Хрупкие и нестабильные состояния

Границы между хрупкостью государства, несостоявшимся и несостоятельным состоянием подвижны и нечеткие. В сегодняшнем сложном и адаптивном мире принцип нелинейности означает, что хрупкое государство внезапно может превратиться в государство-неудачник, и что, наоборот, государство-неудачник может увидеть, как его положение улучшится с такой же быстротой благодаря посредничеству международных организаций или даже иностранному капиталу. В ближайшие годы, когда пандемия вызовет лишения во всем мире, весьма вероятно, что динамика будет идти только в одном направлении для беднейших и наиболее уязвимых стран мира: от плохого к худшему. Короче говоря, многие государства, которые демонстрируют характеристики уязвимости, рискуют потерпеть неудачу.

Хрупкость государства остается одной из самых серьезных глобальных проблем, особенно в Африке. Его причины многочисленны и взаимосвязаны; они варьируются от экономического неравенства, социальных проблем, политической коррупции и неэффективности до внешних или внутренних конфликтов и стихийных бедствий. Сегодня, по оценкам, около 1,8–2 миллиарда человек жили в нестабильных государствах, и это число обязательно увеличится в постпандемическую эпоху, поскольку уязвимые страны особенно уязвимы для вспышки COVID-19.

[101] Сама суть их хрупкости - слабый государственный потенциал и связанная с этим неспособность обеспечить фундаментальные функции основных государственных услуг и безопасности - делает их менее способными справиться с вирусом. Ситуация еще хуже в несостоятельных и несостоятельных государствах, которые почти всегда являются жертвами крайней нищеты и беспорядочного насилия и, как таковые, едва ли могут или больше не могут выполнять основные общественные функции, такие как образование, безопасность или управление. В вакууме власти беспомощные люди становятся жертвами конкурирующих группировок и преступлений, часто вынуждая ООН или соседнее государство (не всегда с благими намерениями) вмешаться, чтобы предотвратить гуманитарную катастрофу. Для многих таких государств пандемия станет экзогенным шоком, который заставит их потерпеть неудачу и еще больше упасть.

По всем этим причинам было почти тавтологией утверждать, что ущерб, нанесенный пандемией хрупким и терпящим бедствие государствам, будет гораздо более глубоким и долговременным, чем в более богатых и наиболее развитых странах. Это опустошит некоторые из наиболее уязвимых сообществ мира. Во многих случаях экономическая катастрофа вызовет политическую нестабильность и вспышки насилия в той или иной форме, потому что беднейшие страны мира столкнутся с двумя трудностями: во-первых, сбой в торговых цепочках и цепочках поставок, вызванный пандемией, вызовет немедленные разрушения, такие как отсутствие денежных переводов или увеличение голод; и, во-вторых, в дальнейшем они будут терпеть длительную и серьезную потерю занятости и дохода. Это причина, по которой глобальная вспышка имеет такой потенциал, чтобы нанести ущерб беднейшим странам мира. Именно там экономический спад окажет еще более непосредственное влияние на общества. В частности, на обширных территориях Африки к югу от Сахары, а также в некоторых частях Азии и Латинской Америки миллионы людей зависят от скудного ежедневного дохода, чтобы прокормить свои семьи. Любая изоляция или кризис со здоровьем, вызванные коронавирусом, могут быстро вызвать повсеместное отчаяние и беспорядки, потенциально вызывая массовые беспорядки с глобальными последствиями. Последствия будут особенно разрушительными для всех стран, оказавшихся в эпицентре конфликта. По их мнению, пандемия неизбежно нарушит гуманитарную помощь и потоки помощи.

Геополитические потрясения могут застать наблюдателей врасплох, вызывая колебания и побочные эффекты, которые создают последствия второго, третьего и более порядков, но где в настоящее время риски наиболее очевидны?

