Продолжение Берестяной сказки

 

Со свистом подлетел поезд с запада. Бригада с Зыряновым во главе, прорывая толпу, атаковала лесенку вагона, и уже толпа поднимала их и проталкивала в дверь. Внезапно Сеня рванулся кверху, перескочил на буфер, спрыгнул между вагонов, нырнул и выскочил перед Николаем Ивановичем.

– Почтение землячку! Чуть‑чуть не уехал без вас. Но вижу, батя сел, а вы не сумели. Я помогу! Батя в каком вагоне?

Николай Иванович показал на соседний и с туповатым недоумением всмотрелся в налетевшего Семена Тарутина. Сеня пробежал взглядом по составу и еще быстрее – по своим мыслям. Николай Иванович вовсе не собирался ехать, это очевидно…

– Гляди, эй!..

Поезд пошел. Сеня махнул рукой:

– Другой будет. А нам надо спасать Русское жило…

Николай Иванович глядел хмуро, настороженно и недоверчиво:

– Это мне сказано и дано, не тебе.

– На здоровье. Но я Тарутин или ты Тарутин?

– Ты Тарутин, – признал Николай Иванович.

– А тогда я, потомок Аникея и всех Агафангелов наследник, имею больше прав спасать!

Тут Николай Иванович усмехнулся:

– Ты от Аникея‑мученика сородич, а я – от Льва Меншика началовож. А кто больше прав? Кто постоит за русских жильцов, кто себя не пожалеет. Ты около Зырянова… Ты знаешь, где он будет копать? Когда?

– Я‑то знаю… Только сомнительно мне про указ. Может быть, устарел указ?.. Я про такие указы не слыхал.

– Устарели? Государевы указы?.. Многого еще не знаешь, мало слыхал. Я вам Сказку не всю сказал на Байкале…

Николай Иванович сторожко оглянулся. Сеня быстро увел его в буфет.

Там было битком набито, но Сеня шепнул буфетчику – и перед ним открылась дверь в крошечную каморку; он заметил ее, когда обходил станцийку.

Сеня раскрыл тетрадку, положил на стол.

– Сказывай про указы.

– Сие что будет?

– Писать буду Сказку.

– Пошто?

– По то, что сам велел: «Ты, Агафангелов Семен, вернись в Русское жило! Надо Сказку починить и продолжать!» Не помнишь?

– Чинить и продолжать… – пробормотал Николай Иванович. – А ты…

– А я, Тарутин Третий, летописец, и чиню Сказку Берестяную – с твоих слов! Какие бересты прохудились, какие и вовсе пропали – как починить? Ты – помнишь.

– Типун на язык, не пропали бересты.

– Берест сундук наберется?

– Большой сундук.

– А у меня – весь сундук в кармане и под рукой! Видал?..

– Ну‑ко! – Николай Иванович потянулся с немалым любопытством. – На Байкале писал? Почитай‑ко!

Сеня раскрыл тетрадь – и странное чувство вспыхнуло, дрожь неиспытанная, удивляющая, как негаданное самосчастье. Он вдохновенно прочитал:

– «Шестым летом Лев Меншик спрашивал своих мужиков и баб: «Хотите ли просекаться вперед? Ино хотите волочиться к земли?»

А уж люди стали бывальцы, побывали Студеным морем. Сказали: «Пристойно‑де волочиться к земли».

– Упустил, – сказал Николай Иванович. – Не с того починаешь. Вот слушай, я скажу.

В три дня лед почал быть толщиною на ладонь. Надо бы волочиться нартами, да в Семен‑день, волею божьею, потянули ветры отдерные от земли в море – и к земле прихватиться нельзя было.

Относило пятеры сутки. Посем море стало и замерзло одною ночью.

На третий день почал лед человека вздымать. Лев Меншик повелел делать нарты и с утра послал трех человек проведывать землю, в которой стороне. Ушли, не убоявшись смерти.

Домечались они земли под летом. Тут же Агей Мелентьев послал человека: мужика того не любил Агеюшко.

Три человека с утра день до вечера ходили под лето, а земли впрям не нашли.

Лев Меншик спрашивал своих мужиков и баб: «Уповать ли хотите на бога и просекаться впредь? Ино хотите волочиться к земли ли?»

Бывальцы, пять лет Студеным морем побывавшие, сказали: «Пристойно‑де волочиться к земли. Какова‑де пора лед разломает – мы не погибнем».

Тот лед был толщиною пол‑аршина.

Вот надо так, – сказал Николай Иванович. – Так дело было. А у тебя не так.

Уже починил? Слушай дальше. В третий раз послали проведывать земли впрям. Послали со всех кочей двух человек – сверх одного человека, который не возвратился.

И, прождав, на другой день поутру, положа на нарты свой борошнишко, люди начали есть в казенках за последний раз со столов…

– Ну, и нам пора есть! – воскликнул Сеня и выскочил из каморки. А тетрадку не оставил – захватил с собой.

– Волею божьею, грех ради наших, вода прибыла без ветра и почала самый толстый лед ломать… – прошептал Николай Иванович.

Сеня вернулся, и официант принес еду по вкусу Меншика. Николай Иванович рассказал про указ.

Его память удерживала Сказку в строгом порядке, и, только соблюдая порядок, он мог рассказывать. Поэтому Николай Иванович начал с того, как прибывшие на Индигирку предки остановились на протоке, предложенной великодушными юкагирами, хозяевами реки.

– Взяли сети, которые привезли, перекидали протоку эту… Елоньску. Наутро пришли – и радостно обрели: бог дал тысячу сельдей.

Помоляся, вытащили на берег рыбу и паки построили сети на том же месте. Наутро пришли – опять еще того больше рыбы, ино во всех людях дивно.

