Убегая от Сциллы, попал в Харибду

 

Погонщик сопровождал не одного меня; с нами ехали еще два пеньяфлорских

барчука, молодой псаломщик из Мондонедо, пустившийся в странствия, и юный

мещанин из Асторги, возвращавшийся домой в обществе молодой особы, с

которой он перед тем обвенчался в Верко. Мы не замедлили перезнакомиться,

и каждый сообщил, откуда и куда едет. Новобрачная, несмотря на молодость,

была так черномаза и непривлекательна, что мне не доставляло никакого

удовольствия смотреть на нее; тем не менее юность и полнота этой особы

прельстили погонщика, который вознамерился добиться ее благосклонности. В

продолжение всего дня обдумывал он этот славный подвиг и отложил его

выполнение до последнего ночлега. Это произошло в Какавелосе. Погонщик

предложил нам остановиться на первом постоялом дворе при въезде в

местечко. Эта харчевня была расположена скорее в предместье, нежели в

самом селении, а хозяин ее был известен погонщику как человек неболтливый

и сговорчивый. Наш вожатый позаботился о том, чтобы нас отвели в одну из

задних горниц, где предоставил нам спокойно утолить голод. Но к концу

ужина он ворвался разъяренный.

- Тысяча смертей! - крикнул он. - Меня обокрали! В моей кожаной сумке

было сто пистолей. Не допущу, чтоб они пропали. Сейчас же иду к здешнему

судье, а он в таких делах шуток не любит: всех вас будут пытать, пока не

повинитесь и не вернете денег.

Сказав это совершенно естественным тоном, он вышел, а мы остались в

полном недоумении.

Нам и в голову не приходило заподозрить его в этой уловке, так как мы

были слишком мало знакомы, чтобы доверять друг другу. Более того, я питал

подозрение к молодому псаломщику, а он, быть может, думал то же самое обо

мне. К тому же все мы были порядочными простаками. Мы не имели никакого

представления о формальностях, соблюдаемых в таких случаях, и

чистосердечно поверили, что нас с места в карьер подвергнут пытке.

Поэтому, поддавшись страху, все мы сгоряча выбежали из горницы. Одни

бросились на улицу, другие в сад, - каждый искал спасения в бегстве. Юный

новобрачный, столь же напуганный мыслью о пытке, сколь и все остальные,

пустился наутек, как некий новый Эней (*11), нимало не заботясь о супруге.

Тогда погонщик, еще более невоздержанный, чем его мулы, в восторге от

того, что его стратегия увенчалась желаемым успехом, направился, - как я

узнал впоследствии, - к новобрачной, чтобы похвастаться своей гениальной

выдумкой, а также воспользоваться случаем; но сия астурийская Лукреция

(*12), которой скверная рожа погонщика придала силы, оказала энергичное

сопротивление и принялась кричать во все горло. Патруль, случайно

проходивший мимо постоялого двора, который и без того был ему известен как

место, достойное внимания полиции, вошел туда и осведомился о причине

крика. Хозяин, распевавший на кухне и притворявшийся, что ничего не

слышит, был вынужден проводить начальника дозора и стражников в горницу,

откуда раздавались крики. Они пришли как раз вовремя: астурийка

окончательно выбилась из сил.

Узнав, в чем дело, начальник, человек грубый и крутой, закатил

влюбленному погонщику пять или шесть ударов древком своей алебарды и начал

поносить его в выражениях, не менее оскорбительных для целомудрия, чем

поступок, который их вызвал. Этим, однако, не кончилось: он взял виновного

под стражу и отвел к судье вместе с обвинительницей, которая, несмотря на

беспорядок своего туалета, пожелала пойти лично и потребовать возмездия за

покушение. Судья выслушал новобрачную и, поглядев на нее внимательно,

решил, что обвиняемый не заслуживает никакого снисхождения. Он приказал

тут же раздеть его и выпороть в своем присутствии; затем он распорядился

отправить истицу в Асторгу под эскортом двух стражников за счет и на

иждивении делинквента, если муж ее не сыщется до следующего дня.

Что касается меня, то, испуганный, быть может, более прочих, я кинулся

в окрестности, пересек не знаю сколько полей и зарослей, и, перепрыгивая

через все попадавшиеся мне овраги, очутился на опушке леса. Только что

собрался я броситься туда и скрыться в самой гуще кустов, как передо мною

выросло двое всадников.

- Кто идет? - крикнули они, и так как я от изумления не мог им сразу

ответить, то они подъехали ближе.

Приставив мне к груди по пистолету, они потребовали, чтобы я сказал им,

кто я такой, откуда иду, что намеревался делать в этом лесу и, в

особенности, чтобы я ничего от них не утаивал. Этот способ допроса

показался мне не лучше пытки, которую предвещал нам погонщик. Я отвечал,

что жил до той поры в Овьедо, а теперь направляюсь в Саламанку, и, сообщив

им даже про тревогу в харчевне, сознался, что страх перед пыткой заставил

меня обратиться в бегство. Услыхав этот рассказ, свидетельствовавший о

моем простодушии, всадники расхохотались и один из них сказал мне:

- Успокойся, друг мой; отправляйся с нами и не бойся ничего: мы

доставим тебя в безопасное место.

После этого он приказал мне сесть позади него на лошадь, и мы

углубились в лес.

Я не знал, что мне думать об этой встрече, которая, однако, казалось

мне, не предвещала ничего зловещего. Если б эти люди, говорил я себе, были

грабителями, они обобрали бы меня, а, быть может, даже и убили. Наверное,

это какие-нибудь добрые дворяне, живущие в этой местности; заметив мой

испуг, они, видимо, сжалились надо мной и из милосердия везут к себе. Но я

недолго оставался в неизвестности. Свернув несколько раз, в глубоком

молчании, с тропинки на тропинку, мы очутились у подножья пригорка, где и

сошли с лошадей.

- Здесь мы живем, - сказал мне один из всадников.

Однако сколько я ни оглядывала по сторонам, кругом не было видно ни

дома, ни хижины, ни вообще какого бы то ни было признака жилья. Между тем,

те два человека приподняли большой, заваленный землей и ветвями деревянный

трап, который прикрывал начало длинного хода, спускавшегося в подземелье;

лошади сами устремились туда, как животные, видимо, к тому привычные.

Всадники приказали мне войти вместе с ними; затем они опустили трап с

помощью привязанных к нему для этого веревок, - и вот достойный племянник

моего дяди Переса оказался пойманным, как крыса в крысоловке.