Все сырьевые страны подвержены риску (Норвегия и некоторые другие страны не попадают под эту категорию). На момент написания они особенно сильно пострадали от обвала цен на энергоносители и сырьевые товары, которые усугубили проблемы, вызванные пандемией, и всеми другими проблемами, с которыми они связаны (безработица, инфляция, неадекватные системы здравоохранения и, конечно,, бедность). Для богатых и относительно развитых энергозависимых стран, таких как Российская Федерация и Саудовская Аравия, обвал цен на нефть «всего лишь» представляет собой значительный экономический удар, подвергая напряженные бюджеты и валютные резервы напряжению, а также создавая серьезные среднесрочные и долгосрочные последствия, риски. Но для стран с низкими доходами, таких как Южный Судан, где нефть составляет квазиколичество экспорта (99%), удар может быть просто разрушительным. Это верно для многих других нестабильных сырьевых стран. Полный коллапс - это не диковинный сценарий для таких нефтегазовых государств, как Эквадор или Венесуэла, где вирус может очень быстро поразить немногочисленные действующие больницы страны. Между тем в Иране санкции США усугубляют проблемы, связанные с высоким уровнем заражения COVID-19.

Особому риску сейчас подвергаются многие страны Ближнего Востока и Магриба, где до пандемии экономическая боль становилась все более очевидной, с беспокойным молодым населением и безудержной безработицей. Тройной удар COVID-19, обвал цен на нефть (для некоторых) и замораживание туризма (жизненно важный источник занятости и поступлений в иностранной валюте) могут спровоцировать волну массовых антиправительственных демонстраций, напоминающих арабскую весну 2011 года. Зловещим знаком то, что в конце апреля 2020 года, в разгар изоляции, в Ливане произошли беспорядки из-за проблем с безработицей и резкого роста бедности.

Пандемия вернула проблему продовольственной безопасности с удвоенной силой и во многих странах может повлечь за собой гуманитарный и продовольственный кризис. Официальные лица Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН прогнозируют, что число людей, страдающих от острого отсутствия продовольственной безопасности, может удвоиться в 2020 году до 265 миллионов. Сочетание ограничений на передвижение и торговлю, вызванных пандемией, с ростом безработицы и ограниченным доступом к продовольствию или его отсутствием, может вызвать крупномасштабные социальные волнения, за которыми последуют массовые миграции и беженцы. В нестабильных и терпящих бедствие государствах пандемия усугубляет существующий дефицит продовольствия из-за торговых барьеров и сбоев в глобальных цепочках поставок продовольствия. Это происходит в такой значительной степени, что 21 апреля 2020 года Дэвид Бизли, исполнительный директор Всемирной продовольственной программы ООН,

В беднейших странах мира блокировки и экономический спад, происходящие в странах с высоким уровнем доходов, вызовут серьезные потери доходов у работающих бедных и всех тех, кто от них зависит. Снижение денежных переводов из-за границы, на которые приходится такая большая доля ВВП (более 30%) в некоторых странах, таких как Непал, Тонга или Сомали, является тому примером. Это нанесет разрушительный удар по их экономике с драматическими социальными последствиями. По данным Всемирного банка, влияние локдауна и последовавшая за этим экономическая «спячка», которая произошла во многих странах по всему миру, вызовут сокращение денежных переводов в страны с низким и средним уровнем доходов на 20% - с 554 млрд долларов в прошлом году до 445 млрд долларов в 2020 году.[102] В более крупных странах, таких как Египет, Индия, Пакистан, Нигерия и Филиппины, для которых денежные переводы являются важнейшим источником внешнего финансирования, это создаст много трудностей и сделает их экономическое, социальное и политическое положение еще более нестабильным, с очень реальным возможность дестабилизации. Кроме того, существует туризм, одна из наиболее пострадавших от пандемии отраслей, которая является спасательным кругом для многих бедных стран. В таких странах, как Эфиопия, где доходы от туризма составляют почти половину (47%) от общего объема экспорта, соответствующая потеря доходов и занятости нанесет значительный экономический и социальный ущерб. То же самое касается Мальдив, Камбоджи и некоторых других.

