообщил ему, что дон

Альфонсо находится в Мадриде, он велел мне представить его в тот же день.

Я побежал в гостиницу "Архангела Гавриила", где привел в восторг сына дона

Сесара известием о его новом назначении. Он не мог поверить моим словам,

настолько трудно было ему представить себе, чтобы первый министр (какую бы

симпатию он ко мне ни питал) стал раздавать вице-королевства по моему

указании?. Я отправился с ним к графу-герцогу, который принял его весьма

любезно и сказал ему:

- Дон Альфонсо, вы так хорошо справлялись с управлением городом

Валенсией, что король считает вас способным занять более высокий пост и

назначает вице-королем Арагона. К тому же, - добавил он, - эта должность

вполне соответствует знатности вашего рода, и арагонское дворянство не

имеет оснований роптать на королевский выбор.

Его светлость ни словом не упомянул обо мне, и в обществе не узнали

ничего о моей роли в этом деле, что уберегло дона Альфонсо и министра от

неблагоприятных пересудов, которые могли бы начаться в высшем свете

относительно вице-короля моего изделия.

Как только сын дона Сесара приобрел полную уверенность в своем новом

положении, он отправил нарочного в Валенсию, чтобы известить отца и

Серафину, каковые вскоре затем прибыли в Мадрид. Первым делом они посетили

меня и осыпали выражениями признательности. Какое трогательное и почетное

для меня зрелище! Три особы, которые были мне дороже всего на свете,

наперебой обнимали меня. Столь же живо чувствуя преданность и приязнь, как

и честь, которую должно было принести их роду вице-королевское звание, они

не переставали обращаться ко мне с речами, полными благодарности. Они даже

говорили со мной как с человеком, равным им по положению и как будто

совершенно не помнили, что некогда были моими хозяевами; никакие выражения

дружбы не казались им достаточными.

Чтобы не вдаваться в излишние подробности, скажу, что дон Альфонсо,

получив свой патент, поблагодарив короля и его министра и, принеся обычную

в таких случаях присягу, покинул Мадрид вместе со своею семьей и

переселился в Сарагосу. Он обставил свой въезд туда всем вообразимым

великолепием, и арагонцы восторженными кликами подтвердили, что я дал им

вице-короля, который был им по душе.