На несколько секунд воцаряется тишина.

Она приоткрывает рот и медленно выдыхает. Я жду, чтобы услышать, какие слова
произносятся из него. К сожалению, атмосфера недостаточно вязкая, чтобы сформировать
слова. Я замечаю, что она пытается контролировать свое психическое состояние. Я вижу это,
потому что она улыбается, чтобы скрыть перемену в лице. Она пытается
прищуриться, чтобы вернуть себе прежнее выражение лица.

- Что-нибудь еще?” Это тот же голосовой тон, что и предыдущий. Я поражен
силой ее ума.

- Нет.” Я быстро отдаю честь. На этот раз это действительно проявление моего уважения. Затем я смотрю
вниз, чтобы увидеть ее ноги. Интересно, какого размера у нее туфли?

Я вижу.

И она тоже...

В этот момент я вижу спину маленькой девочки.

Кусанаги поворачивается ко мне спиной и уходит. На спине ее
униформы есть две складки, и я некоторое время вглядываюсь в них. Это зеленая
форма. На плечах у него маленькие металлические звездочки. Иногда они
ненадолго отражают свет.

На взлетной полосе и за ее пределами сухой воздух плывет с нежностью мертвеца.

лицо человека. Даже птица не летает. Листья деревьев все еще едва
держатся на ветвях. Сопротивление-это доказательство жизни, даже если такие действия
в конечном итоге идут коту под хвост постоянно и безрезультатно.

Единственный способ поверить в то, что вы живете, - это проявить сопротивление чему-то.

Я беру окурок и держу его в руке. Кусанаги сейчас далеко. Я
не почувствовал никакого неприятного искусственного запаха. Я иду
в направлении, противоположном Ангару.

На первый взгляд, Суйто Кусанаги выглядит как женщина в возрасте около 20 лет. Похоже, она не
пользуется косметикой. У нее короткие волосы. Кроме того, у нее
старомодные очки. Очевидно, она прилагает усилия, чтобы выглядеть старше. Она
изо всех сил старается стать кем-то другим. Для кого она делает такие
усилия? На этой авиабазе всего около дюжины человек личного состава, включая нас
(пилотов), экипажи механиков, другие сотрудники и офисные работники.

Мы, пилоты, еще моложе, чем другие виды личного состава. По сравнению с нами
Кусанаги мог бы быть более сдержанным и в какой-то степени успокоенным. Но,
как только мы выберемся с базы, мы сможем увидеть так мало молодых людей. Очень редко. Только
будучи молодыми, они выделяются. Это относится и к Кусанаги. Она достаточно
особенная.

Если мы отправимся в центр города, то сможем спрятаться под покровом
анонимности. Но мы не сможем спрятаться, по крайней мере в такой
сельской местности. Мы ничего не можем сделать, если нас считают Килдренами только потому, что
мы молоды. Тогда люди легко могли бы представить себе, какой работой мы
занимаемся. Военная корпорация или почти нелегальная религиозная корпорация.
Место, куда Токино привел меня вчера вечером, было религиозной корпорацией. Я в этом
уверен. Таков путь этого определенного мира.

Интересно, с каких это пор такое происходит?

Наверное, после Второй мировой войны... С тех пор, как был начат этот эксперимент...
с тех пор...

Думаю, поначалу никто не мог этого ожидать.

Однако...

Я не уверен, так ли это было на самом деле.

Правильных сведений, вероятно, уже не осталось.

Чем больше достоверной информации, тем скорее она исчезнет.

Когда шнурок развязывается, я выбрасываю окурок, сажусь на корточки и
завязываю шнурок. Давным-давно, когда я был совсем маленьким, я впервые завязал шнурок
самостоятельно. До этого я всегда держал его связанным моей матерью или
моей старшей сестрой. Я думал, что так оно и есть. Однако после того, как я
поступил в школу, мне пришлось жить одной. Мне трудно завязать
шнурок, потому что мои ноги сами вставлены в ботинки. То же самое относится и к
пуговицам моих рубашек. Если человек, носящий рубашку, не был мной, то это
это было бы очень просто. Но если я сам ношу его, то это
вдруг становится трудно.

Мы можем легко ударить кого-то по лицу, но каждый человек не может сделать этого со своим
собственным лицом.

Как только что-то становится нашей собственностью, мы не можем вмешиваться в это.

Мы не можем уничтожить ничего своего.

Я не могу уничтожить себя.

Даже если я могу уничтожить других.

Я не могу уничтожить себя.

Поэтому каждый раз, когда я завязываю шнурок, Я вспоминаю об этом.

Моя мать и старшая сестра уже ушли. Они уже умерли.

У меня больше нет члена семьи.

Так.

Я должен завязать шнурки сам.