На третий день паки еще больше рыбы, полны сети напихал бог рыбы. В десять дней тысяч сорок сельдей им бог дал, а еще омулей и чиров, муксуна, чокура. И слезно и чудно то было время.

На той протоке без мала век прожили тихо, спокойно… Потом пришли с моря Андрей Роспопов Матигорец с товарищи. Они сказывали вести поморские плохие. Было слово и дело государево на двинян, что их немцы наймовали якобы провесть большие корабли немецкие в Мангазею.

Тобольские воеводы тогда били челом царю и прошали заказать крепко русским людям ходить в Мангазею морем, чтобы немцев не водили; чтобы на те богатые места немецкие люди дорогу не узнали и не ездили.

Царь указал на челобитной воевод – и стала та дорога, по государеву указу, в крепкой заповеди. Чтоб никакой человек тем заповедным путем из большого моря‑окияна в Мангазейское море, ни из Мангазейского моря в большой окиян не ходил. А ослушникам за их воровство и измену быть кажненными злыми смертьми, и домы их велит царь разорити до основания.

От тех лет поморам стало худо жить – без промыслов…

Николай Иванович помолчал и заключил:

– Теперь ты знаешь про указ.

– Но русские жильцы пришли до указа, – возразил Семен. – Их‑то за что казнить?

– А Матигорец?.. И еще потом приходили. Сказано – поморам стало хуже жить. Вот послушай, что было.

После Андрея Матигорца вскоре казаки с атаманом Ивашкой Ребровым набрели на Индигирку‑реку с моря. Ивашка Ребров был из Мангазеи, а на Лене набрал товарищей и с ними ходил в далекие, от века неведомые земли для прииску вновь ясачных людей и приводу их под царскую руку.

Казаки приманивали новой землицы людей торговать и у них ымали жен и детей, животы грабили, насильства им чинили многие и от государевой руки тех диких людей отгоняли. Сами богатели многим богатством, а государю приносили малое.

Они брали ясак и аманатов на Индигирке. Ловили юкагирей и жесточью расспрашивали, где есть река Нерога и серебряная‑де руда в ней, в горе. Казаки многих юкагирей из ума выводили. И попался им человек русский, из Русского жила, Аникей Тарутин, сын Иовов, Второва Тарутина правнук.

Он им попался повыше Момского улова на Индигирке.

Ивашко Ребров его спрашивал: «Как ты суды попал? Мы тебя не видали на Лене ино в Мангазее. Государевым счастьем нашли мы первые неясачных людей на Собачьей реке, а тебя государь пожаловал ли? Да кто тебя отпустил? А твои товарыщи, где они да и кто такие?»

Аникейко отвечал, что мы‑су, русские жильцы на Индигирке, не сами и не отцы наши пришли суды. Отцы здесь родились, а пришли деды и прадеды Студеным морем, шли из Двинского устья. Мы ясаку не берем, аманатов не хватаем, а живем среди юкагирей миром и дружбой.

Ивашко Ребров закричал: «Воры вы‑су, пришли неугожею дорогою, окианскою проливою, да много ли вас, воров, прокралось на Индигирку? Я, атаман, всех исподтиха выведу и на кого руку наложу, ему от меня свету не видать и из тюрьмы не бывать».

(Тут задумался Николай Иванович, спрашивал: «Что за место тюрьма?» Сеня ему объяснил.)

А все же вздивовался атаман, с неверием спрашивал: «Но в такой безмерно широкой пучине как вы узнали вашу воровскую дорогу?..»

Кричать стал на Аникея:

«Вы‑де умыслили воровски, хотели привести немецких людей и государскою златокипящею индигирского землею и иными землями завладеть! Смертною казнею надлежит всем вам быть кажненными, злыми смертьми! Веди нас в ваше воровское жило, мы ваши домы разорим до основания».

Аникеюшко убежал от него ночью – прямо кинулся в Момскую щель.

В Момских горах Индигирка страшною водовертью сто верст венчается с вечным камнем. Плывет ли дерево, человек ли – всякого закрутит навек. Казаки ту стоверстную водоверть обошли великими горами в две недели. Дошли до Елонской протоки.

Аникеюшко же упросил юкагирей провесть его поскорее душегубкой. И душегубку их разбило, все шесть юкагирей венчаются с момской водовертью поныне.

Казаки нашли протоку, а людей не нашли и домов на усть‑протоке не увидели, след один, а ныне то место запустошило. Ныне Русское жило где, никто в миру не ведает… А тебе Агафангел, отец твой, сказывал дорогу туда? Зырянина ты поведешь?

– Не говорил отец ничего о Русском жиле.

– А тогда не найдешь.

– А как же Зырянов найдет?

– Бесы ему помогут.

– Но Ивашке Реброву не помогли же.

– Надеемся. А зевать не будем.

– Так вот: Зырянов не думает казнить русских жильцов. Говоря между нами, указ государев давно отменен, – доверительно сказал Сеня.

– Толкуй, – сказал Николай Иванович. Он захмелел от вина. – Батя знает против тебя вдесятеро. Да что – в тыщу больше!

– Я в этом далеко не уверен. Кто он такой, этот батя?

– Кто такой старший мой братец?.. Он до Москвы добрался. Про Москву слыхал? – победоносно спросил Николай Иванович. – Батя в Москве сам побывал!.. Великие дары‑дани московским государям… До Москвы шесть лет морем Студеным, а посуху того еще… Довез‑таки…

Сеня вытаращил засиявшие глаза:

– Это поездом больше шести лет?..

Николай Иванович задумался и потянулся рукой к затылку. Тут‑то у него и возникла мысль самому тоже съездить в Москву. Проверить положение на месте.

 

Глава 23