Кроме того, есть все зоны конфликта, где многие вооруженные группы думают о том, как использовать предлог пандемии для продвижения своей повестки дня (например, в Афганистане, где талибы просят освободить его заключенных из тюрьмы, или в Сомали, где Группа «Аш-Шабааб» представляет COVID-19 как попытку их дестабилизировать). Призыв к глобальному прекращению огня, сделанный 23 марта 2020 года генеральным секретарем ООН, остался без внимания. Из 43 стран, где в 2020 г. было зарегистрировано не менее 50 событий организованного насилия, только 10 ответили положительно (чаще всего с простыми заявлениями о поддержке, но без обязательств к действию). Среди остальной 31 страны, в которой продолжаются конфликты, действующие лица не только не предприняли шагов, чтобы удовлетворить призыв, но многие фактически повысили уровень организованного насилия.[103] Ранние надежды на то, что опасения по поводу пандемии и последующего чрезвычайного положения в области здравоохранения могут сдержать затяжные конфликты и ускорить мирные переговоры, испарились. Это еще один пример того, как пандемия не только не смогла остановить тревожную или опасную тенденцию, но и фактически ускорила ее.

Более богатые страны игнорируют трагедию, разворачивающуюся в хрупких и разваливающихся странах, на свой страх и риск. Так или иначе риски будут отражаться в большей нестабильности или даже в хаосе. Один из самых очевидных побочных эффектов для более богатых частей мира экономические невзгоды, недовольство и голод в самых уязвимых и беднейших государствах будут заключаться в новой волне массовой миграции в ее направлении, подобной той, что произошла в Европе в 2016 году.

Экологический сброс

На первый взгляд может показаться, что пандемия и окружающая среда - лишь дальние родственники; но они гораздо ближе и взаимосвязаны, чем мы думаем. Оба имеют и будут продолжать взаимодействовать непредсказуемым и самобытным образом, начиная от роли, которую играет уменьшение биоразнообразия в поведении инфекционных заболеваний, до влияния COVID-19 на изменение климата, тем самым демонстрируя опасно тонкий баланс и сложные взаимодействия между человечество и природа.

Более того, с точки зрения глобального риска, пандемия легче всего приравнивается к изменению климата и коллапсу экосистемы (два ключевых экологических риска). Эти три явления по своей природе и в разной степени представляют собой экзистенциальные угрозы человечеству, и мы можем утверждать, что COVID-19 уже дал нам представление или предвидение того, что полноценный климатический кризис и коллапс экосистемы могут повлечь за собой экономические последствия. Перспектива: комбинированные шоки спроса и предложения, а также сбои в торговле и цепочках поставок с волновыми и цепными эффектами, которые усиливают риски (а в некоторых случаях и возможности) в других макро-категориях: геополитика, социальные проблемы и технологии. Если изменение климата, коллапс экосистемы и пандемии выглядят так похоже, как глобальные риски, то как они на самом деле сравниваются? У них много общих атрибутов, но при этом они сильно отличаются.

Пятью основными общими атрибутами являются: 1) это известные (т. Е. Белый лебедь) системные риски, которые очень быстро распространяются в нашем взаимосвязанном мире и тем самым усиливают другие риски из разных категорий; 2) они нелинейны, что означает, что за пределами определенного порога или переломного момента они могут оказывать катастрофические последствия (например, «сверхраспространение» в конкретном месте с последующим превышением возможностей системы здравоохранения в случае пандемии); 3) вероятность и распределение их воздействий очень трудно, если не невозможно, измерить - они постоянно меняются и их приходится пересматривать в соответствии с пересмотренными допущениями, что, в свою очередь, делает их чрезвычайно трудными для управления с точки зрения политики; 4) они глобальны по своему характеру и поэтому надлежащим образом решить эту проблему можно только глобально скоординированным образом; и 5) они непропорционально затрагивают и без того наиболее уязвимые страны и слои населения.

А в чем их отличия? Их несколько, большинство из которых носят концептуальный и методологический характер (например, пандемия представляет собой риск заражения, в то время как изменение климата и коллапс экосистемы - риски накопления), но наиболее важны два: 1) разница во временном горизонте (он имеет решающее значение для политики и смягчающих действий); и 2) проблема причинно-следственной связи (она затрудняет общественное признание стратегий смягчения последствий):

Пандемии представляют собой квази-мгновенный риск, неизбежность и опасность которого видны всем. Вспышка угрожает нашему выживанию - как отдельным людям, так и видам - ​​и поэтому мы немедленно и решительно реагируем, когда сталкиваемся с риском. Напротив, изменение климата и утрата природы являются постепенными и кумулятивными, с последствиями, которые заметны в основном в среднесрочной и долгосрочной перспективе (и, несмотря на все больше и больше связанных с климатом и «исключительных» стихийных бедствий, все еще остается значительное число тех, кто не убежден в непосредственность климатического кризиса). Это критическое различие между соответствующими временными горизонтами пандемии и изменения климата и утраты природы означает, что риск пандемии требует немедленных действий, за которыми последует быстрый результат, в то время как изменение климата и утрата природы также требуют немедленных действий, но результат (или «будущая награда» на жаргоне экономистов) наступит только с определенным лагом во времени. Марк Карни, бывший управляющий Банка Англии, который в настоящее время является Специальным посланником ООН по вопросам климата и финансов, заметил, что эта проблема временной асинхронности порождает «трагедию горизонта»: вопреки непосредственным и наблюдаемым рискам, риски изменения климата могут показаться далекими (с точки зрения времени и географии), и в этом случае на них не ответят с той серьезностью, которую они заслуживают и требуют. Например, материальный риск глобального потепления и повышения уровня воды для физического актива (например, заметил, что эта проблема временной асинхронности порождает «трагедию горизонта»: вопреки непосредственным и наблюдаемым рискам риски изменения климата могут казаться далекими (с точки зрения времени и географии), и в этом случае на них не будет реагировать серьезность, которую они заслуживают и требуют. Например, материальный риск глобального потепления и повышения уровня воды для физического актива (например, заметил, что эта проблема временной асинхронности порождает «трагедию горизонта»: вопреки непосредственным и наблюдаемым рискам риски изменения климата могут казаться далекими (с точки зрения времени и географии), и в этом случае на них не будет реагировать серьезность, которую они заслуживают и требуют. Например, материальный риск глобального потепления и повышения уровня воды для физического актива (например, пляжный курорт) или компания (например, гостиничная группа) не обязательно будут рассматриваться инвесторами как существенные и, следовательно, не будут оцениваться рынками.

Проблема причинно-следственной связи легко понять, как и причины, которые значительно затрудняют реализацию соответствующей политики. В случае пандемии причинная связь между вирусом и заболеванием очевидна: SARS-CoV-2 вызывает COVID-19. За исключением горстки сторонников теории заговора, никто не станет с этим спорить. В случае экологических рисков гораздо сложнее приписать прямую причинную связь конкретному событию. Часто ученые не могут указать на прямую причинно-следственную связь между изменением климата и конкретным погодным явлением (например, засухой или силой урагана). Точно так же они не всегда сходятся во мнении о том, как конкретная деятельность человека влияет на конкретные виды, которым грозит исчезновение. Это значительно усложняет снижение рисков изменения климата и природных потерь. В то время как для пандемии, Большинство граждан будут склонны соглашаться с необходимостью применения принудительных мер, они будут сопротивляться политике ограничения в случае экологических рисков, когда доказательства могут быть оспорены. Существует и более фундаментальная причина: борьба с пандемией не требует существенного изменения лежащей в основе социально-экономической модели и наших привычек потребления. Решает борьба с экологическими рисками.